Текст книги "Дефолт"

Но всё это было раньше. Теперь мужа не интересует убранство новой замечательной квартиры в точечном доме на знаменитой Осенней улице…

Саша ворвалась в номер. Не отдохнув в мягком кресле, не взглянув в зеркало и не умывшись, бросилась собирать саквояж. Потом защёлкнула его на замочек, перекинула через плечо ремень сумки, вышла в коридор и сообщила горничной, что уезжает.

Она не переоделась в дорогу, осталась в тех же брюках, коричневой рубашке и шляпе «а-ля Хрущёв», которую летом привезла как раз из Питера. Не причесалась, не освежила макияж, не поела и даже не выпила стакана воды – намеревалась перекусить в аэропорту, когда станет всё ясно с билетом. В ожидании самолёта можно попробовать набрать свой домашний номер ещё раз – вдруг Артём уже вернулся?

Раньше, когда мужа не оказывалось дома, Саша и не думала так нервничать. Работа требовала от Артёма полной самоотдачи, и Саша не смела мешать ему делать карьеру. Истерик не устраивала, напротив, свила гнёздышко и обеспечила Артёму крепкий, надёжный тыл, прекрасно зная, что от неё требуется именно это. И до недавнего времени не сомневалась в том, что Артём так же беззаветно предан семье, и ни о чём, кроме её благополучия, не думает.

Александра бежала по улице Чайковского к Литейному, надеясь там поймать такси – из гостиницы вызвать машину не удалось. Брюки пристали к ногам, рубашка плотно облепила тело, а волосы залезали в рот, падали на глаза; жаркий сладковатый ветер чуть не унёс с головы шляпку. Если только повезёт сейчас, в машине можно будет отдохнуть, привести себя в порядок, просто подремать – дорога-то долгая.

Эти места она знала – неподалёку от гостиницы, на Моховой, жила какая-то папина знакомая, которая однажды пригласила всё семейство Александра Ивановича Шульги на зимние каникулы. Из Кишинёва приехали отец, мать, Лесенька и её старший брат Павел. Восьмилетней девчушке, родившейся на юге, сумрачный величественный город долго внушал почтительный страх. И потом Леся с восторгом вспоминала Адмиралтейскую иглу, купающуюся в морозном тумане, каток во дворе дома, купол церкви на фоне усыпанного звёздами чёрного неба, и удивлялась, что в Ленинграде такие короткие дни.

Потом эта знакомая, тётя Галя, приезжала в Кишинёв на папины похороны. Огромный, толстый, весёлый украинец с усами подковой, хлебосольный и работящий, он неожиданно умер три года назад, хотя, по общему мнению, он мог дотянуть до стольника. Он сильно простудился, но не хотел оставлять своё автохозяйство, пил водку и принимал аспирин, что спровоцировало сильнейшее желудочное кровотечение.

Это был первый удар, обрушившийся на Лесю. А за ним последовал второй – у матери, Ариадны Константиновны, случился инсульт. Александра с мужем и дочерью как раз отдыхала в Швейцарии и узнала о случившемся лишь по возвращении. Если бы не дефолт, не неприятности Артёма, они обязательно поехали бы в Кишинёв, навестили маму, как делали каждый год. Но теперь, услышав жуткие предсказания, нельзя везти своё горе в родной дом, расстраивать мать ещё больше, отнимать у неё уверенность в том, что хоть Лесенька, да в порядке. И деньгами родные не помогут – мать, да и брат с семьёй, сносно существовали именно благодаря Александре и Артёму.

Сколько проживёт Ариадна Константиновна без дорогих лекарств, без дочкиной заботы, неизвестно, потому что Павел к новой жизни не приспособился. Он был, как и отец в молодости, таксистом, имел на иждивении жену-инвалида, и не раз, стыдясь, обращался к сестре с зятем за помощью. Оплатить сложнейшую онкологическую операцию Аурики, отправить невестку в заграничный пансионат, смогла только Саша. Теперь Аурика почитает её, как родную мать, и это, конечно, приятно, но в практическом плане никакого толку.

Саша остановилась на углу Литейного и улицы Пестеля, с трудом подняла руку, и одна из жёлтых «Волг» затормозила.

