Текст книги "Проигравший"

– Подлейте, пожалуйста, мне немного в стакан… Спасибо.

– Не стоит.

– Куда же делись бабки?

– Версий много. По одной из них, тамплиеры успели передать сокровища рыцарям другого ордена – госпитальеров. Какое-то время госпитальеры квартировали тоже в Иерусалиме. Потом они переехали на остров Родос. Потом еще западнее – на Мальту. С тех пор этот орден часто называют Мальтийским.

– Понятно.

– В их резиденции на острове никто из посторонних не бывал. Но рассказывали, будто в подвалах Мальтийского замка хранится слиток золота размеров с комнату. Что-то чудовищное. Десятки метров в объеме. Наполеон, запутавшись в долгах, снарядил на Мальту целую экспедицию. Но золота не нашел и он.

– Да?

– Да.

– Что вы на меня так смотрите?

– Наполеон прогнал рыцарей с Мальты. Вы знаете, куда переехал Мальтийский орден?

– Знаю. Сюда. В наш город. В Петербург.

– Точно!

Помехи на пленке. Слышно бряканье стаканов и бульканье.

– Куда вы?

– Сейчас приду.

– Уборная там… почти у гардероба.

– Я найду.

– На чем я остановился?

– На том…

– Ах, да. Русский император Павел Первый пригласил Мальтийский орден в Россию. Император, которого убили в этой самой комнате.

Долгая пауза.

– В России не было императора страннее, чем Павел. Его отца до смерти забили ногами по приказу собственной жены. Его сын, бросив все, пешком ушел в Сибирь, к староверам. Его внука бомбой разорвало напополам, причем нижнюю половину тела потом так и не нашли.

– Прекратите! Я же ем!

– Словно над всей этой семьей тяготело проклятье. Павел и сам предчувствовал свою смерть. Когда вечером того самого дня он последний раз вышел к ужину, то, говорят, посмотрел вот в это зеркало, засмеялся и сказал, что зеркало-то кривое! В нем не отражается его шея! Все посмеялись, поели и пошли спать. А еще через час в замок вошли отряды заговорщиков.

– Подлить?

– Хватит-хватит!

– Ваше здоровье!

– Планировалось, что заговорщики блокируют спальню императора и заставят его подписать отречение. Но все они были пьяны, запутались в коридорах и до этой комнаты дошли только несколько младших офицеров и братья Зубовы. Беспалый Платон и одноглазый Николай.

Пауза. Звуки шагов.

– Они вошли через эту дверь. Павла на кровати уже не было. Они нашли его вот здесь, в углу. Павел не бежал через запасной выход, а попытался прорваться к камину. Почему?

– Вы меня спрашиваете?

– Заговорщики вытащили его на центр комнаты. Да. Вот сюда. Павел по-прежнему рвался к камину. Они держали его за ночную рубашку и требовали отречения. Тут из коридора послышались шаги. Павел начал звать на помощь. Платон Зубов гаркнул: «Что ты орешь?» и зажатой в руках золотой табакеркой ударил его в висок. Да так, что проломил императору череп.

– Выпьем за упокой его души?

– Павел упал, и офицеры принялись избивать его ногами и тростями. Под конец они додушили его шарфом.

– К чему вы все это? Имеет ли это отношение к…

– Еще как имеет! Задумывались ли вы над тем, почему при Екатерине Россия влезла в громадные долги, при Павле треть этого долга была возвращена, а после него, до самой революции, императоры так больше не копейки и не выплатили?

– На ваш вопрос я отвечу совершенно честно: никогда в жизни я не думал над этой проблемой.

– У нас в музее есть архивная книга учета пошлин, взимавшихся на Петербургской таможне. Когда в страну повалили мальтийские кавалеры, то их имущество описывалось очень тщательно. Вплоть до какого-нибудь перстня или висящей на боку шпаги. Даже у генерального Магистра перетряхнули весь личный багаж. И только сорок две подводы, которые были ввезены слугами Магистра, осматривать было запрещено. По личному указанию Павла.

