Текст книги "Не мой вариант"

От этой перспективы он бледнеет.

– Шучу. У маленьких собачек течка обычно бывает три-четыре раза в год, у крупных – раз в полгода. Эта вообще стерилизована, так что выдохни. – Я хлопаю его по руке и поднимаю пострадавшую тапку.

– Брось, – останавливает он меня. – Лучше займемся твоим обустройством.

Я прохожу следом за ним в просторную свободную гостиную с дорогими диванами из серой кожи, двумя огромными креслами на хромированных ножках, гигантским экраном, спортивными трофеями во встроенных белых шкафах вдоль задней стены. Полы в гостиной бамбуковые. Стены увешаны фотографиями Девона, одна особенно выразительна: на ней он в сине-желтой форме, сама сосредоточенность, ловит мяч в разгар игры. На другой он без шлема, потный – с улыбкой на лице принимает после матча приз «самому полезному игроку». Тот матч я смотрела, это был финал турнира Лиги чемпионов AFC.

В окне справа мерцает огнями центр Нэшвилла. Дальше виднеется восточный берег реки Камберленд и стадион «Ниссан».

Судя по коробкам вдоль стены, он еще не до конца распаковал свои вещи. Мои туфли на тяжелом прямоугольном столике выглядят неуместно. Он – приверженец модернового минимализма. Ничего, вот начну оставлять где попало ноутбук и очки… Правда, это продлится считаные дни.

Он проводит для меня небольшую экскурсию. В его одноуровневой квартире не меньше четырех тысяч квадратных футов. Посредине ультрамодерновой кухни красуется широкий гранитный «остров». Одна стена здесь до самого потолка выложена блестящей черной плиткой, как на станции метрополитена; кухонные принадлежности слепят белизной. В строгой столовой царит скандинавский обеденный стол из светлого дуба, окруженный стульями с высокими обитыми бархатом спинками. С резного потолка свисает надраенная никелированная люстра. Он ведет меня дальше по широкому коридору с грузной белой лепниной под потолком. По его словам, я могу выбрать себе лучшую из гостевых комнат; потом он показывает мне принадлежащие этой комнате ванную и гардеробную размером с ванную в моей квартирке. Изголовье огромной кровати покрыто кремовой накидкой, спальное место застелено пуховым покрывалом, по которому разложены синие и серые мохнатые подушки. Белый шкаф примерно футов восемь в длину, а к стене прислонено изящное зеркало в обрамлении двух одинаковых столиков. Все выглядит так, словно срисовано с фотографии в глянцевом каталоге.

– Как же ты удивлена!.. – бормочет он.

Я смущенно отвожу глаза.

– Тебя ждет проблема: выгнать меня отсюда, когда время выйдет.

Он пожимает плечами.

– Я нанимал декоратора. Никогда еще не имел собственного дома.

Выйдя из моей комнаты, он открывает дверь в другую спальню напротив, но она еще не обставлена и просто сияет чистотой. За ней следуют еще две такие же, каждая со своей ванной.

В конце коридора, сообщает он, расположена его комната; заглянуть туда мне не предлагается – обидно, но я не подаю виду. Я бреду за ним в комнату для стирки, где тоже есть кухня; он сгребает ком какой-то одежды и сует его мне. Девон предупреждает меня, что я найду в своем шкафу белье его кузена и, возможно, еще что-нибудь, он не знает толком, что именно; я рассеянно киваю. Это не квартира, а настоящий курорт! Он хмурится, вспомнив, что у меня мало одежды, кидается к себе, выбегает с полными руками и несет все это в гостевую комнату; я семеню за ним. У меня такое чувство, будто с плеч упала изрядная тяжесть: то ли потому, что Девон предоставил мне место для сна и так обо мне печется, то ли потому, что я рассказала ему о событиях многолетней давности и мы проводили их смехом.

Мы возвращаемся в кухню, где он велит мне устроиться у черно-белого острова в центре, достает из встроенного холодильника бутылку с водой и исследует мою пострадавшую лодыжку. Водрузив мою ногу на табурет, он осторожно ее ощупывает. Мне так уютно, так щекотно, что я прикусываю язык, чтобы не сообщить об этом. Мы знакомы не один месяц, но он еще никогда так много ко мне не прикасался. Наконец он аккуратно вынимает из-под моей ноги табурет и отходит.

– Пусть на ноге всю ночь будет лед. – Девон кладет передо мной мешочек со льдом.

