Текст книги "Тадж-Махал. Роман о бессмертной любви"

Если это действительно треть «Великого Могола», как гласит легенда, то Бабур отделил лучшую часть большого алмаза и надолго спрятал ее от людей. «Кохинор» значит «Гора света», «Орлова» когда-то называли «Дианор» – «Море света», но я согласна с нынешним владельцем алмаза, давшим ему имя «Тадж-Махал». Совершенный бриллиант и совершенное строение достойны называться одним именем.

Но это не все.

Мой рационализм не раз высмеивал безбашенный фантазер Джон. По примеру любимого, я попыталась жить эмоциями, витая в облаках. Даже удалось… ненадолго… А потом рациональное начало взяло верх – себя не переделаешь. Но то, что творится со мной при виде алмаза «Тадж-Махал», иначе как рецидивом буйной фантазии назвать нельзя – вдруг начинает казаться, что поистине великолепный прозрачный камень в форме сердца предназначен… мне! Приходится даже руки сцепить за спиной, чтобы невольно не потянуться к бриллианту в попытке взять «свое».

А еще сердце… Я так привыкла к тяжелому, чужому булыжнику в груди, что воспринимаю его только как увесистый аппарат для перекачки крови. Но сейчас вдруг сознаю, что оно замерло от восхищения! Гранитный камень в моей груди способен что-то чувствовать? Это новость.

К действительности меня возвращает движение среди посетителей. В зал входит королева в сопровождении премьер-министра и еще двух приближенных. Рослый мужчина, судя по отменной физической форме, телохранитель. Вторая (наконец-то!) – Элизабет Форсайт, пригласившая меня на выставку.

Еще четверть часа назад я предпочла бы деловой разговор с ней в кабинете, но теперь, увидев чудо «Тадж-Махала», искренне благодарна за приглашение. Могла ведь пройти мимо такой волшебной красоты!

Ее величество, как всегда, образец элегантности – седые волосы идеально уложены, прическа и фасон костюма неизменны последние полсотни лет.

Все взгляды устремлены на королеву, которая останавливается по одну сторону линии витрин, гости отступают ближе к «Тадж-Махалу», а по другую сторону две съемочные группы и индиец. Теперь мне понятно, что нашла в нем телеведущая, индиец что-то говорит оператору второй группы. Очевидно, он коллега Саманты Браун, у входа принял меня за нее, потому и старался привлечь внимание.

Я остаюсь в одиночестве в другом конце линии витрин напротив толпы гостей.

Телохранитель шагает в сторону, чтобы не попадать под объективы телекамер, и оказывается почти передо мной. Из-за его широкой спины мне плохо видно королеву, но честно говоря, интересней наблюдать за остальными. Премьер-министр рядом с ее величеством старательно демонстрирует, что они почти равны, что-то объясняет королеве, словно это он хозяин выставки, дворца и всей Британии. Что ж, в этом есть резон, у премьера власти больше, чем у королевы, она царствует, а он правит. Хотя в данном случае – королева у себя дома.

Но меня куда больше интересует Элизабет Форсайт. Очередная «железная леди», этакая начинающая (а может, уже состоявшаяся?) Маргарет Тэтчер. Она от самого входа окинула цепким взглядом помещение, словно оценивая обстановку, видно, осталась довольна и сосредоточилась на королеве. Не секрет, что «железная леди» метит в премьеры и непременно выставит свою кандидатуру на ближайших выборах через полтора года.

Люблю таких женщин – миловидных, доброжелательных, улыбчивых, но при этом твердых и уверенных в себе. Твердости и уверенности у меня самой с избытком, а вот доброжелательности иногда не хватает. Джон твердит, что это меня и погубит, равно как и привычка главенствовать во всем. Но исправляться поздно, я воробей стреляный в прямом смысле слова.

Ее величество произносит положенные фразы о сотрудничестве разных стран, позволившем устроить эту выставку, благодарит атташе России по культуре и высшего комиссара Индии, выражает уверенность, что сотрудничество продолжится и в дальнейшем, принеся новый обмен культурными ценностями для подобных выставок… и так далее…

Понятно, что сейчас начнутся ответные благодарственные речи.

