Текст книги "Родить легко"

Глава 16
Про шейминг, толерантность и недостаток позитива

Социальная сеть инстаграм, существенно изменившая саму идею интернет-коммуникации, появилась где-то на заре десятых. Я в ту пору ни о какой «сетевой» жизни и не думала: семья, учёба, начало работы в акушерстве. Об инстаграме, конечно, слышала, но не более того.

И с отставанием в несколько лет от модного тренда завела свой аккаунт только в 2017-м. Да и то, признаться, под некоторым напором окружающих – прежде всего собственных детей. Долго пыталась объяснить им, что ничего в этом не смыслю и вообще не понимаю, зачем это. Но в итоге пришлось сдаться…

Сначала просто не представляла, что там нужно делать. Редко и бессистемно выкладывала какие-то трогательные фотографии и краткие заметки – в основном информационного характера.

А потом вдруг осознала: да это же трибуна, медиаресурс! С помощью которого я могу донести свои идеи отчаянно, на мой взгляд, нуждающемуся в этом обществу. Не оттого, конечно, что я вся такая гениальная и волшебная. А потому, что социум, не ведая что творит, собственными руками разрушает краеугольный камень нормального мироустройства – возможность правильного появления человека на свет.

Сначала осторожничала, конечно. Смягчала выражения, старалась обходить стороной какие-то острые моменты. Но постепенно перестала: иначе в чём смысл? Что, конечно, нравится далеко не всем.

Тема деторождения – одна из наиболее болезненных и табуированных. Честные высказывания и объективные оценки поднимают волну негодования, даже если ничего особо критического не прозвучало – что наглядно продемонстрировала история с одним моим текстом.

Однажды, на премьере документального фильма обо мне «Переходный возраст» режиссёра Елены Кондратьевой, мы пересеклись со знакомой журналисткой. Поболтали, поделились впечатлениями, я, как обычно, завелась и прочла целую лекцию о родах. После чего получила предложение записать вышеизложенное для журнала Psychologies – известного онлайн-издания, специализирующегося на темах отношений, секса, здоровья и всего с этим связанного.

Статью под названием «Как преодолеть страх родов» я написала довольно быстро и отправила в редакцию. Там кратко изложила всё, о чём пишу в этой книге и говорю на своих лекциях: про гипертрофированную боязнь процесса, об опасности кесарева сечения без каких-либо показаний, дала практические советы, как готовиться к родам и т. п.

Потом, закрутившись в потоке дел, лекций, приёмов и родов, о статье благополучно забыла. Вспомнив ближе к лету, поинтересовалась: наверное, уже вышла?

И получила ответ – извини, опубликована не будет. Руководство сочло текст неприемлемым с точки зрения толерантности, определив его содержание как шейминг: женщина, боящаяся родов, может счесть себя ущемлённой и подвергнутой незаслуженным упрёкам! Мол, страшиться и не хотеть естественных родов, всячески их избегая, – священное право женщины, мы обязаны уважать его и ни в коем случае не должны допускать давления…

Не люблю рассуждать о толерантности (с приставкой «псевдо»), до чего она может довести и куда катится этот мир. Но когда редакторы Psychologies зарубили мою статью – мол, её содержание может кого-то обидеть, – я сильно удивилась. Вроде бы перечислены простые и очевидные – если не всему, то хотя бы акушерскому сообществу – истины. Ни манифестов, ни революции, ни бунта против системы.

Полагала, что, по сути, поддерживаю Всемирную организацию здравоохранения! Некоторое время назад ВОЗ констатировала радостный энтузиазм, с которым мир кинулся делать кесарево (более восьмидесяти процентов всех родов в Бразилии, более семидесяти в Японии и т. д.) и обнаружила, что человечество таким образом приступило к разрушению окситоциновой системы собственного генома. После чего ВОЗ призвала: давайте снижать число кесаревых! Потому что их стало пугающе много.

И Мишель Оден начал говорить – давайте уже что-нибудь с этим делать! Оттого что миру вдруг показалось: кесарево – так просто, быстро, легко, незатратно… И тогда неравнодушные, осознав, что так нельзя, сказали: «Давайте будем стремиться к естественным родам! Может, природа не зря изначально задумала именно так?»

