Текст книги "Лев с ножом в сердце"

Глава 4
Триумвират

– Ну Савелий! Ну путаник! – стонет Федор Алексеев, падая на свое излюбленное место в укромном уголке бара «Тутси». – Как можно забыть, где могила друга? Значит, ежели завтра я вдруг скоропостижно… так сказать, то тебя и не дождешься в этой обители скорби! Друг называется. Нет, Савелий, сегодня ты открылся мне с новой стороны. Я взглянул на тебя другими глазами.

Савелий Зотов не мастер говорить, до Федора ему, как до неба, что неудивительно – тот преподает философию в местном педагогическом университете. Философия – наука расплывчатая, предполагает умение говорить много и долго, а также обладание навыками полемики. Всем этим Федор оснащен в избытке в отличие от Савелия. Зотов обладает чувством стиля, прекрасно пишет, он главный редактор и гордость местного издательского дома «Арт нуво», но говорить не умеет – блеет, заикается, повторяет без конца «это самое», «как бы» и всякие другие бессмысленные словечки. Искусство речи элитарно, как справедливо заметил кто-то из великих. Тот, кто умеет говорить красиво и без потерь донести до аудитории свою мысль, выиграет любое сражение за умы. Федор Алексеев научился этому, поднаторев на философских семинарах со своими студентами, которые его любят, но спуску не дают, будучи в силу своего возраста ниспровергателями авторитетов, теорий и устоявшихся догм.

– Но ведь нашел же, – оправдывался Савелий. – Нашел же…

– После двухчасовых блужданий, – горько заметил Федор. Он полулежал на мягком диване, закрыв глаза, показывая всем своим видом, что безумно устал.

– Ну, виноват, – бормотал пристыженный Зотов. – Действительно, получилось некрасиво. Ну, ладно, Федя. Сколько можно… это… топтаться?

– Я-то тебя прощаю, Савелий, – отвечал Алексеев. – Я-то прощаю… Хороший хоть был человек?

– Хороший, – неуверенно ответил Зотов. – Работал у нас охранником. Жена попросила, я и пошел, а тут ты…

– Ладно, Савелий. Ты все правильно сделал. Когда-нибудь и мы так же будем наслаждаться вечным покоем, и если никто не почешется прийти… представляешь, как нам будет обидно?

– Не надо быть таким пессимистом, – заметил Савелий серьезно. – Я думаю, придут. Коля придет!

Федор Алексеев только хмыкнул в ответ.

Официант, не спросив, принес им хрустальный графинчик с коньяком, тонко нарезанный лимон и запотевшую бутылку минералки.

– Давай за твоего коллегу, – предложил Федор. – Пусть земля ему будет пухом.

Они выпили. Помолчали. Народ потихоньку подтягивался, жужжал негромко. «Тутси» был баром с доступными ценами, слегка старомодным, куда ходили в основном люди спокойные, из тех, что не лезут драться, перебрав, а безропотно расплачиваются и, не торопясь, бредут домой.

Здесь нет ни оглушающей музыки, ни висящего над стойкой орущего телевизора. Даже вышибала Славик, приятный молодой человек с лицом интеллектуала, был в прошлом студентом Федора. Завидев Алексеева, он спешил ему навстречу и всегда спрашивал: ну как там альма-матер? Дышит еще старушка, отвечал Федор. Это было как пароль и отзыв, которые никогда не менялись.

Они собирались здесь втроем. Третьим в спевшейся компании был капитан Николай Астахов, мент. Алексеев тоже служил капитаном до того, как сменил милицейский мундир на академическую тогу, как он любит повторять. По причине хронической занятости Астахов часто опаздывал на встречу или вовсе не приходил. Друзья нервничали и поминутно звонили ему по сотовому, чтобы не портил кайф. Вот и сейчас Федор сообщил капитану, что они уже на точке и ждут его. Коля обрадовался, забормотал что-то вроде: ты понимаешь, старик, сумасшедший дом, давно пора сваливать, на хрен мне такая жизнь! Бегу! Ждите.

