Текст книги "Братство"

Глава 29

В лезвии опасной бритвы отражалась луна. Изумленный и зачарованный ею, он на секунду замер, затем медленно повернул рукоятку, пока не увидел свое отражение. Его взгляд был мрачным и ничего не выражавшим.

Опасная бритва медленно скользила по поверхности белого, как лед, черепа. Зачерпнув воды из небольшой плошки, он стал бриться. Провел лезвием вдоль виска к тому месту, где должно быть ухо, по неровной, зарубцевавшейся коже, через которую, как сквозь тонкую пленку, проступали хрящи. Мужчина повернул голову, и мышцы шеи натянулись так, что он почти ощутил боль. Он посмотрел на бритву, потом на руку. Вода затекала в слуховой проход. Только удалив все волосы на теле, он отложил бритву и выплеснул воду. Сев на корточки, он открыл банку и указательным и средним пальцами стал втирать молочно-белую массу в кожу. Вещество должно было медленно впитаться в верхние слои кожи и сделать его невидимым.

Закончив, он поднялся, выпрямил широкую мощную спину, как орел, расправляющий крылья во время полета, и, проведя руками по гладко выбритой коже, оценил результат.

Если бы кто-нибудь в лесу наткнулся на него на гравиевой дороге, то обратил бы внимание на его обнаженное накачанное тело, крепкие ноги, лоснящуюся, как растаявший парафин, кожу, играющие под ней мускулы, идеальной формы голову без ушей, напоминавшую жемчужину. Но если бы мужчина обернулся, то человек бы отпрянул назад, не веря своим глазам и с ужасом понимая, что ему пришел конец.

Глава 30

– Ты давно знаешь Фредрика? – вполголоса спросила Кафа.

Андреас Фигуэрас холодно посмотрел на нее.

– Да, – коротко ответил он.

Она сделала вид, что не придала значения его тону.

– Что у него случилось с ногой? Почему он хромает?

Помедлив, Андреас взглянул на своего напарника, которого они обсуждали. Фредрик был в солнцезащитных очках агента, футболке с надписью ZZ Top и поношенной вельветовой куртке, из-за чего владелец небольшого магазина «Ношк секьюрити энд Тех», где были куплены камеры наблюдения из Сульру, никак не мог понять, что перед ним сотрудник полиции.

– Ну, – сдержанно ответил Андреас. – Раз тебе с ним работать, то тебе не помешает знать, чтобы не облажаться.

Она облизала верхнюю губу. Видимо, ей и в голову не приходило, что за этим может стоять какая-то бо́льшая история, чем падение с лестницы или велосипеда. Теперь Кафа изучала Андреаса, окидывая его взглядом от коричневых кожаных ботинок и до серебристо-седых кудрей. Он понял, о чем она думает: это жест откровения, или он просто ищет способ досадить ей? Ответ прозвучал незамедлительно.

– Фредрик повредил колено, спасая своего ребенка из горящего дома.

Андреас заметил, как она вздрогнула.

– У Фредрика с женой, Элис, родился третий ребенок. Элис снова вышла на работу, а Фредрик сидел дома с малышом. Фрикк – так его звали. Пока Фрикк спал, Фредрик выбежал за какой-то мелочью в магазин за углом. Он отсутствовал не больше десяти минут, но когда вернулся, в квартире бушевало пламя. Фредрик выпрыгнул с третьего этажа с Фрикком на руках. Фрикк погиб. Фредрик повредил колено.

– Как грустно, – кротко произнесла Кафа.

Андреас сжал губы:

– Угу.

Фредрик подозвал коллег и показал им на лежавший на столе контракт и на фото человека, с которым он был заключен – лысого мужчину лет сорока пяти. Контракт был датирован двумя годами ранее. «Свет Господень» заплатил почти двести тысяч крон за покупку оборудования для видеонаблюдения. Изучив удостоверение Фредрика, продавец признался, что хорошо помнит этот заказ.

– Повторите то, что говорили про оплату.

Продавец фыркнул, как вынырнувший на поверхность кит. Очевидно, к конфиденциальности своей лавочки он относился очень серьезно.

– Да, все так и было. Они заплатили наличными. Налом.

– Налом, – повторил Фредрик. – Это привычный способ оплаты?

