Текст книги "Бегство Тигрового кота"

Путешествие вверх по реке

Мати разбудил аппетитный запах цыпленка. Он не собирался спать так долго, но, открыв глаза, увидел, что солнце уже встало над городом. Ряды старых террас поднимались вдоль дальнего берега реки, но потом резко обрывались, сменяясь модными нарядными кварталами. Они хвастались деревянными украшениями, перед ними стояли тиковые ящики с фуксиями, геранями и бальзаминами. Все растения выглядели ухоженными. Мати шевельнул усами. Его взгляд обежал прямоугольные строения. За одним из высоких окон сидела бирманская кошка, с любопытством смотревшая на бродяг. Встретившись с Мати глазами, она встала на подоконнике. Глядя на нее, Мати словно услышал ее голос.

«Я так одинока, – говорили ее глаза. – А ты кто? И все эти кошки… Я никогда не видела так много кошек… Меня не выпускают из дома. Я живу здесь, внутри. Снаружи опасно. Снаружи воры, похищающие кошек. И лисицы. Меня здесь кормят. Заботятся обо мне. Но они меня не выпускают…»

Бирманская пристально смотрела на Мати. Он с грустью отвернулся. И посмотрел на старые террасы, что вели к красивым домам. Похоже, эти старые дома не проживут долго, – по причинам, которых Мати не мог понять, люди не хотели, чтобы они здесь оставались.

«Они любят новые вещи, – подумал Мати. – Им не нравится помнить, что было раньше. Когда что-то стареет, батраки это уничтожают – просто ломают и начинают все сначала».

Эта мысль заставила Мати задуматься о людях и их причудах. Долгие века истории – война, злоба и подозрительность – тяжким грузом лежали на Тигровом. Ему нравилась идея уничтожения старого ради того, чтобы начать новое.

Другие кошки отдыхали, молча зевая. Много часов подряд они проспали среди велосипедов, свернувшись клубочками вплотную друг к другу, ради тепла и покоя.

– Посмотри-ка на это! – восторженно воскликнул Воробей, подталкивая к Мати жареную куриную ножку. – Пангур и Синестра нашли тут рынок неподалеку. И притащили оттуда много чего!

Мати огляделся. У края навеса над велосипедами, ближе к реке, лежали несколько кусков мяса, и кошки уже собрались вокруг них. Мати обнюхал ножку.

– И это нам?

– Да, малыш, так и есть! – Воробей облизнулся.

– Хороший кусок… странно…

Мати с сомнением уставился на курятину. Разве старшие не захотели бы взять это себе? Мати ведь был пока что подростком, до настоящего кота ему было расти и расти. И в мире кошек, с его строгой иерархией, подросткам привилегий не полагалось – пусть даже Мати и знал, что отличается от других.

– Похоже, что тебя очень ценят, – возразил рыжий кот. – Так что лучше не сомневаться в подарках старших, а просто с радостью принимать их!

Нормальный глаз Воробья сверкнул, а второй слегка скосил в сторону. Из горла старого кота вырвалось громкое мурлыканье.

– Может, возьмемся за дело? Ты ведь знаешь, я не соблюдаю церемоний, когда дело касается еды!

Мати это знал – Воробей был котом, ценившим еду выше всего остального. Подросток бросил быстрый взгляд мимо велосипедов. Перед навесом находилась автомобильная парковка, а за ней поднимались склады. Вдали суетились люди в рабочей одежде.

– Да, давай это съедим, пока нас никто не видит.

– Отлично!

Воробей впился зубами в куриную ножку, и Мати последовал его примеру. Проглотив первый кусок, Мати расслабился. В конце концов, мир не перевернулся за одну ночь. Солнце согревало его усы и влажный нос; котята, Пипс и Скаллион, кувыркались в высокой траве вдоль речного берега. И что могло быть лучше цыпленка на завтрак?

Покончив с едой, кошки собрались за навесом, чтобы обсудить, куда двигаться дальше. Пангур сидел в середине круга, Мати – рядом с ним.

– Сегодня пойдем дальше, – заговорил Пангур. И поймал взгляд Мати. – Дальше вверх по реке.

Его слова вызывали недовольное мяуканье.

