Текст книги "О современном лиризме"
Автор книги: Иннокентий Анненский
Жанр: Критика, Искусство
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Ответьте, пожалуйста.
И здесь расщепление слишком заметно. Те, неэстетические романтики, напротив, никаких легенд не изображают, но они сами – легенды. Итак. расщеп-то давно есть, а размежеваться никак не могут. Все эстетики нет-нет да и вообразят себя трагичными, будто это то же, что трагедии писать.
* * *
Чемпион наших молодых, – несомненно, Александр Блок.
Это, в полном смысле слова и без малейшей иронии, – краса подрастающей поэзии, что краса! – ее очарование.
Не только настоящий, природный символист, но он и сам – символ. Напечатанные на карт-посталях черты являют нам изящного Андрогина, а голос кокетливо, намеренно бесстрастный, белый, таит, конечно, самые нежные и самые чуткие модуляции.
Маска Андрогина – но под ней в самой поэзии ярко выраженный мужской тип любви, любви, которая умеет и обманно пленить и, когда надо, когда того хочет женщина, осилить, и весело оплодотворить.
Но я особенно люблю Блока вовсе не когда он говорит в стихах о любви. Это даже как-то меньше к нему идет. Я люблю его, когда не искусством – что искусство? – а с диковинным волшебством он ходит около любви, весь – один намек, один томный блеск глаз, одна чуть слышная, но уже чарующая мелодия, где и слова-то любви не вставить.
Кто не заучил в свое время наизусть его «Незнакомки»? В интродукции точно притушенные звуки cornet-a-pistоn.
По вечерáм над ресторанами…
Слова точно уплыли куда-то. Их не надо, пусть звуки говорят, что им вадумается…
Горячий воздух дик и глух
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Потом идет крендель, уже классический, котелки, уключины… диск кривится, бутылка нюи с елисеевской маркой (непременно елисеевский нюи-что же вы еще придумаете более терпкого и таинственного?), пьяницы с глазами кроликов…
И как все это бесвкусно – как все нелепо, просто до фантастичности латинские слова зачем-то… Шлагбаумы и дамы – до дерзости некрасиво. А между тем так ведь именно и нужно, чтобы вы почувствовали приближение божества.
О, читайте сколько хотите раз блоковскую «Незнакомку», но если вы сколько-нибудь Петербуржец, у вас не может не заныть всякий раз сладко сердце, когда Прекрасная Дама рассеет и отвеет от вас, наконец, весь этот теперь уже точно тлетворный дух. И мигом все эти нелепые выкрутасы точно преображаются. На минуту, но город – хуже, дача – становится для всех единственно ценным и прекрасным, из-за чего стоит жить. Грудь расширяется, хочется дышать свободно, говорить А:
И медленно пройдЯ меж пьЯными,
ВсегдА без спутников, однА,
ДышА духами и тумАнами…
(не придирайтесь, бога ради, не спрашивайте, почему туманами – а не, например, слишком пряными, туманами лучше – нельзя иначе как туманами)
ОнА садится у ОкнА.
Ее узкая рука – вот первое, что различил в даме поэт. Блок – не Достоевский, чтобы первым был ее узкий мучительный следок![124]124
… ее узкий мучительный следок! – См. «Игрок» Достоевского: «Следок ноги у ней узенький и длинный – мучительный. Именно мучительный» (гл. 6).
[Закрыть] И вот широкое А уступает багетку узким Е и У. За широким А сохранилось лишь достоинство мужских рифм?
И вЕют дрЕвними повЕрьями
Ее упрУгие шЕлкА,
И шляпа с траУрными пЕрьями,
И в кольцах Узкая рУка.
О, вас не дразнит желание! Нет, нисколько. Все это так близко, так доступно, что вам хочется, напротив, создать тайну вокруг этой узкой руки и девичьего стана, отделить их, уберечь как-нибудь от кроличьих глаз, сказкой окутать… Пусть жизнь упорно говорит вам глазами самой дамы – «если хотите, я ваша», пусть возле вас ворчит ваш приятель, «ведь просил тебя, не пей ты этого нюи, сочинил какую-то незнакомку. Человек, что у вас Гейдзик Монополь есть? Похолоднее. Ну где же она?:
Эх, ты… сочинитель».
Но что вам за дело до жизни и до приятеля? Мечта расцветает так властно, так неумолимо, – что вы, право, боитесь заплакать. Вам почти до боли жалко кого-то. И вот шепчут только губы, одни губы, и стихи могут опираться лишь на О и У:
И перья страуса склонЕнные
В моЕм качаются мозгУ
(да мозгу, мозгу – тысячу раз мозгу, педанты несчастные, лишь от печки танцующие!)
И Очи синие, бездОнные
ЦветУт на дальнем берегУ.
Я не знаю у Блока другого, более кокетливого, но и более мужского стихотворения. Это – вовсе не эротика, но здесь – вся стыдливая тайна крепких и нежных объятий.
* * *
В ироническом городе давно уже молятся только старушечья привычка да суеверие, которое жмурится за версту от пропасти. Но культура театров и рынков должна же использовать и эти дорого стоившие храмы. И вот под старые готические своды вдвигают вал фонографа, туда приносят чувствительные пленки цветной фотографии.