Я отключаюсь от произносимых официальных банальностей и начинаю разглядывать зал. Покоя не дает растущее ощущение опасности. Кажется, тревога разлита в самом воздухе зала, но этого никто не замечает.

Впрочем, я ошибаюсь – чувствует телохранитель королевы, его спина напряжена. Зашевелился и румяный рыжик, который теперь охраняет закрытую дверь изнутри, он даже тянет руку под мышку. Чего он испугался?

Это движение замечает и телохранитель, следуя взгляду констебля, он поворачивает голову чуть влево в сторону витрин и…

Дальше начинает твориться такое, во что поверить просто невозможно!

Каждый, кому доводилось бывать под огнем, знает, насколько прав старик Эйнштейн – время действительно способно изменять свой ход, и все вокруг видится как в замедленной съемке. Мозг бесстрастно фиксирует происходящее, но тело отстает от него.

Я следую взглядом вместе с телохранителем и только боковым зрением фиксирую то, что происходит справа. Вернее, сначала слышу хлопки. Это выстрелы! Три – один за другим из 38-го калибра с глушителем. От первого с большущей дыркой в виске падает телохранитель, второй валит констебля у витрин, который вообще не успел как-то отреагировать. Третья пуля предназначена охраннику у выхода, тот едва успевает протянуть руку к кобуре под мышкой, но оседает вниз, съезжая спиной по двери, оставляя на ней кровавый след.

До тела наконец доходит то, что мозг понял мгновенно. Я инстинктивно приседаю, уходя с линии огня, и оглядываюсь, ища источник выстрелов. Теперь уже отстает мозг, потому что осознать увиденное невозможно. Стрелял тот самый рыжий охранник. И как стрелял, сволочь конопатая! Три секунды – три выстрела – три трупа!

А у меня нет оружия, чтобы пустить ему пулю в лоб.

Слева раздается визг – это теледива, на которую рухнул убитый охранник, и оттуда сразу же гремит четвертый выстрел. Теперь стреляет режиссер второй съемочной группы, но не в рыжего, как следовало бы, а в сторону королевы! Его руку подбила шарахнувшаяся в сторону Саманта Браун, но едва ли он целился в лжеохранника.

Судя по звуку, у режиссера тоже 38-й калибр, это привычный для меня «Зиг Зауэр». Попал в премьер-министра, который со стоном начинает заваливаться навзничь, цепляясь руками за кого-то из гостей рядом. Там тоже визжат и бросаются по углам.

Рядом со мной убитый телохранитель. У него наверняка в кобуре оружие. Я пытаюсь дотянуться и… отдергиваю руку. Мимо свистит пуля – я на прицеле у рыжей сволочи, а стреляет он метко. Судя по тому, что рикошета нет, у него пули «Глейзер». Боится пострадать сам?

А оператор второй группы уже достает из кофра «Глок-42» – крошку, предназначенную для дамской сумочки, но начиненную теми же пулями 9^х19 мм. Здесь не требуется большого расстояния – от пистолета до королевы нет и пятнадцати ярдов.

Идиот индиец стоит столбом, вместо того чтобы просто выбить пистолет из руки террориста, который целится в королеву. Он в очень удобной позиции, из которой можно уложить в пол обоих лжеоператоров, – но чего ожидать от самовлюбленного павлина, который даже руки поднял, словно кто-то требует сдаваться? И почему холеные красавцы часто такие трусы?

Где же внешняя охрана, черт их подери?!

Мгновения кажутся вечностью, королева на прицеле у бандита, премьер-министр упал, а все, кто мог, шарахнулись в сторону. Все, кроме Элизабет Форсайт. Министр доказывает, что не зря награждена Крестом, она встает перед ее величеством, заслоняя побледневшую королеву от пули.

Мой мозг наконец включается в работу, не только тупо фиксируя происходящее, но и соображая, что делать. Слава богу, проснулся!