– В аэропорт поедете? – Сашин голос сел, прозвучал сипло, грубо. Водила, недолго думая, отрицательно замотал головой. Два его пассажира тоже особого восторга не выразили. – Нет? Извините.

Со злостью захлопнув дверцу, Саша вновь принялась высматривать такси, потом вспомнила и о частниках, но в «Пулково» её никто везти не хотел. Чего-то водилы пугались – наверное, принимали Сашу за подсадную утку или халявщицу.

Времени совсем не оставалось, и Саша решила идти на метро, хотя давным-давно этим транспортом не пользовалась. Но ведь обходятся же как-то люди без машин, и ничего, живы-здоровы. Чтобы не делать пересадку, лучше сразу же сесть в вагон на станции «Невский проспект» и ехать по прямой до «Московской». Но как не хочется топать, да и каблук на ладан дышит, пятка стёрта, к тому же постоянно тошнит. Лишь бы не вырвало прямо тут…

Саша прикрыла глаза, чтобы не видеть людей, которые то и дело пихали её в бока, и машины, слепившие блеском стёкол. Выхода нет, удача отвернулась от неё, от всех них. Пришлось забыть о комфортном домашнем существовании, снова, как когда-то, приучаться вставать в шесть утра. Вот уже неделю Саша жила прежней, казалось, навсегда забытой жизнью трудящейся матери семейства, с той лишь разницей, что в лицей её подвозил личный шофёр Артёма. Не выспавшаяся, раздражённая, она ехала к Павелецкому вокзалу из Крылатского, испытывая отвращение к бытию и самые настоящие физические муки.

Как только Артём Лукьянов понял, что его фирма разорилась из-за обвального падения курса рубля по отношению к доллару, и вместо ожидаемой прибыли ему обеспечены громадные убытки, он поспешил устроить жену на работу. В случае чего, Саша должна иметь средства к существованию – правда, весьма скромные. К тому же нужно было учить дочку в школе «Ретро», что обходилось весьма недёшево.

По объявлениям в газетах и на биржу не обращались, резюме не рассылали. Просто Артём обзвонил друзей и выяснил, куда требуется секретарь-референт с дипломом МГУ, курсами Министерства иностранных дел, знанием трёх языков, опытом переводов, да ещё уверенный пользовать компьютера. Такого специалиста, да ещё с солидной протекцией, оформили в лицей при респектабельной академии немедленно, но Саша боялась, что долго там не продержится. Милейший директор лицея Сергей Николаевич ещё не знает, что его секретарь-референт ждёт ребёнка, а такое сейчас не поощряется…

Проработав только неделю, Саша попросила отгул – конечно же, не последний. Сергей Николаевич разрешил отлучиться восьмого сентября, но при этом дал понять, что очень недоволен. А это уже плохо, могут найти другого секретаря, более исполнительного и менее загруженного семейными проблемами. Дела в фирме Артёма вряд ли быстро наладятся, ведь компьютерные технологии для продажи в России закупались за границей. Платили за них в долларах, здесь продавали за рубли, а когда бакс прыгнул вверх, переведённая по новому курсу выручка оказалась ничтожно малой. Фирма задолжала крупной западной компании, от имени которой действовала в родном Отечестве. Но это – не те долги, о которых Саша услышала от астролога. Не те…

На любовницу муж, получается, тоже потратил немалую сумму. Кого же он завёл от красавицы Саши, которая никогда ему в близости не отказывала? Деньги действительно из дома утекали, но до недавнего времени Саша думала, что муж помогает своим тульским родичам. Особенно нуждалась в финансовой подпитке младшая непутёвая сестрёнка Татьяна. Она нигде не работала, мечтала повторить звёздный путь Клаудии Шиффер и на более скромную долю не соглашалась. Всё время участвовала в каких-то незначительных конкурсах, а перед тем подолгу тренировалась, хотя в её двадцать три года надеяться на что-то серьёзное было уже поздновато.

Изредка Таня выигрывала скромные призы, но предложений о заключении контрактов от солидных агентств не получала. Живя мечтой однажды взять своё и проснуться знаменитой. Таня красовалась на выставках в качестве зазывалы, то и дело меняла ухажёров, репутация которых оставляла желать лучшего. Не об этих ли дружках говорилось сегодня в астроцентре? Не через Татьяну ли действовали конкуренты или бандиты? Могли уговорить амбициозную девицу обратиться к брату за помощью или организовать знакомство с Артёмом.

