Текст книги "Бывшие. По правилам и без"

Глава 4

Игорь Стеклов

Чертова линза. Хочется выдрать ее вместе с глазом, горящим огнем. Смешно, я не стесняюсь своего уродства, но с упорством его маскирую. Ей нравились мои разноцветные глаза, давно, в другой вселенной. Чужой жене. Женщине, которая сегодня смотрела в них равнодушно.

Софья молча смотрит в окно такси на проплывающие мимо старинные здания серого, мокрого города.

– Ты вправду решил отказаться от такого выгодного подряда?

– Да, – без раздумий. Навылет. Тогда тоже шел дождь. Смывал чертов грязный снег. Яркие гирлянды отсвечивали огнями в радужных лужах. И слезы на лице Дарьи, были похожи на чертовы струи дождя.

Ее предательство, рвущая боль, и мое малодушие.

«Ты веришь в то, что я тебе изменила?» – тихий шелест ее голоса. Смазанная помада, потекшая тушь и вызов в горящих яростью глазах.

«Я видел»

Я все сделал правильно тогда, шесть лет назад. Что я мог дать ей, кроме дурацкой любви, которая не нужна была Дарье? Я просто избавил ее от выбора, который она все равно бы сделала рано или поздно. Выдрал свое сердце с мясом, чтобы она была счастлива.

Но так и не смог забыть. Как ни старался, не смог вытравить из головы. Жить без сердца оказалось легко, а вот мозг продолжил мою агонию, не давая памяти исчезнуть. Говорят – любовь живет три года. Врут нагло. Она паразитирует в теле пока не выпьет свою жертву до дна.

– Игорь, давай заедем в бар. Я бы выпила чего нибудь, – шепчет Соня. Такая понятная и близкая. И… Нелюбимая. Мне хорошо с ней и спокойно. Мне с ней удобно. Так, как никогда не было с Дарьей. Та, давняя моя девочка, была огненной, сводящей с ума. Она была сжигающим огнем, болезнью. От которой, как я наивно полагал до сегодняшнего дня, почти выздоровел.

– Да, давай, – смотрю на женщину, сидящую так близко, что чувствую исходящие от нее волны жара и женской неконтролируемой ревности. Она красивая, но ее эта красота слишком яркая, раздражающая. Хотя все мои друзья считают меня везунчиком, потому что она у меня есть. Красивая, умная, понимающая. И я с ней почувствовал себя почти живым. А Дарья… Она получила все, чего добивалась: статусный мужик, деньги, власть, положение в обществе. То, чего не мог дать я шесть лет назад. Теперь могу, но уже поздно. Она сделала свой выбор. – А лучше, поехали в гостиницу. Напьемся в номере и я залюблю тебя до полусмерти.

– Меня? Стеклов, я слишком хорошо знаю тебя. Не хочу быть клином, которым ты хочешь вышибить свою болезненную занозу. Достаточно просто виски, и разговора.

– Ты фантазируешь, Соня, – морщусь, проклиная прозорливость любовницы. Мне и вправду хотелось просто забыться в ее объятиях. Трахать ее, а думать о другой. Я не излечился от Дарьи. И рана в груди сейчас величиной с кулак. – Эта женщина чужая. Она всегда была склонна делать выбор в пользу подонков. И шесть лет назад, и теперь.

– Слушай, она тебе изменила тогда?

– Соня, не надо.

– Больно?

– Прекрати, – уже рычу я. – Тема закрыта. Завтра мы уедем.

– Только вот всегда же не станешь от себя бежать, – транслирует мои же собственные мысли эта слишком умная красавица.

– Ты порой меня пугаешь, дорогая. Откуда столько ума в такой красивой головке? – пытаюсь все перевести в дурацкую шутку. Притягиваю к себе податливую женщину, нахожу ртом ее губы пахнущие вином, мятой, дорогой помадой. Другой запах. Дашка пахла малиной. Черт, черт, черт. – У тебя есть малиновый блеск для губ? – задыхаюсь я, борясь с желанием оттолкнуть от себя Софью. Слава богу машина замедляет ход, останавливается возле входа в дорогой отель. И она не успевает задать мне убийственный вопрос.