Прежде всего, надо отвлечь внимание на себя. Потому я перекатом перекувырнулась через убитого охранника, в то же время понимая, что рыжий своего не упустит. Так и есть: свистит пуля, задевая рукав куртки, но, к счастью, не меня. Мазила! Я бы в тебя, урод, попала обязательно. Мельком вижу, что оператор тоже поворачивается в мою сторону. Теперь я под прицелом сразу двоих, и кто-то из них точно не промахнется.

И не промахнулся бы, но… в зале гаснет свет. А входная дверь уже трещит под напором охраны снаружи. Остается удивляться, как рыжий урод умудрился закрыть ее изнутри.

В самом зале на мгновение наступает тишина – каждый пытается понять, где опасность, откуда угроза. И тут ухо улавливает звуки боя снаружи! Нет, не у дверей зала, не во дворце, а где-то перед ним, на площади, у монумента. Там автоматные очереди и даже взрывы гранат.

У нас что, 7 июля, а Букингемский дворец превратился в лондонское метро? Или это вообще вариант Локерби?!

Вот теперь мозг работает, опережая время. За мгновение я успеваю прокрутить в голове все факты тех событий и сравнить с творящимся вокруг. Нет, это не одиночный теракт, треск автоматных очередей на площади свидетельствует о почти войсковой операции. Налет на Букингемский дворец?!

Но что бы ни происходило снаружи, мы внутри и королева здесь.

Выключенное освещение оставляет террористов в бездействии всего на несколько мгновений, потом начинается движение. Огромный бигборд закрыл доступ солнечному свету внутрь, но черные тени движутся по залу уверенно, словно видят в темноте. Или каждый их шаг отрепетирован?

В темноте у меня есть шанс добраться до пистолета телохранителя. Плохо, что он лежит на левом боку… Рука попадает в липкую теплую лужу крови, у рыжей сволочи, несомненно, экспансивные пули, они оставляют огромные дыры в теле убитого. В попытке перевернуть телохранителя хотя бы на спину, я натыкаюсь на кобуру на правом боку. Он левша? Какая теперь разница, разве что его «Глок» под левую руку. Но выбора все равно нет.

Пока я вытаскиваю пистолет, рыжий успевает включить фонарик. Это его тень метнулась мимо лежащего телохранителя первой. Куда? К витринам с бриллиантами.

Ни черта не понимаю. Они заодно грабят выставку?

Но размышлять над меркантильностью террористов времени нет. Я должна решить, что лучше – попытаться прикрыть королеву или уйти в сторону и отвлечь внимание на себя. Первое чревато тем, что ответными выстрелами террористов королева может быть ранена и даже убита, второе – почти обязательной моей гибелью. Но выбора нет, и я стреляю в рыжего, держащего фонарик, так, чтобы сам фонарик не разбился, его свет нужен. Раздается крик, предатель падает, хотя я не уверена, что замертво, значит, сможет стрелять. Это плохо, рыжая сволочь бьет метко…

К счастью, фонарик действительно не разбился, а лжетелевизионщики отреагировали не сразу, они заняты драгоценностями. Ответные выстрелы выбивают искры из пуленепробиваемой, сброшенной вниз крышки витрины и задевают полу моей куртки, но их промедление позволяет мне уйти от огня. Я прячусь за средней тумбой.

Слабый свет фонарика, упавшего куда-то вниз, словно солнечный луч в воде на большой глубине. Хорошо, что этот свет там, с их стороны, мне видны их силуэты, а им меня – нет, бьют на звук. Еще два выстрела заставляют меня затаиться. На мое счастье, тишины нет, снаружи дверь разбивают уже чем-то тяжелым, а за стенами дворца по-прежнему слышны выстрелы, крики и взрывы гранат.

Террористы снова берутся за витрины, это позволяет мне выстрелить еще раз и перекатиться за крайнюю тумбу. Отсюда мне снова виден рыжий предатель, он жив и пытается что-то делать. Ах ты ж!.. Даже рискуя выдать себя окончательно (перекатываться больше некуда), я добиваю мерзавца двумя выстрелами.

Подстрелить меня саму не успевают. В зале загорается слабое аварийное освещение. Наконец-то! Но неизвестно лучше это или хуже.