Саша всегда считала, что золовке сразу же следовало идти на панель – никакой другой карьеры ей всё равно не сделать; разве что можно найти «папика» с карманом. Но Артём и слушать о таком не хотел – он отвечал за будущее сестры перед их покойной матерью. Та, кстати, покончила жизнь самоубийством – повесилась, когда Таньке было три года, а Артёму – семнадцать.

Надо бы по возвращении в Москву Татьяне позвонить, но, кажется, та собиралась за границу с очередным бой-френдом, афганцем-стриптизёром. Да ещё неизвестно, на чьи деньги – его или Артёма. Нет, лучше обо всём спросить у мужа – он изредка испытывает потребность выговориться. Кто знает, вдруг ему сегодня захочется облегчить душу перед любимой супругой – ведь слишком тяжко на сердце! Надо попробовать поймать «тачку» на Невском, чтобы обязательно улететь сегодня, днём или ранним вечером. Всей дороги-то на три часа максимум, а сам полёт – минут пятьдесят…

Саша купила в ларьке баночку «Кока-колы», открыла её и с жадностью выпила всю сразу, не отрывая взгляда от дороги. Нет, ждать глупо, нужно спуститься в метро. Но там такая толчея, что можно упасть в обморок. И тогда, чего доброго, заберут в больницу, да ещё задержат на сутки-двое. Разумнее будет не глазеть по сторонам, а действовать. Придумать что-то невероятное, сверхъестественное, чтобы Артём ничего с собой не сделал, почувствовал, как Саше плохо. И чтобы дождался, обязательно дождался её! А там уж что-нибудь сообразим, сейчас бы успеть…

Нет, Артём сестру разбаловал до невозможности! Зачем-то снабдил её кредитной картой «Мост Гард» для терминалов системы «Маэстро», какие были и у них самих. Но неужели Танька смогла втянуть брата во что-то серьёзное? И о каких нарушениях закона говорила астрологиня? Любой криминал Саша отметала начисто, ведь Артёму не раз предлагали попробовать себя в качестве хакера, что и делали многие его приятели; но он категорически отказывался. Лукьянов при его-то способностях и увлечённости проблемой мог в этом найти для себя золотое дно, но и мысли о подобном не допускал.

Да, тогда он отказался, а теперь? Вдруг решил рискнуть и стал жертвой шантажа? Разок согрешил, а после не смог отмыться? Но умереть… В тридцать семь лет умереть… Когда так любишь жизнь!.. Да что же с ним стряслось?…

Самое главное сейчас – успокоиться, но это так трудно! Жаль, что она одна в чужом городе, и ни от кого не получить ни помощи, ни поддержки. Хочется припасть к чьей-то груди, выплакаться и услышать простые, понятные, добрые слова. Никаких катастрофических пророчеств – хватит! Ей нужны утешения, старые, как мир, изречения пастыря. Укрепить свою душу возможно лишь в храме, который здесь рядом, через дорогу. Тот самый купол, оставшийся в памяти, только небо над ним сегодня голубое, и льётся с него золотой свет…

В Спасо-Преображенском соборе Саша никогда не бывала, и очень хотела зайти туда летом, да отвлекли другие дела. А ныне она обязательно войдёт под высокие своды, помолится двум чудотворным иконам – «Всех Скорбящих Радости» и образу Спаса Нерукотворного. Молитва очистит, и придёт успокоение. Они с Артёмом много грешили, поддавались многочисленным искушениям, поклонялись золотому тельцу и совершали поступки, противоречащие воле Бога. И вот теперь, для восстановления внутренней свободы, для того, чтобы собраться с духом, с силами, и отбросить прочь колдовские цепи Сатаны, им и послано тяжкое испытание.

Она вдохнёт ладанный запах, услышит певчих, увидит мудрые спокойные лики. Выплачется всласть, там, где это никого не удивит, не позабавит, не обрадует. Да, они с мужем грешны, но не настолько же, чтобы убивать Артёма! Они самые обыкновенные, не лучше и не хуже прочих. Просто, может быть, им чуточку больше повезло в жизни.