– Ну что? – спросил озабоченно Савелий. – Придет?

– А куда он денется? – ответил Федор. – Конечно, придет. Без капитана чего-то не хватает. Мы с тобой оторваны от жизни, Савелий. Мы с тобой кабинетные крысы. Нам ничего не известно о том, что происходит в городе. Нам видна только верхушка айсберга, а подводная часть городской жизни скрыта в мутных водах преступности. И Николаю есть о чем рассказать. Он – наша Шахерезада.

– Кто? – Савелий от неожиданности проглотил кусочек лимона и закашлялся.

– Шахерезада. Знаешь, кто такая Шахерезада?

– Знаю… конечно. Ну и фантазия у тебя… Коля и… Шахерезада!

– Ассоциативное мышление у меня действительно развито неплохо, – скромно заметил Федор. – Я всегда увлекался аналогиями и сравнениями. Взять, например, тебя, Савелий. Знаешь, кого ты мне напоминаешь?

– Кого? – Зотов простодушно смотрел на него своими небольшими голубыми глазами, полными любопытства и ожидания. Лысина его сияла в тусклом свете, как полированная, краснели уши, крупноватые для головы такого размера, – не красавец, но очень хороший человек.

– Я вижу тебя, Савелий, – медленно начал Федор, уставясь в глаза другу, словно гипнотизируя его. – Я вижу… – Как на грех, его фантазия забуксовала, и ничего путного не приходило в голову.

Зотов как завороженный продолжал смотреть на него.

– А, так вы уже вовсю гуляете без меня! – раздался родной голос у них над головами. Капитан Астахов собственной персоной возник перед столиком.

– Коля, пришел! – обрадовался Зотов. – Молодец!

– Очень кстати, – сказал Федор. – Савелий полдня таскал меня по кладбищу, и мне просто необходимо сменить обстановку и расслабиться. Садись, Коля!

– Я не таскал… – возразил Савелий. – Ты сам!

– А с чего это вы вдруг поперлись на кладбище? – спросил капитан, усаживаясь. – Других дел не было? – Будучи реалистом, он всегда называл вещи своими именами и не затруднялся в подборе слов – пользовался первыми пришедшими в голову.

– Проведать одного человека, а Савелий забыл, где он лежит.

– Я не… Ну да, подзабыл маленько, – повинился Зотов. – Но ведь нашли же!

– Нашли-то нашли, но искали долго. И появились всякие мысли о бренности бытия. О том, что пока мы здесь…

– Меньше думай о всякой фигне, – перебил Федора капитан. – И не надо мутной философии. «Бренность бытия»… Ты еще о смысле жизни расскажи.

– Могу. Вот, как по-твоему, Коля, в чем смысл жизни?

– Не знаю, – ответил капитан. – Потому что смысла нет. В моей, во всяком случае.

– Ошибаешься. В жизни каждого человека есть смысл. Только он может быть скрыт.

– На хрен он тогда нужен, если скрыт? – резонно возразил капитан.

– Придет время, откроется, – утешил его Федор.

– А чего это вы лимончиком закусываете? Я бы сейчас чего-нибудь слопал… – Коля обвел взглядом стол.

– Да у них ничего нет.

– Как это нет? – удивился Коля. – А для своих?

– Только бутерброды. Для всех. Ты живешь в демократическом обществе, Николай, – сказал Федор. – Даже несмотря на то что ты работник… известных органов, тебе тут не подадут яичницу с ветчиной или пельмени.

– Эх, пельмешек бы сейчас! – воскликнул Коля с энтузиазмом. – Ладно, давай бутерброды. Штук пять для разгона. И водки. В демократическом… – хмыкнул он. – Недавно прочитал об одном деятеле из мэрии: взятки берет, но в душе демократ!

– Все берут, – отозвался Федор. – Сам знаешь. И демократы, и либералы, и сторонники национальной идеи. Деньги не только не пахнут, они вообще – вне политики.