Я не могу сдержать смех.

– Мы как персонажи книги: я – девица в затруднительном положении, ты – удалой герой. Причем дважды за день.

– Гмм…

Я жадно пью воду, он тем временем прислоняется к холодильнику и опускает взгляд – он часто наблюдает за мной из-под опущенных ресниц.

Город снаружи затих, в кухне тоже тихо, время как будто замерло; остались только мы – в этом прекрасном пентхаусе.

Странно, оба мы, кажется, не обращаем внимания, что промокли под дождем.

Мы смотрим друг на друга, и мне становится жарко, ужас как хочется дотронуться до него, аж голова идет кругом. Не хватало потерять рассудок! Зачем я ему такая?

Его зеленые глаза скользят по моему телу.

Я боюсь шелохнуться, это как паралич, как будто он хищник, а я его вкусная жертва. Мне мучительно сознавать, что от меня не укрыться ни одной его черточке: ни разлету плеч, ни длинному загорелому горлу, когда он запрокидывает голову, чтобы залпом выпить стакан воды, ни узловатым мускулам рук.

– Ты был прав, – бормочу я. – Я рада, что не осталась этой ночью одна.

– Ага… – Он прикусывает упругую нижнюю губу.

– Спасибо тебе. – Я поднимаю на лоб очки. – Я здесь не задержусь, только разберусь со страховкой.

– Хорошо.

Снова тишина, снова поедание друг друга глазами.

О чем он думает?

– Мне пора в душ, – выдавливаю я.

Его взгляд лениво ползет по мне – опять.

– Мне тоже.

Боже! Я хватаюсь за гранитный угол, представляя его под струями воды, стекающие по его телу капли…

Прекрати!

– Зачем ты меня поцеловал?

Девон выпрямляется, хмурится – похоже, тоже торопится прийти в себя.

– Почему бы нет? Ладно, увидимся утром.

И вот он уже шагает по коридору к дальней двери и исчезает за ней.

6
Девон

Никак не усну, не помог ни горячий душ, ни пятнадцать минут сериала «Офис», хотя обычно бывает достаточно чего-то одного. Я бесцельно лезу в телефон, спохватываюсь, что уже поздняя ночь, и откладываю гаджет. Через несколько часов возобновится тренировка, и я изнурю себя нагрузкой, но сердце проявляет своеволие: заранее принимается усиленно качать кровь. Стоит подумать, что пожар мог застигнуть ее в квартире, – и я снова тяжело дышу и тру щетину на подбородке. Там, у ее дома, я был сам не свой, с меня сталось бы раскидать пожарных, вставших у меня на пути; я все сделал бы, чтобы до нее добраться. Как бы я ее ругал! Я бы забросил Жизель себе на плечо, отлупил по попе, а потом… потом оттрахал бы за милую душу, чтобы привести в чувство.

Вспоминаю Джека, его наказ: не спускай с нее глаз, она девственница. Так и сказал у себя на помолвке несколько месяцев назад. Увидел, как она болтает со стайкой буйных игроков, и нахмурился. Ребята не прочь с ней поболтать – почему бы нет? Она умница и очень сексуальная – скромно и ненавязчиво, не то что вечно толкущиеся вокруг нас охотницы-болельщицы. Жизель всегда сама по себе, она сдержанна, не лезет на глаза, загадочна. Откуда ей знать, что для альфа-самца это вызов?

Лучше бы он мне этого не говорил!

Гадая, зачем он сказал мне это, я сбрасываю с себя простыню.

Не иначе решил, что тебе надо это знать, – подсказывает лукавый внутренний голос.

И вот теперь нас разделяет всего одна комната…

Тишину вспарывает крик, я спрыгиваю с кровати и бегу к ней, распахивая на бегу одну, другую дверь… Бедняжке наверняка приснился кошмар. Рисковать жизнью из-за нитки жемчуга – что за сумасшедшая девчонка!

Пуки дрожит, стоя в постели – шесть фунтов живой тревоги. Жизель беспокойно ворочается во сне.

– Жизель? – тихо зову я, садясь на край ее кровати. Не хочется ее пугать. – Детка, ты кричала во сне.

Она снова вскрикивает, с закрытыми глазами тянет на себя пуховое одеяло, по щекам ползут слезы.

Я отрываю ее от подушки, обнимаю за плечи, прижимаю к груди. Из-за нее выныривают из глубины все мои инстинкты защитника.