Задерживаться в Питере нельзя – её предупредили; но это ведь и не займёт много времени. Искренняя, горячая, бесхитростная молитва никому никогда не вредила. Возможно, завтра утром Саша Шульга проснётся совершенно другим человеком, и никогда уже не станет прежней – самодовольной, равнодушной к чужим бедам; и помогать она станет не только родным. А женщина, с которой довелось сегодня поговорить в салоне, всё же только человек. Пусть умный, образованный, имеющий особые способности, но – человек. И не ей равняться с Богом…

Саша придирчиво оглядела себя в витрине, сорвала с головы шляпку и быстро пошла за угол, где размещался платный туалет. Нашла нужную дверь, спустилась по ступенькам, на ходу расстёгивая сумку. Отдала деньги, и тут же, у раковины, тщательно вымыла лицо. Потом, закрывшись в кабинке, достала из саквояжа длинную, в горошек, юбку, которую всегда носила вечерами в гостиницах. Заколола волосы в пучок, обвязала голову шарфиком, поцеловала нательный крестик, прося у Господа прощения и умоляя Его о милости.

Саша быстро скатала брюки, сунула в саквояж шляпу и, преображённая, помолодевшая, вышла на улицу. Навстречу ей попались сразу две машины-такси, но Саша уже не обращала на них внимания. Повинуясь властному зову собственной души, она перешла Литейный проспект и направилась к собору. Должно быть, она ещё не сделала главного, не помолилась о здравии Артёма и Аллы, а потому не смогла уехать. После посещения храма всё сложится совсем не так. Господь услышит её стенания, обязательно услышит, нужно только попасть туда, в царство добра и покоя. И, может быть, искра благодати упадёт на неё, согреет, и елей прольётся на изболевшееся сердце. Артёма спасут, помилуют. Обязательно помилуют, потому что иначе нельзя.

Саша сначала быстро шла, а потом, ловя ртом воздух, побежала стремглав, словно сама смерть гналась за ней по пятам, и лишь в соборе можно было надёжно укрыться от напасти.

* * *

Саша всегда, на дороге и в жизни, придерживалась одного-единственного правила – «Дай дорогу дураку». Была снисходительной и терпимой к чужим слабостям, а сегодня не узнала сама себя.

За пятнадцать лет у них с Артёмом бывало всякое, но ни разу Александра не унизилась до того, чтобы повысить голос на мужа – даже перед тем, как принять внутрь пачку снотворного. Когда из-за всё возрастающих аппетитов золовки нервы начинали искрить, она не плакалась по телефону подружкам и не прикладывалась к рюмашке; даже к психологам не обращалась, хоть и было это модно в их кругу.

Если гнев стискивал спазмом желудок, застилал глаза и заставлял сжиматься кулаки, Саша просто брала собаку и уходила с ней гулять. Могла часами прохаживаться взад-вперёд по аллее лесопарка и мысленно оправдывать мужа. Пыталась понять, почему он поступает так, а не иначе. И каждый раз приходила к выводу – раз Артём не бросает сестру, значит, он верный, надёжный, и потому им с дочерью нечего бояться.

Она возвращалась домой, принимала ванну, делала дыхательные упражнения и первая подходила к мужу мириться. Ей очень не хотелось вновь пережить кошмар, случившийся шесть лет назад. Тогда, решив после очередной размолвки наказать супруга, Саша уехала в Кишинёв. А потом туда пришла телеграмма от их общего друга – «Артём тяжело ранен тчк Лежит реанимации тчк Молчанов». В ресторане случилась перестрелка, муж угодил под шальную пулю, и вот тогда Саша, едва не ставшая вдовой, зареклась проявлять характер. Не вытащи тогда врачи Артёма с того света, ушла бы вслед за ним.

– Остановите, пожалуйста. – Саша легонько коснулась пальцами плеча таксиста, и «Волга» немедленно затормозила.

– Извольте.

Бородач всю дорогу слушал радио, и сейчас досадливо дёрнул щекой. Деньги он взял через щель над ветровым стеклом, спрятал их в напоясную сумку и опять включил автомагнитолу.