– Просто мне с тобой очень хорошо, – ее шепот прорастает под кожу. – И я не могу позволить тебе сойти с ума без меня.

– Это невозможно, Соня. Ты мое настоящее, самое реальное и естественное.

– Я хочу быть будущим.

Молчу. Молчу. Потому что чертово прошлое не отпускает меня в будущее.

И до номера мы доходим так же молча, за что я очень благодарен Софье. Она и вправду меня знает, чувствует. И ее мудрость порой обескураживает меня, пожившего и много повидавшего мужика.

– И будущее, – вжимаю в себя легкое тело, едва переступаем порог номера.

– Ты хорошо подумал? – в ее голое горькая насмешка. Подхватываю Соню на руки. Врать себе очень легко, нужно просто научиться верить. Врать женщине, так доверчиво отдающей тебе себя – настоящий ад. Врать и знать, что она все понимает. – Тогда заказываем билеты?

– Да.

Ее руки скользят по моей груди, в которой колотится сердце, грозя вот-вот переломать ребра. Язычок Сони скользит по животу, будя во мне животные инстинкты. Впиваюсь пальцами в ее затылок, наматываю волосы на кулак. Она стонет от боли, но не рвется. Ей нравится. Насаживаю ее ртом на стоящий колом член. Удовольствие накатывает тяжелыми волнами. Оно рвущее, яростное и совсем не освобождающее, не дающее расслабления и забвения. Зато очень хорошо помогает мне понять, что надо жить не воспоминаниями, а тем, что я имею. Вот только… Я трахаю эту женщину, а мечтаю о другой. Я хочу чужую жену. И весь мой организм орет об опасности. Но мне совершенно наплевать на голос разума. Толчок. Еще один, еще. Софья захлебывается моим семенем, но не отстраняется. Она прекрасна, она доступна, она лучшее, что случилось со мной после суки, которая меня сломала. И она не Даша, мать ее. Даша выбрала мразь себе в спутники, бандита и скота, родила ему дочь, ложится с ним в постель, любит, исполняет его прихоти. Она счастлива с ним. И самое мерзкое, что я все равно люблю только ее, как ни стараюсь убедить себя в обратном.

Глава 5

Дарья

– Мамочка, а что у тебя на щечке? Болит? – смотрит на меня разноцветными глазищами дочь. Трогает взглядом ссадину на лице, и мне больно от стыда и собственной лжи.

– Ты бы шла, дораскрасила зайца, – хмурится мама, остервенело рубя ножом капусту. – И деду бы развлекла немного. Он скоро в кресло свое врастет.

Отец молчит. Глаз не поднимает. Он и вправду сильно сдал. И я не помню когда в последний раз видела улыбку на его лице.

– А папа сказал, что в прошлый раз, когда у мамы на губке была болячка, она слишком много лимонада взрослого выпила и упала. А еще, папа говорит…

– Маришка, иди посмотри, что там с зайцем, – вымученно улыбаюсь я. Треплю малышку по золотистым непослушным кудряшкам.

– Вот ты всегда так. А я, между прочим, видела. Что ты не упала, что папа…

– Так, все, – перебивает мою дочь мама, – ты бы так как фантазировала. Примеры решала, которые я тебе дала. Иди в комнату и доделай задания.

Маришка убегает. Я смотрю вслед моей малышке, с трудом сдерживая бурлящий в душе гнев.

– Ты еще и пьешь, дочь? Миша замечательный муж. Тебе ему надо ноги мыть и воду пить, – седлает любимого конька мама. – Держись за него.