– Дев… – лепечет она. – Что происходит?

– Страшный сон. Тебе лучше спать у меня. – Логично и разумно.

Я беру ее на руки, она льнет ко мне, обвивает руками плечи, прижимается лицом к груди.

– Прости… Господи, как же я тебе, наверное, надоела!

– Еще нет. – Я несу ее по коридору. Пока все в порядке. Лучше не бывает.

– У меня из головы не выходит Миртл. Так и вижу, как она падает с лестницы – по моей вине. У нее больные колени. – Она прерывисто дышит. – Зря я не вывела ее на улицу.

– Все обойдется. – Она беспокоится за Миртл, хотя лучше позаботилась бы о себе.

Я опускаю ее на свою кровать, стараясь не пялиться на ее длинные стройные ноги, на крутые бедра под моей задравшейся старой рубашкой, на рассыпавшиеся по плечам влажные волосы. Не вздумай! Ты принес ее сюда с одной целью: обеспечить ей мирный сон.

Я нахожу пижамные штаны из легкой фланели, натягиваю их поверх трусов и ложусь с ней рядом, на одеяло, которым ее укрыл.

– Иди сюда.

Чуть помедлив, она перекатывается ко мне. Я как лежал на спине, так и лежу. Ни простыни, ни пуховое одеяло, ни несколько дюймов расстояния не мешают мне чувствовать тепло ее тела. От нее пахнет моим шампунем и лосьоном для душа – манго, цитрусы. Я уже представляю, как залезаю к ней под одеяло, как развожу ей ноги…

– Ты неожиданно… милый, – бормочет она.

Я сержусь на себя за неуместные эротические фантазии.

– Да, я такой.

Повернув голову, я вижу, как она моргает от потолочного света, имитирующего звездное небо. Освещение получилось не таким мягким, как я планировал, устанавливая его; но меня манили звезды. Я поднимаю руку и провожу воображаемую линию между двумя звездами.

– Думаешь, есть жизнь там, наверху?

– Да. А ты как думаешь?

– Открытое сознание – это неплохо, но не надо перебарщивать, а то выпадут мозги, – цитирую я по памяти.

Она удивленно приподнимается на локте.

– Карл Саган?

На удивление в ее тоне я реагирую ухмылкой.

– Ты принимала меня за безмозглого качка, Жизель? Нет, я читаю – главным образом в поездках.

Она сдувает с лица прядь волос и падает на подушку.

– Девон Уолш разбивает стереотипы, одна цитата в минуту.

– По-моему, мы не одиноки во Вселенной. Мы – пылинки, просто люди, безмозгло мечущиеся по жизни.

В ее смехе слышно недоумение.

– Ты не согласна? – спрашиваю я.

– Почему, согласна. Но не все верят в инопланетян. – Она вздыхает. – Для таких бесхитростных созданий, как мы, способ вынести бесконечность – это только любовь. Опять Саган.

Любовь? Я приподнимаю бровь. Я бы не тыкал эту цитату даже десятифутовым шестом.

– Вот скажи… Ты говорила о множественных вселенных… Где сейчас мы?

– Здорово, что ты проявляешь любопытство к моим теориям. – После этих слов она легонько целует меня в плечо – в этом поцелуе нет никакого сексуального подтекста, но меня все равно обдает жаром с головы до ног. Черт, не смей гримасничать, дубина! И члену своему прикажи не дергаться!

Я откашливаюсь и отодвигаюсь от нее еще на дюйм.

– Выкладывай. Что мы делаем в этой Вселенной? Не заставляй меня чувствовать себя девочкой-подростком.

– Не уверена, что тебе понравится… – говорит она чуть слышно.

– Если я какое-нибудь уродливое насекомое или черт с рогами, то да, мне такое не понравится. Но мне нужна помощь. Помоги мне уснуть.

Она хихикает.

– Ты уверен? Ох, чертова Вселенная…

– Сосредоточься, женщина. Хочу услышать твой лучший вариант.

– Сейчас услышишь. Ты – фиолетовый инопланетянин ростом семь футов, из Четвертого сектора Треугольной Галактики в 2,7 миллиона световых лет от Земли…

– Это реальное место? И почему я фиолетовый?

– Реальное. Фиолетовый – твой любимый цвет.

– Откуда ты знаешь?

– Взяла и придумала. Угадала?

