Текст книги "Сундук Аладдина"

Илья Волков
Сундук Аладдина

Э. Ракитская, член Союза писателей Москвы и Иерусалима

© Илья Волков, 2017

Восток

Сказанья Ближнего Востока

Хранят лукавство старика,

Раздумья мудрости глубокой,

Огонь наивности высокой,

Согревшей прежние века.

О, где ты, лампа Аладдина?

Где в беломраморном дворце

Среди акаций и жасмина

Та, что влечёт неодолимо

Под кисеёю на крыльце?

Где ловкий джинн, исчадье ада,

И добродушный великан,

Стремительный корабль Синдбада,

Звезда ночей – Шехерезада,

В песках пропавший караван?

Нектар познанья и любви

В хрустальной чаше, полной света,

Несли Хаям и Дехлеви,

Их заключая в рубаи,

Великим гением поэта.

Изменчив времени поток, —

Сжимая дуло, бьёт прикладом

Под чёрным знаменем Восток.

Но волшебство любимых строк

Восторжествует над джихадом.

Работа и смерть

Давно, еще в те времена,

Когда блюли законы:

Мужья не брали в рот вина,

Их почитали жены,

Цветной халат и куфия

Служили местной визой,

В Багдаде значилась семья —

Аббас с женой Хафизой.

Их двор и черепичный кров

Не выглядел богатым.

Читать Коран лишь был готов

Хозяин бородатый.

Зато жена всегда в делах

Наперекор невзгодам,

Чтоб оплатить помог Аллах

Насущные расходы.

Хафиза месяц не один

Надеялась на что-то.

Вдруг соизволит господин

Найти себе работу?

Аббас ответствовал жене,

Привычно хмуря брови:

– Опять?! Вполне подходят мне

Диван, шешбеш и кофе.

– Будь милосерден, добрый муж.

Нам средств не хватит скоро.

Кто сбережет детей от нужд?

Семье нужна опора.

Но занят целый день Аббас

Кальяном и намазом.

Жена для шейха не указ.

Внимать ей не обязан.

У мужа новая чалма,

А у жены забота.

Хафиза вздумала сама

Искать ему работу.

Сосед-торговец строит дом.

Он в этом понимает.

Людей и с толком, и с умом

На стройку нанимает.

Хафиза просит: «О, сосед!

Не отвечай отказом.

Аббас – заядлый домосед.

Прими к себе Аббаса!»

– Помочь я, женщина, готов, —

Сказал торговец сразу, —

– Что ж присылай без лишних слов

В работники Аббаса.

– Увы, мой добрый господин.

Как мне заставить мужа?

Он сам не сдвинется с перин.

Тут план хитрее нужен.

– Аллах свершает чудеса,

И мы с Аббасом сдюжим.

С утра зайду на полчаса

И пообщаюсь с мужем.

Наутро в дверь раздался стук.

Аббас встал без охоты.

Хафиза: «Радуйся, супруг!

Сосед даёт работу».

Аббас вскричал: «С каких-то пор?

Вмиг испарилась дрёма. —

– Жена, я спрячусь под ковёр.

Скажи – меня нет дома.

Сосед, зайдя, обводит взор:

– Что слышно у Аббаса?

Жена кивает на ковер:

– Ушел уж больше часа.

– Ах так, его бы подождал,

Да вот ковер ищу я

Молельный. Свой-то потерял.

Ваш одолжить прошу я.

Сказав, ковер он приподнял,

А в нем Аббас замотан.

– Почтенный, сладко ты тут спал.

Давай-ка на работу!

Таскает взад-вперёд Аббас

Мешки с землей и глыбы.

Читатель, с ним бы пару раз

И Вы сходить могли бы!

Под вечер начал он дуреть.

Пил воду от икоты.

Кричал жене, что лучше смерть,

Чем немощь от работы.

На стройку больше ни ногой,

Не вынесет кошмаров.

На солнце пашет пусть другой

За жалких пять динаров!

Назавтра в дверь знакомый стук —

Любезен слишком кто-то.

Хафиза: «Дорогой супруг!

Пора и на работу!»