– Нет.

– Вы не спросили у них, почему они расплачиваются наличными?

Мужчина некрасиво ухмыльнулся.

– Это сфера безопасности. Люди приходят сюда потому, что у них есть тайны. У нас в стране что, запрещено платить наличными?

– Пока нет, – язвительно ответил Фредрик. – Вы можете описать покупателей?

– Покупателя. Он был один. Но, честно говоря, я не помню, как он выглядел. Довольно обычный парень. Разве что немного напряженный. Напряженный взгляд, если понимаете, о чем я.

– Но это был он? – вклинилась в разговор Кафа.

Изучив контракт, она показала на подпись.

Продавец сказал, что не проверял подлинность подписи, ведь покупатель заплатил налом, но все верно: это подпись принадлежала покупателю. Перу Ульсену.

Магазин находился на окраине, в промышленном районе Альфасет, в семи – восьми километрах к востоку от центра Осло. Раздобыв нечто похожее на кофе, они повернули в сторону Грёнланна. Кафа была за рулем, а Андреас на заднем сиденье раскладывал одну за другой бумаги – результат вчерашних поисков в государственных архивах.

– С именем Пер Ульсен никого нет: ни среди жертв, ни среди пропавших, – сказала Кафа.

– Может быть, это имя только для прикрытия, – пробормотал Андреас.

– Ну, может быть. Но чье прикрытие? Владелец магазина не узнал ни пастора по фото, которое мы ему показали, ни других членов общины. Нет. Я так не думаю, – сказала Кафа.

Тон ее голоса снова стал назидательным, а лицо Андреаса сделалось цвета вареного краба.

– Похоже на имя для прикрытия, – злобно повторил он.

Воцарилась тишина.

– Ну, как бы то ни было, – начал Фредрик. – Расскажи, что нашел, Андреас.

Андреас надел очки.

Пастор Бьёрн Альфсен был тот еще жук. В этом можно было не сомневаться. Андреас нанес на карту всю собственность, которой владела община, и вот что привлекло его внимание. Никто из простых членов общины не владел хоть какой-нибудь собственностью. Ни единым участком земли. Выяснилось, что если раньше все они были владельцами квартир и домов, как и все другие норвежцы, то теперь не владели ничем.

Фредрик поерзал.

– Сходится с тем, что Кари Лисе Ветре рассказывала про свою дочь. Аннетте продала квартиру в Санктхансхаугене, – сказал он, впечатленный количеством разложенных на сиденье документов.

Андреас загоготал.

– О, да нет же. Тут, я думаю, прекрасная Аннетте утаила кое-что от мамы. Ничего она не продавала. Квартира безвозмездно переписана на пастора Бьёрна Альфсена.

– Твою мать!

Андреас зачитал отрывок из документов:

– В реестре населения указано, что на его имя зарегистрированы тринадцать объектов недвижимости помимо Сульру. Только два из них, дом на полуострове Бюгдёй и дача на Тьёме, достались ему в наследство от родителей. Но на момент убийства он был владельцем пяти квартир в Осло, участка земли в Люсакере, дома в Ларвике, двух домов в Лиллехаммере, участка леса в Нур-Трёнделаге и дачи в Рьюкане. Все это – бывшее имущество членов секты, переданное Альфсену. И да, мы все проверили, – сказал он, бросив мрачный взгляд на Кафу. – Ни в одном из мест никто не живет.

– У тебя есть предположение почему?

– Да, – ответил Андреас. – Есть. Но это всего лишь предположение, – сказал он, все еще грозно глядя на новенькую. – Думаю, эти объекты недвижимости служили для пастора чем-то вроде экономической гарантии.

Поразительно то, что Альфсен не продал ничего из своих владений. Значит, община не нуждалась в деньгах. Тогда чем они платили за постройку подвала и тайной лаборатории? На что содержали более двадцати человек? Андреас всплеснул руками, чтобы показать, какой это чертовски хороший вопрос. У самого Альфсена, конечно, были кое-какие деньжата. Но такие суммы! Десятки миллионов. Андреас покачал головой. К тому же у пастора уже больше десяти лет не было счета в банке. Если и были деньги, то лежали, спрятанные в матрасе, который пока еще не вспороли.

– А как насчет Сульру? – спросила Кафа.