– Поэтому наша дочь ходит в синяках? – голос отца гремит. Странно. Он не онемел еще. Словно очнулся, стал опять прежним. – Лена, что ты несешь?

– Что? Что я несу? А ты где бы был сейчас, если бы не Миша? Где? Вместо того чтобы ездить на хорошей машине, отдыхать два раза в год за границей, жить в отремонтированной квартире? Где бы ты был? По делу, от которого тебя отмазал зять нет сроков давности. И хрен бы ты доказал, что тот мальчишка сам бросился тебе под колеса.

– Лена, замолчи. Ты знаешь прекрасно, что не я…

Я ежусь, скукоживаюсь до размеров молекулы. Я знаю, кто в самом деле виновен был в смерти ребенка. Знаю и знала, потому и предала все во что верила. Положила себя на алтарь. Но сейчас… Так больно.

– То, что муж воспитывает жену, вполне нормально, – шипит мама. Отец молчит. Просто утыкается взглядом снова в свою извечную газету. Не отвечает. Ему сказать нечего. – Молчишь?

– Что ответить? – глухо спрашивает папа. – Жаль, что я тебя не воспитывал. Слабак я. Может тогда все бы было правильно. И наша дочь была бы счастливой.

– Ах ты… Счастливой. Отец в тюрьме, мать батрачила бы до горба. А эта дура бы нищенствовала с тем сопляком, как его там звали? И все бы было правильно? Ты дурак, Леша. И слава богу, Даша от меня больше взяла ума. Сделала правильный выбор.

– Не нужно, – выдыхаю я устало. – Не ругайтесь. Маришке не нужны еще и ваши разборки. Мам, завтра поможешь мне с праздником. Я что-то устала.

– С чего бы это? – бурчит мать, но я вижу самодовольство на ее лице. Еще бы, ее бестолковая дочь не может справиться без нее. – Совсем обленилась. Дома сидишь королевой и устала. С чего бы? Отдыхать устала?

Отец слишком громко перелистывает страницу.

А мне будто чугунная болванка опускается на плечи, придавливает к земле. Черт, я не заслужила такого обращения. Я…

– Мам, я видела Игоря, – черт, зачем я делюсь с ней своей болью? Она ведь не поддержит, не оценит. Но мне не с кем больше. – Он здесь. Мам…

– Не вздумай, – теперь я слышу страх в ее голосе. Даже не страх – какой-то сверхъестественный ужас. – Мишенька же не знает, что…? Слушай меня внимательно, если сделаешь глупость, отца посадят. Ты ведь понимаешь? Господи, я думала он спился и сдох под забором, как его мать поганка. Черт, как тебя угораздило тогда с этим выродком спутаться? Детка, Дашенька, подумай о Маришке, об отце. Он инфаркт еще один не переживет.

– Я не нужна Игорю, – горько кривлюсь я. – Расслабься, мам. Он очень хорошо видел спектакль. Который был тобой срежиссирован. Так что… Мной он брезгует. И, кстати, он теперь богат и несвободен. И он презирает меня, мама.

– Я дораскрасила, – звонкий гордый голосок рушит стену из хрупкого льда между мной и мамой. – Ма, а мы домой поедем сегодня? Я хочу домой, мне тут скучно. Компьютера нет, и папа купил мне планшет. А тут одни цифры, и бабушка еще меня заставляет кушать капусту, бррр…

– Совсем забаловали девочку. Миша такой отличный отец. Да ведь, Леша?

Отец молчит. И эта тишина падает на пол тяжелым туманом. Я знаю, он себя ненавидит, за то что не смог защитить меня. Бедный папа, зря он себя мучает. Я сама виновата во всех своих бедах. И да, я сама продалась не раздумывая.

Мариш, сколько гостей у тебя будет завтра, ты посчитала? – улыбаюсь, глядя на носик моей малышки, вымазанный краской.