Александра вздохнула, потёрла ладонью лоб, вспоминая, что сейчас должна делать. Немного придя в себя, направилась к кассам, где и выяснила, что билеты имеются на рейс через два часа. И нужно ждать. Больше всё равно заняться нечем. Есть время переодеться, подкраситься и снять эту дурацкую юбку, чтобы постоянно не наступать на подол.

Приведя себя в порядок, Саша решила позвонить в Москву ещё раз. Может быть, уже вернулась Алла; она и расскажет, как обстоят дела дома. А если повезёт, трубку возьмёт сам Артём. Он же деловой человек, не имеет права долго валяться в позе эмбриона, укрывшись одеялом с головой. Вполне вероятно, что ему пришлось срочно выехать в офис – тем более сейчас, когда нужно решать, как жить и работать дальше. Все кризисы рано или поздно кончаются, и нужно приспосабливаться к новым обстоятельствам.

Расхаживая по залам в поисках нужной кабинки, Саша неожиданно вспомнила, как впервые увидела белобрысого увальня Артёма Лукьянова и пожалела его, близорукого и неловкого. В общежитии справляли чей-то день рождения. Как раз шла летняя сессия, и Саше предстояло завтра сдавать очередной экзамен.

Улизнув из шумной прокуренной комнаты, она устроилась в гладильной и, заткнув уши пальцами, принялась зубрить. Ни одного «хорошо» она не могла себе позволить – ведь с «красным» дипломом гораздо легче зацепиться в Москве; именно такую цель поставила перед собой студентка филфака.

Неожиданно в эту же гладильную завалился один из гостей, парень с экономического факультета, уже изрядно набравшийся, да и от природы неуклюжий. Он пыхтел, как паровоз, силясь вдеть нитку в игольное ушко, но результата так и не добился – лишь исколол себе пальцы. Зашвырнув в угол пиджак без верхней пуговицы, он сидел и обречённо отсасывал кровь.

Прошло полчаса, и только тогда Саша, исподтишка наблюдавшая за ним, соизволила предложить помощь. Артём с радостью согласился, и красавица-молдаванка, отложив учебники с конспектами, проворно пришила пуговицу на место. Ни о каком романе с Артёмом Саша и помыслить не могла – первый неудачный брак внушил ей стойкое отвращение к Адамову племени. Артёму пришлось ещё долго добиваться ответного чувства.

Каждый день в течение двух месяцев влюблённый дарил предмету своей страсти по роскошной розе на длинном стебле, неизвестно откуда добывая на это деньги. Приглашал в компанию для просмотра редкого в ту пору видео, пытался выделиться из толпы заумными словечками и широченными цветными рубахами, рассказывал о своём тяжёлом детстве и одновременно намекал на нынешние солидные связи, благодаря которым можно получить вожделенную прописку.

В конце концов, он сделал Саше предложение. И пока она размышляла, принимать ли руку и сердце, мучился от неизвестности, изобретая новые способы доказать свою состоятельность. Потом признался, что замышлял инсценировать нападение хулиганов на любимую девушку и якобы её спасти, но дело, на счастье, сорвалось. Кроме того. Александра неожиданно дала согласие стать его женой, и необходимость в постановке отпала. Это случилось в известнейшем кафе «Космос» на улице Горького, прозванном «ёрш-избой», где подавали бесподобное мороженое «Планета» с ореховой крошкой.

Когда они поженились, невесте было двадцать, жениху – двадцать два. Через семь месяцев у них родилась недоношенная девочка, которую пришлось ещё долго выхаживать. Артём радовался вроде бы даже больше Саши, а она, в свою очередь, снова потрясла окружающих силой своего характера. Не воспользовавшись академическим отпуском, продолжила учёбу, а малютку, едва та окрепла, отправила в Молдавию к родителям.

Она считала, что не должна расслабляться, терять год и портить карьеру. Им с Артёмом, как иногородним, обещали московское распределение при условии, что оба окончат университет с отличием, и именно в восемьдесят шестом году. Так и случилось – на Александру и Артёма пришли индивидуальные заявки из столичных учреждений, а молодой семье выделили комнату в коммуналке на Сущёвском валу.