– А что было в этих подводах?

– Никто не знает. И куда они делись – тоже никто не знает. Вообще никто.

– То есть вы считаете, что на подводах в Питер ввезли золото тамплиеров?

– Почему нет?

– Сорок две подводы золота?

– Ага.

– Это нереально. Вы представляете, о каких бабках идет речь?

– В том-то и дело.

Долгая пауза. Слышно бульканье и звон бутылок.

– Допустим. Да-да. Я выпил до дна, а вы?.. Допустим, все так и было. Я готов даже поверить, что такое количество кэша можно провезти через всю Европу. Но где его хранить? А? Это ведь не кошелек, чтобы его спрятать под пол и никто не узнает. Это же, наверное, несколько тонн металла!

– Логично мыслишь! Не перейти ли нам на ты?

Долгая пауза. Слышно бульканье и звон бутылок.

– Оглянись. Что ты видишь?

– Где?

– Здесь. Вокруг. Что видишь?

– Ну, стены… вас… в смысле – тебя. Ты имеешь в виду, что я косой?

– Я имею в виду, что ты стоишь посреди Михайловского замка.

– И чего?

– А того! Налей. Ага.

Слышно бульканье и звон бутылок.

– Замок проектировали несколько лет. Сменили шестнадцать проектов. Причем каждый следующий был более дик, чем предыдущие. Ты ходил по этим коридорам, скажи: здесь можно жить?

– Ну, не очень, конечно, удобно…

– Здесь НЕВОЗМОЖНО жить! Дворец не приспособлен для жизни. Во-первых, он в любое время года абсолютно сырой. Императрица Мария Федоровна слегла от ревматизма через две недели после переезда. Наследники престола постоянно ангинили. Во-вторых – планировка. Это же ужас!..

– Короче! Каков же вывод?

– Павел и не планировал здесь жить. Замок строили просто как декорацию. Только как ширму, за которой можно спрятать золото тамплиеров.

– Оно до сих пор здесь лежит?

– Я надеюсь.

– (шепотом) Где-то здесь, да?

– Да.

– Дай прикурить.

– А здесь можно?

– Не знаю.

Сопение… Щелканье зажигалкой.

– Ну ладно. Убедил. Сокровища зарыли здесь. Но ведь их давно могли выкопать, логично?

– Логично. Но вряд ли.

– Почему?

– Замок ведь только проектировали долго. А построили быстро. Архитектор, которому поручили работу, был спецом не по замкам, а по подземным коммуникациям. И за четыре дня до торжественного окончания работ он умер. У архитектора разорвалось сердце. А строители (крепостные крестьяне) были в темпе переброшены в Сибирь.

– Понимаю.

– Когда Павла замочили, заговорщики пытались найти сокровища. Это видно по документам. Некоторых мальтийцев пытали. Одному залили в ухо три ведра кипятка. Но ничего не нашли. И из страны орден выгнали.

– Разве в ухо может влезть три ведра?

– При Николае Первом замок разобрали чуть не по кирпичикам. Отсюда в Зимний дворец вывезли весь антиквариат, выломали перекрытия, снесли крепостные валы. А сокровищ так и не нашли. И вот здесь начинается самое интересное.

– Да?

– Понимаешь, я ведь не просто так тебе все это рассказываю. То, что произошло в этой комнате двести лет назад, – это только начало. А вот дальше…

– Что?

– Дальше начинается такое дерьмо собачье, что ты…

– (Визгливый женский голос) Что это вы тут делаете, а? Нет, что это вы здесь делаете?

– Погодите, мамаша!

– Милиция!

На этом фонограмма прерывается.