– Еще я люблю синий цвет. – Мы не смотрим друг на друга, потому что наше внимание приковано к звездам. – Я хоть немного похож на человека, пускай я инопланетянин?

– По очертаниям ты гуманоид: такой же широкоплечий, длинноволосый. При этом у тебя хватательный хвост длиной четыре фута с острым кончиком, в бою ты используешь его как кнут. Кожа у тебя чешуйчатая…

– Это еще зачем?

– Чешуйки крохотные и светятся при волнении. Они мягкие и теплые.

– Жеманство! – Я увлечен этой картиной и не пропускаю ни одного слова.

– Ни капли женственности, сплошные мышцы. Ты зрелый альфа-инопланетянин…

– Но хвостатый, – сухо напоминаю я ей. – Чертовщина какая-то.

Она машет рукой.

– Ладно, не хочешь хвоста – не надо. Хотя ты мог бы применить его для… приятных занятий.

Хвоста у меня не стало, зато у члена, судя по его реакции, развился слух.

– Можно поконкретнее?

– Нельзя. Нет хвоста, ты его отверг.

– Продолжай.

– Я пытаюсь! – Она тычет меня пальцем в бок. – Ты разгуливаешь в набедренной повязке – странно, учитывая высокий уровень твоей цивилизации, – и в латных рукавицах. На шее у тебя ожерелье с аметистом. Раньше его носила важная шишка, теперь умершая. Ты – наемник, тебя послали на Землю за женщиной для твоего царя. Ты находишь меня, то есть ее, в Лос-Анджелесе. Она – ученая, ей двадцать с чем-то, грудь четвертого размера. Зовут Кейт, синие волосы. Ты точно хочешь слушать дальше?

– Ты остановилась на груди четвертого размера.

Она вздыхает.

– Через двадцать дней после начала твоего возвращения на родную планету протяженностью в год нарушается твоя маскировка, твой корабль подвергается нападению врагов. Ты выпускаешь Кейт, чтобы ее не пленили, вы вместе с ней вступаете в бой с врагами и одерживаете победу. Это приводит к зарождению дружбы между вами. Она знает, как восстановить маскировку корабля. Ты учишь ее своему языку, но помещаешь в антигравитационную камеру для продолжения сна. Ты – большой инопланетный обманщик. Ты поклялся отдать ее своему царю нетронутой, но однажды ночью ты в приступе сомнамбулизма приходишь ко мне… к Кейт в камеру, будишь ее и… и… пренебрегаешь своей клятвой сохранить ее чистоту.

– Жизель, – говорю я тихо и хрипло, еще находясь во власти ее сюжета. – Ты считаешь это грязью?

– Вообще-то это повесть, которую я пишу.

О!..

– С ума сойти! Ты… – Такая горячая, что можно обжечься. – Не только умница, но и с воображением. – Я стараюсь справиться с дыханием. – Лучше нам не затрагивать сексуальную сторону сюжета.

– Ты спросил, я ответила. – Пауза. – Я хочу потерять девственность до того, как мне исполнится двадцать четыре года, Дев.

Я вздрагиваю.

– Когда у тебя день рождения? – Вопрос звучит не сразу, сначала я справляюсь с желанием на нее наброситься. Руки прочь он невинной девушки! Джек тебя убьет!

– В воскресенье. Там будет Майк Миллингтон.

– Этот Майк…

– Девчонкой я была в него влюблена. Он, наверное, уже развелся и отрастил пивное брюхо. – Она невесело вздыхает. – Если он окажется добрым и опять мне приглянется, то чем черт не шутит…

Я тяжело дышу и судорожно ищу ответ. Мозг подсовывают непотребное: если тебе так хочется избавиться от этого неудобства, то чем плох мужчина, с которым ты сейчас лежишь в постели?

Из открытой двери доносится скулеж.

Пуки подбегает к кровати со стороны Жизель, та подбирает собачонку и снова залезает в постель, чтобы, подальше от меня отодвинувшись, засунуть ее к себе под одеяло.

– Спокойной ночи, Дев, – бормочет она. – Спасибо, что взял меня к себе, хотя бы на разок. Ты лучший.

А то как же!

Я что-то отвечаю, выдыхаю, отворачиваюсь и дырявлю глазами стену.

7
Девон

В семь утра, выйдя из своей комнаты, я застаю Жизель на табурете у кухонного островка. Она сидит ко мне спиной, с открытым ноутбуком, в наушниках, и печатает как одержимая.