Ему никто не возразил. Капитан сосредоточенно жевал, Савелий задумчиво кивал, печалясь о несовершенстве человеческой натуры. Переключаясь на другую тему, Федор спросил:

– Ну-с, а что новенького в преступном мире?

– Новенького? – повторил Коля с набитым ртом. – Тебе весь список огласить?

– Не обязательно, – ответил Федор. – Давай самые горячие новости часа. Как я понял из нашей короткой телефонной беседы, ты опять собираешься бросать все к чертовой матери и уходить к брату в бизнес. Что случилось?

– Полный отстой, – признался Астахов. – Даже вспоминать не хочется. Давайте лучше про кладбище.

– Знаешь, Коля, только там начинаешь понимать некоторые вещи…

– Например? – капитан перестал жевать.

– Что мы не вечны.

– Ты, Федька, десять лет вкалывал ментом, пока не слинял в академики, и не понял, что мы… как это ты сказал – не вечны? Или забыл уже? И вспомнил только на кладбище?

– Помню, – ответил Федор. – Но на той работе некогда было думать. А тут… день прекрасный, солнце, травка, памятники. Тишина. Бабочки летают. Какие-то женщинки возятся, цветочки высаживают. И ты чувствуешь, что это… последняя остановка! И тем, кто приехал, уже ничего не нужно: ни денег, ни положения, ничего того, за что перегрызали друг другу глотки.

– Ага, – скептически бросил капитан, – и тут возникает философский вопрос – зачем старались? Зачем глотки друг другу грызли, зачем надрывались, предавали, убивали, да? Лучше бы лежали на диване и читали книжку… или разводили кроликов. И одну бабу на всю жизнь. И жрать только овощи. И долго бы ты так протянул с такой философией?

– Мутной!

– Вот именно! Мутной! Человек – животное, и всегда будет убивать, жрать мясо и отнимать у соседа его бабу. И никакая ваша цивилизация этого не изменит. Вот тебе и вся философия!

– Я читал… – подал голос Савелий. – Я читал, что… у преступников почему-то удваивается одна из хромосом. И этих асоциальных личностей можно исправить с помощью генной инженерии… сразу после рождения. Когда-нибудь наука сумеет…

– Идея старая, – заметил Федор. – Помните «Возвращение со звезд» Лема?

– Помню, – ответил Савелий.

– Не помню, – нахмурился капитан.

– Космонавты вернулись на Землю после длительного полета, а ученые тем временем придумали прививку против агрессивности – «бетризацию». Научились убивать в человеке зверя. И прекратились убийства и насилие, а также – полеты в космос, освоение планет, океанских глубин. Люди потеряли дух здорового авантюризма и готовность рисковать. Народ переключился на развлечения и потерял смысл жизни. В результате эволюция прекратилась, и началось вырождение. Аналогия понятна?

– Понятна, – ответил Савелий. – Ты хочешь сказать, что без агрессивности мы выродимся?

– Да. Человек – хищное животное. Крестоносцы, открыватели новых земель, золотоискатели, талантливые военачальники – это все хищники. Мораль, воспитание, вера смягчают агрессивность и направляют ее в другое русло…

– Ага, направляют! Воспитатели вроде тебя, – заметил капитан исключительно из духа противоречия.

– В следующий раз мы с Савелием возьмем тебя на кладбище, – сказал Федор. – Положительно действует на психику и успокаивает нервы. Что там у тебя, капитан?

– Да много чего, – буркнул тот, дожевывая последний бутерброд. – Убийство.

– Убийство? – поразился Савелий.

– У меня каждый день убийства, – отозвался Астахов с досадой. – А ты говоришь! – Он махнул рукой.

– Можно детали? – спросил Федор.

– Жертва – бизнесмен, миллионер, собиратель антиквариата. Его повесили на перилах второго этажа – там балкон-галерея вокруг гостиной. Табурет взяли из кухни. И уже началось давление сверху, требуют результата… Пресса бьется в истерике, общественность туда же – дармоеды, взяточники, караул! Ненавижу.

– А что за человек?