– Десять, ну и еще немножко, – морщит переносицу моя девочка. В свете ламп ее особенность кажется мне сейчас очень яркой. Разные глаза дочки блестят хитринкой.

– Это как. Ты не посчитала точно?

– Так пальцев то у меня десять всего, – хихикает хулиганка. – Ма, а клоуны будут? А пони мне папа подарит? Он сказал, что принцессы обязательно должны иметь пони. А еще, он сказал, что я красивая. Что я даже красивее тебя. Ма, он ведь придет на праздник завтра, не пойдет на работу? Ма…

– Собирайся, Мариш, – вдруг выпаливаю я. Мне тесно в родном доме где я выросла. Тесно и душно.

– Куда это вы собрались? Ночь на дворе. И Мише мы обещали…

– Домой. К компьютеру. Отсюда. Мам, не могу больше, – почти кричу я. Да, ей нечего бояться. Я Мишке принадлежу, я его вещь, он купил меня за свободу моего отца. Но сейчас мне так больно. И глаза моей дочери… Я гляжусь в них, как в зеркало, искажающее реальность. И представляю, как могло бы быть, если бы…

– Я приеду завтра к восьми. Надеюсь истерика уляжется, – хмурится мама. – Ты же просила помощи.

– Не нужно. Сама справлюсь. Лучше погуляйте с папой. А потом приезжайте к торжеству. Или прислать за вами водителя?

Отец откладывает газету. Смотрит на меня странно.

– Поезжай детка. Правильно поступай. Уж лучше тюрьма.

– Что ты несешь, старый? Не слушай его и не дури. И вот, пирожки возьми. Мишаня любит.

Смешно. Сейчас Мишаня любит совсем другие пирожки. И мне, как это не омерзительно, даже радостно, что он скидывает на шлюх свою энергию и ярость. Значит будет дня три покоя.

– Хорошо, мам, я передам, и знаешь… – целую ее в сухую щеку. Обнимаю отца. Натягиваю на подскакивающую на месте, уже почти одетую Маришку норковую шубку, которая ей не по возрасту совсем. – Не переживай. Все будет хорошо. Я вас люблю.

Все будет хорошо. Всем будет хорошо. Кроме меня, непрощенной и уничтоженной.

Слишком большая плата за чужой грех. Так чего жалеть о былом? Главное у меня есть моя девочка с глазами разного цвета.

Глава 6

Игорь Стеклов

– Нелетная погода, Игорь. Замело все к херам, – морщится Роман, запивая вонючую сигару дорогим ромом.

– Поезд, автобус, ковер самолет, все что угодно, блядь. Ни за что не поверю, что невозможно уехать из этого проклятого города.

– Новый год на носу, братишка. Праздники. Ковры самолеты нонче в дефиците. Проще изобрести телепорт, нежели купить билеты хоть на что-то, что может двигаться. Автобусы, кстати, тоже почти не ходят сейчас. Стихия. И вообще, Стеклов, то, что ты отказался от подряда просто у меня не укладывается в голове. Это же… Черт это самоубийство.

– Это вопрос самоуважения, Рома, – откидываюсь на спинку страшно неудобного кресла, стараясь не дышать. – Договор, который предоставил мне Мерзликин – филькина грамота. О том, чтобы наши юристы его переработали слышать он не пожелал. А меня этот факт напрягает. Кроме того неустойки, прописанные в его документах просто конские. Мы еще должны можем остаться при таких раскладах. И кроме того…

– Я знаю, Игорек. Я знаю, – ухмыляется Ромка. – Только не нужно личную шерсть путать с государственной. Этот проект нам нужен, и ты это знаешь лучше меня. И ставить на кон будущее компании только из-за чертовой бабы – шлюхи, просто глупо.

– Рот закрой, – рычу я, сжимаю кулаки. Слепну от ярости и понимания того, что он прав. Но я точно знаю, что если останусь, будет только хуже. Всем.