– Как я уже сказал, Сульру в стопроцентной собственности Альфсена. Как видно вот здесь, – Андреас развернул карту местности Маридалена, – территория Сульру довольно большая. Почти два гектара леса, к которым примыкают еще земельные участки на севере и на востоке.

– А секретный подвал?

Андреас отыскал копию письма, в шапке которого была указана коммуна[27]27
  Коммуны и фюльке – единицы административного деления в Норвегии, что примерно соответствуют муниципалитетам и губерниям. Каждая фюльке подразделяется на коммуны. – Прим. ред.


[Закрыть] Осло.

– Все формальности соблюдены. То есть они запрашивали разрешение на строительство подвала в амбаре. Альфсен ничего не пишет в заявлении о лаборатории, – сказал он, помахав документом. – Коммуна одобрила ее строительство в обмен на обещание переслать чертежи. Они так и не были получены. По крайней мере, в архивах коммуны чертежей нет.

Кафа покачала головой.

– А что если недвижимость служила не в качестве экономической гарантии? Что если это квартиры для прикрытия? Просто место, где можно спрятаться, если что-то пойдет не так?

– Ты забыла об одном, – произнес Андреас твердым голосом. – Что-то пошло не так. Над ними учинили расправу.

Глава 31

Андреас откинул голову на спинку стула, закрыл глаза и вздохнул. На него нахлынули воспоминания. Они не были неприятными или тревожными. Он вспомнил о преступлении, совершенном прошлой зимой, когда девятнадцатилетний парень пырнул ножом отца. Перед глазами так и стояли перебинтованный владелец магазина и дрожащий, мокрый от пота тринадцатилетний мальчик, у которого щека была перемазана кровью брата. Преступники. Свидетели и жертвы. Все они в каком-то смысле становились жертвами, попадая сюда, на стул напротив Андреаса.

Андреас не помнил дат. Не помнил, сколько они сидели. Он часто не помнил и голосов, а иногда случалось, что он забывал, плакали они, смеялись или только говорили. В его памяти сохранялись только образы, а для остального был диктофон. Иногда молчание бывает красноречивее слов: нервный взгляд на адвоката, щелканье шариковой ручкой и постукивание тыльной стороной ладони о ножку стула, характерное дыхание.

Андреас Фигуэрас знал, что за пределами комнаты для допросов его не любят. Резкие комментарии, конфликты, в которых он никогда не уступал, оказываясь не в состоянии справиться с гневом. Он не мог остановиться. Это порождало в нем постоянное беспокойство, и только с теми, кто принимал это его свойство, – такими, как Фредрик, – он мог поладить.

Но тут, на допросе, Андреас был одним из лучших. Ведь здесь не работали все эти сложные правила. В этой комнаты пульс замедлялся, все звуки смолкали. Здесь был только он, стол, дверь и зеркало. И человек, рассказывающий свою историю. И – да, – еще эти чертовы адвокаты.

– Я посоветовал господину Камбрани отвечать на все ваши вопросы. Он очень извиняется за то, что его действия выглядели как агрессивная самооборона от ваших коллег. Он также пояснил, что после того как двое полицейских в штатском представились, он прекратил самооборону, и после этого его обезвредили. Весьма грубо, позволю себе добавить.

Андреас не перебивал адвоката. Следователь не был с ним знаком и тут же забыл его имя. Адвокат сидел в углу, а не за столом, как все остальные на допросе, чтобы иметь зрительный контакт со своим клиентом. Андреас рассматривал Камбрани. Темная кожа лица казалась мягкой, почти бархатистой на фоне густой ухоженной бороды. Тугой воротник сдавливал шею, так что подбородок выглядел одутловатым.

– Я хочу попросить прощения у сотрудника полиции, – тихо вымолвил Камбрани. – Я испугался. Я думал, что пришли за мной. Нам так много угрожали. А после исчезновения эмира…

Не договорив, он опустил взгляд на свои пальцы, теребившие нитку, выбившуюся из застегнутого на пуговицы от груди до шеи серо-зеленого шальвар-камиза[28]28
  Традиционная одежда мусульманских и других народов Индийского субконтинента. – Прим. пер.


