Текст книги "Русская пехота в Отечественной войне 1812 года"

В большинстве случаев офицеры носили фуражку, как у нижних чинов, но без ротных выпушек и номера и с козырьком. Нередко использовались и фуражки без козырька.

Очень редко офицеры надевали двуугольную шляпу из черного фетра. С левой стороны переднего, более низкого поля помещалась галунная петлица с пуговицей внизу, прижимающая круглую черную с оранжевой каймой кокарду у края поля. Над кокардой крепился султан из петушиных перьев: черный с оранжевыми перьями внизу в линейной пехоте, зеленый – в легкой. Обычно шляпа имела узкий подбородочный ремень.

Вне строя, а осенью 1812 г. и в строю, носился темно-зеленый сюртук с длинными полами ниже колен, с мундирным воротником (но без шитья и петлиц), с круглыми обшлагами (темно-зелеными в Гвардии и красными в Армии), с вертикальными карманными клапанами сзади и с прорехой для шпажного эфеса на левой поле. Офицерские шинели не имели погон; у нижнего края воротника вшивалась недлинная пелерина; сам воротник был подобен воротнику сюртука или обшивался мехом (зимой). Зимой мехом могли подбивать сюртук и шинель, причем нередко они носились одновременно. Вообще, во время осеннего и зимнего похода офицеры одевались очень тепло. Сохранились воспоминания о следующих наборах одежды: фуфайка, мундир, сюртук, а поверх всего – скатка шинели; фуфайка, сюртук с меховым подбоем, шинель с меховым подбоем [159].

Шарф с кистями и темляк были серебряные, с примесью черного и оранжевого шелка. На шарфе серебряные полосы чередовались с черно-оранжевыми. К концам шарфа крепились кисти с серебряной бахромой по краям и с черно-оранжевой – в середине. Шарф повязывался на поясе (на мундире или на сюртуке, реже – на шинели); подражая М. И. Кутузову, многие офицеры в 1812 г. носили шарф через правое плечо. Лента темляка плелась из серебряной нити, по краям вплетались шелковые черно-оранжевые полоски, в середине кисти также помещалась шелковая бахрома.

В феврале 1812 г. «для уменьшения издержки обер-офицеров на обмундирование» Император повелел «во всей пехоте и артиллерии, исключая Лейб-Гвардию, вместо серебряных шарфов, темляков, витишкетов (этишкетов. – И. У.) и шишек (репейков. – И.У.) к киверам иметь белевые, а эполеты – обложенные бронзою вместо галуна, снурка и канители золотой» [4, Л. 172]. При этом офицеры «не лишались права» донашивать прежние серебряные и золотые «приборы». Дешевые вещи были встречены без особого энтузиазма даже малоимущими офицерами. Выпущенный в 1812 г. из Дворянского полка Н. А. Андреев писал: «Царь нас поздравил и велел немедля экипировать, что исполнено было с величайшей скоростию за казенный счет, но как? нитяные кутасы, шарф, темляк, эполеты медные и сукно кадетское, но и за то слава Богу и Царю!» [87, стр. 178]. Поэтому многие тратили последние деньги на приобретение престижных дорогих элементов обмундирования.

На черной с оранжевой каймой ленте, уложенной вокруг воротника, офицеры в служебной обстановке носили нагрудные знаки. В центре армейских знаков помещался орел с опущенными крыльями и с венком и перунами в лапах. Гвардейский знак отличался от армейского накладкой в виде орла на воинской арматуре и почетными надписями «1700 № 19» (у обер-офицеров двух старейших полков). Знаки технологически различались на два вида: медные посеребренные и целиком серебряные. Офицеры имели возможность покупать серебряные знаки; при отсутствии средств или желания покупать дорогой знак офицера снабжали казенным медным посеребренным знаком, остающимся в этом случае в собственности полка [5, Л. 161]; в Гвардии использовались только серебряные знаки. Три основные части знака – поле, ободок поля и орел – по отдельности или все вместе золотились; сочетание серебряных и золотых частей говорило о чине офицера. Прапорщику полагался полностью серебряный знак, подпоручику – серебряный с золотым ободком, поручику – серебряный с золотым орлом, штабс-капитану – серебряный с золотыми ободком и орлом, капитану – позолоченный с серебряным орлом; штаб-офицерские знаки золотились полностью.