Дрожа, Аббас залез в сундук.

– Жена, меня нет дома.

Сосед спросил: «Где добрый друг?» —

А дальше всё знакомо.

Жена кивает – муж вон там,

Но говорит: «Уехал!»

Сосед: «А что в углу за хлам?» —

Сундук открыв со смехом.

Вновь носит взад-вперёд Аббас

Мешки с землей и глыбы.

Читатель, с ним хоть в этот раз

И Вы сходить могли бы!

Под вечер стал опять дуреть.

Пить воду от икоты.

Кричал жене, что лучше смерть,

Чем немощь от работы.

На стройку больше ни ногой,

Не вынесет кошмаров.

На солнце пашет пусть другой

За жалких пять динаров!

Когда и третий раз подряд

Пришел сосед постылый,

Сказал: «Желаю в райский сад.

Пускай снесут в могилу!

Прощайте, дети и жена!

Плыву в иную гавань.

Найду покой и сладость сна.

Пора примерить саван».

Аббаса, да простит Аллах,

В могилу положили

Живого с криком и в слезах

И землю навалили.

Но все ж оставили проем,

Чтоб мог дышать бедняга

Да смерти ждать – и жарким днем,

И с наступленьем мрака.

А ближе к полночи сосед

И с ним друзья все в белом

Пришли, как в Мекку Магомет,

За погребенным телом.

Вскричал сосед: «Эй, мертвецы,

Забудьте про немоту!

Хоть вы и отдали концы,

Ступайте на работу.

Трудиться надо и в раю,

Встряхнут ленивых плети.

А камни, я вам говорю,

Сложите у мечети».

Аббас опять таскал мешки,

Взбираясь на ухабы.

И думал: «Если рвать кишки,

Так для себя хотя бы.

Зачем мне вкалывать в раю?

Сбегу домой обратно.

Трудиться будет на семью

И самому приятно…»

С тех пор прошло немного лет.

Аббас построил виллу.

Собрал знакомых на обед.

Богатство – это сила!

Я на обеде том сидел

С соседом и с Хафизой.

Когда же выпил и поел,

Был удивлён сюрпризом.

Аббас раздал три кошелька:

– Так будет справедливо.

Жене, соседу, Вам, ага,

За сей рассказ правдивый.

В Багдаде счастлив наш Аббас,

И я считаю прибыль.

Читатель, хоть на этот раз

Поверить-то могли бы!

Лев и жена

Эфиопская сказка

Неугомонен Шахрияр.

Хоть шахиншах, до баек падок.

Посочинять – веселый дар,

Но ночь за ночью, вот кошмар,

Слагает сказки Шахрезада.

Сюжет где новый отыскать?

Какую загадать шараду?

И в чайхану спешит опять

Все слушать и запоминать

Сестра родная Дуньязада.

Скрыв кисеей черты лица,

Верна обычаям востока,

Умело ловит на живца

Она заезжего купца

Из Абиссинии[1]1
  Абиссиния – старое название Эфиопии.


[Закрыть] далекой.

Купец жует рахат-лукум,

Прихлебывая черный кофе.

Тюрбан, живот – набитый трюм,

А сам глазами, как изюм,

Глядит на недоступный профиль.

– Тебе, красавица, я рад,

Как самой первой из царевен,

Пока светло, далек закат,

Внести в копилку скромный вклад, —

Рассказ о льве и смелой деве:

~

– Давно в селении одном

На берегу широкой Джуббы[2]2
  Река Джубба – берёт начало в Эфиопии, течёт на юг, впадая в Индийский океан.


[Закрыть]

Жил по соседству с колдуном

Охотник с молодой женой

Веселой, бойкой, белозубой.

Пока сезон дождей не стих,

Рекой затоплено низовье.

Делилась пища на двоих,

И все в уютном доме их

Дышало миром и любовью.

Стучит под пальмою – «там-там».

Война? Пожар? Село в испуге.

С годами, доложу я вам,

В семье не обойтись без драм:

Охотник охладел к супруге…

Бывает – заедает быт,

Тугая лямка надоела,

Удачей словно позабыт.