Как отстать поэтам! И они следом идут в церковь для своей метафорической молитвы. Ходил туда поэт холодного отчаяния – африканец Леконт де Лиль – и вынес оттуда «Семь ступеней крестного пути».[125]125
…африканец Леконт де Лиль… – «Семь ступеней крестного пути». Очевидно, имеется в виду цикл из двенадцати стихотворений Л. де Лиля «Chemin de la Croix» (1859).
[Закрыть] А мы послали в лиловые тени Руанского собора нашего молодого и восторженного эстетика Максимилиана Волошина.
О фиолетовые грозы,
Вы тень алмазной белизны!
Две аметистовые розы
Сияют с горней вышины.
Дымится кровь огнем багровым,
Рубины рдеют винных лоз,
Но я молюсь лучам лиловым,
Пронзившим сердце вечных роз.
И я склоняюсь на ступени
К лиловым пятнам темных плит.
Дождем фиалок и сирени
Во тьме сияющей облит.
И храма древние колонны
Горят фиалковым огнем…
Как аметист, глаза бессонны
И сожжены лиловым днем.[126]126
О фиолетовые грозы… – «Фиолетовые лучи» из цикла «Руанский собор», куда входят четыре стихотворения, объединенные общей темой «крестного пути»; им предпослано рассуждение о символике «семи ступеней крестного пути».
[Закрыть]
(«Перевал», 7907, ээ 8 и 9, с. 3)
Право, кажется, что нельзя ни искусней, ни полней исчерпать седьмой полосы спектра, ласковее изназвать ее, чем Волошин, воркуя, изназвал своих голубок-сестриц в лиловых туниках.
Сам я не был в Руанском соборе и не знаю расположения его двух роз. Но мне все же хотелось бы не одной этой ласки и не только цветовых переливов. Я чувствую за этими «розами» – как и за всякой христианской святыней – другую красоту, мученическую. Две розы собора? Может быть, это две белых груди св. Агаты.[127]127
Св. Агата – по легенде, дочь знатных родителей, отвергшая сватовство римского наместника Квинциана и жестоко замученная в тюрьме. Легенда эта не раз разрабатывалась в поэзии и в живописи.
[Закрыть] Они грубо раздавлены и изрезаны римскими ножами. Но когда солдаты ушли обедать, богоматерь по-женски нежно, стыдливо и проворно отшпилила с волос тюль цвета мальвы и набросила его на поруганную мученическую белизну. Впрочем, Максимилиан Волошин, вероятно, более прав, чем я. Ведь он же сим «молился» этим голубкам и розам. Но куда пришлось ему нести эту молитву? Что мы из нее сделаем? Пожалуй, оперу, стилизованную в лиловых тонах?..
* * *
Хотел бы молиться и Михаил Кузмин (сборник «Сети»),[128]128
Кузмин Михаил Алексеевич (1875–1936) – поэт, писатель. Его произведения отмечены декадентскими и эстетскими мотивами. Далее речь будет идти в основном о его кн.: Сети. Первая книга стихов. М., «Скорпион», 1908.
[Закрыть] но уже по-другому. Сборник его стихов – книга большой культурности, кажется, даже эрудиции, но и немалых странностей, вроде «дома с голубыми воротами», «шапки голландской с отворотами»[129]129
… «долю с голубыми воротами», «шапки голландской с отворотами»… – «Мечты о Москве» («Сети», с. 40).
[Закрыть] или таких стихов:
В лиризме М. Кузмина-изумительном по его музыкальной чуткости – есть временами что-то до жуткости интимное и нежное и тем более страшное, что ему невозможно не верить, когда он плачет.
Городская, отчасти каменная, музейная душа наша все изменила и многое исказила. Изменилась в ней и вера. Не та прощающая, самоотверженная, трагическая, умильная вера, – а простая мужицкая, с ее поклонами, акафистами, вера-привычка, вера-церковь, где Власы[131]131
Влас – «Влас» Некрасова; этот образ высоко ценил Достоевский, считая, что в нем воплощены лучшие черты русского человека.
[Закрыть] стоят бок о бок с людьми, способными со словами «господи, благослови!» ударить купчину топором по лбу.[132]132
… со словами «господи, благослови!» ударить купчину топором по лбу. – Имеется в виду эпизод из романа Достоевского «Идиот»: рассказ князя Мышкина Рогожину о преступлении «по молитве» (2.IV).
[Закрыть] Именно эта вера, загадочная, упорностихийная, мелькает иногда и в авторе «Сетей» и «Богородичных праздников».[133]133
«Богородичные праздники» – цикл М. Кузмина «Праздники Пресвятой Богородицы» («Остров», 1909. № 1, с. 15–29).
[Закрыть]
Голубая спальня, шабли во льду,[134]134
… шабли во льду… – «Сети», с. 9, 37.
[Закрыть] александрийские систры[135]135
… александрийские систры… – В сб. «Сети» напечатан цикл «Александрийские песни». Систр или систра – древний египетский музыкальный инструмент.
[Закрыть] и тирские красильщики, черная женщина, которая качает ребенка и поет:
и вдруг тут же
или:
Я вспомню нежные песни
И запою,
Когда ты скажешь: «воскресни».
Я сброшу грешное бремя
И скорбь свою,
Когда ты скажешь: «вот время».
Я подвиг великой веры
Свершить готов,
Когда позовешь в пещеры;
Но рад я остаться в мире
Среди оков,
Чтоб крылья раскрылись шире.
Незримое видит око
Мою любовь
И страх от меня далеко.