Чепраки и чушки у конных чинов были темно-зеленого сукна; в армейской линейной пехоте и в Литовском полку по краю выкладывался красный лампас, к которому пришивалось два ряда галуна; в армейской легкой пехоте и в Финляндском полку лампаса не было, а галуны имели красную выпушку. В Преображенском, Семеновском и Измайловском полках чепраки и чушки были красные, а лампас соответственно – темно-зеленым, светло-синим, белым; в Егерском полку на темно-зеленые чепрак и чушки нашивался оранжевый лампас. Гвардейские чушки и чепраки (в задних углах) украшались серебряными звездами.

В походе редко соблюдались правила ношения униформы. Так, уже знакомый нам Н. А. Андреев – полковой адъютант 50-го Егерского полка – писал: «Наряд мой был щегольский: шапка без козырька, старый изодранный сюртук, подпоясанный шарфом без кистей, чрез плечо на ремне нагайка казацкая, сабля у бедра и на тощем большом рыжаке. В довершение сей экипировки была на плечах обгорелая на биваках байковая желтая бурка…» [87, стр. 190].

Генералы имели эполеты с бахромой из толстой золотой канители; петлица на шляпе состояла из четырех толстых золотых шнуров, средние из которых переплетались друг с другом.

В неофициальной обстановке генералы могли носить общеармейский мундир (называемый в этом случае вицмундиром); в бою, при построениях и при совместных действиях нескольких частей все генералы должны были надевать парадный мундир с шитьем на скошенном воротнике, рукавных (вырезанных мыском) и карманных (горизонтальных) клапанах. Это выполнялось далеко не всегда: в большинстве случаев генералы выезжали в сюртуках и походных серых шароварах; в холодные дни поверх сюртука надевалась шинель, а вместо шляпы – фуражка, и тогда единственным признаком генеральского чина оставались орденские звезды, крепившиеся на сюртук.

Генерал и адъютант пехоты. Л. И. Киль. 1816 г.

Генералы имели два комплекта чепраков и чушек: полковой (как у офицеров полка) и общегенеральский – из медвежьего меха с андреевскими звездами.

Генеральские (в том числе и шефские) адъютанты в 1812 г. вместо эполета носили на правом плече золотой аксельбант; им же всегда полагалось надевать шляпу («с поля», кокардой налево) [26].

1.5. Вооружение

Все выдающиеся способности, богатый опыт и высочайшие моральные качества воина становились практически бесполезными в отсутствие исправного оружия. В изданном в 1809 г. «Кратком Наставлении о солдатском ружье» [93] отмечалось: «сбережение ружья столько же важно, как и сбережение солдата, для которого испорченное ружье бесполезная ноша». Не напрасно солдатская песня признавала неразрывную связь бойца с его оружием: «Наши жены – ружья заряжены». Именно название «ружье» было принято в России конца XVIII – начала XIX века, для обозначения образцов массового длинноствольного огнестрельного оружия. Гораздо реже использовались устаревшие термины «мушкет» и «фузея». Воспламенение боевого заряда в стволе огнестрельного оружия обеспечивалось с помощью устройства, носящего название «замок». В подавляющем большинстве образцов огнестрельного оружия начала XIX века использовался так называемый ударно-кремневый замок, в котором воспламенение обеспечивалось попаданием на порох искры, высекаемой при ударе зажатого в курок кремня об огниво. Наиболее распространенная схема компоновки элементов замка была изобретена в начале XVII века и получила название «французский батарейный замок».