– Краснухин. Строительная мафия и казино. В свое время проходил по убийству партнера по бизнесу, но отмазался. Начинал как мелкий жулик, шестерка. Теперь уважаемый человек, с мэром на «ты». Спонсирует детский дом, любит фотографироваться с детишками. Будь моя воля, я бы его давно потряс насчет этих самых детишек, уж больно морда у него умильная на фотографиях. Да и слухи ходили, что любит мальчиков. Любил, – поправился. – Теперь ему по фигу и мальчики, и девочки.

– Самоубийство?

– Исключается.

– Почему?

– Факты против. А кроме того, эта шавка никогда бы не наложила на себя руки. Фортуна лыбилась ему золотыми фиксами и поддерживала под локоток. Тот, кто его приговорил, сделал доброе дело. Даже жаль мужика…

– Сначала поймай, – заметил Федор.

– Поймаю! – ответил капитан. – Не терпится посмотреть на его личность. Краснухин временно проживал один. Жена в Испании – там у них, видите ли, родовой замок. Службу безопасности он в тот вечер отослал. Значит, ждал гостей и не хотел свидетелей. Сам открыл дверь. Сигнализация отключена. На журнальном столике в гостиной – коньяк «Наполеон», тарелки с лимоном и копченой семгой. И хрустальный бокал, из которого пил хозяин. Второй, которым также пользовались, вымыли, вытерли и поставили на место в сервант.

– Инсценировка самоубийства? – заволновался Савелий. – Я читал в одном романе…

– А что взяли? – спросил Федор.

– Драгоценности, антиквариат, картины. Секретарь-референт составил список. У этого жлоба – секретарь-референт! Исчезли две картины, одна – подлинный Кустодиев, другая – какой-то француз, забыл, как зовут. Начало прошлого века. Секретарь говорит – куплена в прошлом году на аукционе за миллион евро. Из сейфа исчезли коллекция старинных монет и украшения жены. Кстати, сейф не взломан. Его открыли и так и оставили. Секретарь говорит, что стоимость похищенного примерно два-три миллиона евро. По предварительным подсчетам.

– А секретарь не мог?

– Проверяем.

– Следы побоев, уколов?

– Ничего. Но в крови наличие неизвестного препарата. Какая-то наркота или снотворное. Возможно, привезена из-за кордона, из Азии. Сейчас этого добра навалом.

– Кто его обнаружил?

– Патрульная служба. В пять сорок утра поступил звонок от человека, который выгуливал собаку. Живет рядом. Он видел, как из двора вышли двое мужчин, по виду бомжи. Несли какие-то узлы. Он по мобильнику позвонил дежурному. Говорит, увидел открытые настежь ворота и сразу понял, что это неспроста. Бомжей повязали через час. Они действительно были в доме, но заходить в гостиную побоялись. Сгребли все, что висело в прихожей, – дубленки, шубы. Клянутся, что случайно проходили мимо, топали из деревни в город, смотрят, а ворота не заперты. Ну, они и сунулись. Входная дверь тоже оказалась открытой. Дальше прихожей они не заходили. «Серенька говорит, давай, а я отвечаю, не-а! Мало ли что там, потом на нас повесят!» – передразнил он одного из задержанных. Подкованный бомж пошел, все статьи знает.

– А чего они шляются по ночам? – спросил Федор.

– Их выгнали из гостей, рядом, в деревне. Чего-то они там не поделили с хозяином. Он подтверждает их рассказ.

– Непонятно, почему убийца не запер входную дверь. И ворота… Твои бомжи не врут?

– Не врут. Да я и сам уже думал…

– Никаких следов взлома, все чисто, вполне могло сойти за самоубийство. Да и бокал только один. Мало ли у человека причин… для горя. Если правильно все обставить… – раздумывал вслух Федор. – Убрать посуду, закрыть сейф, запереть дверь…. А табурет по высоте подходит? Помню, был случай – табурет низкий, псевдосамоубийца не смог бы надеть петлю на шею. Не учли.

– Табурет нормальный. Все чин чинарем. Краснухин не наркоман. Наркотик он принял незадолго до смерти, предположительно с коньяком.