– Нет! Не стреляйте! – Женский голос, слишком молодой для королевы. На министра тоже не похоже. Журналистка? – Не стреляйте больше! Умоляю!

Выглядываю из-за витрины. Так и есть. Взяли заложников. Фальшивый режиссер прикрывается журналисткой, лжеоператор – трусом-индийцем. Слава богу, не королевой. Где она? Вот, у стены, под защитой министра.

Мое движение заметили, оружие, кроме террористов, только у меня, потому палят в мою сторону. Следующий выстрел снова высекает искру из пуленепробиваемого стекла витрины – я едва успеваю спрятать голову и слышу приглушенный крик (словно сквозь зубы):

– Не та!

О чем это они? Собирались взять в заложницы королеву?! Ну, нет, пока я жива, этого не произойдет!

Именно: пока я жива, что, судя по обстановке, долго не продлится. Я больше не могу отстреливаться, прячась за витринами. К тому же в магазине крошечного «Глока-42», который я достала из кобуры телохранителя, всего шесть патронов, пусть и экспансивных. Четыре из них я израсходовала, с двумя оставшимися долго не продержусь.

Нужны буквально секунды, входная дверь вот-вот слетит с петель, но именно их для спасения обычно не хватает.

Если террористы даже в последнюю секунду сумеют захватить королеву, против них никто и движения не сделает, чтобы не навредить ее величеству. Значит, сейчас главное – не позволить приблизиться к той стене, где Элизабет Форсайт заслоняет собой королеву.

Я поднимаюсь в полный рост и вижу, что налетчики отступают к выходной двери. Почему оттуда нам нет помощи? Где охрана, что стоит на выходе с выставки? Но размышлять некогда, последний мой выстрел по ногам лжеоператора. Даже если раню заложника, это не будет смертельно, зато поможет задержать преступника. Судя по крику, я попала, но увидеть этого не успеваю – приходится снова нырять за витрины – со стороны налетчиков в меня разряжают остатки обойм, у них, в отличие от меня, не по шесть патронов. Рикошетом от витрины задевает русского атташе, тот хватается за плечо.

Пока они перезарядят, пройдут секунды, это позволит мне выстрелить еще раз. Но я ошиблась, налетчики не стали перезаряжать, оружие брошено, и они исчезают за выходной дверью, которая захлопывается, как раз в тот момент, когда входная, наконец, слетает с петель и в зал врывается боевая группа.

Эти парни разбираться не будут, кто в кого стрелял, вернее, будут, но потом, сначала пустят в ход все свои приемы, потому я отшвыриваю пистолет с одним оставшимся патроном и бросаюсь на пол, закидывая руки за голову.

В это же мгновение за стенами дворца гремит мощнейший взрыв, от которого дребезжат стекла в окнах, а у нескольких автомобилей срабатывает сигнализация. Не иначе как взорвали автомобиль. Следом один за другим слышны еще несколько взрывов уже совсем рядом с нашим крылом. Теперь стекла сыплются внутрь зала.

Господи, да что же там происходит?!

А сердце не просто глухо стучит, словно просясь на волю, оно рвется следом за террористами. Меня почему-то захлестывает черная тоска, будто произошло что-то непоправимое. Такое состояние было, когда я застрелила Джона…

На полу, похоже, лежу только я, остальные сбились в кучу, дамы визжат, кто-то беспрестанно повторяет: «Боже мой! Боже мой!» Я не успеваю даже повернуть голову в сторону разбитых окон, ее придавливает к полу чье-то колено и следует команда:

– Руки!

Возвращая руку за голову, хриплю:

– Свои. Мои документы в кармане…

Без малейших признаков вежливости меня рывком поднимают на ноги, не позволяя опустить руки. Я киваю на выходную дверь:

– Они там. С заложниками…

– Разберемся, – обещает сержант, изучая мои документы.