– Мы устали! – воскликнула Арабелла. – Мы и так шли почти всю ночь и забрели очень далеко от нашей Территории!

– И вообще-то, нам бы подумать о том, чтобы вернуться обратно, – согласился Торко.

Глаза Пангура нетерпеливо сверкнули.

– Мы не вернемся обратно.

– Что, никогда? Но наверняка же…

– Кто здесь смеет говорить «никогда»? Не сейчас, это точно. – Вожак взмахнул хвостом. – Вы что, не слушали того, что я говорил на собрании?

– И куда же мы идем? – спросил Круф. – Куда мы хотим добраться?

Пангур повернулся к Мати:

– Думаю, ты должен ответить на этот вопрос.

Мати прижал уши:

– Мы… мы не пытаемся дойти куда-то. То есть куда-то в точности.

Кошки так громко замяукали в ответ на слова Мати, что Пангур нервно оглянулся на далекие склады, высматривая, не проявляют ли люди любопытства. Потом прищурил глаза. Наклонил голову и шепнул на ухо Мати:

– Тебе бы найти объяснение получше.

Мати нервно сглотнул. Что он мог им сказать? Он ведь не держал на уме какую-то конечную цель их путешествия… он просто хотел оказаться как можно дальше от шлюза Крессида с его удлинявшимися тенями.

– Я имел в виду, – заговорил он, – что нам нужно уйти от Территории. Что там появилось нечто очень плохое. И оно шло к шлюзу. Думаю, оно может уже быть там.

– Уже быть где? – напряженно произнесла Синестра.

– Плохое, как Мифос? – спросил Домино.

Мати победил убийцу Са, когда уже казалось, что все потеряно, но страх перед тем жестокосердным котом еще не отпустил кошек.

Мати кивнул.

– Но Мифос мертв, – возразила Риа, и ее серебристая шкурка дернулась. – Разве он не…

– Это не Мифос. Но я чувствую, что там действуют те же самые темные силы. Кошки Са Мау. Сюзерен…

Риа вытаращила глаза:

– Но чего они хотят?

– Я не уверен… – Мати помолчал, чувствуя, как путаются его мысли. – Может быть, правильнее сказать: я не знаю почему. Думаю, они хотят убить меня. Все это восходит к первой великой битве между моим племенем и кошками Са Мау. Са не желают терпеть меня, Тигрового. Они нас презирают…

И снова Мати почувствовал, как его до кончика каждой шерстинки охватывает стыд – ведь только он был виноват в том, что всему сообществу грозила опасность; именно его хотел найти Сюзерен. Чувство вины давило на Мати, хотя он и знал, что не сделал ничего плохого, что Тигровые были жертвами безжалостных Са. Откуда в них взялось столько ненависти? Что он может сделать перед лицом такой злобы?

– Им придется сначала одолеть меня! – заявил Домино, выгибая спину и сверкая глазами, как боевой кот.

Моргнув, Мати посмотрел на своего преданного друга. Неужели этот добродушный рыночный кот действительно считал, что сможет сопротивляться темной силе Сюзерена? И что, если он ведет их всех к беде? Мати поразила новая мысль. Он ведь должен бы жить один, уйти незаметно… Он мог бы просто исчезнуть. И тогда другие оказались бы в безопасности – Са не станут с ними сражаться.

– В общем, мы просто идем, чтобы сбежать от того, что гонится за тобой или за нами, – подвела итог Трильон. – Но когда мы остановимся? Нам нужна своя территория, нам нужна земля – кошка не может быть кочевницей. Мы не предназначены для того, чтобы бродить вечно.

– Вечно? – фыркнул Пангур. – Мы и шли-то всего одну ночь! Тут и сравнивать нечего с бегством этого юного кота. Я и сам долго путешествовал, прежде чем добрался до шлюза Крессида и осел там. Я и мой брат…

Пангур замолчал. Его брата Ханратти убил Мифос… Кошки почтительно заморгали.

– Мы будем идти, пока Мати не решит, что можно остановиться.

Пангур произнес это решительно, его черная шкурка блестела, глаза горели огнем. Никто не решился возразить. Пангур посмотрел на Мати, и в этот момент подросток понял, что это значит – иметь друзей, которые тебе доверяют и уважают тебя.