6

За три с половиной часа до допроса

Если сказать об Управлении одним словом, то это будет слово «надежность». Майору нечасто доводилось здесь бывать. Но каждый раз он испытывал одно и то же: успокаивающее чувство, что дела идут так, как и должны идти. Да, лично у него не все и не всегда получается гладко. Но это неважно. Те, кто занимают кабинеты в этом здании, держат руку на пульсе. И если ситуация начнет совсем уж выходить из-под контроля, они вмешаются и восстановят порядок. Натянут хромовые сапоги, достанут из сейфов хорошо смазанные наганы, подъедут на место и вышибут плохим парням мозги.

Быстро и надежно.

Поднимаясь по мраморной лестнице, майор поймал себя на том, что непроизвольно улыбается. Ну да. Быстро и надежно. Смазливый адъютант генерала сказал, что его уже ждут. Майор одернул форменный китель, на мгновение задержал дыхание, а потом постучал в дверь.

– Разрешите войти?

Генерал сидел за столом. Стол у него был просто огромный. А полномочия, которыми располагал хозяин стола, были еще огромнее.

– Проходи.

– По вашему приказанию…

Генерал устало махнул рукой:

– Проходи-проходи. Садись.

Все в кабинете было стерильно и грозно. Потому что власть и должна была выглядеть именно такой: чистой и внушающей трепет. На столе у генерала не было ни единой лишней бумажки, а в самом помещении – ни единого лишнего предмета. Стол, стулья вокруг стола, громадные окна. За окнами шел дождь.

Генерал подождал, пока майор сел и достал из папки бумаги. Не меняя положения, просто смотрел в его сторону голубыми, здорово выцветшими от времени глазами. Жилистый, очень тощий, с лицом, покрытым глубокими морщинами, он напоминал старую черепаху. Несколько лет назад, сидя в выходной дома и щелкая от нечего делать пультом от телека, майор наткнулся на канал Discovery, где шла передача про хищных амазонских черепах. Молниеносным броском те пополам раскусывали здоровенных рыбин. Теперь он не сомневался: возникни такая необходимость, и генерал точно так же далеко вытянет свою кадыкастую шею из скрытого под кителем панциря и откусит любую нашкодившую голову.

На столе перед генералом лежал написанный им, майором, рапорт. Генерал посматривал на лист бумаги с очень недовольным видом. Слева от него сидела женщина-офицер. Тоже в форме, тоже очень подтянутая и тоже пока молчащая. Руки она сложила на столе перед собой. Маникюр у нее был ярко-красным. В ее сторону майор решил пока не смотреть.

– Что ж ты, майор? На собственного подчиненного рапорт пишешь.

– Так точно, товарищ генерал.

– Как-то это не по понятиям. Сам справиться не можешь? Что ж ты тогда за руководитель-то?

– Я могу справиться с собственным подчиненным. Но в данном случае мне нужна санкция.

– Зачем? За все, что происходит в отделе, отвечает руководитель отдела. Иди и сам разбирайся. Начальство не впутывай.

То, что разговор начнется именно с этого, майор знал с самого начала. Еще накануне вечером он пытался хотя бы для себя сформулировать, чего именно станет просить у всемогущего генерала с кадыкастой черепаховой шеей. Но найти правильных слов так и не смог, поэтому теперь ему приходилось импровизировать.

– Можно начистоту?

– Конечно.

– Понимаете, я ведь в органах с детства мечтал служить. Слово «офицер» для меня всегда было… ну, не знаю… как будто, кто не офицер, тот и не человек. Потому что я всегда верил, что в мире есть порядок и его нужно защищать. Иначе никак. Извините за пафос, но я ведь и до сих пор так считаю. Потому что иначе во всем этом нет никакого смысла, понимаете? Может, это, конечно, и звучит немного по-детски, но я все еще верю, что только служба делает из всех нас настоящих мужчин. Есть приказ – дальше рассуждать не о чем. Иди и выполняй. Или умри. А этот… понимаете… не могу я с ним.

– Что не так?

– С ним, товарищ генерал, все не так. Он открыто плюет во все, что для меня… э-э-э… дорого.