У стены в кресле сидит бледная как снег королева, держась за сердце, рядом несколько человек хлопочут над премьером. Раненому русскому перевязывают плечо, а он пытается закурить, хотя курить в Букингемском дворце запрещено. Индийский посол высыпает из коробочки на ладонь какие-то лекарства, руки заметно дрожат. И только Элизабет Форсайт невозмутима, словно не побывала только что на прицеле.

Я ловлю себя на том, что руки дрожат и у меня, тем более, их приходится держать за головой.

– Изучили? – спросила я у констебля с моими документами.

Тот усмехается:

– А… Агентство… Где вы были…

Договорить не успевает, вопрос окончательно выводит меня из себя, я шиплю ему в лицо:

– Это где вы были, когда здесь шла стрельба?!

Руки я опускаю, мой наскок слегка смущает сержанта, но он советует:

– Полегче, мэм.

– Не мэм, а спецагент Джейн Макгрегори!

Мне уже наплевать на их реакцию, наклоняюсь над рыжей сволочью, убеждаюсь, что его открытые глаза неподвижны, и берусь за черную сумку, в ручку которой намертво вцепились его сведенные предсмертной судорогой пальцы. На глазах у охраны вынимаю корону и следом за ней скипетр. Сержант больше не спорит, он осторожно принимает драгоценную ношу и зачем-то возвращает на места в разоренных витринах.

Третья витрина пуста. «Тадж-Махал» налетчики унести все же сумели.

Снова накатывает черная тоска, будто я сделала все, что смогла, но ничего не получилось. Мне плохо из-за напряжения, перегрузок, неудачи. Налет на Букингемский дворец слишком большая нагрузка для моего «чужого» сердца, оно не привыкло к перестрелкам и смертельной опасности.

Из коридора в выходную дверь за ноги затаскивают лжеоператора, которого я ранила в ногу. За ним тянется кровавый след. Я слышу, как охранник говорит:

– Свои добили в голову. Больше никого.

Значит, по ту сторону двери налетчиков ждала помощь.

В зал уже прибежали врачи, суетятся вокруг премьер-министра, готовят носилки. Королеву убеждают удалиться. Остальным предложено пройти в соседний зал. Высокопоставленные гости цепочкой тянутся к выходу через выбитую дверь, осторожно косясь на меня, бессильно сидящую прямо на полу у пустой витрины под охраной двух дюжих молодцев с автоматами, и труп рыжего.

Глупей ситуации не придумаешь – рисковать под пулями жизнью, отстреливаться, чтобы потом тебя вот так держали отдельно от других, как террористку.

Но мне так тошно, что это даже не задевает.

Мысли тягучие-тягучие, безразличные, словно все пропало. Собственно, так и есть. Я хотела встретиться с министром? Встретилась, не дай бог никому таких встреч. Хотела вернуться к работе? Вернулась и даже продемонстрировала свои навыки. Ничего хорошего ждать теперь не стоит, и я это понимаю лучше других.

Охрана прозевала покушение на королеву и тяжелое ранение премьер-министра, им позарез нужно найти на стороне «стрелочника», на которого можно свалить хотя бы часть вины. Я подхожу на эту роль идеально, наше агентство и без того терпеть не могут, я после событий годичной давности вне штата, значит, и заступаться особенно не должны (вот тут они ошиблись, Эдвард не даст меня в обиду, да я и сама могу за себя постоять). Поэтому допрашивают меня – там же, в Букингемском дворце, в соседней комнате – если и не с пристрастием, то крайне пристрастно.

Где я раздобыла пропуск на выставку? Почему так уверена, что именно охранник Мартин Кеннан (вот, оказывается, как звали рыжего иуду) открыл огонь первым? Каким образом я завладела оружием – и стоило ли подвергать смертельному риску ее величество, устроив перестрелку в выставочном зале? Не мои ли действия спровоцировали террористов, ранивших премьер-министра? И опять: откуда я знаю, что именно Кеннан расстрелял коллег, если стояла к нему почти спиной? Почему вместо того, чтобы открыть входную дверь подоспевшей охране, я предпочла затеять пальбу, рискуя жизнью королевы и премьера? И опять, и опять, и снова…

Меня этим не проймешь, но когда спрашивать начинают по третьему кругу, я не выдерживаю:

– Вы задаете не те вопросы.