Странное чувство – застать поутру чужого человека в своих владениях. Девушки обычно уходят до восхода солнца – не потому, что я негостеприимный хозяин, а потому, что не чувствуют потребности задерживаться. Лучше не представать перед партнером по случайному сексу при утреннем свете.

Рискуя упасть с табурета, она тянется за ручкой, при этом задирается подол еще одной старой рубашки из моего шкафа. Наверное, спереди она завязала ее узлом. Жизель натянула свои лохматые шорты, теперь съехавшие так низко, что виден верх розовых трусиков. Внизу спины у нее красуется хорошо знакомая мне татуировка.

– Почему у тебя татуировка – половина бабочки? – спрашиваю я, садясь с ней рядом.

Она оборачивается и с улыбкой снимает наушники.

– Доброе утро, солнышко! Надерем этому дню задницу? Ты со мной?

Я морщусь.

– Ты, как я погляжу, жаворонок!

Она награждает меня быстрым объятием, спрыгивает с табурета и, пританцовывая, направляется к плите.

– Я никогда не была соней. Я встала в шесть и успела приготовить тебе завтрак: маффины с бананами и орехами. Нашла их у тебя в буфете и решила, что ты их любишь.

Окидывая меня взглядом, она убеждается, что я уже оделся для тренировки.

Едой меня снабжает Куинн, младший брат Джека из его приемной семьи. Я даже не знал, что у меня есть смесь для маффинов. Обычно я ем на завтрак овсянку и протеиновый батончик, после чего тороплюсь на пробежку.

– Я хотела сделать яичницу, когда ты проснешься. – Жизель улыбается, и я чувствую, как рассеивается напряжение вчерашнего вечера.

– Годится. Бекон?

Она радостно кивает, и я достаю необходимое из холодильника. Жизель разбивает яйца и выливает их в миску.

– Я сварила кофе.

– Ты охрененно красивая! – выпаливаю я, налив себе кофе и сделав первый глоток. Удовольствие смотреть, как она краснеет. Я гоню мысли об инопланетянине Девоне, набрасывающемся на нее на космическом корабле.

После кофе я тороплюсь ей помочь: кладу на сковородку бекон и наблюдаю, как он поджаривается.

– Не думай, я заметил, что ты не ответила на мой вопрос о татуировке у тебя на… на спине. Как тебя угораздило? – Мне хочется ее разговорить, и вообще, она действует на меня завораживающе.

Жизель добавляет к яйцам сметану, солит, перчит.

– Дело было в колледже, сразу после первого курса. Я осталась в Мемфисе на летние курсы. А еще это был мой день рождения.

– Чего только не случается на день рождения!

– Ты даже не представляешь… – Она вздыхает. – Я захмелела от пива, и мы пошли в тату-салон. Моя подружка выбрала себе E = mc², я – бабочку, потому что считала, что это символ перемен, метаморфоз. – Она орудует сбивалкой, делает глоток кофе, ставит чашку, морщит нос. – Больше я тебе ничего не скажу.

Я угрожаю ей щипцами.

– Придется ответить.

– Не могу. – Она крестится.

Я щурюсь.

– Жизель Райли, ты даже не католичка. Что за скрытность? Тебе было больно?

Вообще-то я не думаю, что она кричала от боли. Упав на колени в клубе, Жизель даже не пикнула; еще она лезла по шаткой лестнице в разгар бури, не боясь свалиться.

Я переворачиваю бекон, она с ничего не выражающим лицом выливает яйца на разогретую сковороду.

– Долго жарить? Себе я жарю недолго, но тебе могу подольше.

Нет, так легко она от меня не отделается.

– То, что любишь ты, понравится и мне. Давай, колись! Почему у тебя на пояснице половинка бабочки?

Она зло на меня косится.

– Ты ужасный, знаешь?

– Выкладывай, иначе не получишь бекона.

– Так и быть. В тот год, в январе, я встречалась с одним парнем, ничего серьезного. Он был страшным футбольным болельщиком. Как-то вечером я смотрела у него дома матч национального чемпионата между Огайо и Джорджией…

Я застываю как вкопанный. Картина прояснилась.

– Черт! Я играл в том матче! Я поймал три передачи и выиграл игру! – Я принимаю горделивую позу и демонстрирую бицепсы. – Тебе приглянулась моя атлетическая фигура, студенточка?

Она закатывает глаза.