Казалось, что я озвучиваю мнение, поддерживаемое ВОЗ и Оденом. Что пишу очевидные, банальные вещи: нужно всего лишь избавить женщин от страха, даже не всех – большинство, и тогда они (возможно!) хорошо родят. Когда же и в этом усмотрели нетолерантность, я была не на шутку озадачена. А когда выложила статью в инстаграм, пришлось признать: редакция Psychologies, пожалуй, проницательнее меня…

Оказывается, боль и гнев подавляющего большинства прошедших через кесарево сечение настолько сильнее, глобальнее всяких пониманий, настолько слепо и яростно сметают всё на своём пути, что поневоле задумаешься – почему эти женщины так болезненно реагируют? Ведь никто не говорит о них ничего плохого!

Впрочем, чему удивляться? Вполне закономерно…

Отклики на мои публикации порой довольно категоричны и эмоциональны: «В ваших постах не хватает оптимизма, который так нужен беременным!», «Вы постоянно поливаете врачей грязью!», «Делаете благое дело, и читать вас интересно, но неужели я, работая столько лет в роддоме, делала всё не то и не так?», «Очень обидно пишете про акушерок, не все мы такие!», «Вы описываете роддом как ГИСТАПО!» (Орфография автора.)

Любой публичный ресурс более или менее популярного человека не обходится без подобных отзывов. Но я стараюсь оставаться частным лицом. Со своим мировоззрением, местом в профессии и мнением о происходящем в сфере деторождения. Ключевые слова здесь – «частное» и «своё». Вот только для многих я выступаю в роли некоего радио, которое вещает что-то непривычное, неправильное. А им нужно, чтобы «правильное»: то, что они ожидали, что их успокоит или порадует.

Представьте, например, публикацию всем известного Ильи Варламова – в городе N построили на бюджетные деньги уродливый, некачественный и никому не нужный мост. И он выскажет по этому поводу всё, что думает, без обиняков. Ещё и добавит: «Деньги распи…ли чиновники». И вот начинается: «Вы всех чиновников поливаете грязью! А среди них немало порядочных!» Конечно, поливает. Но (внимание) не всех!

Вот и мне удивительно: сколько хорошего, тёплого пишу о докторах, которых с благодарностью называю «нашими», с которыми рожаю, кому доверяю. Но, как только обозначу ситуацию, где врач ведёт себя жёстко, несправедливо, непрофессионально – оказывается «не то». Это, мол, огорчит беременных! И акушерский аккаунт должен существовать, чтобы исключительно светлыми, благостными рассуждениями настраивать на «счастливое рождение долгожданного малыша»! Какое, мол, имеете право? К слову, большинство моих невесёлых историй – давние, когда работала очень много и с самыми разными докторами. А потом как-то выделились свои.

Такая же, вечно острая тема – кесарево сечение. В массе публикаций высказана моя простая и чёткая позиция по этому поводу. А именно: правильнее, полезнее и здоровее рожать естественно. В случае же обоснованной (и это принципиально важно) необходимости предпочтительнее сделать кесарево, чем рожать медикаментозным путём. Но каждый раз формулировку «максимум гормональных ресурсов ребёнок получает в естественных родах» кто-нибудь обязательно прочтёт как «вы недомать, а ваш ребёнок неполноценный». Я подобного никогда не писала!

Видела как-то прямой эфир доктора одного известного роддома, откуда очень немногие уходят без кесарева. На вопрос, надо ли готовиться к родам, он отвечал позитивно и возвышенно:

– Главное – вера! Мы разучились верить… (Так и хотелось, утирая скупую, но изрядно горькую слезу, добавить: ага, и перестали лазать в окна к любимым женщинам.) Не нужно ни к чему готовиться и засорять голову информацией. Главное – верьте мне! И в то, что всё у вас и у ребёнка будет хорошо. Вера в хорошее – вот в чём успех родов. И уже со второй половины беременности всё время разговаривайте с малышом, настраивайте и его на хорошие роды.

Краткий перевод с врачебного на русский: не пытайтесь разобраться в составляющих одного из главных событий своей женской жизни, чтобы доброму дяде доктору было проще развести вас на всякие медицинские вмешательства!