Комната была маленькая и тёмная, но всё-таки в Москве, да ещё в центре. Туда влезали диван, стол, два стула и мини-холодильник. Одежду хранили в двух громадных, прислонённых к стене чемоданах. Но все же это была победа, ещё одна ступенька на пути к успеху. Оба стремились стать кандидатами наук, и Артём в двадцать девять лет защитил диссертацию. Тогда Лукьяновы мечтали всего-навсего накопить на двухкомнатную кооперативную квартиру, чтобы забрать от стариков Аллочку. Им и во сне не могло привидеться будущее благополучие.

Саша ушла с работы шесть лет назад, преспокойно вела хозяйство, воспитывала в холе и неге обожаемую дочь, тщательно ухаживала за собой и восхищалась необыкновенными способностями Артёма. Потом ей надоело сидеть дома. Пришло в голову окончить курсы МИДа сразу по трём языкам – это повышало шансы найти приличную работу. Алла выросла, дел стало гораздо меньше, и Александре захотелось получить престижную должность, предполагающую частые поездки за рубеж.

Всю работу по дому к тому времени исполняли нанятые женщины, потому что Александра стремилась стать настоящей госпожой не занятой уборкой-готовкой, и блистать в свете. Но во время турне по Скандинавии она забеременела, муж упросил оставить ребёнка, и, как оказалось, правильно сделал. Аллочка скоро покинет родительский дом, уедет на стажировку в Оксфорд или выйдет замуж. А малыш поможет забыться, прогонит тоску. Тридцать пять лет – ещё далеко не старость.

Когда она вставила карточку в прорезь телефонного аппарата, сердце ёкнуло, а коленки задрожали. С трудом вспоминая собственный номер, Саша нажимала кнопки, а потом очень долго слушала бесконечные, безнадёжные гудки. Значит, и Алла ещё не вернулась. Но так бывало часто – дочка заходила к подружке, Насте Молчановой, приёмной дочери Никиты, друга Артёма – того самого, что посылал телеграмму о ранении. Марина, мать Насти, была приятельницей Александры, и жили они на одной площадке. Девчонки вместе выгуливали собак во дворе, катались на роликах в Серебряном Бору или в Суворовском парке.

Скорее всего, Никита, если он дома, сможет помочь, постарается найти соседа и друга по сотовому телефону. Если Лукьянов действительно уехал в фирму, он взял «трубу» с собой. Лишь бы застать кого-нибудь из Молчановых, пусть даже Марину – она тоже не откажет, поищет Артёма, раз Саша так волнуется.

Никита отозвался сразу, и его голос показался глухим, надтреснутым, без обычной смешинки. Но иного и не приходилось ждать – на товарно-сырьевой бирже сейчас, наверное, тоже невесело, и Маринины фирмы плавают, как утки. К тому же супруги Молчановы недавно вернулись с похорон Марининого отца, из Подмосковья, и ещё не пришли в себя.

– Никита, ты? – Саша, изнемогая от духоты, обмахивалась шляпой.

– Я. Откуда звонишь, Сашка? – Молчанов что-то жевал, потом проглотил. – Из Питера? Ты же туда, вроде, собиралась.

– Да, из аэропорта. Через полтора часа вылетаю домой. Никитушка, милый, ты Артёма не видел сегодня? Никак не могу его найти.

– Нет, я сам только что ввалился. Ты же понимаешь – все на ушах стоят. Как дальше жить, ума не приложу, и Маринка психованная ходит. Вот и Артём в запарке, некогда пивка попить. Но, если хочешь, я выйду, позвоню в квартиру. У консьержки справки наведу – это ещё надёжнее.

– Консьержку пока не трогай – просто позвони в квартиру. Если не откроет, попробуй разыскать его по мобильному. Поможешь мне, лапочка?

– Нет проблем. Позвони через полчаса, и я скажу, чего добился.

– Договорились. Заранее благодарю.