– Твоим поклонником был мой парень. Он знал наизусть всю твою игровую статистику. Я тебя совершенно не знала, ты был для меня просто игроком в красно-белой футболке.

– Номер 89. Запиши себе! В этом году ты пойдешь на игру.

– Я знаю твой номер. – Она приятно краснеет.

– Что я слышу? Ты взглянула на меня, увидела татуировку, влюбилась и набила себе такую же.

Она швыряет в меня полоску бекона, я ловлю ее ртом.

– Согласна, твое тату меня вдохновило, я помнила его до августа, до самого дня рождения.

Я наполняю тарелку ей, потом себе. Мы садимся напротив друг друга.

– Почему ты его не доделала?

– Мне бы пришлось слишком низко спустить штаны, чтобы мастеру было удобно. А тут еще моя подружка ненадолго отлучилась из мастерской… – Она жует, я хмурюсь.

– И что дальше?

Не сводя с меня взгляда серебристо-голубых глаз, она поправляет очки.

– Дальше мастер кладет свою машинку, хватает меня за заднее место и так сильно сжимает, что у меня сыплются из глаз искры. Потом он держит меня за руки и пытается укусить за… в общем, там же. Я извиваюсь, пихаю его локтем, сползаю с кресла и убегаю. – У нее кривятся губы. – Видел бы ты сейчас свое лицо! Я же говорила, что не хочу об этом вспоминать.

– Сколько отсюда до Мемфиса? Часа три езды? – Я спокойно пережевываю полоску бекона. Сначала игрок в лакросс в школе, потом кретин в тату-салоне… Лично я, Девон Уолш, клянусь никогда не обижать Жизель Райли.

– Надеюсь, твоя месть была страшной.

– Я пошла в полицию и написала заявление. Не хотелось, чтобы он еще на кого-нибудь напал, тем более что его клиентура – в основном старшеклассники. – Она встает, относит свою тарелку в раковину, споласкивает, убирает в посудомоечную машину. Пуки скулит у ее ног и получает бекон. – Тот козел получил полгода условно, но лишился лицензии в Теннесси. Его адвокат утверждал, что я не возражала, чтобы он меня лапал… – Она поджимает губы. – Ладно, с тех пор много воды утекло.

Жизель проходит мимо меня, я хватаю ее за руку.

– Послушай, не все мужики такие обалдуи.

– Знаю. – Ее лицо смягчается, мы долго смотрим друг на друга. – Просто неудачный ранний опыт.

– Это повлияло на тебя?

– Наверное. Во всяком случае, добавило причин, чтобы не злоупотреблять свиданиями. Но все проходит. Можно выдохнуть. – Она показывает большой палец. – Сегодня я зашла в Инстаграм Майка Миллингтона. Хорош, лохмат. Что называется, интересный мужчина.

Я уже готов откручивать головы.

– Как насчет отношений? Обычно советуют толком познакомиться, прежде чем прыгать в койку.

– Кто бы говорил!..

Я застываю.

– Ты заслуживаешь лучшего. Тебе нужна… любовь. Типа того.

– Неужели?

– Точно.

– Тебе тоже.

Я хмурюсь и передергиваю плечами. Я никого не подпускаю близко, какая еще любовь. С этим покончено.

– Тебе нужен просто хороший парень.

– Он может быть даже безобразником – в постели. – Она вырывается и идет в гостиную за туфлями, оставив меня в смущении. Тема Майка требует серьезного обсуждения.

Она задерживается у зеркала, распускает волосы, быстро заплетает две косички и стягивает их резинкой из ящика кухни. Изучает свое отражение, хмурится.

– Куда ты идешь? – спрашиваю я, когда она кладет в свой рюкзак ноутбук и телефон. К ее бегству я не готов. Мне понравился завтрак, теперь хочется поболтать. – Шорты и туфли – симпатичный вид!

– Пора навестить Миртл. Сойдет и эта одежка, пока не раздобуду другую. – Она идет к двери, я тащусь за ней следом. Жизель смотрит на дрожащую у ее ног Пуки и на мою пару дорогих лоферов из итальянской кожи. Не припомню, мыл ли я их когда-нибудь – скорее всего, нет.

Жизель морщится.

– Я уже ее выводила, но от нервов ей надо опять пописать. Я мигом, одна нога здесь, другая там.

Я открываю ей дверь.

– Я сам ее выведу. Поторопись к своей подруге.