Стук в дверь, слишком настойчивый и какой-то бесцеремонный меня отрезвляет лишь немного. Мы никого не ждем, но я от чего – то почти уверен, что знаю, кого сейчас увижу. Интересно, за что я плачу такие деньги этому пафосному отелю, если без предупреждения меня может побеспокоить в нем кто угодно? Голова начинает гудеть, словно колокол.

Мерзликин врывается в реальность, словно огромный хищный медведь. Снег, тающий на его дурацкой барской шубе, уродливыми ошметками осыпается на покрытый ковром казенный пол.

– Чем обязан? – даже не думаю подниматься с насиженного места. В конце концов я не звал сюда этого местечкового царька. Он вчера мне показал мое место, сегодня мой ход. Я смотрю, как дергается щека гостя. Ему не нравится мое поведение, оно его злит, выводит из равновесия. Прекрасно. – Мы вчера с вами все обсудили.

– Молодец, Стеклов. Мне как раз такие и нравятся – наглые, самоуверенные и гордые. Только гордым легко быть, когда сыт. Я ведь пробил тебя, знаю твои обороты. Ты не в той ситуации, чтобы отказываться от моего предложения, – скалится Мерзликин. – И бабу надо содержать в богатстве, она у тебя сочная, яркая. Не удержишь ее одной харизмой, – подмигивает. Меня передергивает от отвращения, но лицо я сохраняю.

– Я вроде объяснил вам доходчиво, что меня не устраивает предложение, – щурюсь от рези в глазу.

– Да, и я тебя услышал. Слушай, глаза у тебя в прошлый раз вроде карие были. Сегодня зеленые, тянет задумчиво. Съезжает со скользкой темы. Играет со мной, как кот с мышью. И меня это бесит до изжоги.

Наблюдательный черт. И ведь в глаза он смотрит не потому что открыт, просто так он воздействует на своих жертв.

– Вы пришли обсудить цвет моих глаз? – издевку в моем голосе он чувствует, я знаю. Но и бровью не ведет. Растягивает в улыбке губы, даже руки поднимает.

– Я пришел сказать, что мы не с того начали, Стеклов. Готов обсуждать с тобой твой вариант договора.

Его тон убаюкивающий. Снова передо мной рубаха парень. Только я очень хорошо знаю цену таким переменам настроения у людей подобных Мерзликину. – Давай дружить. Поверь, я друг лучший чем враг.

– А цена?

Миша вопросительно приподнимает бровь.

– Цена чего?

– Нашей с вами дружбы?

– Ой, чудной ты Стеклов. Плеснешь мне вискаря и в расчете, или так и будешь в Дона Карлеоне играть? – он не дожидается приглашения, валится в кресло, стоящее напротив и сам наливает в стакан хорошую порцию дорогого бурбона. – Это огромная редкость, Игоряша.

– Это и удивляет, – ухмыляюсь я. – Неужели в этом городе нет других строителей? Зачем тебе нужен именно я?

– Репутация у тебя чистая. Лучший ты. А я всегда и все получаю лучшее, Стеклов. Все и всегда. Цена не важна. Ты меня зацепил своей несгибаемостью. Обычно мне не отказывают. А если я получаю отлуп, то или ломаю того кто мне его дал, либо пытаюсь подружиться. Поверь, второй вариант предпочтительнее для тебя. Для всех. Что означает эта многозначительность в его взгляде? Неужели он знает? Да нет, невозможно. Хотя, какая разница? Все что было быльем поросло. И он женат на женщине, за которую я готов сдохнуть был. Он, не я. Дарья сделала свой выбор. – В общем, у тебя карт-бланш.

Я смотрю на мужика, расслабленно развалившегося в кресле и потягивающего виски. Он не дает мне возможности подумать. Он наслаждается своей безнаказанностью и силой. И та гнетущая тишина сейчас, не что иное, как попытка меня сломать.