[Закрыть]. Андреас перевел взгляд вверх на большое зеркало переговорной комнаты, с обратной стороны служившее окном, за которым сидели Сюнне, Себастиан Косс и Фредрик.

– Где Мухаммед Халед Умар, эмир?

Камбрани угрюмо посмотрел на Андреаса, помотал головой и все-таки наконец прервал молчание.

– Я не видел его несколько недель. Понятия не имею, где он.

– Когда вы встречались в последний раз?

Вздохнув, Камбрани произнес:

– Ну… Точно не помню. Я бы сказал, три-четыре недели назад. Мы устраивали вечер, на котором выступал Умар. Не уверен, что видел его после этого.

Андреас молчал. Он заметил, как на лбу сидящего напротив него человека ровно, ритмично пульсирует выпуклая вена.

– Когда же вы обнаружили исчезновение эмира?

Арестант сложил ладони перед собой.

– Во время пятничной молитвы. Три недели назад. Мы должны были встретиться все вместе, но он не пришел.

– Почему не пришел?

Камбрани развел руками.

– Я не знаю.

– О чем вы говорили? В тот день, который, очевидно, был днем вашей последней встречи?

– Не помню. Об обычных вещах. Ни о чем особенном.

– Ничего о том, что он собирается уехать? У него не было планов отправиться куда-нибудь за город?

В ответ Камбрани лишь снова покачал головой.

– Вы говорили о Сульру?

– Нет.

– Вы говорили о «Свете Господнем»?

Камбрани не ответил. Андреас повысил голос.

– Вы говорили о ваших давних врагах из христианской общины «Свет Господень» – общины, где было совершено массовое убийство четыре дня назад? Вы говорили о них?

– Нет!

Здоровенный Камбрани ударил ладонью по столу с такой силой, что расплескался кофе, а затем вцепился в подлокотники, будто пытаясь удержать себя на месте.

– Нет, я же сказал: нет. Я не имею никакого отношения к этому гнусному делу. Я ничего об этом не знаю. Не понимаю ваших вопросов!

Камбрани беспомощно уставился на адвоката.

– Мой клиент никоим образом не причастен ни к обсуждению, ни к планированию, ни к осуществлению убийств в Сульру. Все религиозные разногласия остались в далеком прошлом. Так что если вы не можете предъявить ничего более определенного, что указывало бы на связь моего клиента с преступлениями в Сульру…

Адвокат не удосужился закончить предложение. Вместо этого он закивал, медленно поднимая и опуская тяжелый подбородок.

Андреас промолчал. Наклонившись, он достал пару бумажных салфеток из коробки, стоявшей посередине стола, положил их на пятна кофе, дав жидкости впитаться, а затем засунул их в свой бумажный стакан. Вытащив еще несколько салфеток, он вытер ими стол и также положил их в свой стаканчик, который затем скомкал и выбросил в мусорное ведро.

– Так почему вы прячетесь в промышленном ангаре в Эншё?

Краем глаза Андреас заметил, как адвокат кивнул. Камбрани ответил после небольшой паузы:

– У организации «Джамаат-и-Ислами» много врагов. Мы осуществляем религиозную деятельность на законных основаниях, и тем не менее многие нас ненавидят. Наши помещения взломали вандалы. Арендодатели могут выгнать нас из-за нашей веры, поэтому эмир попросил меня найти безопасное место, если ситуация обострится.

– Обострится?

Камбрани пожал плечами.

– Посмотрите вокруг. Религиозные и культурные конфликты могут возникать повсюду, и здесь тоже. Поэтому мы нашли ангар в Эншё. Я признаю, что не все формальности – с договором аренды и прочими вещами – были улажены, но мы над этим работали.

Андреас закатил глаза, тихо присвистнув.

– Но вы не ответили на мой вопрос. Почему вы скрывались?

Исламист снова затеребил выбившуюся нитку. А если он потянет за нитку сильнее, вдруг расползется вся его туника? Где же та ниточка, за которую нужно потянуть Камбрани?

– Не думаю, что эмир покинул нас добровольно.

– Вот как?

Мухаммад Камбрани вытянул ноги, так что из-под просторных хлопковых брюк показались синие теннисные носки и сланцы «Адидас» – любимая обувь вышедших из тюрьмы.

– Эмир не оставил бы нас вот так, не сказав ни слова.