На ее телефон приходит эсэмэс, она неуверенно смотрит на меня.

– Елена спрашивает про мою учебу. Рано они встают там, на Гавайях! А может, вообще не ложатся. Потом позвоню ей и расскажу про пожар.

Я сразу улавливаю проблему.

– Можешь не говорить, что остановилась у меня.

Она согласно кивает.

– Главное, чтобы не узнала мама, тогда и Джек не узнает. Я съеду до их возвращения.

– Все правильно. – Я засовываю руки в карманы, провожаю ее к лифту, нажимаю кнопку, глядя на ее ноги. – Как твоя лодыжка?

– Прекрасно.

– А колени?

– Тоже.

– Кошмары больше не снились?

– Нет.

Я собираюсь с духом.

– Насчет Майка, Жизель… – Этот Майк принципиально мне неприятен. – Может, тебе не надо торопиться? Позволь, я подыщу тебе хорошего парня. Не Эйдена, не футболиста, не абы кого с сайта знакомств…

Лифт открывается, мы с ней молча смотрим друг на друга.

– Только не Лоренса.

Ни в коем случае, Лоренс – первостатейный пожиратель женщин.

– Дай мне над этим поработать. У меня есть кое-кто на примете.

Она смотрит в пол, потом опять поднимает на меня глаза. Странное у нее выражение лица – похоже на разочарование.

– Валяй. Ты его находишь, я с ним знакомлюсь.

Я облегченно выдыхаю и кручу на пальце запасные ключи от машины.

– Раз ты решилась меня опозорить, пройдясь по вестибюлю, то воспользуйся по крайней мере автомобилем плохого парня.

– Мы спали в одной кровати из-за моего кошмара!

– Ну-ну… Привратника зовут Ричард. Пароль – «Вылей на меня сахарку». На этой машине езжу только я, но Эйден вечно клянчит прокатиться на ней в пьяном виде, вот я и придумал дурацкий пароль. Эйден все пытается его отгадать и уломать привратника.

Я со смехом бросаю ей ключи. Она ловит их и расширяет глаза.

– Ты уверен, Девон?

Я заталкиваю ее в лифт и нажимаю кнопку вестибюля.

– Ты умеешь водить машину с ручной коробкой?

– В десять лет я управляла трактором.

Я морщусь.

– Это не совсем одно и то же, детка, но я в тебя верю. Верни ее целой, и я скажу, зачем тебя поцеловал.

Прежде чем закрываются двери лифта, Жизель успевает фыркнуть.

* * *

Быстро выведя Пуки, я убегаю. Внизу я прошу привратника подогнать мне «Хаммер». Добавляю Жизель в список людей, которым можно ездить в частном лифте – на случай если она вернется в мое отсутствие и не вспомнит код. В доме строгие правила безопасности – это одна из причин, по которым я купил у Джека пентхаус.

Когда я сажусь за руль, человек на другой стороне улицы выкрикивает мое имя. Я привык к многочисленным желающим взять у меня автограф, но этот не похож на обычного болельщика: бритый череп, татуировки, рабочие ботинки, решительные манеры – уж больно бесстрашно он пересекает мостовую, останавливая повелительным жестом транспорт. Машина, рядом с которой он меня поджидал, – седан с затемненными окнами.

– Мистер Уолш! – кричит он, направляясь бегом к козырьку отеля.

Я привык к женским домогательствам и к ретивым болельщикам, выбегающим после матча на поле, но меня настораживают чудаки, ездящие на стремных тачках. Жизнь с моим папашей научила меня постоянной готовности к обороне; и потом, «звезда» – синоним параноика. Как он узнал мой адрес? Он не просто проезжал мимо, он меня дожидался.

Я блокирую двери и сворачиваю в противоположную сторону, поглядывая в зеркало заднего вида. Незнакомец стоит, широко расставив ноги, уперев руки в бока и пиная носком ботинка кусок асфальта. Мне трудно не связать его мысленно с публикой, ищущей моего папашу. Проехав несколько кварталов, я торможу и отправляю эсэмэс отцу, тот не отвечает.

Я въезжаю в ворота стадиона и бегу в тренажерный зал, где положено проводить первые часы тренировки. Потом соберется наша команда, мы посмотрим видеозаписи и разделимся на группы для выработки стратегий защиты и нападения и будем трудиться примерно час, в зависимости от результатов предыдущего дня. Следующий этап – практика, скорее, умственное, чем физическое усилие: больше обсуждений «за» и «против», чем игровых моментов. День завершается записями – подготовкой ко второму дню практических занятий.