Саша повесила трубку, спрятала в сумочку карту и вдруг почувствовала волчий голод. Взять бы стаканчик сока и бутерброд с сыром, пожевать перед вылетом! Ведь весь день маковой росинки во рту не было. Как раз и пройдёт полчаса, и тогда Никита сообщит что-то новенькое. Вполне возможно, что она зря весь день колотится в истерике, и муж объявится как раз к вечеру. Надо ещё узнать, не у Насти ли пропадает Аллочка, за неё тоже всё сердце изболелось. Скорее бы вылететь, а там…

Аэровокзал гудел пчелиным ульем. Люди на все лады обсуждали события в Москве и гадали, кого же выберут премьер-министром. Мужики к тому же спорили на бутылку, распустят ли Государственную думу. Ревели дети, то и дело объявляли о начале и об окончании посадки на самолёты, сообщали, что прибыл новый рейс. Саша наконец-то нашла буфет, отстояла небольшую очередь, сразу же съела оба бутерброда, выпила сок, и захотела есть ещё сильнее, чем прежде.

Если судьба родителей имеет влияние на жизнь человека, то Артём вполне может… Господи, как она раньше-то не подумала? Свою свекровь Нинель Матвеевну Лукьянову Саша не знала, только слышала, что та удавилась в ванной после ухода из семьи отца Артёма – Михаила Ильича Медникова. Нинель Матвеевна с ним не регистрировалась. Она восемнадцать лет обихаживала мясника с тульского рынка, а ведь он официально был ей чужим, посторонним, не имеющим никаких обязательств.

Когда Медникову стукнуло сорок, а Нинели – сорок восемь, он в деревенской церквушке обвенчался с молоденькой торговкой. Ведь в паспорте у него не было брачного штампа. Узнав о случившемся, Нинель прогнала Медникова из квартиры, начала сильно пить и в тоге свела счёты с жизнью. Михаил и бровью не повёл, собрал вещички и отбыл к венчанной жене, с которой позже сходил и в ЗАГС. Детей воспитывали родители Нинели, а отец ими не интересовался и не давал денег.

Спустя десять лет после свадьбы он застал жену с любовником и в завязавшейся драке пустил в ход нож. Сел на восемь лет, два года как вышел. Саша знала об этом от бабки мужа, а сам Артём никогда об отце не вспоминал – говорил, что противно.

Едва дождавшись, когда длинный парень в замшевой куртке закончит долгий эмоциональный разговор, Саша схватила трубку, опять набрала номер Молчановых и, барабаня пальцами по стене, стала ждать ответа.

– Сашка? – Никита говорил не так, как в первый раз. Он проглатывал слова и запинался. – Слышь, я Артёма нигде не могу найти! До двенадцати он был в офисе, потом, секретарша сказала, ему кто-то позвонил. И Артём, как ошпаренный, выскочил из кабинета. Буркнул что-то, но Люба ничего не поняла. Никто из наших общих знакомых его тоже не видел, и в квартире тихо. Я несколько раз принимался звонить, но толку – ноль; мобильный не отвечает. Я вот жду, когда девчонки придут…

– Они задержались в школе? – перебила Саша.

– Их автобус сломался по дороге. Пришлось около часа ждать, пока починили. Жаль, что у меня ключа вашего нет, а то собака скулит. Я бы сходил, погулял с ней. В следующий раз ключи-то оставь.

– Обязательно, Никитушка, оставлю. Я-то думала, что Артём её выведет или Алка. – Саща улыбалась, хотя чувствовала, как руки и губы немеют. – Если кого-то из них увидишь, скажи, что вечером буду в Москве. Или пусть Марина скажет – вдруг раньше с ними встретится…

– Сам её жду, – вздохнул Молчанов. – Ну, как там Питер?

– Стоит.

Саша глубоко дышала, пытаясь убедить себя в том, что выяснится, образуется. И она посмеётся над своими страхами…

– Отлично. Короче, я всё сделаю, как ты сказала. Счастливо тебе долететь!

– Спасибо, Никитушка. До встречи.

Саша, усталая и подавленная, отошла от автомата, наступая на чьи-то ноги и машинально бормоча извинения. Она вспомнила, что нужно пройти регистрацию, а после нашла место на диванчике, втиснулась между двумя тётками. Поставила саквояж на колени, глянула на часы, пальцами вытирая слёзы. Глаза щипало, и каблук совсем разболтался.