Я верно хожу к вечерне
Опять и вновь,
Чтоб быть недоступней скверне.[138]138
Я вспомню нежные песни… – Из цикла «Мудрая встреча».
[Закрыть]
(ibid., с. 112 сл.)
Я знаю, что тут не без лукавства. Но для нас-то, когда мы осуждены вращаться среди столь разнообразных книжных, надуманных попыток вернуть веру или ее очистить, – разве не должна быть интересна и эта попытка опроститься в религиозном отношении, найти в себе свой затерянный, свой затертый, но многовековой инстинкт веры. Я расстаюсь с лиризмом Кузмина неохотно вовсе не потому, чтобы его стихи были так совершенны. Но в них есть местами подлинная загадочность. А что, кстати, Кузмин, как автор «Праздников Пресвятой Богородицы», читал ли он Шевченко, старого, донятого Орской и иными крепостями, – соловья, когда из полупомеркших глаз его вдруг полились такие безудержно нежные слезы-стихи о Пресвятой Деве?[139]139
…стихи о Пресвятой Деве. – Имеется в виду поэма Т. Шевченко «Мария» (1859). Анненский противопоставляет изысканным, искусственным стихам М. Кузмина на библейскую тему естественную простоту великого украинского поэта; следует учесть еще, что в поэме Шевченко традиционная библейская тема трактуется в нарочито земном плане с элементами проповедничества в духе социализма (недаром поэма впервые была напечатана в России лишь в 1907 г.).
[Закрыть] Нет, не читал. Если бы он читал их, так, пожалуй бы, сжег свои «праздники»…
Но, во всяком случае, трудно ожидать, чтобы многие из «молодых» так гордо и резко, как Сергей Маковский,[140]140
Маковский Сергей Константинович (1877–1962) – поэт и художественный критик, издатель журнала «Аполлон». После Октября – в эмиграции. См. письма Анненского к нему, с. 487 и др. Далее речь пойдет о сборнике Маковского «Собрание стихов». СПб., 1905 (далее: Собр. стихов).
[Закрыть] разом оборвали со стихами, особенно в случае столь же заметного успеха своего первого сборника. Где разгадка? Может быть, разгадок даже две.
Вот первая:
В кругу друзей я не
боюсь беседы оживленной,
и гордо я не сторонюсь
толпы непосвященной.
Ведь нет на свете никого,
кто сердцем разгадает
безмолвье сердца моего.
Никто его не знает.
Любовь пою я в тишине,
но в песнях нет любимой.
Любовь останется во мне
Мечтою нелюдимой.
Пусть этот мир, как рай земной,
к блаженству призывает.
Мой тихий рай всегда со мной,
Никто его не знает.
(Собр. ст., с. 50)
Вы подумаете, пожалуй, бегло скользнув глазами по этой пьесе, что перед вами лишь одно из общих лирических мест.
Так люди, плохо знающие по-французски, никогда не оценят ни тонкой и мудрой работы, ни многовековой культурности верленовского романса.
В действительности, перед нами – более, чем тонкая работа пера, Я думаю, что этот иронический натуралист – кто бы это подумал про Маковского? – положил перо, признав себя не в силах примирить свой безмолвный рай с тем самым городом, в котором с такой радостью он купает свою жизнь и где глаз эстетика любит не только открывать старое, но угадывать и еще неоформившуюся новизну.
Вторая разгадка, пожалуй, – это стихотворение «Speculum Dianae».[141]141
Зеркало Дианы (лат.).
«Speculum Dianae». – Собр. стихов, с. 112 («Как бледный сапфир в изумрудной оправе…»).
[Закрыть] И в самом деле – с какой стати тут ритмы и рифмы? И разве же они часто – не один балласт для жадной и гибкой мысли критика?
* * *
От замолчавшего поэта прямой переход к певцу неумолчному. Он не встретил еще и тридцатой весны, Андрей Белый (раскрытый самим автором псевдоним Б. Н. Бугаева),[142]142
См. «Книгу о русских поэтах» М. Гофмана, с. 137, автограф.
[Гофман]. – Книга о русских поэтах последнего десятилетия. Под ред. М. Гофмана. М. – СПб., изд. т-ва М. Вольфа, 1909.
[Закрыть] а вышло уже три его сборника стихов, и два из них очень большие.[143]143
Андрей Белый (Борис Николаевич Бугаев, 1880–1934) – поэт, прозаик, теоретик символизма;…вышло уже три его сборника стихов и два из них очень большие. – В 1909 г. А. Белым были изданы следующие сборники стихов: 1) Золото в лазури. Стихи. М. 1904; 2) Урна. Стихотворения. М., 1909; 3) Пепел. СПб., 1909.
[Закрыть]
Натура богато одаренная, Белый просто не знает, которой из своих муз ему лишний раз улыбнуться. Кант ревнует его к поэзии. Поэзия к музыке. Тряское шоссе к индийскому символу. Валерий Брюсов хочет поменяться с ним посохами,[144]144
… Валерий Брюсов хочет поменяться с ним посохами… – См. стихотворение В. Брюсова «Андрею Белому» («Тебе дарю я жезл змеиный, / Беру твой посох костяной…») – Вн, с. 139; ответ А. Белого – «Встреча» («Урна», с. 20–21).