Но одновременно некий внутренний голос подсказал ему: это ненадолго.

Мати помнил свое прежнее прозрение: когда что-то стареет, люди это уничтожают… просто смахивают с лица земли и начинают все сначала. В первый момент ему понравилась идея стереть историю, но теперь, подумав об этом, он уронил хвост на землю. Ничто не живет вечно. Осень едва начиналась, но листья на деревьях уже желтели, высыхали на ветру… Скоро они опадут и деревья станут голыми. Цветы завянут; луковицы заснут в холодной почве. Зима уже близка…

Они отправились дальше попозже утром, снова по тропе вдоль реки. Пангур настаивал на том, что люди не должны их видеть, они ведь могут поинтересоваться, откуда здесь взялись бродячие кошки, и попытаться остановить их. Торко рассказывал разные истории о специальных местах, обнесенных заборами, где жили кошки без ошейников, но в плену. И стая, слыша эти леденящие кровь предостережения, решила двигаться как можно незаметнее, хотя никто не знал толком, во что верить. В любом случае все были убеждены: людям доверять нельзя, даже тем вроде бы дружелюбным, которые зависели от кошек без видимой причины. И кошки шли все дальше и дальше вдоль реки, украдкой пробираясь сквозь высокую траву.

Мати чувствовал все вдоль реки в обоих направлениях; он замечал движение мыши и то, как в живой изгороди неподалеку черный дрозд выклевывал червяков… Он старался уловить запах собак, или других кошек, или людей… Время от времени, если чуял впереди препятствие, он поворачивал в сторону от речного берега.

Поначалу кошки болтали между собой, но потом замолчали. Умолк даже Воробей, развлекавший Пипс и Скаллиона сказкой про счастливого тунца. Будучи котом солидного возраста и значительного веса, он с трудом успевал за остальными. Котята же принялись хватать за задние лапы не ожидавших того кошек, к немалому смущению их матери.

Когда солнце добралось до зенита, кошки устроились отдохнуть около каких-то баков с промышленным мусором. Неподалеку что-то клевали голуби, и две кошечки решили поохотиться на них. Другие же просто лениво растянулись на солнце.

Мати, постоянно настороженный, огляделся вокруг. Он стоял на квадратной бетонной площадке неподалеку от своих друзей. Солнце бросало лучи на стебли травы, золотя их. За травой бежала беспокойная река – прочь от шлюза Крессида. В лапах появилось знакомое покалывание. Мати застыл, сосредоточившись. Ему показалось, что земля едва заметно загудела. Нахмурившись, он попытался понять причину этой вибрации, – может быть, машины вдалеке? Какие-то неведомые машины? Он не был уверен. И чем больше старался разобраться, тем меньше верил, что вообще что-то ощутил.

Ветер сменил направление и теперь дул вниз по течению реки, и очень трудно было понять, что там происходит. Мати закрыл глаза, но не нашел никого, кто шел бы по их следу. И все-таки что-то его подталкивало двигаться вперед. Он открыл глаза. Если они тронутся с места прямо сейчас, как далеко смогут уйти до ночи?

Посмотрев на Тигрового, Пангур покачал головой:

– Кошки устали. Им необходимо отдохнуть. Мы не можем идти без перерыва.

– Я знаю. Просто…

Мати умолк.

– Мы скоро снова пойдем. А пока отдохни и расслабься, пока можно.

– Спасибо, мистер Пангур, сэр…

Мати отошел, сел рядом с Домино и с облегчением вытянул усталые лапы. Однако его продолжали грызть сомнения. Может, кто-то уловил их запах в полуденном ветру? Сообщество кошек может избежать нежеланного внимания людей, но бдительный кот сразу почует их запах. Идет ли кто-то за ними?

– Амма, а правда, что батракам не нравится, когда им преподносят птиц? – спросил Скаллион, пока его сестренка Пипс играла с увядшим одуванчиком, как будто он был мышью.

Притин наклонилась к сыну и принялась вылизывать его голову за ушами. Она привыкла к постоянным вопросам котят и обычно не обращала на них внимания.

– Это так, Амма, да? – присоединилась к брату Пипс, потеряв интерес к одуванчику.