– Где ты был? – спрашивает меня Эйден с бегущей дорожки. – Мне уже сделали массаж, теперь я разрабатываю ногу.

Я встаю на соседнюю беговую дорожку и запускаю ее.

– Опоздание не помешает мне надрать тебе зад.

Он фыркает, насколько это возможно при беге.

Я развиваю такую же скорость, но мой угол подъема превышает его. Он удивленно крякает.

– Как тебе бой? – хриплю я через несколько минут.

– Класс! Макгрегор свалил его во втором раунде.

Я киваю.

– Что ты успел? – спрашивает он.

Я вспоминаю, как таскал на себе отца и как прибирался в его доме.

– Ты встречался с моделью? – Он тоже увеличивает угол.

Я мотаю головой.

– Вот оно что! Ты продинамил друга, дубина!

Я ухмыляюсь его отражению в зеркале, он показывает мне средний палец. Мне нравится Эйден, за последний год мы сдружились, хотя Джека он частенько злит. Но говорить гадости про моего отца я никому не позволю.

– Собираешься снова с ней увидеться? – Он тяжело дышит, ускоряя свою дорожку. Чертов двадцатитрехлетний новичок!

– Не жди любовной истории, – предупреждаю я его, завершая свой забег. – Между мной и девушкой со свадьбы ничего не было.

Я вытираю полотенцем лицо, жадно пью воду и перехожу в секцию тяжелых весов.

– Могу дать тебе фору, – заявляет Эйден, сходя с бегущей дорожки.

– Лучше смотри, как я выжму больше тебя. – Я располагаюсь на скамейке и жду его. Эйдена хлебом не корми, дай посостязаться, но от этого выигрываем мы оба.

– Двести?

Я разрабатываю шею, пальцы.

– Двести двадцать пять.

Он весело пододвигает мне штангу.

– Что ж, жарим на маслице!

Меня, как всегда, ставит в тупик его южный сленг. После десяти жимов у меня начинают дрожать руки.

– Ну, что, деточка, сдаешься?

По моему лбу струится пот, пальцы в перчатках скрючились.

– Я играю дольше тебя, в этом все дело.

Еще пять жимов – и руки начинают гореть.

Эйден наклоняется надо мной.

– Кто ты? Ты кто, черт возьми?

– Девон Уолш, – бормочу я, выжимая штангу.

– То-то, ублюдок! Ты – непреходящая угроза. Вечно ты бегаешь, вечно прыгаешь за мячиком. Твое тело – хорошо смазанная машина, лучше не найти во всей Национальной футбольной лиге. От тебя рыдает вся оборона. Никто не ловит мяч лучше тебя. Мелкий, глубокий, косой – любой. Твою задницу никому не поймать.

– Расскажи, какой я красавчик, – кряхчу я.

– Еще тот красавчик. Со мной, конечно, не сравнишься, но я вообще красивее всех.

– Не работает. – Я со стоном пытаюсь выжать штангу хотя бы еще разок.

– Двадцать, и все? Холлис и тот превзошел тебя вчера, набрав двадцать пять. Старайся, не то, клянусь, я прошвырнусь с Жизель Райли по всему Нэшвиллу. Она в меня влюбится, потому что передо мной никто не может устоять. – Он хлещет меня полотенцем по ноге. – Я отвечу ей взаимностью. Женщины меня достали, у меня их внимание вот где, но она не такая, как все. Видал ее в той юбочке? Ложась спать, я мечтал о ней…

– Заткнись! – приказываю я из-под кренящейся штанги.

– Что такое? У тебя на нее встает?

– Нет! – кричу я.

Он наклоняется ко мне и тихо спрашивает:

– Чего тогда злишься? Думаешь, я слепой? Пусть я деревенщина из Алабамы, но я не дурак.

– Убью! – И я разражаюсь длинной очередью брани.

– Попробуй. Только пощади мою бросковую руку.

Я поедаю его глазами, исходя злостью.

– Поднажми, старина. Еще три раза – и ты в дамках.

Штанга лежит у меня на груди, я судорожно глотаю, стискиваю зубы и делаю еще три жима. Оставив штангу на опорах, я соскакиваю со скамейки, весь пузырясь от адреналина, и грожу ему пальцем, едва не задевая нос.