– И что же у нас получается… – Федор уже напрочь забыл про блуждания по кладбищу и усталость. – Краснухин ждал гостей. Раз! Женщину. Два! А может, мужчину. Три! Явно не партнера по бизнесу – с партнером можно встретиться днем. Это было тайное свидание. Тайное романтическое свидание в пустом доме. Только они вдвоем… И я склонен думать, что это был мужчина… принимая во внимание слухи о пристрастиях покойного.

– Почему вдвоем? Их могло быть и трое… – встрял Савелий. – Их же все равно никто не видел.

– Их было только двое, Савелий, – ответил Федор. – Хозяин и гость. И они пользовались двумя бокалами. Если только… – он запнулся, глядя на Зотова.

– Что? – настороженно спросил капитан.

– Если только… – подхватил Савелий, в свою очередь пристально глядя на Федора. – Один ведь мог не пить? Двое пили, а третий не пил… Значит, трое. Или даже четверо. Двое пили, двое не пили.

– Число непьющих участников можно увеличивать до бесконечности, – заметил Федор. – Логика, однако. А ты что думаешь, капитан?

– Идиотская, – ответил кратко Астахов. – К твоему сведению, Савелий, приличный хозяин выставляет бокалы для всех, а будут они пить или не будут, дело десятое. Вот ты, Савелий, водку не любишь, а пьешь исключительно за компанию. Так что их было двое. И точка. Просто смешно… трое, четверо!

– Согласен, двое, – кивнул Федор. – Но если бы он ожидал женщину, то подал бы ликер, шоколад… А так – честная мужская закуска: лимон и копченая рыба.

– В холодильнике обнаружили торт, шампанское и коробку конфет, – сказал капитан. – Так что неизвестно. Может, начали с коньяка для разгона.

– Женщина! – охнул впечатлительный Савелий.

Наступила пауза.

– Итак, в данный момент ситуация выглядит следующим образом, – подвел черту Федор. – Некто приходит к Краснухину. Жертва выставляет коньяк и два бокала. Версия о женщине не исключается, она интересна, но слишком смахивает на дамский детективный роман. Даме не под силу повесить мужчину. Почему женщина, Савелий?

– Всегда… ищите женщину, – пробормотал раскрасневшийся от выпитого Зотов. – Во всех романах…

– Во всех романах… С прародительницы Евы. Ты прав, Савелий, – похвалил Федор. – Вопрос об убийце-женщине остается пока открытым. Она вполне могла быть сообщницей. Вошла первой, а потом впустила остальных, сколько их там было… – Он снова задумался. – Но… как-то это все… Уж очень чисто, красиво, без драки и возни. Чтобы открыть сейф, нужно знать код. Откуда? Жертва сама сообщила? С какой стати? Хвасталась? Под действием наркотика? Профессиональная работа. Убийца знал, что можно взять и где это лежит. Он не чужой, он свой. Или… женщина своя. Сколько там было картин?

– Штук тридцать, – ответил капитан. – Даже в коридоре висят.

– Ну вот, а взяли только две, самые ценные, – заметил Федор. – И если все так чисто и красиво – даже бокал убрали, – зачем оставили открытой дверь? Спешили?

Астахов пожал плечами.

– И что теперь? – спросил Савелий.

– Теперь Николай будет искать украденные вещи и картины. Пройдется по скупкам, озадачит своих агентов. Проверит связи Краснухина. Допросит его службу безопасности – они должны знать, с кем путался хозяин. Займется телефонными разговорами покойного, мобильником и бумагами. Восстановит по минутам его последние дни. Ведь как-то же общался он с таинственной незнакомкой. Побеседует с секретаршей и еще раз с референтом. А также с женой. Проверит ее связи, поспрашивает насчет семейных отношений. Обычная сыскная рутина, Савелий. Та, о которой не пишут в романах. Потому что это никому не интересно. Вот так. А интересно другое…

– Что? – выдохнул Савелий.