Не владею общероссийской статистикой по качеству родов, более того – реальные данные принципиально недоступны. Есть основания полагать, что многие показатели изначально «подкручиваются» под желаемый результат. Впрочем, можно зайти на любой «мамский» форум и почитать отзывы. Вдруг это добавит кому-то оптимизма…

Я на своём месте делаю то, что считаю нужным и честным. Я не пытаюсь воевать с системой. Но имею образование, опыт, мировоззрение и кое-что понимаю в вопросах деторождения. Я готова рассказать беременной, что делать и как чувствовать себя в родах, как найти место и адекватных профессионалов, которые не испортят, не вмешаются грубо, а сделают свою работу максимально корректно.

Я не способна выиграть войну, смешно и нелепо даже думать о чём-то подобном. Но я могу быть тем партизаном, который незаметно подберётся к прущему напролом многотонному танку. Вот только совсем не для того, чтобы героически погибнуть от взрыва засунутой в гусеницу связки гранат! А чтобы тихо отвинтить нужную в хозяйстве запчасть или слить немного топлива. Иными словами – изъять ресурс, который будет пущен на пользу дела. Чтобы роды стали днём счастья в женской жизни. Чтобы дети пришли в мир правильно.

Хорошие роды, как Земля на древних картах, покоятся на трёх китах: на готовности и умении самой женщины, на её природных физиологических возможностях и на ряде внешних условий, прежде всего уровня окружения. Одним из них и занимаюсь я: подготовкой той самой головы, которую нужно зачем-то отключить в родах.

Можно, конечно, рассказывать только о красивых удачных родах и размещать счастливые отзывы родивших со мной. И будет не блог, а пряничный рождественский домик – как у многих акушерок и ведущих курсов. Да и книга получилась бы такой же. Но это не мой путь.

Всё, что я говорю и пишу, – акушерская документалистика.

Глава 17
Раскаяние, страшный грех и беременность

В июне я наконец обменяла свою недоразвитую подмосковную однушку на крошечную комнатку в коммуналке на Арбате. И в июле, когда Володя уехал в Крым, перевезла вещи в своё – наконец-то – собственное жильё в Москве. И тоже укатила в Крым с новой подругой из церковных.

Вернувшись и не обнаружив меня в квартире, Володя продал флейту благородного дерева в большом красивом футляре, чтобы купить билет, и снова примчался в Коктебель – сделать мне предложение. Я посмотрела на него – такого внезапного, такого артистичного, такого сиюминутного… И недвусмысленно дала понять, что не верю ему. Пару дней он ходил за нами с подругой по пятам, а потом исчез.

Я, само собой, переживала. Но собралась, сконцентрировалась и не позволила себе страдать. Меня ждали Бог, молитвы и служение. Покаявшись и очистившись при вхождении в лоно церкви, я твёрдо намеревалась блюсти чистоту и в дальнейшем – настоящую, как мне тогда представлялось, христианскую, согласно заветам и наставлениям.

Однажды в церковь принесли двухмесячного младенца на благословение. Все поднимали руки, желали ему хорошей жизни, здоровья, добра: такая общая усиленная молитва за ребёнка. Он выглядел очень хорошеньким – с живыми, ясными глазками, с любопытством вертел головкой, рассматривая окружающих.

И вот тут меня накрыло. Пронзило осознание того, что я натворила, сделав аборт. Я распорядилась чужой жизнью – нового человека, которого уже никогда не будет.

В тот момент я поняла, что такое настоящее покаяние. Это не когда ты завязал себя в узел и жёстко ограничил во имя какой-то цели. Настоящее покаяние – когда ты уже не способен представить, как это в принципе можно сделать. Как будто прожигает огнём. И ты понимаешь: что бы ни случилось, в каких бы сложных обстоятельствах ни наступила беременность – ты больше не сделаешь такого ни-ког-да.

Минуло несколько месяцев. После Нового года Володя пришёл и снова попросил выйти за него замуж. Его лицо выглядело иным, обновлённым: я увидела в нём перемены, отчаяние и решимость. Несмотря на то что нас очень тянуло друг к другу, я тоже стала другой. Воцерковленной, с новым пониманием того, что такое отношения мужчины и женщины.