Майор хотел сказать «во все, что для меня свято», но сдержался. То, что он говорил, и так не лезло ни в какие ворота. Генерал, впрочем, слушал внимательно, кивал головой и соглашался. Может быть, все это и не стоило произносить вслух, но, с другой стороны, майор надеялся, что руководитель его Управления все-таки понимает, о чем речь.

– Что конкретно тебя не устраивает?

– Не знаю, как объяснить. Его глумливую физиономию видеть нужно. Одевается черт знает как. Живет черт знает как. Что у него в голове творится? Он ведь даже в армии не служил. Ходит в каких-то кедах дурацких. Если честно, я вообще не понимаю, зачем такого человека взяли в органы. Он не такой, как мы. Неуправляемый. Для меня «честь» и «долг» – это не просто слова. И я думаю, для вас, товарищ генерал, тоже. И вот для остальных офицеров. – Он кивнул головой в сторону так ни слова и не сказавшей женщины в форме. – А для него все не так. Он будто инопланетянин. И я прошу его убрать.

– А работать как станешь? Твой отдел чем занимается? – Генерал опустил глаза на лежащий перед ним рапорт и прочитал: «правонарушения… где это?.. а! вот!.. в сфере истории и искусства»). Как я понимаю, консультант тебе все равно необходим.

– Не могу я с ним больше. Уберите его из моего отдела. Пожалуйста.

Генерал встал из-за стола, подошел к окну и помолчал. Тишина в кабинете висела такая, что если прислушаться, то, наверное, можно было услышать, как за окном тяжело стучит сердце смертельно больного города. Потом генерал вернулся на место и еще раз перечитал рапорт.

– Ладно. Не помню, вы знакомы? Это мой старший помощник, офицер Вакулина. Она съездит с тобой, взглянет на твоего гуманитария. Если он действительно позорит органы, то долго у нас не загостится. Это все.

– Разрешите идти?

– Идите.

7

Стогов сидел на скамейке в садике за зданием Кунсткамеры, слушал, как на землю капает дождь, и думал… на самом деле он не думал ни о чем.

(Возможно, сегодняшний день является юбилейным. Скажем, стомиллиардным от сотворения мира. День неплохо начался, много чего обещал. Утром кое-где в облаках виднелись просветы, и дождь казался вроде бы не таким беспросветным, как накануне. Но всего через несколько часов этот день закончится – так же бездарно, как закончились и все предыдущие дни. И выяснится, что смысла в нем было даже меньше, чем в предыдущих.)

Вокруг скамейки, на которой он сидел, были набросаны пустые бутылки. Похоже, вчерашняя вечеринка у местных забулдыг удалась. Стогов думал, что всего несколько лет назад пустые бутылки были неплохим источником дохода. После каждой вечеринки их обязательно сдавали обратно в магазин. Таким образом часть потраченных средств удавалось вернуть. А вот сегодня бутылки никто уже не сдает. Метафора проще некуда: если ты бездарно потратил то, что имел, не жди, будто хоть что-то из потраченного удастся вернуть.

Капитан подъехал к половине одиннадцатого. Выглядел он помято. Не здороваясь, плюхнулся на скамейку и закурил. Локтем сдвинул чуть в сторону стоявшую на скамейке картонную коробку. По небу ползли облака, планета понемногу вращалась вокруг оси, а они вдвоем просто сидели рядом, молчали, ежились от холода и выпускали дым сквозь зубы.

Потом Осипов все-таки произнес:

– По-английски слово «пиво» пишется почти так же, как слово «медведь». Разница всего в одну букву, а произносятся эти слова совсем по-разному.

– Я смотрю, вчера ты повеселился на славу.

– Ты называешь этот ужас словом «повеселился»? Я даже не помню, как добрался домой.

– Аспирант рассказал что-нибудь интересное?

– Нет.

– Что значит «нет»?