– Все та же дверь! Почему преступник, уходя, не захлопнул ее? Почему оставил открытым сейф? Зачем вымыл бокал и поставил в сервант? При открытой двери не вижу в этом смысла.

– Я не… понимаю, – сказал Савелий, волнуясь. – Это ведь… такие мелочи… и бокал, и дверь. Я бы и внимания не обратил… Тем более на нем не было отпечатков пальцев. Как вообще пришло в голову… это… искать второй бокал? А про дверь он мог просто забыть… Я тоже забываю запирать… иногда.

– Бокал стали искать, когда предположили, что он пил не один, – объяснил капитан. – В нашем деле, Савелий, важна любая мелочь. А дверь… Поверь мне, Краснухин не только запирал дверь, но еще и замки проверял по десять раз. А почему преступник не закрыл… Не знаю. Спроси у Федьки. У него есть готовая теория, зачем. Он тебе подведет базу.

– А какая разница? Ну не закрыл, и что? Я совсем запутался, – признался Савелий. – Может, просто забыл?

– Э, нет! Незапертая дверь – это знак! – значительно произнес Федор. – Подумай сам, Савелий…

– Не понял! – удивился капитан. – Какой еще знак?

– Убийца подбрасывает улики, он играет. Он убрал бокал, прекрасно зная, что его найдут, но оставил открытой дверь…

– Что значит играет? – изумился Савелий.

– Мне тоже интересно, на хрен? – присоединился к нему капитан.

Федор медлил с ответом, подогревая интерес аудитории. Насладившись эффектом от своих слов, он сказал:

– Это вызов! Он не боится и не заметает следы. Он уверен, что обставит вас. Для него это игра!

Савелий и Астахов обалдело смотрели на Федора.

– Надеюсь, это шутка? – опомнился наконец Астахов.

– Конечно, шутка! Я пошутил. Так, мысли вслух. Не обращайте внимания.

– Доехала благополучно, целую, твоя крыша, как говорит моя Ирка, – сказал капитан. – Знаешь, Федор, я думаю, ты правильно сделал, что подался в философы. Я вообще не понимаю, как эта наука в принципе могла до тебя существовать.

– Я тоже не понимаю, – скромно признался Федор. – Кстати, на кладбище я обратил внимание на мужчину… Здоровенный парень, небритый, плохо одет – слишком тепло, не по сезону. Явно вернулся из заключения, таких за версту видно. Сидел на скамейке у двойной могилы, возможно, родителей…

– Ну и что? – капитан настороженно смотрел на Федора.

– А то, что я увидел его еще раз, когда мы через полчаса вернулись на то же место. Савелий, как Ариадна, три часа таскал меня по кладбищу.

– Какая еще Ариадна? – спросил подозрительно Астахов.

– Одна греческая девушка, которая пряла нитки и дарила клубки знакомым мужчинам. Да, так вот, увидел я его еще раз… неподалеку от того же места…

– А я никого не видел, – сказал Савелий.

– Ты был занят, – ответил Федор. – Искал тропу. А я, в отличие от тебя, смотрел по сторонам. И увидел.

– А при чем тут… этот человек? – пробормотал Зотов, присматриваясь к Федору, который, как ему казалось, весь вечер вел себя неадекватно.

– А то, мой друг Савелий, что он стоял уже у другой могилы, и выражение лица у него было такое… как будто он увидел привидение.

– А чья могила? – спросил Николай, невольно заинтересовавшись.

– Женщины по имени Максимова Ольга, отчество я прочитать не смог, помешала ветка. Скромный черный обелиск, крест. Женщина молодая, судя по фотографии на медальоне…

– Ну и что?

– Не знаю, – Федор пожал плечами. – Но уж очень выражение лица у него было… перевернутое!

– Какое? – удивился Савелий.

– Перевернутое. Потрясенное. Как у человека, увидевшего призрак.

Капитан застонал. Ему уже надоела кладбищенская тематика.

– Предлагаю тост за дружбу и взаимопонимание! – сказал он как припечатал. – Сколько можно про покойников?