Цветочная пыльца испачкала ее носик, Пипс чихнула. Притин неодобрительно посмотрела на нее, нахмурившись, и продолжила вылизывать Скаллиона.

– Это и в самом деле так, детка, это так! – промурлыкал Воробей. – Для меня это остается загадкой, почему некоторые кошки владеют батраками. Батраки могут быть такими… ну, неблагодарными! – Он покачал рыжей головой. – Они такие сложные существа! Иногда им хочется внимания, как я слышал, а в другой раз им хочется остаться в одиночестве, но даже шалиане не в силах угадать их переменчивые желания!

Мати уловил слово «шалиане» и тут же вспомнил Этелелдру и ее дуплистый дуб. Он ведь слышал ее голос из полусна, она предупреждала, что нужно бежать с рыночной площади. Где она теперь?

– Что, даже подарки не любят? – пытала Пипс Воробья. – Разве батраки не любят подарки?

Она прыгала вокруг старого рыжего кота, задрав вверх тонкий хвостик:

– А мне нравятся подарки! Амма как-то раз дала нам полевку, она ее поймала у реки, помнишь, помнишь, Амма, как ты нам принесла полевку?

– Да ты к ней почти не прикоснулась, – пробормотала Притин.

– Ах да, подарки! – вспомнил Воробей. – Да, не очень… Им, похоже, не слишком нравятся разные подарки, даже самые щедрые или такие, которые было очень трудно раздобыть. Даже такие вкусные вещи, как птицы и мыши!

Скаллион под языком матери драматически вздохнул:

– Да как вообще кому-то может не нравиться птица? Или мышь? Я мог бы сам съесть целую мышь, запросто!

– В самом деле? – Воробей с сомнением посмотрел на котенка. – Ну а я слышал рассказы о том, что батраки отвергают такие дары, даже резко кричат, оскорбляют кошек, которые так старались… Странный, и я бы даже сказал – грубый ответ на щедрое подношение!

– Ну и ладно, – фыркнула Пипс в ответ на уверения брата, что он будто бы может съесть целую мышь. На Воробья она не обратила внимания. – А я смогла бы целую птицу съесть!

– Нет, не смогла бы!

– Смогла бы! – Пипс облизнулась.

– Хватит, замолчите оба! – прикрикнула на них Притин. – Лучше молока попейте.

Услышав приглашение, оба котенка радостно бросились к ней и принялись сосать; их неловкие маленькие лапки месили живот матери, они оба громко, довольно замурлыкали.

Мати наблюдал за ними, вспоминая самые ранние дни своей жизни рядом с матерью. Неподалеку сидел Воробей, добрый рыжий кот, который принял его к себе у шлюза Крессида. Мати перевел взгляд на Пангура, молодого вожака Крессиды. Пангур бывал крут, мог быть непредсказуемым. Но вожак доверял Мати, совету которого последовал без возражений, и при этом потерял большую часть своего сообщества… А еще под боком Мати лежал его преданный друг Домино и мирно спал, чуть шевеля усами. Мати почувствовал прилив любви к ним всем. Его сердце уже болело за этих кошек. Но вскоре ему придется бродить в одиночестве, предать их, потерять их… Однако пока он мог идти с ними, идти, пока не найдет для них надежное место, где они построят дом.

А потом уйдет.

Ежевичная крепость

Погрузившись в дрему, Мати бредет через сны и за них, к лабиринтам Фьянея. Он попятился было, желая избежать этого неопределенного, таинственного мира, в котором все было так зыбко, ненадежно. И в то же время очень хотел войти туда. В полусне таилось нечто знакомое, возвращавшее Мати к его первым мгновениям на земле, к расплывчатым воспоминаниям о прикосновениях и ощущениях близости матери, еще до того, как открылись его глаза. Нечто даже более глубокое призывало его в то место, которое существовало еще до его рождения, но частью которого он каким-то образом всегда являлся. И Мати просто не в силах уже был оставаться вдали от него.

Мягко проплывая в замкнутые пространства Фьянея, Мати нашел там тишину, которой не найти было в мире яви. Тишина окружала его. Мати не чувствовал ни ветерка, ни тепла или холода. Непонятным образом он не чуял и запахов – ни намека на людей или на других кошек. Его словно охватило странным онемением.