А тут сама к тебе бежит

Сестра вождя! Такое дело…

Жена вдруг стала замечать

В супруге добром перемену.

Как поступить? Не отвечать?

Навзрыд рыдая, закричать?

О! Как предотвратить измену?!

Смятенье тянет в глубину.

«Он мой!» – твердит любовь упрямо.

И сквозь ночную тишину

Жена крадется к колдуну

Просить волшебного бальзама.

Жена:

Прошу, мудрейший, доверительно:

Дай средство мне безотлагательно,

Чтобы работало мучительно

И действовало подсознательно.

Пускай, страдая основательно,

Супруг вернется положительно

И любит снова обстоятельно,

Устойчиво и уважительно.

Колдун:

Я помогу незамедлительно,

Но ты запоминай внимательно

И выполняй неукоснительно

Все полностью самостоятельно.

В бальзам кладут три львиных волоса.

Их из усов взять обязательно.

Пещеру льва найдешь по голосу.

Уснет, тогда и стричь желательно.

~

И что же? Смелая жена,

Дождавшись утреннего часа,

По наущенью колдуна

К пещере льва идет одна,

Кладет вблизи пещеры мясо.

Его неделю день за днем

Жена отважная кормила.

Лев на питанье дармовом,

Жирея, спал здоровым сном.

Она три волоса и сбрила!

И с ними прямо к колдуну:

– Прошу, свари бальзам для мужа.

Старик ответил: «Не одну

Встречал я верную жену.

Такой, поверь, бальзам не нужен.

В тебе есть ум и красота,

Любовь, упорство и отвага.

Дорога к счастью не проста.

Поверь, сама пройдет беда,

Не будет магия во благо…»

~

– Да что ж в конце?! – поближе сев,

Купца спросила Дуньязада.

Купец смутился, покраснев:

– Голодным скоро этот лев,

Привыкший к лёгкому обеду,

Кормилицу ища по следу,

Забрёл в село, не оробев.

Охотник вышел из засады,

Решив – другой жены не надо.

Своя милее, раз уж к ней

Неравнодушен царь зверей!

Гуцинь[3]3
  Гуцинь – струнный щипковый музыкальный инструмент, род цитры или гуслей.


[Закрыть]

Новогодняя мелодия

Девушка в платье из красного шелка

Ведает тайны бамбуковой цитры.

В черной косе золотая заколка.

Чуткие пальцы и пояс расшитый.

Вьются над крышей бумажные змеи.

Пляшут на глиняных вазах драконы,

И белоснежные льнут орхидеи

К желтым нарциссам, к пунцовым пионам.

Все перескажут дрожащие струны:

Ласточек щебет и крик лебединый,

Как воспарят над уснувшей лагуной

Сильные крылья и узкие спины;

Как, огибая пороги и мели,

Жмутся друг к другу пугливые рыбы;

Ввысь устремляются хвойные ели,

Тонких ветвей голубеют изгибы;

Горы Хуаншаня – бессмертие снега;

Разум, бредущий дорогой покоя;

Белой страны безмятежная нега

И мудреца созерцанье святое.

Разве что флейты воздушное пенье

Сплин навевает, сбивающий с толку,

И ускользает туманным виденьем

Девушка в платье из красного шелка.

Цитра умолкнет, угаснет звездою.

Гонг зазвенит, застучат барабаны,

Чтобы расстаться со скучной Козою

В новом году Золотой Обезьяны.

Правда и Вымысел

В лохмотьях старая с клюкой

Ходила по селу,

Стуча в дом этот и в другой

И в дверь… и по стеклу…

Принять просила на ночлег.

В ответ же – тишина,

Собачий лай и скрип телег,

Хозяйская спина.

Никто не бросит медь в суму,

Задет её нуждой.

Нет дела вовсе никому

До странницы чужой.

Похоже, был уже знаком

Приём холодный ей.

В селе встречают пирогом

Совсем иных гостей.

Она присела у ворот.

Вздыхает и грустит:

Когда же кто-нибудь пройдёт

И с ней заговорит?