– Это то же самое, что «да», только наоборот.

– Вообще ничего не сказал?

– Не знаю. Может, чего и сказал. Только я был не очень трезв и не запомнил. По крайней мере, письменного признания насчет того, что залез в собственный музей и отрубил там какому-то чилийцу в спортивном костюме голову, он мне не оставил. Как отчитываться майору, ума не приложу.

– Холодный компресс к своему уму приложи. Может, появятся какие-нибудь соображения. С чего ты вообще взял, что аспирантик имеет отношение к убийству?

– Я не взял. Просто я разрабатываю все версии. Как учил наш непосредственный начальник, товарищ майор.

Он еще раз подвинул локтем картонную коробку и вздохнул:

– Если бы этот парень сам во всем признался, было бы здорово. Приезжает майор, а у нас – хоп! Дело уже раскрыто!

– Во сколько он приедет?

– Понятия не имею. Но звонил уже с самого утра. Результатов требует.

– Орал?

– Анал. Блин! Что он все-таки за человек? Только и знает, что всем окружающим мозг выносить. И убери ты свою коробку!

– Это не моя коробка. Чего ты разорался?

– А чего она мне под руку-то все лезет?!

– Не стоит так нервничать. Ну, стоит коробка. Забыл кто-то.

– Это не твоя? Я думал, твоя. Выкини ты ее тогда. Чего она тут стоит?

Стогов покосился на коробку. Действительно, с чего бы это на скамейке стоять такой большой и вроде бы бесхозной коробке? Когда утром он садился на скамейку, стояла тут эта коробка или нет? Он пытался вспомнить, но не мог.

Стогов поднялся со скамейки и посмотрел на Осипова. Тот был помят, небрит и выглядел жалко. А стоявшая рядом с ним коробка была большой, почти новой и непонятно откуда взялась. Стогов аккуратно двумя пальцами приоткрыл крышку. После этого другой рукой наклонил коробку к себе.

Внутри, неудобно завалившись на бок, лежала отрезанная человеческая голова.

8

Майор и сопровождавшая его фифочка в офицерской форме подъехали на место к полудню. Звук их шагов далеко разносился по пустым залам Кунсткамеры. Цок-цок-цок – печатала шаг женщина-офицер, кланг-кланг-кланг – вышагивал майор. Обувь у обоих была начищена до блеска. Прямая осанка, ни единой погрешности в одежде, подбородки решительно вперед. Встречавшиеся им по пути милиционеры смущенно опускали глаза и делали шаг в сторону.

Осипов ждал их во взломанном накануне зале. Спиной он опирался на чучело носорога с отломанным рогом. Безголовый труп увезли еще вчера, но в остальном тут постарались ничего не трогать. Обстановка производила впечатление полного хаоса. Мысли в голове Осипова тоже. Думал он о том, что по пути нужно было купить жевательной резинки, а он, дурак, не купил.

Стогова капитан попросил быть рядом и подстраховать, если что. Хотя про себя Стогов отлично понимал: какая тут к едрене фене подстраховка? Майор его просто уничтожит. И будет, в общем-то, прав.

Майор зашел в зал, и сразу стало как-то меньше воздуха. Он не торопясь осмотрел разбросанные на полу предметы. Потом уперся взглядом в опрокинутый стул, подошел поближе, поднял его, поставил в самом центре помещения и сел. Молчаливая офицерша пристроилась у него за правым плечом.

– Доложите о ходе расследования.

Осипов попытался сообразить, с чего бы лучше начать. С первого раза сообразить не удалось, и он просто громко сглотнул.

– Короче… Вчера ночью… приблизительно в три часа… через вот это окно…

– Где рапорт?

Осипов сглотнул еще раз.

– Я не успел составить. Но буквально через двадцать минут…

– Протокол осмотра места происшествия?

– Тоже не готов. Но через минут… двадцать… вернее, сорок.

– Результаты экспертизы?