Потом темнота слегка расступилась – и перед глазами Мати возникли три прохода. Воздух стал темно-синим.

«Я уже бывал здесь раньше», – подумал Мати.

Полусон был обширным, возможно, даже бесконечным, и Мати гадал, как он умудрился вернуться к этому разветвлению дорог, даже не пытаясь это сделать. Что все это значило? Каждый из проходов как будто тянулся к нему, манил, и Мати напрягся: ему хотелось пойти сразу в трех направлениях.

«Мати? – позвал его голос из левого прохода. – Мати?»

Мати сдержал дыхание. Он знал этот голос – он всем сердцем тосковал по нему.

«Амма?» – откликнулся он.

Он ощущал ее присутствие, она плыла где-то перед ним, у кончиков усов… И Мати уловил слабый запах некошеной травы, аромат сосен и кедров, плодородной земли и жасмина… Он услышал голоса птиц и шум ветра, шелестящего листвой, тихо гудящего, почти мурлыкающего…

«Амма, где ты?»

«Мати?»

Это был уже не голос матери, и прозвучал он наверху.

Мати почувствовал, что взлетает из лабиринтов Фьянея, поднимается обратно в мир яви. Он сопротивлялся, цеплялся за полусон, впивался когтями в его прозрачные стены…

«Амма, где ты?» – звал он, пытаясь вернуться к левому проходу, из которого звал его голос матери.

– Мати, проснись! Мати!

Он открыл глаза.

Над ним стоял Домино.

– Ты меня напугал! – сообщил черно-белый. – Я не мог тебя растолкать. Что тебе снилось?

Тигровый тяжело сглотнул. Горло у него сжалось от нахлынувшей печали. Он попытался отогнать воспоминания о матери. Но ему казалось, что он снова потерял ее, навсегда.

Что же такое этот Фьяней?

Другой мир, другая реальность. Мир духов, мир шестого чувства.

И уже не в первый раз он задумался о том, могут ли быть реальными образы Фьянея, или это просто работа его собственного воображения? Были ли они посланием? Или предостережением? Мати сел и посмотрел через плечо Домино; подушечки его лап потеплели. Солнце ярко светило над головами, но вдали, на востоке, пульсировало пятно тьмы, как некая черная звезда.

Домино с тревогой наблюдал за ним.

Мати вздохнул:

– Да, я был далеко, это верно. Но это не было сном.

И вновь кошки бежали вдоль берега реки, Мати шел первым, и сразу за ним – Пангур. Ветер шевелил их шерстку и волновал поверхность воды. Длинные тени собирались над молчаливой рекой и ветхими строениями на другой ее стороне.

Трильон подобралась ближе к вожаку:

– Я знаю, что мы должны идти… что нельзя слишком долго оставаться на одном месте. Но кошки не могут брести день и ночь. Нам следует решить, как лучше сберечь силы. И если для нас безопаснее под покровом тьмы, то давай поменьше двигаться днем.

– Согласен, – ответил Пангур. – Хотя меня тревожит еще одна ночь вне защищенной собственной территории. Если мы остановимся, нас легко окружить. Или нам лучше найти место, где переждать ночь? Я чую вокруг много котов и хотел бы избежать встречи с ними. Но ясно, что Мати боится великого зла, хотя и мало говорит. Одинокий кот, конечно, мне не соперник, но есть ведь и другие опасности? Говорят, что на южные окраины города забредают лисицы. Нас им не догнать, но вот котята…

Слыша все это, Мати похолодел. Возможно, лучше было бы отдыхать до наступления сумерек? Чтобы сохранить силы… чтобы избежать встречи с теми, кто бродит вдоль реки ночью… Но инстинкт твердил ему, что нужно идти в сумерках, что темнота несет в себе непостижимую опасность. Потянувшись чувствами назад, вниз по течению, к шлюзу Крессида, Мати попытался различить голоса в полуденном воздухе. Его уши прижались к голове. Та земля казалась тихой. Слишком уж тихой…

Он решительно двинулся вперед, легко шагая сквозь сорняки. Тропа вдоль берега сузилась и постепенно исчезла, осталась лишь совсем узкая полоска, по которой и двинулись кошки. Репейники цеплялись за хвост Мати. Ежевика росла густо, на ней среди изогнутых колючек зрели темно-синие ягоды. Сплошные ее заросли покрывали весь берег впереди. Вскоре тропка исчезла окончательно под склонившимися колючими ветками.