Только вот мысли мои совсем не здесь. Пытаюсь понять, что в нем нашла Дарья. Чем этот зверь ее обаял? Деньги? Власть? Что он смог дать ей такого, чего не дал бы ей я? Она ведь наверняка его любит. Иначе не может и быть. Слишком честная она, не умеет притворяться. Сердце сжимают ледяные тиски ревностной боли. Дашка…

– Короче, завтра у моей принцессы день рождения. Вы приглашены. Ты и твоя дама. Этот додик, друг твой тоже пусть приходит. Он то посговорчивее… Форма одежды парадная, – щерится Мерзликин. – Моя Дашута рада гостям всегда. Хозяйка от бога. Готовит что-то грандиозное. Знаешь как говорят – женщина должна быть хозяйкой в доме, богиней в кухне и шлюхой в постели. Моя жена идеал, – колышется от самодовольного смеха этот скот. Мне кажется я тону в какой-то мути. И Ромка исчез, едва только появился этот незваный гость. Словно испарился. – на уродливый стол падает дорогой прямоугольник тисненого золотом картона. Прямо в расплесканный по стеклянной столешнице виски. – Это адрес. Сделай правильный выбор, Стеклов.

– Уже сделал, – хриплю я, глотаю виски как воду, не чувствуя вкуса. – Мы уезжаем… Сегодня вечером. Ты прав, я веду дела честно, и не стану рисковать. Меня не устраивает, когда мной пытаются манипулировать, втягивая в какие-то темные схемы.

– Ой, все. Схемы. Выдумщик – фантазер. Врешь. На имя Стеклова не куплено ни одного билета. Их нет просто… – хитрый взгляд. Тяжелый, словно прицелы снайперки. – Слушай, как думаешь, пони хороший подарок для моей дочери? Девочка у меня красавица невероятная. Особенная. Все для нее я делаю. И центр этот торговый рано или поздно станет ее наследством. И это, Маришка в подарок хочет конюшню для пони.

– Мы не строим загоны для скота, – скалюсь я.

– Зря, Стеклов. Очень зря.

Я провожаю взглядом массивную фигуру мужа Дарьи. Толстое стекло ломается в моих пальцах, словно сделано из тонкой паутины льда. И я чувствую привкус малины на своих губах, давно забытый, тошнотворный.

Не могу расслабиться. Не знаю сколько сижу уставившись в одну точку. И вспоминаю, вспоминаю. День последний, ее руки, ее огненные губы. Злые слезы бегущие по фарфоровым щекам. Безумие, смятые дешевые простыни, вспышки восторга, горькой ярости и ощущения скорой потери. Ее податливое тело, плавящееся в моих руках. Дарья…

«Ты мне не нужен, Игорь. Я люблю другого. Хочу другого»

«Так зачем тогда это все?»

«Так я с тобой прощаюсь»

Глава 7

Дарья

Гостиная украшенная золотыми шарами – единорогами выглядит весело и празднично. Маришка в восторге от этого дизайнерского безумия. Кубарем скатывается по лестнице. Золотистые кудряшки сияют в лучиках зимнего солнца. Залывающих комнату сквозь витражные окна. Шторы с них сняли, завесили проемы шуршащим золотым дождем, и теперь кажется, что я нахожусь в странном волшебном зазеркалье.

– Вау, мамочка, – задыхается от счастья моя любимая девочка. Улыбается во весь рот, показывая трогательное отсутствие переднего зуба. – Клево. А папа дома? Он еще спит, да? А можно я его разбужу? Можно? Можно? Можно?

– Детка, сначала надо одеться. Нехорошо бегать по дому в трусиках и мечке. И ножки наверное замерзли, – что сказать дочери? Что ее отец вернулся под утро, нетрезвый и злой? Что я спала на диване в этой веселой гостинной. – Там я приготовила тебе платье. Но сначала, мы почистим зубы, съедим праздничный завтрак, нарядимся и пойдем будить папу.