Самым массовым огнестрельным оружием в русской армии были русские ружья образцов 1808 г. (пехотные и драгунские) и 1798 г. и английские ружья «Brown Bess» различных образцов. Также в войсках использовались австрийские («цесарские») и шведские ружья. Во многих подразделениях (состоящих, как правило, в гарнизонах и внутренней страже) еще содержались ружья более ранних образцов. Унтер-офицеры гренадерских рот в полках, имевших английские или русские (до 1808 г.) ружья, как правило, получали винтовальные унтер-офицерские ружья образцов 1805 г. или 1798 г. В ряде егерских полков на вооружении еще оставались егерские ружья прежних царствований, а также и штуцера. В каждой роте все ружья нумеровались (номер выбивался у конца ствола или на казенной части); кроме того, на латунном затыльнике приклада зачастую вытравливались или вырезались литеры наименования полка и номер роты.

Ружья австрийские

Практически все ружья, даже одного образца, несколько различались по размерам и весу. Калибр принятых на вооружение незадолго до войны новых ружей – пехотного, драгунского, кирасирского и гусарского, составлял 7 линий (17,8 мм). При этом пехотное ружье имело длину со штыком 1,83 м и весило (со штыком) не менее 4,7 кг. 8-линейное ружье образца 1798 г. со штыком весило до 6,2 кг, а английское ружье аналогичного калибра – около 5,2 кг. Все ружья имели, как правило, трехгранные стальные штыки.

Штуцер – нарезное дульнозарядное ружье с 8 нарезами внутри граненого по всей длине ствола – предназначался для одиночной прицельной стрельбы. На вооружении армейской легкой пехоты к 1812 году продолжали состоять егерские штуцера образцов 1798 и 1805 годов калибра 16,5 мм. Штуцер отличался большой дальностью и точностью выстрела, что достигалось использованием нарезного ствола, более удобной конструкцией ложи и особого прицельного приспособления. К сожалению, к недостаткам штуцера относились сложность заряжания и невозможность длительного ведения стрельбы. Его заряжание было весьма трудоемкой процедурой. Для того чтобы пуля получила вращательное движение от нарезов в стволе, приходилось обматывать ее натертой салом бумагой, холстом или замшей и с силой вдавливать в ствол – обмотка при этом забивалась в нарезы. После определенного количества выстрелов нарезы забивались пороховым нагаром; ствол приходилось промывать и тщательно чистить. Для рукопашного боя егерские штуцера снабжались длинными штыками-кортиками, которые должны были компенсировать малую длину оружия. С 1808 года новые штуцера более не выдавались в егерские полки, а вышедшие из строя заменялись обычными солдатскими ружьями.

Все ружья и штуцера имели кожаный плечевой ремень, но на ремне носились крайне редко. К ремню подвешивался кожаный чехол для предохранения огнива кремневого замка. Кроме того, весь замок целиком на походе закрывался кожаным полунагалищем.

В используемом для ружей патроне боевой заряд и пуля соединялись с помощью бумажной гильзы. В качестве взрывчатого вещества использовался дымный гранулированный (зерненный) порох. В боевой патрон пехотного 7-линейного ружья помещалось 10,6 г пороха, в холостой – 8,5 г; в патроны драгунского 7-линейного ружья – соответственно, 8,5 и 6,4 г. Заряд 8-линейных ружей был на 2,1 г тяжелее. Нужное количество пороха отмерялось специальной медной пороховой меркой.

Порох выталкивал из ствола круглую свинцовую пулю; учебные пули делались из глины. Диаметр пули почти на 2 мм был меньше калибра ствола, диаметр формы для литья – несколько больше диаметра пули. Вес 7-линейной пули составлял 23,4 г, 8-линейной пули – 34 г. Помимо калиберных пуль применение находила и ружейная картечь. Для изготовления картечи солдаты резали обычную пулю на несколько частей. Ружейной картечи был посвящен отдельный абзац в «Наставлении господам пехотным офицерам в день сражения»: «Когда есть у людей новозаведенная ружейная картечь, то картечные патроны иметь особо от обыкновенных с пулями, буде есть карманы, то в карманах или за пазухой, или в особом нарочно приготовленном мешочке. Сия картечь предпочтительно употребляться должна в рассыпном фронте, в лесу, в деревнях, на близкой дистанции против кавалерии, а особливо против неприятельских стрелков».