Хвост Мати дергался. На севере остался шлюз Крессида; на востоке безмятежно текла река. Глядя на восток, Мати видел пятно тьмы. Оно как будто бурлило, раздувалось. Страх Мати усилился, он снова двинулся вперед.

– Нам здесь не пройти, – сказал Пангур, догоняя его.

– Все в порядке, мы проберемся.

Мати осторожно шагнул в ежевичный куст и протиснулся между его ветками, цеплявшимися за его лапы, как колючая проволока.

– Не глупи! Нужно обойти их!

Мати не обратил внимания на его слова, проталкиваясь дальше сквозь колючки. Одна из них впилась в его хвост.

– Выбирайся оттуда немедленно! – приказал Пангур. – Я пока еще твой вожак, и я требую, чтобы ты вернулся!

Мати застыл. Каждое его движение заставляло колючую массу шевелиться и шелестеть. И даже когда он стоял неподвижно, какая-то кривая колючка на тонкой ветке царапала его нос. Но если он, худощавый подросток, не может пролезть сквозь ежевичные кусты, то как сделают это коты вроде Воробья?

Мати неохотно попятился, растрепав шерстку.

– Что за безумие на тебя нашло, юноша? – проворчал Пангур.

Остальные столпились за его спиной, внимательно прислушиваясь.

– Я не хотел обходить это, – смущенно произнес Мати.

– Почему?

Мати посмотрел мимо Пангура, в сторону реки, но кусты ежевики закрывали все.

«Там что-то есть, – думал Мати, – что-то, что движется в небе, приближается. Кто знает, что это такое? Может, оно безобидно и бояться нечего. Но я чувствую холод, когда вижу это… Как быстро оно нас догонит? И куда нам идти, если не на восток? Мы не можем перебраться через реку, и нам не пролезть сквозь ежевику. Путь назад отрезан…»

Как он объяснил бы свои предчувствия вожаку? Мати повернулся к Пангуру с тяжелым сердцем:

– Мистер Пангур, я думаю, вы правы, хотя мне бы хотелось видеть другую дорогу. У нас нет выбора, кроме как уйти с берега, пойти на восток.

Полный сомнений, Мати двинулся вокруг ползучих кустов. Насколько хватало глаз, они беспрепятственно раскинулись вдоль западного края берега, закрывая доступ к реке. Пангур шел сзади, очень близко, ведя остальных; кошки переглядывались. Кое-кто видел попытку Мати пробраться сквозь ежевичную преграду и сомневался, в своем ли он уме.

– Этот котик совсем не соображает, – шепнула Арабелла, обращаясь к Торко.

Торко с подозрением посмотрел на Тигрового:

– Никогда в жизни не видел ничего подобного. Лезть вот так прямо в ежевику! И он еще ждал, что мы последуем за ним! Наверное, нам не отставать и тогда, если он решит прыгнуть прямо в реку? Или начнет гоняться за улфами, или сунется в гнездо шершней?

Пангур резко обернулся и гневно посмотрел на Торко и Арабеллу. Те сразу умолкли.

Ежевика, похоже, служила границей города. Неухоженная земля вокруг нее простиралась до пустого поля. Последние осенние маки виднелись по его краям среди высокой травы; их красные лепестки уже увядали. Между ними пригнулся чертополох, его голубые цветы засохли, острые листья царапали воздух.

Мати нюхом находил дорогу между сорняками, пока не очутился у ополья. Земля здесь была голой, урожай убрали, и почва рассыпалась в пыль под подушечками лап. И сквозь нее, понял Мати, он почти не ощущал той легкой вибрации. Земля пересохла так, что не рождала эха, не отражала шума мира вокруг нее. Мати попробовал поймать тот гул в лапах, который чувствовал недавно, но слышал только окружавших его кошек, осторожно топтавшихся вокруг него.