Вдруг всё проснулось, ожило,

Пришло в ажиотаж.

Заезжий молодец в село

Свернул, завёрнут в плащ.

Куда ни глянешь – всё при нём:

И стать, и ладный рост.

Его зовут из дома в дом,

Везде – желанный гость.

Из окон музыка слышна,

Застолье, шутки, смех.

Куда исчезла тишина?

Сбежала от потех.

У молодца весёлый нрав.

Гулял бы допоздна,

Но…в стороне от всех забав

Старушка ждёт одна.

К ней подойдя, спросил как звать,

Улыбкой скрыв конфуз.

Сказала: – Правдой величать.

– Я Вымыслом зовусь.

Заправский балагур и шут.

Все льнут ко мне в друзья,

А от тебя подчас бегут,

Хоть знают, что нельзя.

Но если под моим плащом

Тебя я поведу,

Всяк будет с Вымыслом знаком

И с Правдою в ладу.

С тех пор укутаны плащом,

Друг друга не таясь,

Так Правда с Вымыслом вдвоём

И ходят среди нас…

Ворота в ад

Победа над другими даёт силу, победа над собой – бесстрашие.

Ляо Цзы – китайский философ, основатель даосского учения.

– Не ты ли, старик, тот даосский монах,

Последний живущий на свете

Отшельник в заброшенной келье в горах,

Владеющий тайной бессмертья?

Почтительно воин спросил: – В ад и в рай

Укажешь, монах, ли ворота?

Приказ императора. Ну же, вставай.

Занять их наш долг и забота.

Ждет в тысячу копий гвардейский отряд,

Застынет он стражей безликой,

И люди отправятся в рай или в ад

По воле земного владыки.

Старик усмехнулся. Сказал: – Не хочу

Дорогу указывать трусу.

Лишь редким героям она по плечу.

Лишь самым отважным по вкусу.

Разгневанный воин приставил кинжал:

– Молчи, пожалеешь, понятно?!

Ответил монах: – Ты вход в ад увидал.

Ведет в рай дорога обратно.

Старик попрощался кивком и умолк,

Взял свиток в сухие ладони.

А воин за смелый и мудрый урок

Склонился в глубоком поклоне.

Старый горшок

Под небом Пенджаба,[4]4
  Пенджаб – северо-западный штат Индии.


[Закрыть] уж так повелось,

Подолгу жара не уймётся.

И носит в деревню для всех водонос

Холодной воды из колодца.

Другой от дороги б такой изнемог —

Не вол человек, не корова,

А этот таскает и старый горшок,

И только что сделанный новый.

С бамбуковой палки свисают вдвоём,

В них плещет живительно влага.

Горшки обещают: «Мы не подведём!»,

Качаясь от каждого шага.

В тяжелой работе проходят года.

Пеняет вдруг старому новый:

«Смотри, из тебя вытекает вода —

Дырявый ты и непутевый!».

«И правда, – расстроился старый горшок, —

Воды-то осталось две трети.

Похоже, что службе закончился срок,

И как водонос не заметил?».

Наутро, как только отправились в путь,

Сказал: «Стал не нужен я, право.

Теперь, водонос, обо мне позабудь.

Горшок не пригоден дырявый!».

В ответ улыбаясь, горшку говорит:

«Давно мне об этом известно.

Я слышал, как капля за каплей звенит,

На землю ложась полновесно.

Взошли вдоль дороги трава и цветы.

Поил ты их, правда, на славу.

И мне подарил много дней красоты,

Друг верный, пускай и дырявый.

Тебя принимаю таким, каков есть.

И ты не суди себя строго.

Мы стольким воды приносили – не счесть.

Цветёт пусть и наша дорога…».

Урок у реки

Дорогой лесной шёл глубокий старик,

Познавший секрет благодати.

За ним две котомки тащил ученик,

Босой, в полинялом халате.

Паломникам было ещё далеко

До гор и Тайшанского храма,

Где может достойный одним языком

Общаться с Бессмертными прямо.

Молить отрешенно Владыку Небес,

Сливаться с божественным Дао.