[Закрыть] и сама Зинаида Николаевна Гиппиус разрешила ему тему его четвертой симфонии.[145]145
…тему его четвертой симфонии. – Белый А. Кубок метелей. Четвертая симфония. М., 1908, посвящение к этой книге.
[Закрыть] Критика и теория творчества (статьи о символизме) идут так – между делом. И любуешься на эту юношески смелую постройку жизни. И страшно порою становится за Андрея Белого. Господи, когда же этот человек думает? и когда он успевает жечь и разбивать свои создания?
В мою задачу не входят симфонии и прочая проза Белого, но и в стихах я все еще как-то не разберусь, а изучал их, видит бог, прилежно. Многое нравится… но нельзя не видеть и какой-то растерянности поэта, а потом… этот несчастный телеграфист с женой, которая «болеет боком»…[146]146
Этот несчастный телеграфист с женой, которая «болеет боком»… – «Телеграфист» («Пепел», с. 22).
[Закрыть] Живое сердце, отзывчивое, горячее, так и рвется наружу, слезы кипят (прочитайте в «Пепле» «Из окна вагона», с. 21). Жалеешь человека, любишь человека, но за поэта порою становится обидно.
Те же «жестокие, желтые очи» находим и у кабаков. («Отчаяние». «Пепел», с. 13)
А как вам покажутся такие стихи?
Это написано в 1908 г., и я выписываю стихи из лирической пьесы «Признание».
Но я люблю у Андрея Белого жанр. Здесь он – настоящий мастер. Вот пьеса «Мать». Тема старая, еще некрасовская:
Теперь посмотрите, что делает из этой темы поэт искусственной жизни:
Она и мать. Молчат – сидят
Среди алеющих азалий.
В небес темнеющих глядят
Мглу ниспадающей эмали.
«Ты милого, – склонив чепец
Прошамкала ей мать, – забудешь,
А этот будет, как отец:
Не с костылями век пробудешь».
Над ними мраморный амур.
У ног – ручной пуховый кролик.
Льет ярко-рдяный абажур
Свой ярко-рдяный свет на столик.
Пьет чай и разрезает торт,
Закутываясь в мех свой лисий;
Взор над верандою простерт
В зари порфировые выси.
Там тяжкий месяца коралл
Зловещий вечер к долам клонит,
Там в озеро литой металл
Темноты тусклые уронит…[150]150
Она и мать. Молчат – сидят… – «Мать».
[Закрыть]
(«Пепел», с. 107)
Досаждают немножко упорные шероховатости языка (родительный падеж имени прямо после В – этого нет ни в народной речи, ни в нашей лучшей поэзии). Но пьеса так удивительно колоритна. Она так – по-своему – изящно символична.
* * *
У Виктора Гофмана (издал одну «Книгу вступлений»)[151]151
Гофман Виктор Викторович (1884–1911) – поэт, испытал влияние К. Бальмонта и других символистов. Далее рассматривается его сборник: Книга вступлений. Лирика. 1902–1904. М., [1904].
[Закрыть] есть нечто в этом же роде – его «В коляске» (с. 39 сл.). Пьеса эта, как бы примыкающая к предыдущей по содержанию, кажется, хорошо известна публике, и я лишь бегло ее напомню.
Виктор Гофман – птенец гнезда Бальмонта. Он часто читал, очевидно как и все мы, впрочем, его «Дрожащие ступени».[152]152
Дрожащие ступени… – из книги К. Бальмонта «В безбрежности».
[Закрыть] Вот самый жанр:
Вся шурша на ходу, ты идешь по тропинке,
По зеленой тропинке в саду,
Ты неверно скользишь в своей узкой ботинке,
Точно робко ступаешь по льду.
Заложили коляску. На крыльях коляски
Отражается радужно свет.
Ты восторженно щуришь блестящие глазки,
О, я знал, ты из рода комет…
. . . .
Разве можно комете быть пленной, быть пленной?..
. . . .
Понеслись твои кони, твои черные кони,
Все кругом, как и ты, понеслось.
Голова твоя блещет в воздушной короне
Развеваемых ветром волос.
Ты глядишь, ты дрожишь, ты смеешься украдкой,
На лету обрывая сирень.
Уноситься так сладко. Уноситься так сладко.
В этот радостно-солнечный день![153]153
Вся шурша на ходу, ты идешь по тропинке… – «В коляске» («Книга вступлений», с. 39).
[Закрыть]
Жанр дается немногим, но это одно из серьезных орудий культуры в сфере искусства. Я не буду говорить о жанре и пейзаже у Бунина. Кто не знает его превосходного «Листопада»,[154]154
«Листопад» – поэма Бунина (1900); по этой поэме Бунин назвал свой сборник стихов («Листопад»), вышедший в 1901 г. и отмеченный Пушкинской премией.
[Закрыть] в свое время отмеченного и высоко авторитетной критикой? Но, по-моему, поэзия лауреата даже непонятна без анализа его часто отличной прозы. Да, пожалуй что Бунин уж и перерос свою ритмическую лирику.
* * *
У Бунина есть страстный, исключительный поклонник – Валентин Кривич. (Сборник «Цветотравы» в печати.[155]155
Кривич (Анненский) Валентин Иннокентьевич (1880–1936) – поэт; сын И. Анненского. Сборник «Цветотравы» вышел в 1912 г. «Цветотравы» единственный сборник В. Кривича.
[Закрыть]) Только этот младший любит удушливый и даже грозовой колорит пейзажа.