В церкви я, разумеется, поделилась произошедшим: мы обязательно обсуждали все существенные события в кругу общины. И мне напомнили, что как любые отношения вне брака – грех, так и брак с мужчиной вне церкви – тоже грех. Затащить Володю в протестантство возможным не представлялось, хотя я его умоляла об этом.

И оказалась на распутье: две стихии тянули меня в разные стороны с одинаковой силой…

Регистрация нашего брака обернулась сплошной нервотрёпкой. Свадьбы как таковой у нас не было, мы явились в загс вдвоём, в обычной одежде. И где-то под лестницей, за обшарпанным деревянным столом, нас буднично, второпях расписали. Выходя на улицу, я ожидала, что меня сразу же разразит гром или кирпич упадёт на голову – ибо связывать жизнь с мужчиной не из церкви есть грех… Но ни грома, ни кирпича, ни иных проявлений божественного гнева не последовало.

Мы пришли домой, еле осилили бутылку вина, съели большую тарелку селёдки «под шубой», которую я приготовила по случаю документальной регистрации отношений. И стали мужем и женой, единой душой и плотью.

Володя говорил, что наш брак – в его официальном, внешнем, смысле – ничего не изменит. Что мы останемся такими же, и какая-то бумажка с печатью на гербовом бланке государственного образца в принципе ничего не значит.

А я понимала только, что мы очень разные. Он актёр, творческий человек, с соответствующим образом жизни (профессионально заниматься фотографией, вознёсшей его на волну успеха и сделавшей одним из лучших фотографов России, Володя станет чуть позже). Сознавая все соблазны и вольности актёрского существования, я не ждала от него особой верности. Полагала, что по-настоящему, осознанно верными могут быть только церковные, «правильные» мужчины (что оказалось неправдой). И думала: если, как говорит Володя, ничего не изменится – значит, он останется свободен. Мужчина вне церкви может позволить себе всё что угодно и никому ничем не обязан.

Поэтому, когда через три месяца случилась задержка, я страшно испугалась. Ждала от второго мужа такой же реакции, как и от первого. Думала, что он скажет: о чём ты? какая к чёрту беременность? избавляйся от ребёнка! И, понимая, что аборт больше не сделаю ни за что, мысленно готовилась снова оказаться одной. Предполагая, что Володя может даже остаться ещё на какое-то время (до тех пор, пока из стройной девушки я не превращусь в непривлекательную корову), но потом всё равно бросит.

Несколько дней прошли в сильном взаимном напряжении. Володя тоже выглядел ошарашенным. Но это оказалось обычной задержкой, мы расслабились. И самое главное – не прозвучало ничего из того, что я ожидала. Реакция была другой: пока до конца не ясной, но определённо не отторжение.

Я выдохнула. Успокоилась и постаралась впустить в себя новое, непривычное ощущение – чувство надежды на то, что меня не бросят. Ну или хотя бы не сразу…

А через месяц забеременела уже по-настоящему.

В чём Володя оказался невероятно прекрасен, так это в отношении к моей беременности. Он не то что не думал насчёт её прерывания – он находился в полном кайфе от неё. Его восхищали все происходившие во мне изменения. Они вызывали у него самый настоящий, неподдельный восторг.

Я боялась, что после родов на животе останутся безобразные складки. Будучи всю сознательную жизнь спортсменкой, легкоатлетом-стайером, я страшилась изменений, опасаясь превратиться в бесформенную, расплывшуюся тушу. Поэтому каждый день качала пресс, занималась, не бросала упражнений. И мои усилия дали отличный результат, но сейчас не об этом.

Володя меня любил, и мой растущий живот, моя наливающаяся грудь казались ему прекрасными. Всё это стало нашим общим, я не ощущала себя одинокой. Благодаря мужу видела себя красивой в беременности, чувствовала себя любимой.