Грубые руки Камбрани наконец успокоились.

– Я опасаюсь, что его похитили и убили ненавистники ислама. Я испугался и стал скрываться. Именно поэтому я… так отреагировал, когда меня нашли полицейские.

– Значит, эмир не жил в том ангаре?

– Нет.

– А почему вы не заявили о его исчезновении?

Андреас Фигуэрас в шахматы не играл, но участвовал в семинаре, где какой-то самодовольный тип вещал о родстве допроса с этой древней игрой. «Прежде чем перейти в наступление, нужно правильно сложить все кирпичики», – говорил он. И еще нужно позаботиться о том, чтобы у соперника никогда не появилась возможность нанести неожиданный удар. В комнате для допросов полиция всегда играет белыми. А белые ходят первыми и, значит, имеют преимущество. Только плохие полицейские уступают свое преимущество. Эти слова прозвенели в ушах Андреаса, когда он увидел надменную физиономию Камбрани.

– Но ведь я сделал это.

– Нет… – неуверенно сказал Андреас, бросив взгляд на зеркало.

– Сделал, – констатировал адвокат. – Гнусавый голос вызывал раздражение, и с этим ничего нельзя было поделать. – Если быть точным, девятнадцать дней назад. Хотя звонок был анонимным, он поступил с телефона Камбрани. С того самого, который вы изъяли. Проверьте это, а также проверьте зафиксированные вашей программой звонки.

Шах.

Андреас выдохнул через нос.

– Это дело имеет первостепенное значение для полиции Осло. Если бы в нашей базе данных хоть как-то упоминался человек, который является нашим главным подозреваемым в убийствах в Сульру, полагаю, мы бы об этом знали.

– Также полностью… – начал адвокат, но Андреас грубо перебил его. Его игра – покер. В ней можно выиграть даже с плохими картами. Надо только уметь хорошо блефовать.

– Вам не приходило в голову, что эмир ввел вас в заблуждение? Что он хочет, чтобы все выглядело как исчезновение? Что его ненависть к «Свету Господнему» и другим христианам на самом деле сильнее, чем вы думали?

Камбрани посмотрел на Андреаса ничего не выражающим взглядом.

– Нет, – сказал исламист. – Не приходило.

– Тогда как вы объясните это?

Из кожаной записной книжки Андреас достал карту, на которой заброшенный ангар был обозначен как укрытие.

– Мы нашли это в соседнем от Сульру доме. Его владельцу вспороли брюхо два дня назад.

Камбрани покачал головой.

– Аллах успокоит его душу. Я никогда раньше не видел эту карту. Зачем она эмиру? Он ведь знает, где находится ангар.

Камбрани блефует. Черт.

Андреас достал фотографию и положил ее на стол перед Камбрани. На фото стоял на коленях пастор со сложенными в молитве руками. Изображение на снимке было ничем не примечательно, если бы не слишком холодный свет и не дырка от пули над ухом пастора.

Камбрани подался вперед, изучая фотографию.

– Он… мертв?

– Мертв.

– Пусть покоится с миром, – сказал он, отложив фото. – Кто это?

– Его звали Бьёрн Альфсен. Он был пастором общины «Свет Господень».

Камбрани удрученно поцокал языком.

– Видите платок, которым связаны его руки? На нем надпись из Корана. Занятно, правда? – сказал Андреас, указательным пальцем ткнув на фото.

Камбрани помедлил.

– Этого я не знаю. Я же не следователь. Но…

Он посмотрел в глаза полицейскому.

– Это не в мусульманских обычаях. Те, кто стоят за этим, не мусульмане. Это недруги ислама.

Шахматы или покер – это уже не играло роли. Партия была сыграна.

Глава 32

Вот дерьмо.

Фредрик наклонился, надел на руку пакет для сбора собачьих фекалий, собрал экскременты и вывернул его содержимым внутрь. Ощущения от этого были примерно такие же, как у Андреаса после вчерашнего допроса.