Вот его «Праздник»[156]156
«Праздник» – «Цветотравы», с. 35.
[Закрыть] в выдержках:
Нераздуманною думой
Молча в вечность уходя,
Был закутан день угрюмый
Паутиною дождя.
. .
У заборов, на панели,
В глине желтых площадей,
Целый день, шумя, чернели
Кучи вымокших людей.
И, зажегши за туманом
Глаз слепого фонаря,
Умирал, больным и пьяным,
Красный День календаря.
Велся скучно и невнятно
Скучный спор дождя и крыш,
И зловещи были пятна
Синих вымокших афиш.
Верный вкус и много отчетливой – хотя не солнечной, а скорей электрической ясности – в строго правильных, но суховатых строфах Валентина Кривича. Откуда только у этого молодого поэта такая не то что пережитость, а даже согбенность в тоне пьесы? Или и точно 1905-й год и его страшный сосед раньше времени состарили людей, невеселых от природы? Революционные годы отразились на творчестве наших корифеев, особенно Валерия Брюсова, Сологуба, Блока, и было бы, может быть, интересно проследить, как эти характерные типы лиризма приспособлялись к тому, что не терпело никаких приспособлений.
* * *
Но я отмечу здесь иные, более, кажется, типические явления, а прежде всего «Алую книгу» Кречетова[157]157
Кречетов Сергей (Сергей Алексеевич Соколов, 1878–1936) – поэт-символист, владелец издательства «Гриф», редактор альманахов «Гриф» (1903–1905. 1914), журналов «Золотое Руно» (1906) и «Перевал» (1906–1907). Первый его стихотворный сборник; Алая книга. М., 1907.
[Закрыть] и «Крылья Икара» Дм. Цензора.[158]158
Цензор Дмитрий Михайлович (1877–1947) – поэт. Далее рассматривается его сборник: Крылья Икара. Стихи (1905–1906). СПб., 1908.
[Закрыть] Дм. Цензор густо и мрачно риторичен. Но нет-нет и промелькнет у него какой-то молодой лиризм – тогда и на отсутствие меры смотришь поневоле уже другими глазами. Дм. Цензор становится проявителем нашего смутного, чадного и давно накопившегося раздражения.
Вот город -
Безумный старый гробовщик!
Копаешь ты свои могилы
И жизнь, и молодость, и силы,
Смеясь, хоронишь каждый миг,
Среди твоих гниющих стен
Палач, предатель наготове.
Ты весь пропитан ядом крови,
Ты – западня и душный плен.[159]159
Безумный старый гробовщик! – «Город» Дм. Цензора.
[Закрыть]
(«Крылья Икара», 1909, с. 25)
Кречетов немножко нервен для барда. Но я люблю неврастеничность, и, может быть даже искреннюю, этих строк «Алой книги»:
О, какой это интересный психологический документ, не для Кречетова, конечно, – при чем здесь он? А для всех нас.
По-своему, но как-то мягче, риторична мечта Льва Зарянского[161]161
Зарянский Лев (? -?) – поэт. Речь идет о его книге: Над морем затихшим. Стихи 1907 года. СПб… 1908. См. также об этой кн.: В. Брюсов. Дебютанты. – «Весы», 1908, № 3, с. 81.
[Закрыть] – в ней нет уже ни надрыва, ни хлесткости.
Как странно иногда слагаются напевы:
Не из цветов и трав, что собраны в глуши,
Не из игры очей, не из улыбок девы
И не из горьких дум отринутой души.
Порой слагается напев из слез и крови,
Из стонов узников, идущих на расстрел…
Какой-то скорбный зов таится в каждом слове;
Какой-то яркий свет мелодию согрел.[162]162
Как странно иногда слагаются напевы… – «Как странно».
[Закрыть]
(«Над морем затихшим», 1908)
Этот лирик резко разнится от поэта бальмонтовского типа – Евгения Тарасова (две книги стихов, я знаю только вторую, 1908 г. «Земные дали»).[163]163
Тарасов Евгений Михайлович (1882–1943) – поэт. Первая его книга: Стихи 1903–1905. СПб., 1906. Анненский останавливается на его книге: Земные дали Вторая книга стихов. СПб., 1908. Далее цитируется стихотворение из этого сборника.
[Закрыть] Евгений Тарасов представляется ненавидящим город тревожно и брезгливо. И иногда он довольно удачно стилизует «стихийность».
Зачем – не помню. Куда – не знаю.
В провалах улиц глухих иду.
Проклятый город! Я вспоминаю.
Вот что-то вспомнил. Чего-то жду.
А город тусклый, как филин, мрачен.
Хрипит, плюется и гонит прочь.
И вот я тесным кольцом охвачен.
Огни и тени. За ними ночь.
. . .
Проклятый город насквозь простужен,
Томится кашлем, хрипит в бреду;
«Куда ты, нищий? Ты мне не нужен».
Куда – не знаю. Иду. Иду.
(«Ночью», с. 35)
Сергей Рафалович («Светлые песни»)[164]164
Рафалович Сергей Львович (1875–1943) – поэт и драматург. Его сборник «Светлые песни» вышел в 1905 г. Далее цитируется стихотворение «Одиночество» из этого сборника.