Для приготовления бумажных гильз для боевых патронов листы бумаги форматом 400 на 330 мм разрезали на 12 прямоугольных трапеций высотой около 133 мм. Холостые патроны без пуль имели высоту около 100 мм, из листа получалось 16 таких гильз. Бумажная заготовка обматывалась вокруг деревянного «навойника» – цилиндрической палочки, один конец которой был закруглен, а на втором имелось углубление для пули. Сам процесс склеивания патрона выглядел так: «Нарезанные патронные бумажки подмазываются немного клейстером по основанию и по косой стороне трапеции, потом, вложив пулю в чашечку навойника, прикладывают оный к прямой стороне трапеции так, чтобы за пулею, которая должна быть в левой руке, оставалось бы на загибку около четверти дюйма до основания трапеции, т. е. столько, сколько нужно для облепления оного около пули; а для удобнейшего обгибания около пули надрезается оно зубцами. На приложенный таким образом навойник накатывается бумага как можно туже, а надрезанное основание трапеции, которое намазано клейстером, обгибается сверх пули и округляется около оной посредством обминания всовыванием в сделанную для сего на рабочем столе ямочку; потом, вынув навойник, обсушивают патрон и, насыпав в него полную мерочку пороху, сверх того как можно плотнее загибают остальную пустую бумагу патрона… Делают также патроны, свертывая наперед бумажку на навойнике без пули, и потом уже с заднего конца особо всовывают и сгибают сверх ее конец, который для сего срезается».

Основную массу патронов изготавливали при запасных парках, или «магазейнах», находящихся в ведении командиров понтонных рот. В запасных парках перевозили также и запасы пороха, патронной бумаги, свинца и кремней. К началу войны в парках насчитывалось 37540 тысяч готовых патронов [120, т. 21, стр. 371]. Из парков патроны доставляли к полкам и перекладывали в патронные сумы (по 60 патронов на человека) и в ротные патронные ящики (по 40 патронов на человека). В суме и в ячейках патронного ящика патроны устанавливали в положении вниз пулей. В случае необходимости патроны могли делать непосредственно в войсковых частях, для чего в полку содержали чугунный котел, железный «уполовник» и формы для литья пуль. Свинец расплавляли в котле и с помощью половника заливали в формы, каждая из которых была рассчитана на 12 пуль и имела резак для отсекания литников.

Еще одним важнейшим элементом батарейного замка был кремень. Лучшими считались прозрачные без вкраплений камни. Ружейный кремень имел длину от 33 до 36 мм, ширину от 30 до 33 мм и толщину 8–9 мм. Кремень в поперечном разрезе имел сечение, близкое по форме к прямоугольной трапеции, основание которой на 15 мм превосходило верхнюю сторону. Считалось, что хороший кремень должен выдерживать до 50 ударов, но затупившуюся кромку при этом периодически заостряли. Во всяком случае, в кармане патронной сумы каждый солдат носил еще несколько готовых к употреблению кремней, и огромное их количество на всех полях минувших баталий свидетельствует о частой замене этой детали непосредственно во время сражения. Кремни также заготавливались при арсеналах и доставлялись к полкам в бочонках.