Фредрик вспомнил разговор с криминалистами в амбаре. В багажнике сгоревшего «Пассата» лежали остатки черной сумки, в которой оказалось большое количество пластиковых канистр, тюбиков, трубок с реагентами и чашек Петри, которые используют в лабораториях. Все это расплавилось и превратилось в единую массу. Химикалии из Сульру оказались на пепелище в Маридалене. Затем Андреас подумал о Мухаммаде Камбрани. Правда в том, что у них нет на него ни шиша. Пары недель в камере предварительного заключения хватило бы, чтобы перехитрить судью, но потом Камбрани пришлось бы отпустить. Надо найти эмира. Надо найти общину. Убийцу. Время работало против них.

Было пасмурно, и тоненькая вельветовая куртка не спасала от ветра. Наконец на улице Соргенфригатен показался частный «Форд». Кафа приоткрыла окно.

– Кто это?

Она уставилась на спаниеля с густой длинной шерстью, ушами, по форме напоминающими листья вяза, и влажными глазами.

– Это? Ее зовут Крёсус.

– Ты собираешься взять на работу свою собаку?

Фредрик фыркнул.

– Это собака Беттины. Моей… подруги. Она на семинаре, и я присматриваю за псиной. Крёсус не любит оставаться одна. У нее начинается понос.

Кафу не особенно воодушевило это объяснение.

– Ты не любишь собак?

– Я мусульманка.

– Да-да. Может, тебя утешит, что это не свинья.

Кафа закрыла окно и открыла багажник. Фредрик стукнул по стеклу.

– Извини. Она должна сидеть впереди. Видишь, ее укачивает.

Звук разрываемых газет – и на столе опять образовалась гора бумаг. Письменный стол стройподрядчика Хеннинга Скауга был липким и грязным, что происходит, когда пыль, остатки моющего средства, скотча и бумажек с напоминаниями лежат слишком долго. Но посередине оставался чистый островок, где лежала кипа документов.

– Пришлось потрудиться, чтобы найти это. Но у меня хотя бы появился повод прибраться, – сказал Скауг, наливая кофе в бумажные стаканчики.

Бывший владелец акционерного общества «Монтажная компания Осло» уселся за письменный стол и показал на пакет со сливками.

– Вам добавить? К сожалению, я теперь пью кофе без сахара.

Хеннинг Скауг и его компания обанкротились спустя несколько лет после того, как построили подвал в Сульру. Теперь Скауг работал на крупного подрядчика в Фюрусете. Пролистав костлявыми пальцами пачку бумаг, Скауг положил рабочий чертеж поверх нее.

– Этот заказ я никогда не забуду.

Ничего необычного. Работа предстояла большая, и Скауг попросил аванс. Через два часа в его офисе появились три типа с чемоданом, битком набитым банкнотами. Девять миллионов двести сорок четыре тысячи крон в купюрах по тысяче и пятьсот крон. Чувствуя себя почти гангстером, Скауг бормотал себе под нос, пересчитывая вручную деньги.

– И когда я услышал о перестрелке в Маридалене, то в глубине души заподозрил, что это может быть как-то связано с Сульру…

Он запустил кончики пальцев в узкую полоску волос над ушами, напоминавшую потрепанный венок из белых цветков оливы.

– Почему? Почему вы связали это между собой? – спросила Кафа.

– Эти люди, они показались мне…

Скауг сжал губы, подыскивая нужное слово.

– Своеобразными.

Скауг кивнул, как будто подтверждая самому себе, что именно это он и имел в виду.

– Если бы кто-то другой заявился в мой офис с чемоданом денег, я бы сразу пошел в полицию. Но эти люди… Они выглядели такими невинными. Все время без умолку болтали о боге. Такие доверчивые и добрые. Во всяком случае, на первый взгляд.

Скауг слабо улыбнулся.

– Они подавали нам свежие булочки и лимонад на ланч. Парни были в восторге. А их девочки были такие милые. Босые, в летящих платьях. Будто в сказку попал.

Выражение лица Скауга стало задумчивым.

– В сказку в духе Бергмана[29]29
  Ингмар Бергман, выдающийся шведский режиссер. – Прим. пер.


[Закрыть].

– Но… – начала Кафа. – Это не объясняет, почему вы подумали об общине, когда услышали об убийствах.

– Сейчас дойду до этого. Вы интересуетесь кино?

Он посмотрел на Кафу.

– Нет. Ну, может быть, немного. А что?

– В фильмах Бергмана всегда есть двойное дно. Под маской идиллии всегда скрывается трагедия.

– Вы можете пояснить?