[Закрыть] в 1905 г. еще ждет чего-то, еще смутно тревожится:
Себя я вижу… Понемногу
В себя гляжу;
И быстро к тайному порогу
Я подхожу,
Исполнен ужаса и страха,
Боюсь постичь…
Горит костер, чернеет плаха;
Вот щелкнул бич.
Протяжный стон звучит упорный,
Как перезвон;
И только плачет кто-то черный
Во мгле склонен.
(с. 27)
Но к 1908 г. в антологической душе Бориса Садовского[165]165
Садовской (Садовский) Борис Александрович (1881–1952) – поэт, прозаик, крк тик и историк литературы. Далее Анненский цитирует его стихотворение «Покой» из сборника: Позднее утро. Стихотворения. 1904–1908. М., 1909.
[Закрыть] не осталось ничего, кроме жажды покоя, кроме какой-то жуткой, почти старческой изнуренности:
Да, здесь я отдохну. Любовь, мечты, отвага,
Вы все отравлены бореньем и тоской,
И только ты – мое единственное благо,
О всеобъемлющий, божественный покой.
(Сб. «Позднее утро», с. 86)
Зато эротика приобрела в страшные годы какой-то героический подъем. Неврастения дрожащими руками застегивает на себе кольчугу.
Наконец-то опять. Наконец-то опять!
Сколько дней без любви. Сколько дней.
Сотни сотен моих самоцветных камней
Вышли к солнцу опять, чтоб сиять.
Солнце мысли моей
Тоска.
Крылья мысли моей
Любовь.
Ризы мысли моей
Слова…
. . .
Смерть идет на меня. Чем бороться мне с ней?
Вот мой меч золотого огня.
Не боюсь я врага. И врага я простил.
Бог сегодня мне меч возвратил.
(Иван Рукавишников. «Перевал», 1907, № 11, с. 49 сл.)
Оговариваюсь, что речь идет здесь вовсе не о поэзии Ивана Рукавишникова как сложном целом. Я взял лишь случайно характерный пример особой формы лиризма, какой у нас еще не было, кажется. Сам Иван Рукавишников известный лирик и издал два сборника.
Эротическая неврастения у Григория Новицкого («Зажженные бездны», 1908 г., «Необузданные скверны», 1909 г.)[166]166
Новицкий Григорий (? -?) – поэт. Здесь упоминаются два его сборника: Зажженные бездны. Стихи. СПб., 1908; Необузданные скверны. Стихи. [Кн. 2-я СПб 1909. О кн. «Зажженные бездны» см.: В. Брюсов. Дебютанты. «Весы»: 1908, № 3, с. 80–81.
[Закрыть] уже не думает, однако, о революции. Она хотела бы, наоборот, стать религией, то сосредоточенно-набожная, то экстатически-сладострастная.
или:
Но есть души, робкие от природы. Их наши мрачные и злые годы сделали уж совсем шепотными.
Б. Дикc (два небольших сборника)[169]169
Дикс (Леман) Борис Алексеевич (? -?) – поэт… два небольших сборника… – имеются в виду: Ночные песни. СПб., 1907; Стихотворения. СПб., 1909.
[Закрыть] говорит и даже поет, точно персонажи в «L'intruse»[170]170
«Непрошенная» (фр.).
[Закрыть] Метерлинка, – под сурдину:
Неужели ты не любишь темных комнат
с пятнами лунного света
на полу и на стенах.
С дрожащими кусками серебристых тканей,
брошенных на темные плиты.
(«Ночные песни», 1907, с. 8)
Попробуйте прочитать это днем, громко и хотя бы в аудитории Соляного городка,[171]171
… в аудитории Соляного городка… – аудитория училища технического рисован! барона Штиглица (Соляной переулок, 9).
[Закрыть] – и я думаю, ничего не выйдет. Но создайте обстановку, понизьте голос до воркования, и я уверен, что в словах Дикса прозвучит что-то чистое и нежно-интимное.
Другая шепотная душа – Дм. Коковцев («Сны на севере», сборник).[172]172
Коковцов Дмитрий Иванович (1877–1918) – поэт. Анненский цитирует стихотврение «Когда печаль мне входит в душу…» – См. в кн.: Сны на севере. Сборн. стихов. СПб., 1909.
[Закрыть]
Этот мало элегичен, вовсе уж не интимен, и ему чужда прерывистость. Он закругленно и плавно шепотен, и пуговицы на его груди застегнуты все до одной. Для Дикса все тайна. Но Коковцев любит отчетливость.
При тихом свете чистых звезд
Живой мечты всегда любимой
Мне мир открыт, очам незримый,
И жизни строй так дивно прост.
(с. 23)
Шепотной душой хотел бы быть и Модест Гофман («Кольцо». «Тихие песни скорби», 1907),[173]173
Гофман Модест Людвигович (1887–1959) – историк литературы, поэт. близк; к символистам. Далее цитируется стихотворение «Кошмар» из его сборника «Кольцо». СПб., 1907.
[Закрыть] но этой шепотности я немножко боюсь.
И когда глядеться в очи
Неподвижный будет мрак
Я убью ее полночью,
Совершив с ней черный брак.
(с. 11)
Одиноко стоит среди современных лириков Георгий Чулков (я знаю его сборник «Весною на север», 1908 г.).[174]174
Чулков Георгий Иванович (1879–1939) – поэт, прозаик, критик, историк литературы. Издавал альманахи «Факелы» (1906–1908) и «Белые ночи» (1907). Анненский останавливается на его сборнике: Весною на север. Лирика. СПб., 1908.