Надо ждать вылета – ничего больше Саша сейчас не может сделать. Слишком большое расстояние отделяет её от Артёма, от дочери, и из Петербурга мать семейства не в силах докричаться до них. Она сидела и шептала какие-то слова, бессвязные и жалобные, не обращая внимания на соседок-пенсионерок и их надоедливых внуков.

– Зачем ты это сделал? Ввязался в какие-то авантюры, да ещё скрывал это от меня, подруги своей, давней и верной? Пусть ты изменил мне, но у нас есть дочь. И мы обязаны делать всё для того, чтобы она была счастлива. У Аллы вся жизнь впереди, она красива и умна, уже имеет неплохое образование. Мы с тобой позаботились об этом. Ты не смеешь отнимать у Алки будущее, подставлять её под удар, вынуждать расплачиваться за собственные ошибки. Я вижу нашу дочь во всех отношениях успешной, а ты разве другого хочешь? Ради неё мы так долго гнули спины, вырывались из коммуналки, делали деньги. Алка не должна знать тесноты, нужды и злобы. Компьютерный ребёнок, она и жениха себе найдёт в Интернете. Она уже через Сеть общается со студентами Гарварда, Принстона и Оксфорда. Кто-то из них вполне может стать мужем нашей дочери. Ты этого хочешь её лишить? Подстрелить свою кровинку на взлёте? Но я буду драться за Алку, за любимую свою неулыбу и тихоню, до последнего вздоха! Я закрою её своим телом, приму в себя все стрелы, выпущенные по ней. И тебя спасу, только дождись меня! Выслушай, подумай ещё раз, доверься мне. Будь мужчиной, собери волю в кулак, а я буду твоей опорой, твоим оруженосцем. Я буду с тобой до самого конца, до того момента, когда прервётся полоса неудач. А если мы погибнем, то вместе, простив всё друг другу. Только так я представляю себе достойную жизнь и достойную смерть. Ведь падать духом и сдаваться без боя – тяжкий грех. Ты сам говорил мне об этом…

По трансляции сделали какое-то объявление, и Саша заметила, что вокруг задвигались, засобирались, схватили сумки и пакеты. Прислушавшись, пока поняла, что идти на посадку. И что прошло сорок минут чистого времени с тех пор, как она пристроилась в тесной шине на диванчике.

Прощай, Питер! Надеюсь, что следующее наше свидание окажется более приятным. Я обязательно вернусь, когда всё кончится.

Схватив саквояж, Саша устремилась к выходу из зала, и тут, предательски треснув, от её туфли отскочил каблук.

* * *

Истекал ещё один час – мучительный, тягучий час перелёта. Саша смотрела в иллюминатор, притопывая ногами в домашних тапочках, в которые переобулась, заняв своё место; больше у неё с собой никакой обуви не было. Но уже скоро стюардесса попросит пассажиров пристегнуть ремни, сообщит, что самолёт совершает посадку в Москве и объявит температуру воздуха за бортом. Интересно, так ли здесь жарко, как в Питере, или нужно доставать из саквояжа куртку? Скорее всего, нужно, – неизвестно, сколько времени придётся ждать «колёса», а темнеет и холодает в Москве осенью куда быстрее.

Рядом дремал парень – жертва пирсинга, с проколотыми губами, бровями и носом. Своим сальным длинным хвостом и потёртой джинсовой курткой он кого-то напоминал Саше. Наконец она сообразила, кого именно. Та же привычка безмятежно похрапывать в присутственном месте, запах пота и табака, рука в грубых перстнях, постоянно сползающая с подлокотника на Сашино колено… Да, он очень похож на Филата Грицая…

Когда-то Леся Шульга носила длинную толстую косу, в бездонных глазах её, будто в омутах, тонули мальчики и юноши. Никто бы и представить себе не мог, что Леся выберет в мужья курносого круглолицего толстяка со смешной чёлочкой, да ещё полюбит его верно и преданно. Наверное, так получилось потому, что Артёма она невольно сравнивала с первым мужем, брак с которым получился скоротечным и очень неприятным. Свёкром юной золотой медалистки оказался Мирча Грицай, лысый мужчина с громадным носом – один из первых капиталистов Кишинёва. А в те годы – воротила теневого бизнеса, имеющий подпольные фабрики по пошиву кофточек и босоножек. Уже тогда он купил белый «Мерседес».