Вот только пройти бы бамбуковый лес,

Свернуть у реки к переправе.

Старик подустал и присел отдохнуть,

Да шапку почистить от пыли.

– Сходи-ка в кувшин ты воды зачерпнуть,

Давно мы водицы не пили.

По склону послушно сбежал ученик

На шум голубеющей речки.

Пригнулся к воде, раздвигая тростник,

Там плавают мыла колечки.

Услышал веселые говор и смех

Белье полоскающих прачек.

Увидел, как дерзко гулял без помех

По лицам их солнечный зайчик.

Случайно столкнуться с нагой красотой

Приятно, одно лишь досадно —

Кувшин не наполнишь несвежей водой.

Придется вернуться обратно.

Поведал учителю все без прикрас —

Правдиво, почтительно, кротко.

Старик усмехнулся, отметил рассказ

Глотком желтой рисовой водки.

А после сказал: – Возвращайся к реке.

В кувшине вода пригодится.

В долине, в предгорье, в горах вдалеке

Нельзя уцелеть без водицы.

По склону послушно сбежал ученик,

Радея о новом наказе.

Пригнулся к воде, раздвигая тростник,

Там рябь и скопление грязи.

Вверху переправа. Телеги скрепят.

В них пленники страхом объяты:

Иные рыдают, иные молчат…

Коней подгоняют солдаты.

Случайно наткнуться на этот конвой

Так жутко, опасно, досадно.

И снова кувшин не наполнишь водой:

Ни с чем возвращаться обратно.

Поведал учителю все без прикрас —

Правдиво, почтительно, кротко.

Старик, сожалея, отметил рассказ

Глотком желтой рисовой водки.

Сказал, подождав: – Возвращайся к реке.

В кувшине вода пригодится.

В долине, в предгорье, в горах вдалеке

Нельзя уцелеть без водицы.

И снова по склону сбежал ученик

По слову учителя быстро.

Пригнулся к воде, раздвигая тростник,

К струе обновленной и чистой.

Наполнен кувшин драгоценной водой.

Ждет путников узкая лодка.

Учитель, вставая, довольный собой

Допил чашу рисовой водки.

– Вода, – произнес умудрённый старик, —

Как наш человеческий разум:

То мутная лужа, то бьющий родник,

То гладь, замеревшая разом.

Желанья и мысли – как волны в воде.

Храни в созерцании ум свой везде.

Путь к зрелости

Хокку:

 
Как же это, друзья?
Человек смотрит на вишни в саду,
А на поясе длинный меч.
 

Автор – Керай.

Нетерпеливо юность чуда ждет.

Разбуженный огонь наружу рвется.

Не нежной флейты пенье раздается,

А горн войны в сражения зовет.

Клич радости сменяется на стон,

Застигнутых врасплох на переправе.

С честолюбивым устремленьем к славе

Умело расправляется дракон.

Как ты хотел быть первым на холме!

Не выжидать за низким частоколом.

Не прятаться, спасаясь в поле голом

Не прижиматься к выжженной земле…

Перед тобою вход в вишневый сад,

Где не важны успехи и свершенья.

Победы и былые пораженья —

Волшебной флейте все принадлежат.

Нетерпеливо юность чуда ждет.

Оно в тебе самом произойдет.

Невеста – чистый клад

Иегуда Офен. Перевод песни

Говорят, когда-то жил скупой старик.

Он на ветер денег тратить не привык

И красавицу, единственную дочь,

Без приданого отдать бы был не прочь.

Ведь невеста – чистый клад.

На такой когда женат —

Ничего не надо. Этим и богат.

И сыграли свадьбу сразу как смогли.

В мир большой вдвоём влюбленные ушли.

На горе высокой выстроили дом —

И в любви, и счастье долго жили в нём.

Ведь невеста – чистый клад.

На такой когда женат —

Ничего не надо. Этим и богат.

У скупца же дом пожар дотла спалил,

И сгорело всё, что только он скопил.

К молодым старик пришёл и стал стучать.

Двери отворив, ему ответил зять:

Ведь невеста – чистый клад.

На такой когда женат —

Ничего не надо. Этим и богат.