Искусству прицельной стрельбы посвящалась отдельная статья «Ротного учения» Воинского устава 1811 г. Необходимость тщательного обучения солдат меткой стрельбе была вполне очевидна для многих военачальников. Так, генерал-майор Д. П. Неверовский, будучи шефом Павловского гренадерского полка, в приказе по полку от 6 октября 1811 г. отмечал: «Приятно бы для меня было… если бы господа ротные командиры гренадерских рот стрелков, а фузилерных хорошо выученных стрелять рядовых, и надежного поведения, посылали стрелять дичь, через что они привыкают к верному глазомеру и получают навык к цельной стрельбе; теперь же в ротах есть невыстреленные пули и порох, оставшиеся от маневров, которые позволяется употреблять на охоту, ведя им верный счет и подавая еженедельно через фельдфебелей в полковую канцелярию записи: сколько с которой роте будет убито дичи, оставляя, однако же, оную в пользу стрелков» [56, стр. 131]. В том же году для отличившихся в искусстве стрельбы нижних чинов гвардейских полков на Сестрорецком оружейном заводе изготовили ружья образца 1808 г., отличавшиеся лучшей выделкой и надписью на стволе «за стараніе и искуство»; на каждый полк выделялось по 25 таких ружей [3]. Активная стрелковая подготовка перед войной дала свои результаты. Русские стрелки действовали в сражениях все активнее, русские пули чаще и чаще находили цель. Сохранилось немало свидетельств об эффективности огня русской пехоты. Рассказывая об обороне Смоленска, генерал-майор П. Ф. Паскевич упомянул и такой эпизод: «Все семьдесят орудий наших были уже в действии. Но неприятель прошел ядра, прошел картечь и приближался к рытвине, составлявшей на том месте ров Смоленской крепости… Орловский полк открыл ружейный огонь и остановил неприятеля» [124, стр. 93, 94]. Далее он отмечает интересный эпизод: «У меня (в Орловском полку. – И. У.) были дурные ружья. Я велел подобрать ружья французские и переменить их на весь полк». В Орловском полку состояли так называемые «цесарские», то есть австрийские, ружья. Такие же ружья имел и Софийский пехотный полк.

Ружья образца 1808 г. Россия. (За веру и верность.

Три века Российской императорской гвардии. Каталог выставки. СПб., 2003)

Настоящий солдат первым делом думал о сохранности своего ружья. После стрельбы ствол хорошо промывался и насухо вытирался снаружи и особенно внутри, протирались замок, шомпол, штык, медный прибор и ложа, прочищалась затравка. Несколько раз в год по капле масла пропускалось в резьбовые соединения и под пружины.

Во время похода основной задачей было поддержание работоспособности кремневого замка. Мало того, что огниво было защищено чехольчиком, а весь вообще замок закрывался полунагалищем, – солдат, кроме того, регулярно должен был прочищать замок снаружи и смазывать его. Несколько меньше внимания в походе уделялось чистоте ствола, но это было оправдано: в полевых условиях чрезмерные усилия могли привести к плачевным результатам: «Что касается той порче ружей, которая в некоторых полках почитается чисткою, как то трение ствола песком снутри и снаружи, шарканье оным изо всей силы об край деревянного ствола, нажимая на оный ствол обеими руками так, что иногда он согнется; и прочие вредные средства для доставления оному полировки зеркалу подобной, то оного отнюдь позволять не должно; ибо трение песком утоняет стены ствола и, следовательно, отнимает у оного прочность, а излишне высокая полировка оного снаружи не нужна, а во внутренности даже вредна, потому что пуля, легче скользя, менее сопротивляется воспаленному пороху и через то с меньшею силою из ствола вылетает. Нужно только, чтобы ствол внутри был всегда совершенно сухо вытерт, особливо у желобка казенного шурупа, который делается против затравки; а снаружи чтобы был чист и светел без особенной полировки. При чищении наружности ствола должно всегда наперед всунуть в оный деревянный стержень точно по калибру ствола, а без оного можно легко ствол согнуть или теркою вдавить по оному впадины». Но все-таки каждый ствол не реже, чем после 60 выстрелов, тщательно промывался и высушивался, регулярно протирался снаружи сукном с толченым кирпичом, а при появлении ржавчины – чистился наждаком с маслом.