– Какой экспертизы?

– Вы заказывали результаты экспертизы?

– Нет. А нужно было?

– Хорошо. Свидетели опрошены?

– А тут нет свидетелей.

– Ни одного? Жителей окрестных домов опросили?

– Это же Кунсткамера. Тут нет окрестных домов.

Майор повернул голову к женщине-офицеру. Вслух произносить фразу «Ну, что я вам говорил?» ему не понадобилось. Все, в общем-то, и так было очевидно.

– Какие вообще мероприятия проведены?

Осипов радостно заулыбался:

– Сегодня утром мною… и вот, сотрудником нашего отдела Стоговым… была обнаружена отрезанная человеческая голова. В садике.

– И что?

– Как раз перед тем, как вы приехали, мы собирались съездить в морг приставить ее к телу.

– Зачем?

– Ну, как? Есть отдельно голова, и есть тело. Мы хотели посмотреть, являются ли они частью одного, так сказать, организма.

Все это время Стогов просто стоял у окна и глядел наружу. Дождь, ударяясь в стекло, выстукивал странный ритм. Некоторое время Стогов прислушивался, но опознать мелодию так и не смог. Курить хотелось просто ужасно.

Майор переговорил со своей строгой спутницей. Диалог вышел долгим. Потом та, наконец, кивнула:

– Полностью согласна. Где я могу сесть, заполнить бумаги?

Майор посмотрел, как она выходит из комнаты, плюхнулся обратно на стул и улыбнулся улыбкой абсолютно счастливого человека.

– Все, умник. Считай, что ты уволен.

Капитан встрепенулся:

– Я?

– При чем тут ты? Ты иди, заполняй бумаги. Я о гуманитарии.

Стогов не торопясь к нему повернулся. У него был ужасно усталый вид. Хотя, может быть, дело просто в освещении: через давно не мытые стекла внутрь помещения попадало слишком мало света.

– Уволен? Тогда я схожу на улицу. Выкурю на прощание сигарету.

К двери он шагал аккуратно, стараясь не наступать на разбросанные по полу экспонаты. Сделать это было непросто: бумаги ровным слоем покрывали весь пол. Выброшенные из стеллажей допотопные ведомости, бланки хранения, обрывки рукописей, личные бумаги умершего хранителя, какие-то письма и старые фото. Выходя из зала, Стогов подумал, что где-то среди этих фотографий может находиться и карточка с его лицом многолетней давности. Возможно, на этой карточке он даже улыбается. Но пытаться разглядеть ее под ногами он не стал. Просто вышел из зала и аккуратно закрыл за собой дверь.

Стоять на улице было холодно. Этот день неплохо начинался… Вот только к концу этого дня он, похоже, останется совсем без работы. Плохой, низкооплачиваемой, нелюбимой, но работы. В конце концов, он успел к ней привыкнуть.

Он докурил сигарету, раздавил ее крошечный трупик подошвой и тут же прикурил следующую. Впрочем, ладно. По небу ползли облака, жизнь продолжалась. Он поднял глаза: даже вчерашние ханурики снова выползли из нор и заняли место на мокрых скамейках. Им день обещал еще меньше, чем ему.

За спиной хлопнула дверь. Осипов негромко попросил зажигалку.

– Похоже, ты крепко его достал.

– Похоже.

– Хорошую работу сейчас найти ох как не просто.

– Это у вас тут, что ли, хорошая?

– А чего? Соцпакет. Отпуск тридцать рабочих дней.

– У меня вся жизнь отпуск.

– Куда пойдешь-то?

– Не знаю. Может, вернусь работать в музей. Попрошу себе маленькую должность. Например, охранять чучело носорога с отломанным рогом.

Капитан промолчал. Для него лично все обернулось не так и плохо. В конце концов, со службы могли попереть не Стогова, которому на все на свете плевать, а лично его, капитана Осипова. Это было бы намного хуже. Поэтому теперь он просто стоял рядом, молчал, ежился от холода и выпускал дым сквозь зубы.