За этой голой землей, поднимавшейся на невысокий холм дальше к востоку, Мати увидел поле кукурузы, а еще дальше – одинокий фермерский дом. На мгновение ему показалось, что среди кукурузы стоит человек с раскинутыми руками и со старой шляпой на голове. Мати моргнул. То был не человек – просто некая зловещая фигура, которая даже с такого расстояния не слишком походила на человека.

– Это пугало! – сообщил Пангур, останавливаясь рядом с Мати. – Я слыхал о таких штуках. Батраки их ставят, чтобы отгонять птиц.

Мати кивнул, хотя и не слишком понял, зачем людям пугать птиц или почему птицы должны были испугаться такого плохого подражания человеческой фигуре. Мати прекрасно помнил, что люди опасны, но в то же время испытывал сильное желание уйти с пустой земли, от этого огромного пространства сухой почвы, где ничто не осмеливалось расти. Он направился к кукурузе, жалея о том, что река оставалась позади, но мирясь с необходимостью. Непонятно почему близость реки рождала в нем чувство защищенности… На огромном голом поле он был заметен издалека. Здесь, на сухом просторе, спрятаться было негде.

Кошки молча шли под косыми лучами заходящего солнца. Для любого зоркого глаза их разноцветные шкурки были бы видны за много миль. Тени ползли перед ними, и самые длинные уже дотянулась до края поля, хотя их владельцы тащились далеко позади.

Мати изо всех сил старался прокладывать дорогу по пустырю, не спотыкаясь. Земля набилась между его когтями и прилипла к мягким шерстинкам между подушечками, лапы отяжелели. Как и любая кошка, Мати испытывал потребность почиститься, вот только не мог остановиться, чтобы привести себя в порядок. Взгляд Мати устремлялся то вперед, то вниз, на грязные лапы. Он не смотрел вверх – и не заметил темных кружащихся пятен, которые видел раньше этим днем. Не видел, как они подбираются ближе к кукурузному полю и далекой ферме.

Кошки бежали молча, с трудом переставляя лапы. Даже Пипс и Скаллион устали от игр. Им трудно было двигаться по полю на коротеньких лапках, и Притин приходилось то и дело подталкивать их. Заметив, как им тяжело, Пангур предложил нести котят за загривки по очереди.

– Или я могу взять Скаллиона, а кто-то возьмет Пипс, – предложил он.

– Нет, нет! – хором воскликнули оба котенка.

Ничего более постыдного и вообразить было нельзя.

– Ну, если вы уверены… – Пангур сверкнул глазами. – Однако держитесь поближе, не отставайте. Это всех касается, – добавил он, окинув кошек взглядом.

– Но они правы, – быстро сказала Притин, защищая своих малышей.

Несмотря на ее доверие к вожаку, ее беспокоила мысль о том, что котят может коснуться взрослый кот.

Кошки бежали, а день заканчивался, солнце все ниже опускалось в небе. Мати все так же шел впереди, Пангур – за ним. Риа, Синестра и Круф держались за ними, перед Трильон и Домино. Далее нестройной группой двигались Воробей, Торко и Арабелла. Последней была Притин, подгонявшая Пипс и Скаллиона.

Кукурузное поле приближалось, стебли все вырастали. Там они надежно спрячутся, думал Мати, смогут отдохнуть, и их никто не увидит. Солнце садилось. Мати вдруг начал замечать странный ветер, шевеливший его усы, ветер теплый и знакомый. И почувствовал далекий гул сквозь землю, как будто по твердой почве топали чьи-то лапы… Он посмотрел назад в сторону реки, скрытой за разросшейся ежевикой, и с тревогой увидел, как сильно отстали некоторые кошки. Его усы встопорщились, глаза расширились.

– В чем дело? – спросил Пангур, увидев выражение мордочки Мати.

Он посмотрел вверх – и разинул рот.

Мати проследил за его взглядом. И, задохнувшись, обнаружил, что кружащиеся тени подбираются ближе.

– Ястребы! – выдохнул Пангур. – Птицы, которые охотятся на других птиц! Я один раз видел такого, но никогда не видел целую стаю.

– Они едят таких же, как они сами?

Мати содрогнулся. Мысль о каннибализме среди каких-либо живых существ, о том, что птица может убить и съесть другую птицу, наполнила его отвращением.