– Точно. Он знаешь, как офигеет, когда увидит меня раскрасавишной? – моя девочка аж подрагивает от возбуждения. Разноцветные глазенки сияют. Она ждет каждый свой день рождения с таким непосредственным нетерпением. Детство прекрасно, в нем еще есть беспечное счастье, которое с возрастом наверное умирает. Я ненавижу свои праздники, терпеть не могу дорогие украшения, которыми муж меня заваливает следуй какому-то своему протоколу. Я должна быть эталоном, визитной карточкой. Кем угодно, но не человеком. Трудно им оставаться снова и снова замазыывая синяки. На лице они проходят быстро. Но на душе… Там их не закрасишь тональным кремом. – Ма, ну мам. Ну идем уже.

– Да, бежим, – подхватиываю на руки свое сокровище.

– Я тяжеленькая, – шепчет Маришка, крутится в моих объятиях. – Папа будет ругаться, что ты меня на ручки взяла. Он говорит, что тебе нельзя носить на ручках больших девочек, потому что ты «хрупская». А еще он говорит, что вы мне братика подарите. Подарите же?

– Наверное. – Черт, я злюсь. Мишка решил на меня воздействовать через дочь. УВ своем репертуаре. Он все делает так, как желает он сам. И знает, как меня свернуть в бараний рог. Есть вещи пострашнее и сильнее оплеух. Страшнее всего потерять себя. И я непреклонно качусь именно к этому небытию, в котором я не распоряжаюсь своими телом и душой. Очень быстро. Хотя, скорее всего я давно достигла дна, но наивно полагаю, что все еще жива, – Мариш, это быстро не бывает. И вообще… Братик это огромная ответственность.

– А я хочу братика. Но сначала пони. Пони я прямо сегодня хочу. Я его назову знаешь как? Антуаном назову, вот. А на следующий день рождения… Ну, папа сказал… – егозит малышка, утыкается носиком мне в щеку, сопит, как крошечный ежик.

– Я поговорю с папой. А теперь, о моя принцесса, у нас куча дел. Скоро привезут торт, а ты еще не облачилась в королевский наряд, и не съела феечкину кашу в которую она добавила немного волшебства.

– Правда? – ямочки на щечках. Она… Так похожа на мое прошлое. Любимое, сладкое, горькое, безумное. В горле сохнет. Глаза ломит от слез. И эти ее разноцветные озера, они держат меня, не дают пробить чертово дно отчаяния. И я понимаю, что пока все же жива.

– Да. Кто съест эту кашу праздничную, тот быстро вырастет и станет очень умненьким, – смеюсь я, боднув легонько в животик свое сокровище. – А кто не доест того я защекочу.

Маришка с визгом бросается вверх по лестнице.

– Эй принцесска, я люблю тебя, – смеюсь я вслед крошечной моей замечательной девочке.

– А я вас с папой люблю прелюблю, – замирает на последней ступеньке Маришка. Сердце падает куда-то в бездонность. Представляю, как могло бы быть, если бы я не смалодушничала шесть лет назад.

– А вот и враки. Ты любишь папу сильнее, – басит Мишка, словно из воздуха материализовавшись. Я вздрагиваю, дышу через раз. Господи, дура. Он же не умеет читать мысли. И не видно по моему мужу, что ночью он был зверем. Красивый, мускулистый, улыбка белоснежная. Благоухает свежестью и дорогим парфюмом. С иголочки, как всегда. Подхватывает мою дочь, подкидывает в воздух. Никто и никогда не сможет подумать или поверить, что этот любящий отец семейства по ночам превращается в жестокого «Синюю бороду». Темная сторона моего мужа невидима никому.

– Дорогая, ты сегодня сияешь, помнишь, когда наша дочь родилась, я примчался в роддом и как дурак залез по водосточной трубе к тебе на второй этаж с цветами в зубах.