Именно тогда Владимир Мишуков впервые взял в руки фотоаппарат и сделал дебютные фотографии. Потом он много раз рассказывал в интервью, что стал фотографом, поразившись красоте моей беременности. Могу сказать, что я действительно здорово выглядела – в этом легко убедиться, задав соответствующий поиск в сети. Кроме веса плода, не прибавила ни грамма. Даже похорошела: беременность разбудила дремавшую во мне женственность. И я вновь начала самой себе нравиться.

Возможно, если бы рядом находился другой мужчина, я воспринимала бы всё не так, под иным углом. А тут стала смотреть на себя глазами восхищавшегося мной Володи.

И очень ему за это благодарна.

Глава 18
Про законопослушных новорождённых

На приёме пара. Муж – иностранец, но довольно хорошо говорит по-русски, несмотря на сильный акцент. Не так давно расписались в одном из московских загсов, идёт тридцать пятая неделя беременности. Занимаются на моих курсах, общаемся на предмет сопровождения родов.

И вот какое наблюдение прозвучало из уст человека, со стороны взглянувшего на привычную нам процедуру:

– Удивительно устроен у вас обряд регистрации брака. Большой красивый зал, колонны, золото, всё празднично и торжественно. А во главе, как самое важное на этом мероприятии лицо, находится какая-то старомодная, не очень красивая, зачем-то густо накрашенная и совсем неискренняя женщина. Мы же будто пришли у неё что-то просить, стоим словно провинившиеся школьники перед директором… И ваше государство вроде как снисходительно разрешает нам быть вместе: ладно уж, живите! Наши гости так вообще где-то сзади, мы их не видим, стоят как шеренга безмолвных солдат.

(Я вспомнила наших тёть с начёсом и красной лентой через плечо во дворцах – слово-то какое! – бракосочетаний… Как мы всей компанией еле сдерживали смех, когда я первый раз выходила замуж. Трудно было нормальному молодому человеку не расхохотаться от этих казённых текстов и звенящего металлом официального голоса, который вроде и произносит что-то про любовь, но по интонации как некролог. Правда, это происходило давно, казалось, сейчас всё должно измениться. Но и здесь наш вечный совок никуда не делся.)

– У нас всё совсем по-другому: в центре торжества – молодые, все на них смотрят, любуются, и они смотрят на своих гостей, все обмениваются радостью и… как это… вот вы говорили на лекции…

– Окситоцином.

– Да-да, окситоцином! Новое слово для меня, теперь и его буду знать по-русски. Так вот, сбоку, в сторонке, маленький столик, и там совсем тихо, незаметно сидит представитель власти, администрации, чтобы выполнить формальности. У нас подчёркивается, что государство для человека, но не человек для него. А из того, что я понял про вашу родильную систему – там всё такое же, как и во время официальной части свадьбы.

Точная аналогия неожиданно остро кольнула, попав в болевую точку. Повеяло какой-то тоскливой безнадёгой… Неужто наша извечная судьба – служить материалом для системы?

Мы проживаем свою молодость, влюбляемся, рожаем детей, уверенные, что это наша, личная, единственная и неповторимая жизнь! А насколько она наша? Что мы действительно решаем?

Мы можем даже жить вместе, не расписываясь и не оповещая госорганы: так и так, мол, простите, любовь у нас. Но протокол не разрешает выбрать, как родить своего ребёнка. С какой стороны ни ткнись – везде несвободен.

Рожать дома? Будет наказан помогающий в домашних родах медик.

Хочешь рожать с партнёром? Не факт, не факт. Или у него нет мазка на ковид (про значительную долю ложных результатов которых все отлично знают), или он просрочен, или в процессе готовности – и поди попади в трёх – пятидневный срок его годности при ПДР плюс-минус две, а то и три недели! Про прививку от кори опять же не забудьте…

Хочешь отходить разрешённые всеми учебниками сорок две недели? Доктор, не желающий спорить с протоколом, вправе разорвать контракт.

Всем понятно, что роды идут к кесареву сечению? Нет! «Пока сердце позволяет», испробуют всё, чтобы родить нижним путём: её величество статистика страдать не должна! А что ребёнок от этого может пострадать, и в каком объёме, – остаётся за скобками.