– Но нас они не тронут, – заверил его вожак. – Они не должны ловить кошек!

Мати кивнул. И все равно его сердце забилось уж слишком сильно.

Синестра остановилась позади них.

– Смотрите!

– Они нас не тронут, – повторил Пангур. – Это же просто птицы. Держитесь вместе, идите помедленнее, мы почти уже добрались до конца поля.

Ястребы принялись летать над их головами, очерчивая невидимые круги под сумрачными облаками. Синеватое свечение повисло над кукурузным полем, за которым вырисовывался темный силуэт фермерского дома.

– Это не просто птицы, – пробормотала Трильон. – Посмотрите, какие они огромные!

Другие кошки нервно переминались с лапы на лапу, их взгляды метались по пустому пространству. Спрятаться было негде. Ближайшим укрытием оставалось кукурузное поле, но до него было еще бежать и бежать. Мати всмотрелся в кружащих птиц, его глаза остекленели. Ему показалось, что он услышал быстрый щелкающий шум наверху – нечто вроде чужой речи. Птицы летали слишком высоко, чтобы услышать их голоса. И все равно Мати ощущал что-то в этих далеких голосах – более чем просто птичьих голосах, – он слышал, или чуял, шипение и треск их мыслей. Это не были настоящие слова или что-то такое, что можно передать словами. Темные, отвратительные звуки. Мати мысленно представил этот шум в красках: все оттенки фиолетового и вспышки мрачного красного.

– Не останавливайтесь, держитесь ближе друг к другу! – настаивал Пангур. – Подожмите хвосты, чтобы им не за что было ухватиться. Они нам не страшны, пока мы вместе. И сохраняйте спокойствие!

Но как раз в тот момент, когда Пангур это договаривал, Торко оторвался от группы и помчался к кукурузному полю. За ним рванулась Арабелла. Остальные кошки ударились в панику и тоже побежали через пустырь так быстро, как могли. Круф споткнулся, упал. Риа метнулась не в ту сторону.

– Прекратите, успокойтесь! – требовал Пангур, но кошки пронеслись мимо него.

Только Мати застыл там, где стоял. Черный холод охватил его – это была внезапно возникшая уверенность, что над ними – не просто птицы. Их сердца наполняла тьма, жестокость к таким же, как они сами, таинственные мотивы… Это были посланцы Сюзерена.

– Это Са, – пробормотал Мати.

Домино оглянулся. Сообразив, что его друг прирос к месту, он вернулся и встал с ним рядом.

Пангур и Домино уставились на Тигрового.

– Что ты сказал? – заговорил вожак.

Мати моргнул, выходя из транса.

– Бежим! – крикнул он.

Птицы устремились к ним с чудовищной скоростью – щелкая клювами, выставив изогнутые когти. Их темные перья трепетали в воздухе.

Мати, Пангур и Домино рванулись через поле. Они поднимали фонтаны пыли, земля летела им в глаза. Птицы без труда догоняли их. Одна повисла над головой Мати, и ее мрачная тень накрыла его, легла перед ним.

Потом птица развернулась и спикировала к Мати.

– Осторожней, Мати! – крикнул Домино, отставший на несколько хвостов.

Мати прыгнул в сторону, упал на бок и увернулся от когтей ястреба – острые, как бритвы, когти едва его не задели! Он ощутил дрожь воздуха, когда птица промчалась мимо него. Тут же вскочил, собрав все силы, и стремительно одолел последний отрезок расстояния до кукурузы. Задыхаясь, он упал между ее высоченными стволами. Они поднимались над его головой, обеспечивая укрытие и защиту от злобно щелкавших клювов и холодных ищущих глаз.

Домино рухнул на землю рядом с ним.

– Ты как?

– В порядке, – выдохнул Мати.

– Все здесь? – крикнул Пангур, когда кошки, едва дыша, повалились вокруг него.

И тут пронзительный плач прорезал воздух – плач существа, охваченного горем. От него кошек до костей пробрало холодом, их шерсть от ужаса встала дыбом. Крик был ужасным, он мог принадлежать разъяренному ястребу или какому-то существу из неведомых земель. И Мати не сразу понял, что этот звук издала кошка… что это была Притин.

– Мои котята! – выла она. – Они схватили моих котят!