Скауг считал, что все было не так просто. Всякие мелочи, вроде старомодного языка пастора Альфсена, его способность кричать на членов общины и резко замолкать, если рабочие подходили к ним слишком быстро. Но больше всего Скаугу запомнились взгляды – любопытные взгляды жителей Сульру. Сначала он решил, что с ним флиртуют. Что имя божье на этом хуторе служит прикрытием для каких-то непристойностей, но потом стал догадываться… Изо дня в день Скауг наблюдал молодежь. Все они хранили какую-то тайну – глубокую, серьезную, важнее их самих, важнее всей общины, важнее… жизни. Божественную тайну. Спустя некоторое время он, наконец, понял, что в их глазах теплится огонек надежды. Безмолвной надежды. Что Скауг упадет на колени, попросит у Бога прощенья и станет частью общины, пока еще не поздно. Они смотрели на него так, как будто знали, чем все это кончится. И все закончилось плохо.

Скауг перевел взгляд со следователей на бумаги перед собой.

– Второе, что меня насторожил, о – сама работа. Вот инженерный чертеж, который я сделал на основе эскизов, предоставленных общиной.

Фредрик уже успел рассмотреть его. Он полностью соответствовал конструкции подземного помещения, каким он его запомнил.

Община утверждала, что ей нужен был склад, но его характеристики отвечали совершенно другим нуждам. Каменные стены должны быть толще, местами – толщиной до полуметра. Кроме того, особый акцент община делала на вентиляции и воздушных фильтрах. В итоге было решено сделать целых две системы вентиляции, независимые друг от друга. Общине нужны были мощные двойные электрические провода, канализационная система для туалетов и ванн, а двери… Да, двери были отдельной статьей. Их доставили из Швейцарии. Должно быть, они стоили целое состояние. Да. Полицейские же сами их видели. Сложная конструкция.

Фредрик наклонился вперед и сделал большой глоток кофе.

– И вы никогда не задавали вопросов? Про стены? Про двери?

– Задавали. Нам отвечали, что там будут храниться материалы, требующие тщательного температурного контроля.

Скауг поднял брови, давая понять, что спустя некоторое время нашел это объяснение неубедительным.

– И кроме того, они ведь заплатили. НДС и все прочее. Ничего незаконного в этом сооружении не было. Ну, мы и сделали то, за что нам заплатили, ни во что не вмешиваясь.

Он сложил руки на груди.

– Но знаете, что я думаю?

Фредрик и Кафа помотали головами.

– Я думаю, мы построили убежище. Там можно жить по несколько месяцев в полной изоляции от внешнего мира.

Кафа, прищурившись, посмотрела на Скауга.

– А зачем им строить что-то подобное?

Скауг уставился на стол. На его лбу проступила глубокая морщина.

– Судный день. Это и есть их тайна. Судный день.

И Кафа, и Фредрик отказались от второй чашки кофе. Скауг пожал плечами и долил себе еще. В Сульру во время проведения строительных работ жили пятнадцать – двадцать человек. В основном молодежь, несколько детей и пара пожилых людей.

– Бьёрн Альфсен?

– Нет, не он. Не тот убитый. Те были старше него. Но мы обычно обращались к Бьёрну Альфсену, пастору Альфсену. И еще к паре человек – двум другим пасторам.

Фредрик замер и оторвал взгляд от записной книжки.

– Двум другим пасторам? Каким?

Хеннинг Скауг вытащил из кипы бумаг договор.

– Так и есть. Я забыл, как их звали, но договор подписывали все трое. В этом не было необходимости – достаточно было одной подписи, – но они настояли на том, чтобы подписали все трое. Они называли себя пасторатом. Таким словом.

Скауг передал договор через стол.

Подпись Бьёрна Альфсена-младшего была мелкой и неразборчивой, но самой простой. Пер Ульсен написал свое имя с нарочито большой «П» и такой же большой «У», что бросалось в глаза на фоне других подписей. Третью подпись удалось расшифровать не сразу. Буквы стояли плотно друг к другу и были написаны с нажимом. Как будто обладатель подписи привык к тому, что ему отводится меньше места, чем хотелось бы. Это была подпись Сёрена Плантенстедта.

Сёрен Плантенстедт. Кто это такой, черт побери?