Майор и проверяющая из Управления спустились к ним во двор нескоро, минут через двадцать. Но все-таки спустились. Женщина-офицер подошла поближе, посмотрела Стогову прямо в лицо и проговорила:

– Я составила рапорт о работе вашего отдела. По результатам этого рапорта я стану рекомендовать руководству освободить вас от занимаемой должности. Как не приносящего пользы.

– Это верно.

– Что верно?

– Пользы от меня и вправду немного. Я же не корова. Это она дает людям масло, творог и один раз в жизни говядину. А я не могу.

– Прекратите паясничать. Ваша работа – расследовать преступления.

– Нет. Это работа товарища майора. А мое дело – консультировать его по вопросам, в которых товарищ майор слаб. Потому что таких вопросов много. Правда, товарищ майор?

Она даже не попробовала разозлиться. Все так же равнодушно пожала плечами:

– Что ж вы не выдали свою консультацию в данном случае?

– Он меня не спрашивал.

– Вы хотите сказать, что если бы майор вас спросил, вы указали бы ему на лиц, ограбивших Кунсткамеру?

– Конечно.

– И кто же это?

– А вот пусть майор спросит. Спросите меня, майор! Я не нравлюсь вам, а вы не нравитесь мне. Но вот в чем дело: без меня раскрывать преступления у вашего отдела что-то не выходит, а? Можно, конечно, долго лупить подозреваемых телефонным справочником по голове и завести себе по стукачу в каждом дворе страны. Но там, где нужно думать, у вас, майор, начинаются проблемы, не так ли? Делать умозаключения, анализировать факты – ничему этому в вашей школе прапорщиков не учат. И поэтому вам нужны такие люди, как я. Без таких, как я, ничего-то у вас не получается. Просто вы не хотите в этом признаться.

Если бы они были вдвоем, майор ударил бы его. Но в присутствии генеральской адъютантши об этом нечего было и мечтать. Прикусив губу почти до крови, он помолчал до тех пор, пока не убедился, что голос не будет дрожать, а потом все-таки спросил:

– Хорошо. Я попрошу. Скажи мне, кто ночью влез в музей?

– О! Оно разговаривает! Вы просите меня о помощи?

– Да, прошу.

– Тогда отчего не помочь? Преступление совершили вот они. Хотя я думаю, это нельзя назвать преступлением.

– Кто «они»?

Стогов сделал пару шагов к скамейке, на которой сидели ханурики, и положил одному из них руку на плечо:

– Вот эти милые ребята. Скажите, джентльмены, кому из вас первому пришла в голову мысль, что рог носорога проще всего добыть именно в Кунсткамере?

Мужчины замолчали и разом повернули головы в их сторону. У того, на плечо которому Стогов положил руку, была особенно распухшая физиономия, а слева на виске небольшое родимое пятно. Будто кто-то слегка задел его кистью, вымазанной фиолетовой краской.

9

19 сентября.

16 часов 54 минуты.

Комната для допросов

– О том, что у Валерыча проблемы с женой, весь микрорайон знал. У него даже кличка была Импотент. Причем он не обижался. Мы, как ни соберемся, только на этот счет и хихикали. Ну а чего не посмеяться? Жена у него молодая, симпатичная. А в постели не клеится. В тот вечер кто-то ему сказал, что, мол, читал в газете: лучшее средство от импотенции – рог носорога. Типа негры такие неутомимые, потому что каждый вечер пьют бульончик из рога и только после этого к жене. Ну и Валерыч завелся. Надо влезть в музей и отломать тамошнему носорогу рог. Сперва все над ним только смеялись, а потом алкоголь в голову ударил, и решили парню помочь. Это же, понимаете, даже не кража. Кокнули форточку, влезли и сразу ушли. Ничего ценного брать мы не собирались.

– Но дело обернулось трупом.