– Да? – моложавый лощеный хлыщ из «охранки» иронически приподнимает бровь. – И какие вопросы задали бы вы?

– Сколько еще «крыс» в вашей конторе и за сколько сребреников продаются ваши сотрудники. Кто из них вырубил свет во дворце, обесточив выставочные витрины, что позволило похитить алмаз «Тадж-Махал».

Старший хмурится:

– Вы намекаете, что сотрудники нашего управления могли участвовать в подготовке этого теракта?

– А разве Мартин Кеннан не ваш сотрудник?

Понимаю, что это удар ниже пояса, но иначе уже не могу. Досадно, что они теряют время на пустые вопросы вместо того, чтобы расследовать по свежим следам. Возможно, я не права и кто-то другой в это время уже распутывает загадки произошедшего, но ведь я ключевой свидетель, даже участник, со мной следовало бы пошагово пройти все место преступления и посекундно зафиксировать произошедшее.

Или я подозреваемая и они, наоборот, ищут улики против меня?

Тогда лучше бы передали дело более серьезным структурам. Надеюсь, так и будет.

Офицер решает поинтересоваться моим мнением:

– Что, по-вашему, в поведении террористов не так?

Отвечать не хочется, я зла до чертиков, но беру себя в руки. Обиды потом – сейчас важней дело.

– Ради чего этот налет на выставку? Террористы не сделали и шага в сторону королевы. Следующий выстрел должен был быть в нее, если их цель королева, конечно.

– Туда и стреляли, но попали в премьер-министра.

Я снова чуть задумалась.

– Нет, чтобы расстрелять королеву, премьера и министра, достаточно пары очередей. А они еще и глушители применили. Почему? Если это налет на королеву, то почему именно против нее не было сделано ничего?

– Не хотите же вы сказать, что целью налетчиков было похищение бриллиантов?

Я киваю:

– А это вообще нелепость. Почему не ночью, не завтра, не в любой другой день? Время, когда на выставке королева, самое неподходящее для налета ради кражи. Так чего они хотели?

– Вы не могли бы подробней изложить свои соображения, агент Макгрегори?

Я оглядываюсь. Углубившись в рассуждения, не заметила, что рядом стоит и внимательно слушает среднестатистический лондонец. Именно его совершенная неприметность выдает сейчас принадлежность к «высшей лиге». МИ5, не иначе.

Эти ребята работают более толково, чем охрана королевской семьи, и куда быстрей тоже. Они наверняка уже знают все о пригласительном билете, Эдварде, а заодно и обо мне от момента зачатия до того, какое лекарство давно пора принимать.

– Я Джим Воспер. Агент Макгрегори, могу я попросить вас проехать со мной для более детального разговора?

– Мы еще не сняли у нее отпечатки пальцев! – взвивается офицер службы охраны.

Я получила, что хотела, и усмехаюсь, поднимаясь со стула:

– Мои отпечатки есть в картотеке министерства. В последнее время свои пальцы я не меняла. А в зале мои следы только на «Глоке» телохранителя королевы, ничего другого я не касалась. Кстати, премьер-министр убит?

– Нет, ранен. – Среднестатистического лондонца явно впечатлила моя полная сарказма тирада.

За стенами Букингемского дворца творится невообразимое. Кажется, не только Скотланд-Ярд, но все министерство внутренних дел, включая конную полицию и кадровиков, в полном составе собралось, чтобы затоптать немногие возможные улики.

Десяток машин «Скорой помощи», хотя основных пострадавших уже увезли… Констебли со служебными собаками, страшно нервничающими из-за полной невозможности взять хоть какой-то след в этой толчее. Остовы нескольких сгоревших машин и воронка между оградой дворца и монументом Виктории, которую уже огородили лентой.

Но страшней всего лежащие рядами тела в мешках – явно трупы погибших. Сколько их? А еще кровь прямо на асфальте у Букингемского дворца… Запах гари…

Я киваю на сгоревшие машины возле Северного входа во дворец, мимо которых мы проходим:

– Что это?