– Это незабываемо, – улыбаюсь я, глядя на мужа. Не смогла я его полюбить, как ни старалась. Думала, что так и надо. И иногда чувствую что-то, несравнимое с тем, что я испытывала к Игорю. И эти его жесты широкие… Показушник. Но я хуже него, я врушка. Я обманываю не только его, и меня ломает. – Когда тебя приняли полицейские мне было особенно весело, – подставляю щеку для поцелуя. Но емуу мало. он разворачивает меня к себе, впивается в губы, жалит поцелуем.

– Тили-тили тесто, – заливается Маришка в его огромных сильных руках. – Папа с мамой целуются. Ха-ха-ха.

– Она не невеста мне, доченька. Твоя мама моя жена. Любимая и самая сладкая. Дашута, смотри, что у меня есть. Поздравляю тебя с первым юбилеем нашей красавицы, – осторожно ставит на пол крошечную малышку. Словно вазу хрустальную. Достает из кармана очередной бархатный футляр. И я делаю вид, что удивлена, хотя сейчас до зуда хочу утереть губы от поцелуя.

– Это… Это восхитительно, – ничуть не кривлю душой, рассматривая очередной дорогой дар. Только вот сердце проваливается куда то в пятки, а к лицу приливается вся кровь. На бархате лежит не кольцо и не браслет, а дурацкий кулон в форме кристального сердца из моего прошлого, в которое меня засасывает, словно в болото. Игорь подарил мне свое сердце – стекляноое и хрупкое. А я не сберегла. Просто не нашла кулон, он исчез испарился. Хотя я берегла его как зеницу ока. Гоню прочь ненужные воспоминания.

– Не нравится? – приподнимает бровь Мишка. – Я думал, ты обрадуешься.

– С чего бы? – мысли мечутся, словно спугнутые птицы.

– Ну просто помню, как ты расстроилась, когда потеряла побрякушку. Заказал у ювелира копию. Только дороже цацка твоей. Тут рубины, золото белое. Но похоже же? Я нашел фотку, где ты в том кулоне. Слушай, а чем он так тебе дорого был?

– Мишаня, спасибо, – целую мужа в гладко выбритую щеку. Черт, мне сейчас адски стыдно. За все, за нелюбовь, за ложь мою. – Тот кулон просто мне подарила подруга, прежде чем… Просто она потом погибла. Понимаешь? Я ее очень любила.

– Подружка значит, – кривит губы Мишка. – Сочувствую.

– Пап, а знаешь, что мне мама сказала, – Маришка. Солнышко, слава богу, прерывает опасный разговор. – Она сказала, что у меня будет братик, только не сразу, но на следующий день рождения…

– Правда? – мурчит мне в ухо огромный хищник, от него исходят волны огненной энергии. Руки Мишки на моей талии, которыми он меня притягивает к себе, кажутся каменными и раскаленными. – Я пожалуй останусь дома, не поеду в офис. И мы прямо сейчас приступим к созданию подарка… Детка, я с ума по тебе схожу.

– Миша, тут же ребенок. И у нее праздник. Давай не сейчас, – хриплю. Я, даже не пытаясь вырваться из капкана его объятий.

– Да, детка. Ты права, – выдыхаю, чувствую свободу. – Но ночью не отвертишься. Я до обеда поеду в офис.

– Да, дорогой, – наконец могу дышать.

– Забыл сказать, в список гостей внеси еще трех человек.

– Они точно придут? – снова задыхаюсь я, чувствуя, как пол под моими ногами ходит ходуном. Я не знаю кого пригласил мой мучитель, но почти уверена, что это будет Игорь и его женщина. И мне дольно, будто в груди проворачивается ржавый клинок.

– О, детка, это интрига, – хмыкает Мишка, – но знаешь же, мне редко кто отказывает.

Поцелуй в нос, шлепок по заду. Мой муж меня любит. Любит мучить.