– Случайно вышло. Там темно, не видно ни фига, мы все пьяные. Кто мог знать, что в темноте Валерыч влетит в стеллаж с холодным оружием? Да так удачно, что голову ему падающей секирой, как на скотобойне, срезало. Она аж в соседний зал укатилась.

– Вы утверждаете, что это была случайность?

– А вы думаете, что кто-то из нас является мастером боя на самурайских мечах?

– Хорошо. Что было дальше?

– Я посветил зажигалкой, и мы в момент протрезвели. Сперва решили просто сбежать. Потом кто-то сообразил, что голову лучше забрать с собой. А когда мы уже вылезли, кто-то другой сообразил, что забирать голову ни в коем случае не следовало.

– И вы просто бросили ее в картонной коробке на улице?

– Вы не подумайте, что мы звери. Просто куда ее девать, эту голову? Не домой же среди ночи нести? До утра решили оставить на скамейке, а потом, типа, будет видно. Решили, что утром снова соберемся и придумаем, как вернуть ее на место. Да только этот ваш сотрудник быстрее нас все сообразил. Расскажи, как ты догадался?

Задержанный с интересом смотрел на Стогова. Похоже, ему и вправду было интересно. Женщина-офицер тоже повернулась:

– А действительно, как?

Тот лишь пожал плечами:

– Да вы бы тоже догадались. Если бы просто посидели и хоть недолго подумали. Вчера вечером я заехал в отдел, просмотрел сводки о пропавших за последние сутки. В этом районе зарегистрировано всего одно заявление о пропаже человека. Утром я заехал к участковому, и он рассказал, что пропавший – местный выпивоха с дерзкой кличкой Импотент. По моей просьбе участковый навел об этом парне справки и выяснил, что последние дни тот был одержим идеей отыскать от своего недуга какое-то чудодейственное лекарство. Ну а связать чудо-лекарство и отломанный рог носорога – это уже дважды два.

Задержанный злоумышленник растянул губы в улыбке:

– Да-а, участковый у нас зверь. Может, снимете уже с меня эти браслеты?

Минут через сорок конвойный увел задержанного. После этого все тем же бесстрастным голосом робота женщина-офицер сообщила присутствующим, что считает осуществляемую ею проверку оконченной. По результатам проверки ею будет составлен новый рапорт. В котором она объективно отразит весь ход расследования.

На майора никто из присутствующих старался не смотреть. Сам он на их месте тоже не стал бы смотреть в свою сторону.

Сложив бумаги, она поднялась, одернула мундир и вышла из комнаты для допросов:

– Всего доброго.

Майор посидел молча, а потом тоже вышел. Он прощаться ни с кем не стал. Стогов и капитан остались вдвоем.

– Когда-нибудь он тебя просто убьет.

– Но это будет не сегодня.

– Куда пойдем?

– Денег осталось от силы граммов на двести.

– Пойдем. Сегодня угощаю я. А ты за это расскажешь мне, что такое орден госпитальеров.

– Ага. Расскажу. А потом вымою во всем отделении пол. Не слишком ли много ты хочешь за ту гадость, которой обычно меня угощаешь?

Они встали, вышли из помещения и заперли за собой дверь. Весь остаток того вечера у Стогова было неприятное ощущение: как будто забыл что-то очень важное. Не сделал то, что просто обязан был сделать. Иногда ему казалось, будто вот оно… сейчас он ухватит воспоминание за хвост… но в тот вечер он так его и не ухватил.

О том, что это было, он вспомнит лишь полтора месяца спустя. При совсем других обстоятельствах. И поразится тому, как мог не заметить того, что буквально само бросалось в глаза. Потому что если бы увидел сразу, то данная история пошла бы совсем по иному пути. Но тогда ничего этого он еще не знал. Вместе с Осиповым он просто вышел на улицу, натянул на голову капюшон куртки… Дальше в тот вечер все было, как обычно.