– Стреляли по бензобакам.

Те самые машины, на которых на выставку прибыли посетители в драгоценностях…

Я останавливаюсь, чтобы еще раз окинуть взглядом и запомнить всю картину, словно предчувствуя, что это пригодится. На сердце невыносимо тяжело, и вовсе не потому, что время приема лекарства безнадежно пропущено. Просто тяжело, и все.

Ведомство Джона Дэя, куда входит и МИ5 под руководством Эндрю Паркера, всегда бодалось с министерством внутренних дел вообще, а уж с нашим агентством особенно. Таково положение во всех странах, каждое ведомство считает себя самым полезным, а остальных почти дармоедами. Даже внутри службы столичной полиции существует ревностное соперничество, что же говорить об отношении к тем, кто почти никому не подчиняется?

Последняя попытка правительства примирить конкурирующие фирмы, поставив над всеми одного нового министра национальной безопасности, пока результатов не дала. Может, со временем…

Здание МИ5 Темз-Хаус возле Ламбетского моста у меня всегда вызывало ассоциацию с комодом. Но выбирать не приходится, комод так комод, я оказалась свидетельницей, а если вспомнить убийство террориста и ранение второго из оружия погибшего телохранителя королевы – то и участницей слишком серьезного происшествия, чтобы быть отпущенной после допроса оплошавшей службой охраны дворца.

Конечно, в МИ5 знают и о моем боевом недавнем прошлом, и о билете, подписанном министром, и о том, что это я воспользовалась «Глоком» убитого телохранителя.

Кабинет Джима Воспера невелик, если вообще не сказать мал, на столе минимум бумаг, у шкафов глухие дверцы без стекол, на одной стене едва заметен сейф, на второй – небольшой телевизор, работающий без звука.

О чем могут быть все телепередачи этого дня? Конечно, о налете!

Телестудии крутят и крутят немногочисленные кадры, полученные из Букингемского дворца, конечно, только те, которые позволили показать скромные среднестатистические парни.

Снимая очередь на выставку, кто-то из операторов невольно оказался свидетелем расстрела этой очереди. Видно, как по людям у ограды дворца полоснули из автомата. Кто-то упал сразу, кто-то пытался закрываться руками, мать заслоняла девочку от пуль…

Сам оператор тоже упал, камера дернулась и несколько секунд выдавала картинку в перевернутом виде. Потом выправилась, видно, державший ее человек сумел справиться с собой. И снова пошли кадры с корчащимися от боли людьми, кровь повсюду, в кадр попал человек в маске с прорезями для глаз и губ с автоматом в руках… А потом съемка прервалась, это могло означать что угодно – оператора убили, в камеру попала пуля, ее просто уронили или дальше шли столь страшные кадры, что показывать их на экране просто было невозможно. Оставалось надеяться, что пострадала лишь аппаратура.

Но даже крупицы, допущенные на экран, создавали ужаснувшую меня, немало повидавшую за время службы, картину. Это не простая, пусть очень эффектная, кража бриллиантов, а настоящий бой со взорванной машиной террористов! Кому понадобилось устраивать такое в центре Лондона, да еще и с участием королевы?

Также меня потрясла фотография констебля, первым проверявшего мой билет на выставку. Судя по тому, что его портрет выплыл на экран в ряду нескольких людей в полицейской форме, он оказался в числе погибших снаружи. А ведь у него жена и две маленькие дочки…

От разглядывания телевизионной картинки меня отвлек вопрос Воспера:

– Так что вы говорили о своих сомнениях по поводу налета?

– Он нелепый.

После того как я увидела картину происходившего снаружи, сомнения отпали окончательно.

– Чем?

– Где нападали террористы снаружи?

Офицер только пожимает плечами. Я отвечаю сама:

– У центральных ворот, там, где больше всего народа, легче спрятать свое оружие и наделать много шума. Они не столько убивали людей, хотя и этого достаточно, сколько производили шумовой эффект. Стрельба по окнам второго этажа… зачем она? Светошумовые гранаты.

– А это откуда известно?

Теперь уже я пожимаю плечами:

– Заметила неразорвавшуюся М84 у ограды.