Способами явного «истребления» оружия «Наставление» признавало откручивание казенного шурупа и сдавливание боевой пружины без использования специальных инструментов – ружье в таких случаях почти всегда становилось бесполезной палкой. Вообще, полная разборка ружья допускалась только в крайних случаях.

Для защиты от ржавчины железо и сталь покрывались так называемой мазью Гомберга, рецепт приготовления которой также содержался в «Наставлении»: «Возьми 8 фунтов свиного сала и с 4 унциями камфары распусти на легком огне; потом подмешай толченого каменного угля или черного карандаша, пока сделается весьма темного цвета мазь. Сею мазью намазанные, нагретые наперед, железные вещи весьма долго от ржавчины предохраняются».

За правильным содержанием оружия в роте наблюдали офицеры, а также каптенармус. Конечно, поломки ружей в походе происходили не так уж и редко, поэтому по штату в полку содержали специалистов-ремонтников: оружейного и «ложенного» (по ружейным ложам) мастеров с учениками. «Содержание искусного ружейного мастера в полку» признавалось одной из главнейших забот полкового начальника. В обязанности мастера, помимо исправления некоторых некритичных неисправностей, входил и контроль за приемкой новых ружей, поступающих из арсеналов. Но при этом и сам мастер по установленным правилам постоянно должен был находиться под контролем, «чтобы он исправлял ружья как должно».

Но далеко не во всех полках ружья готовили к боевому использованию. Стоит только представить, сколь красиво выглядело единообразное выполнение ружейных приемов, сопровождаемое звуковыми эффектами, – и мы гораздо лучше поймем настоящих «поэтов» строевого искусства, превращающих ружье в своеобразный музыкальный инструмент. Правда, высверливать приклады и насыпать в отверстия стеклышки и камни начали позже, но практика искусственного разбалтывания крепления шомпола в ложе уже получила настолько широкое распространение, что об этом вынуждены были упомянуть авторы «Наставления», правда, сваливая вину на нерадивых солдат.

Помимо огнестрельного оружия на вооружении нижних чинов состояли тесаки различных модификаций образца 1763 года с медным эфесом (одна защитная дужка, сердцевидная или двойная овальная чашка) и однолезвийным клинком незначительной кривизны. Тесак (а также штык и кортик) носили в деревянных (обтянутых кожей) или в кожаных некрашеных ножнах с устьем и наконечником. Общая длина тесака составляла около 780 мм, масса – 1,2 кг [95, стр. 95]. Тесачные ножны постоянно закрывались чехлом из клеенки, только перед парадом чехол снимался. С 1811 года в гвардии начал вводиться в обращение тесак (полусабля) нового образца (схожий с французским), первоначально разработанный для лейб-гвардии Литовского полка [151]. На тесаках повязывались темляки на белой тесьме и с белой кистью, но цвета гайки, трынчика и шейки (частей головки темляка) различались поротно.

Тесак образца 1807 г. Россия.

Тесак образца 1807 г. Россия.

В легкой пехоте тесаки с темляками (или кортики) носили унтер-офицеры, гренадеры и стрелки, музыканты, барабанщики, флейтщики, артельщики, надзиратели больных, вагенмейстеры, писари, фельдшеры и цирюльники [7].

Алебарды, отмененные в 1811 году, еще продолжали носиться в некоторых запасных батальонах.

Холодным оружием офицеров по-прежнему оставалась пехотная шпага образца 1798 года, носимая в ножнах нечерненой кожи с латунными устьем и наконечником. С темно-зелеными панталонами офицеры линейной пехоты носили черную шпажную портупею, со всеми прочими – белую. В легкой пехоте использовались только черные портупеи (возможно, белые портупеи могли надевать верховые офицеры егерских полков). Очень популярны были различные сабли, носимые на поясных или на плечевых портупеях. Офицеры лейб-гвардии Финляндского полка поверх мундира надевали саблю на плечевой портупее из черной кожи, обшитой золотым галуном. У штаб-офицеров и адъютантов в ольстрах (кавалерийских кобурах) были пистолеты.