Авигайль и Давид

Эпиграф:

 
Познанья плод, срывая с древа,
Адам съел треть, две трети – Ева.
 

1

Всё вроде бы чинно: штиблеты, пиджак,

Портфель крокодиловой кожи.

Планшет и смартфон. Только что-то не так,

Увы, визави сильно хочется драк

И дело решиться не может.

Когда не хватает испытанных слов

И споры доходят до края,

Я слушаю эхо иных голосов

И в Книге, в рассказах забытых веков,

Житейскую мудрость черпаю.

2

С ватагой изгой и мятежник Давид[5]5
  Давид – царь народа Израиля после Саула. Семь лет был царём Иудеи (со столицей в Хевроне), затем 33 года – царём объединённого царства Израиля и Иудеи со столицей в Иерусалиме.


[Закрыть]

Подальше от царского стана,

От ока Саула[6]6
  Саул – первый царь народа Израиля и основатель единого Израильского царства (около 1029–1005 год до н. э.).


[Закрыть] надёжно сокрыт,

В котором гневливая ревность кипит,

Скитался в пустыне Фарана.[7]7
  Фаран – пустыня между Эдомом и Египтом.


[Закрыть]

За стрижкой овец праздник жатвы грядёт

И время пополнить запасы.

К Навалу[8]8
  Навал (Наватей) – очень богатый человек из Иудеи, имевший много стад на горе Кармель, но грубый, своенравный и неблагодарный.


[Закрыть] в именье он отроков шлёт

И отрокам тем наставленья даёт:

Как быть с богачом седовласым.

– Войдите с поклоном покорных сынов,

Скажите с почтительным видом:

Мы, дескать, – защита твоих пастухов,

Стада охраняли от львов и волков.

Пожалуй дары и Давиду!

Был скаред Навал горделив и упрям

И молвил посланцам в обиду:

– Плачу лишь тому, кого нанял я сам.

Ни скот мой, ни хлеб я Давиду не дам,

Воды не налью я Давиду!

Такими словами нельзя пренебречь,

И ярость Давида сковала.

Не лира поет в поле – кованый меч:

Четыреста всадников мчатся посечь

Всё в доме и род весь Навала.

3

К Навала жене – молодой Авигайль[9]9
  Авигайль (Авигея) – одна из жён царя Давида. Вдова Навала, умная и красивая собой женщина.


[Закрыть]

Слуга прибегает в испуге:

– Услышь, госпожа, как безумец Навал

Беду накликая, гостей оскорблял,

Забыв про былые услуги!

Умна и красива Навала жена

И с мужем ей спорить не надо.

Грузить на ослов приказала она

Смоковниц, зерна и два меха вина,

Сушёных кистей винограда.

Берёт из отары пять лучших овец,

Пригоже остриженных с виду.

Пока захмелевший пирует скупец,

Жена молодая – ума образец —

С подарками едет к Давиду.

4

Спускаясь со склона, ватага летит.

Навстречу по узкой дороге

Ослов и овец караван семенит.

Коня за узду усмиряет Давид,

Красавица падает в ноги.

Промолвил Давид: – Мне содеяно зло

За добрую службу Навалом.

Палящее солнце пустыню прожгло,

Но так опалить и оно не могло —

И время расплаты настало!

– Послушай рабыню твою, господин.

В случившемся я виновата!

Не знала, залог – это сердце в груди,

Что муж мой, встречая посланцев один,

Повёл себя так скуповато.

Забудем Навала. Прими же дары!

Нет славы в расправе над ближним.

Взойдёшь ты на царство и счастьем щедры

Пусть дни будут долги, деянья мудры.

С тобой да пребудет Всевышний!

В ответ просветлело лицо бунтаря.

Забыта былая обида.

Домой отпустил Авигайль говоря,

Что встретился с нею, как видно, не зря

И мирно в душе у Давида.

5

Вино льётся в кубки и плещет в мехах

На пире весёлом Навала.

Но празднество стихло. О дивных делах

Узнав от жены, муж от страха зачах

И скоро Навала не стало.