– Ого! Ну, и зачем все, по-вашему?

Я вижу, что он знает ответ, но желает услышать мои рассуждения. Что ж, разумно.

– К Центральным воротам были оттянуты основные силы охраны. А в зале выставки все наоборот. Входные двери закрыли, калибр оружия небольшой, у пистолетов глушители, все движения явно отрепетированы…

– Почему вы так решили? – оживляется Воспер.

– Налетчики действовали молча, слаженно, никаких команд. Две фразы только после того, как я выстрелила в одного из них.

– Откуда у вас оружие?

– Использовала «Глок» телохранителя.

– Какой у него «Глок»?

Проверка, не вру ли?

– Сорок второй. Кстати, телохранитель левша.

– Продолжайте. Как долго все длилось?

Я закрываю глаза и пытаюсь представить произошедшее.

– Минута и тридцать одна секунда.

– Вы так точны?

– Могу повторить все посекундно. Налетчикам удалось уйти?

Офицер мрачнеет.

– Да, причем мы пока не знаем как. На площадь перед дворцом они не выходили.

– А на камерах не видно?

– Электроэнергия была отключена не только во дворце, но во всем районе. Во дворце аварийное освещение включилось через тридцать секунд, по периметру через три минуты. Но еще четверть часа шел настоящий бой. К тому же они взорвали свою машину с пластитом и расстреляли целый ряд автомобилей.

– Неужели не оставили никаких следов?

– Оставили, да еще какой! Вы убили одного налетчика и ранили в ногу еще одного, раздробив колено. Он не смог бы идти, и его в коридоре добили свои. Но это все, дальше налетчики просто исчезли, словно растворились в воздухе.

– Им помогали по ту сторону двери! Террористов в зале было трое, один убит, двое других увели двух заложников. Если в коридоре убили еще одного, то кто же увел индийца и телеведущую?

– Да, вы правы… Но куда они могли деться, если наружу не выходили? Помещения проверены досконально…

Хочется заметить, что проверять надо было до, а не после налета, но я понимаю, что вины МИ5 в разгильдяйстве охраны выставки нет.

– Вы можете нарисовать схему расположения основных участников?

– Да, конечно.

Следующие полчаса я рисую схему за схемой с разных точек зала, помечаю передвижение налетчиков и трассы пуль, как я их представляю, поясняю, что происходило в какой момент… Джим Воспер вникает, задает вопросы, уточняет что-то. Вот это другое дело. Это не дурацкие попытки свалить вину за перестрелку на меня, чтобы снять ее с себя.

Немного погодя нам обоим ясно, что странностей в поведении налетчиков внутри зала куда больше, чем логики. Снаружи все понятно – там шел отвлекающий бой, где нужны шум, взрывы, потоки крови и страх, но внутри… Логичны только первые три выстрела рыжего урода, все остальное плохо объяснимо.

Почему рыжий не застрелил меня, хотя понимал, что я могу оказать сопротивление? Почему поспешно бросился к витринам забирать корону и скипетр? Почему они не сделали ни одного выстрела в сторону королевы после неудачного, в результате которого пострадал премьер? Почему не сделали попытку взять в заложницы королеву или кого-то из дам, стоявших довольно близко? Индиец и непрерывно визжащая журналистка…

Никакой это не теракт против королевы. Но и не грабеж. Слишком много сил потрачено и слишком большой риск даже для драгоценностей, которые были на выставке. А ведь смогли забрать только одну. При мысли об украденном «Тадж-Махале» мне снова становится тошно, словно человечество потеряло нечто неизмеримо ценное. Мой булыжник внутри прибавляет в весе.

Я вспоминаю об индийце:

– Кто он такой?

Воспер мгновение молчит, потом вздыхает:

– Вы не увлекаетесь индийским кино?

– Чем?! Нет, конечно!

– Если бы увлекались, то знали бы, что это индийский режиссер с мировым именем, снимавший… снимающий, – быстро поправляет он сам себя, видно, чтобы не накликать беду, – фильм под названием «Тадж-Махал».