[Закрыть] Больше других, однако, повлиял на него, кажется, Федор Сологуб. Красота – для него власть, и жуткая власть. Поэт относится к Красоте с упреком, с надрывом, но иногда и с каким-то исступленным обожанием. Вот его «Жатва» в выдержках:
Она идет по рыжим полям;
В руках ее серп.
У нее на теле багряный шрам
Царский герб.
. .
Она идет по рыжим полям,
Смеется.
Увидит ее василек – улыбнется,
Нагнется.
Придет она и к нам
Веселая.
Навестит наши храмы и села.
По червленой дороге
Шуршат-шепчут ей травы.
И виновный, и правый
Нищей царице – в ноги.
. .
(с. 11)
Или из пьесы «Качели»:
Я в непрестанном и пьяном стремленье…
Мечтанья, порывы – и вера, и сон
Трепетно-сладко до боли паденье, —
Мгновенье – деревьев я вижу уклон,
И нового неба ко мне приближенье, —
И рвется из сердца от радости стон, —
О, миг искушенья!
О, солнечный звон!
(с. 14)
Ключ к поэзии Георгия Чулкова не в двух его стихах, однако, а в его же художественной прозе. Тайга серьезна и сурова.[175]175
Ключ к поэзии Георгия Чулкова… художественной прозе… Тайга серьезна сурова… – См.: Чулков Г. Рассказы. Кн. 1–2. СПб., «Шиповник», 1909. Действ многих рассказов Г. Чулкова происходит в Сибири, которая была знакома автору, т. к. в 1899 г. за участие в студенческом движении он отбывал там ссылку.
[Закрыть] Она не любит лирного звона.
* * *
Я намеренно приберег под конец этой главы о лириках, так или иначе сформированных революционными годами, одно уже яркое имя. Сергей Городецкий, совсем молодой поэт, но в два года нашего века (7-й и 8-й) он выпустил пять сборников («Ярь», «Перун», «Дикая воля», «Детский сборник» и «Русь»).[176]176
Городецкий Сергей Митрофанович (1884–1967) – поэт. Анненский упоминает следующие его сборники: 1) Ярь. Стихи лирические и лиро-эпические. СПб., 1907. Первая книга стихов. 2) Перун. Стихотворения лирические и лиро-эпические. СПб. 1907 3) Дикая воля. Стихи и сказки. СПб., 1908. 4) И я. Стихи для детей и рисунки… М., 1908. 5) Русь. Песни и думы. М., 1910.
[Закрыть] Это какая-то буйная, почти сумасшедшая растительность, я бы сказал, ноздревская, в строго эстетическом смысле этого слова, конечно.
Нельзя не чувствовать в массе написанных Городецким стихов этой уж и точно «дикой воли». Столько здесь чего-то подлинного, чего не выдумаешь, не нашепчешь себе ничем. Тесно молодцу да нудно… Но как нудно подчас и сосунку…
Бежит зверье, бежал бы бор,
Да крепко врос, закоренел.
А Юдо мчит и мечет взор.
Ох, из Державина, кажется! Ну, да – сойдет.
И сыплет крик острее стрел:
Я есть хочу, я пить хочу!
Где мать моя? – я мать ищу.
Лесам, зверям свищу, кричу.
В лесах, полях скачу, рыщу.
Те клочья там, ужели мать?
А грудь ее, цвет ал сосец?
К губам прижать, десной сосать…
Пропал сосун, грудной малец!
Ах, елка-ель, согнись в ветвях,
Склонись ко мне, не ты ль несешь
Молочный сок в суках-сучках,
Не ты ль меня споишь-спасешь?..[177]177
Бежит зверье, бежал бы бор… – «Сосунок».
[Закрыть]
и т. д. («Перун». с. 89)
Скажите, разве в этой «воле» нет и точно настоящего лиризма?.. Конечно, вы бывали в театре Комиссаржевской и вам бы все стилизовать, а разве уж такой грех желать побыть чуточку не только без Гофмансталя[178]178
Гофмансталь (Хофмансталь) Гуго фон (1874–1929) – австрийский писатель, драматург, крупнейший представитель неоромантизма и символизма в австрийской литературе. В драмах Гофмансталя действие происходит в стилизованной обстановке, лишенной исторического и местного колорита. В России пьесы Гофмансталя ставились в начале XX в. В Театре Комиссаржевской шла его пьеса «Свадьба Зобеиды» (1907) в период наибольшего увлечения символизмом и стилизацией, пережитыми В. Ф. Комиссаржевской и отразившимися на всем репертуаре театра.
[Закрыть] но и без Ремизова?[179]179
Ремизов Алексей Михайлович (1877–1957) – писатель. В 900-х годах в творчестве Ремизова нашли выражение тенденция к стилизации, стремление возродить народный язык допетровской Руси. См.: «Лимонарь, сиречь: ЛУГ духовный», «Посолонь» (1907).
[Закрыть]
Я особенно люблю Городецкого, когда он смотрит – или правильнее заставляет смотреть. И заметьте, это – не Андрей Белый, который хочет во что бы то ни стало вас загипнотизировать, точно крышку часов фиксировать заставляет:
Нет, у Городецкого – другое.
Здравствуй. Кто ты? —
Неподвижен. Кто? —
Струит глазами мрак. Кто? —
Пустынный взор приближен,
На губах молчанья знак.