Вновь отроки мчаться по склонам меж пальм

И был их приезд неожидан.

– Дни скорби прошли. Зацветает миндаль.

Ты с нами поедешь теперь, Авигайль,

И станешь женою Давиду.

…На царском престоле в Хевроне Давид,

С ним все, кто в боях воевали,

А подле жена Ахинома[10]10
  Ахинома – женщина из Изрееля. Одна из жен Давида.


[Закрыть] сидит,

Мелхола[11]11
  Мелхола – дочь царя Саула, первая жена Давида.


[Закрыть] – жена… но народ говорит

Нет равной уму Авигайли!

Граф Рауль Валуа и Анна Ярославна[12]12
  Анна Ярославна (1036–1079?) – дочь Ярослава Мудрого, жена Генриха I Капета и мать Филиппа I: королей Франции.
  Граф Рауль Валуа де Крепи – второй муж Анны. Сестра Анны Елизавета замужем за Гаральдом, королём Норвегии.
  Другая сестра, Анастасия – жена короля Венгрии.


[Закрыть]

 
Гаральд в боевое садится седло,
Покинул он Киев державный,
Вздыхает дорогою он тяжело:
«Звезда ты моя, Ярославна!».
 

Песня о Гаральде и Ярославне, А. К. Толстой.

Трубите охоту в Санлисском лесу!

Охотники с гончими, где вы?

Ищите пугливую лань и лису.

На полном скаку мимо вас пронесу

Я Анну – свою королеву.

Французской короны надменный вассал,

Первейший из знатных сеньоров,

В глазах васильковых как раб утопал.

Покорно страдая, не верил, не знал,

Что счастье возможно так скоро.

Король славный Генрих, тому десять лет,

С невестою в Реймсском соборе

Венчался, в меха с горностаем одет.

Теперь уже год как оставил наш свет

Мне в радость, державе на горе.

Я дерзко спрошу: – Всё о муже скорбишь,

Скрыв шёлком тяжелые косы?

Влюблённому графу безумство ль простишь?

Пусть Рим шлёт проклятья, судачит Париж, —

Тебя умыкну я без спроса!

В наследственном замке моём Мондидье

Удобные залы, жаровни,

Проворные слуги и стража везде,

Бойницы на башнях и мост на воде,

И старый священник в часовне.

Трубите, трубите в Санлисском лесу!

Охотники с гончими, где вы?

Пусть ястреб, взлетев, догоняет лису,

Плащом укрывая, быстрее везу

Я Анну – свою королеву.

Прекрасная Анна мне будет женой

Законной, по божьему слову.

Бароны и рыцари встанут стеной,

Поднимут солдаты штандарт боевой

Трех лилий на поле лиловом…

Найдется кто скажет – полезный союз.

Горячее чувство? Забавно!

Сын Анны, Филипп – ещё юн и безус.

С ним вместе разделит правления груз

И трон укрепит Ярославна.

Синано

Триолет

Туман в горах клубится странно.

Неуловима неба просинь.

Потоки вод бегут в Синано.[13]13
  Река Синано – одна из главных рек Японии. Вытекает из центральной горной области о. Хонсю и впадает в Японское море.


[Закрыть]

Среди пожухлого шафрана

Зардели листья клёнов в осень.

Туман в горах клубится странно.

Неуловима неба просинь.

Всё растворяется в Синано.

Плывет над лесом запах сосен.

Былая затянулась рана,

Всё растворяется в Синано.

И даже редкий крик орлана

Успокоение приносит.

Всё растворяется в Синано.

Плывет над лесом запах сосен.

В далёком Эдо[14]14
  Эдо – старое название Токио. Город не являлся столицей страны, роль которой в то время выполнял Киото, но служил резиденцией сёгуна, управлявшего Японией в 17 в.


[Закрыть] в эту осень

Задул холодный ветер рано.

И Та, что обо мне не спросит

В далёком Эдо в эту осень,

Ещё на память веер носит

С рисунком розы и фазана.

В далёком Эдо в эту осень

Задул холодный ветер рано.

Былая затянулась рана.

Всё растворяется в Синано.