Ситуация из практики: в сорок две недели женщина соглашается на родовозбуждение, а именно – на прокол плодного пузыря. Вмешательство, конечно, нежелательное (если всё и так идёт хорошо), тем не менее грубым не является – пузыри и сами рвутся на разных этапах родов, появление на свет «в рубашке» скорее исключение. Но схватки не начинаются.

По протоколам в таких ситуациях через шесть часов положен искусственный окситоцин «по схеме», с постепенным увеличением дозы. То есть все долгие часы родов пройдут на капельнице, а ребёнок получит только синтетические гормоны, которые ничего из положенного ему в родах природой не дадут. А возможно – даже отнимут.

Женщина советуется с мужем, капельницу решают не ставить. Ребёнок мужа от первого брака серьёзно пострадал в медикаментозных родах, и теперь они принимают правильное, на мой взгляд, решение уйти на операцию, раз уж естественно не складывается.

Но не тут-то было! Аргументы доктора: если вы согласились на амниотомию, значит автоматически (!) согласились и на всё остальное – ваши роды теперь полностью в руках системы…

Вот он, воздух свободы и прав человека, которым почему-то всё никак не удаётся подышать! Как в анекдоте застойных времен, стремительно обретающем вторую жизнь:

– Так я имею право?

– Имеете.

– Так я могу?

– Нет, не можете.

Я всей душой, всей профессиональной честностью против нелепых кесаревых сечений, сделанных только потому, что кому-то (женщине или доктору, а то и обоим сразу) лень рожать. Естественные роды занимают гораздо больше времени и сил, чем часовая операция.

Но я точно так же против позиции «снижаем число кесаревых сечений любой ценой!». Потому что эту цену приходится платить ребёнку – лишаясь части своего здоровья в виде доли изначально данного природой ресурса.

Когда я на практике, ещё стажёркой впервые попала на сутки роддомовского дежурства – получила сильнейший шок. В происходящее просто не верилось. Казалось: дайте автомат, всех расстреляю! Но мне тогда особо «подфартило»…

Потом увидела и совсем других работников роддома – добрых, простых, без издёвок и жестокости: в рамках системы они всегда где-то остаются. Но всё равно система напоминала армию – как повезёт, какой командир попадётся, какой солдатик выживет.

Система не рассчитана на человеческое. Она про другое: про законы, протоколы, правила, стандарты. А роды – тёплое, окситоциновое, живое. Где системе (в идеале) нужно играть роль страховочного каната, используемого лишь в случае ЧП, какого-то серьёзного нездоровья. Иначе ломается всё то хрупкое, нежное, прекрасное, что сопровождает появление человека.

По официальным отчётам, в Москве лишь около двадцати процентов родов проходят без вмешательств. А с учётом факта, что синтетический окситоцин после рождения головки вообще нигде не фиксируется и вмешательством не считается (!), и того меньше. Как в приватной беседе поделился один доктор, по его личным наблюдениям совсем без искусственного окситоцина рожают от силы пять из ста. Вот вам и всячески декларируемое стремление системы к природным родам…

А ведь мозг женщины сразу после естественного рождения синтезирует самую большую из возможных в жизни человека дозу окситоцина, эндорфинов, дофамина и других «кайфовых» гормонов, передавая их ребёнку через пуповину (непересечённую, разумеется). Но кто-то решил: нечего новорождённому кайфовать! Жизнь – боль, привыкай с рождения!

И на этом протоколы не кончаются. Есть ещё правила – когда пересечь пуповину. А ещё – когда забрать с маминого живота на столик на осмотр. И когда заложить под веки антибиотик…

Мишель Оден говорит: «Веками человечество отрывало младенца от матери, чтобы лишить его чувств. Особенно чувства сострадания, нежности, эмпатии. Такой, напитанный материнскими гормонами, человек не сможет быть солдатом, не сможет, борясь за своё выживание, убивать…»

Но мы, слава богу, дожили до времён, когда можно «встать и выйти из ряда вон». И за это практически ничего не будет.

Мы с вами – почти все – поколение пересечённых пуповин. Никто не знает, для каких войн нас готовили. Никто не знает, чего ради этого нас лишили и какими мы могли бы стать.

Но сегодня у нас есть всё, чтобы наши дети были счастливее нас.

И мы не имеем права позволять кому-то отнимать у них эту возможность.