. .
При тебе читать не нужно?
Странный гость. Но буду мил,
Посидим спокойно, дружно,
Ты, игра вечерних сил.
Что?! На волю не хочу ли?
Хочешь воли – ты сказал?
Мне? Да волю бы вернули?
Я? Да снова б вольный стал?
Можешь? Можешь? – Неподвижен.
Можешь ты? – Молчанья знак.
Где он? – Серый свод принижен.
Со стены струится мрак.[181]181
Здравствуй. Кто ты? – Неподвижен. – «Гость».
[Закрыть]
(«Дикая воля», 1908, с. 53 сл.)
Городецкий не гипнотизирует и не колдует, но эти строчки заставляют нас что-то переживать.
Это – самая настоящая поэзия.
Но, господи, как мы развились за последние годы – с того майковского, помните,
Теперь, по-нашему, уже не так – 10 страниц, да еще сплошь заполненные восьмистопными хореями в одну строчку.
Это – Сергей Городецкий с большим искусством лирически решает вопрос, была ли с ним Лия или нет, и все сомнения разрешаются так:
* * *
Последний этап. Кончились горы и буераки; кончились Лии, митинги, шаманы, будуары, Рейны, Майны, тайны, Я большое, Я маленькое, Я круглое, Я острое, Я простое, Я с закорючкой. Мы в рабочей комнате.
Конечно, слова и здесь все те же, что были там. Но дело в том, что здесь это уже заведомо только слова. В комнату приходит всякий, кто хочет, и все поэты, кажется, перебывали в ней хоть на день. Хозяев здесь нет, все только гости.
Комнату эту я, впрочем, выдумал – ее в самой пылкой мечте даже нет. Но хорошо, если бы она была.
Декадентство не боялось бы быть там декадентством, а символизм знал бы цену своим символам.
Кажется, что есть и между нашими лириками такие, которые хотели бы именно «комнаты», как чего-то открыто и признанно городского, декорации, театра хотя бы, гиньоля, вместо жизни. Передо мной вырисовываются и силуэты этих поэтов. Иные уже названы даже. Все это не столько лирики, как артисты поэтического слова. Они его гранят и обрамляют. В ритме они любят его гибкость, и что ритмом можно управлять, а в творчестве искание и достижение.
Вот несколько еще не названных имен.
Александр Кондратьев (два сборника стихов)[184]184
Кондратьев Александр Алексеевич (1876–1967) – поэт; занимался историей русской поэзии (А. Толстой, Щербина); учился в 8-й Санктпетербургской гимназии, где директором был И. Анненский. В своей автобиографии 1906 г. А. Кондратьев писал: «Любовью к античному миру я обязан Иннокентию Федоровичу Анненскому, переводившему на русский язык Еврипидовские трагедии и потом нам их читавшему. Одна из переведенных им трагедий была даже разыграна гимназистами» (РО ИРЛИ, ф. 273, оп. 2, № 11, л. 1). Имеются в виду следующие его сборники: 1) Стихотворения. СПб., 1905; 2) Стихи. Кн. 2-я. Черная Венера. СПб., 1909.
[Закрыть] говорит, будто верит в мифы, но мы и здесь видим только миф. Слова своих стихов Кондратьев любит точно, – притом особые, козлоногие, сатировские слова, а то так и вообще экзотические.
Например, Аль-Уцца, – кто его знает, это слово, откуда оно и что, собственно, означает, но экзотичность его обросла красивой строфою, и слово стало приемлемым и даже милым
Юрий Верховский (сборник «Разные стихотворения»)[186]186
Верховский Юрий Никандрович (1878–1956) – Поэт, переводчик, историк литературы. Анненский останавливается на его сборнике: Разные стихотворения. М., «Скорпион», 1908.
[Закрыть] упрямо ищет согласовать свой лиризм, в котором чувствуется что-то изящно простое, приятно спокойное, с подбором изысканных и несколько тревожных даже ассонансов:
Николай Гумилев (печатается третий сборник стихов),[188]188
Гумилев Николай Степанович (1886–1921) – поэт, чье творчество отмечено чертами символизма и декадентства. Сотрудничал с Анненским в журнале «Аполлон» (входил в «молодую редакцию» журнала), принимал участие в заседаниях «Академии стиха» («Общество ревнителей художественного слова»), в 1911 г. организовал «Цех поэтов», объединивший акмеистов – представителей одного из течений русского модернизма. В 1921 г. в числе участников контрреволюционного заговора был расстрелян. К 1909 г. Гумилевым были выпущены следующие сборники: 1) Путь конквистадоров. СПб., 1905; 2) Романтические цветы. Стихи. Париж, 1908.
[Закрыть] кажется, чувствует краски более, чем очертания, и сильнее любит изящное, чем музыкально-прекрасное. Очень много работает над материалом для стихов и иногда достигает точности почти французской. Ритмы его изысканно тревожны.
Интересно написанное им недавно стихотворение «Лесной пожар» («Остров», № 1, с. 8 сл.). Что это – жизнь или мираж?
Резкий грохот, тяжкий топот,
Вой, мычанье, стон и рев,
И зловеще-тихий ропот
Закипающих ручьев.
Вот несется слон-пустынник,
Лев стремительно бежит,
Обезьяна держит финик
И пронзительно визжит,
С вепрем стиснутый бок о бок
Легкий волк, душа ловитв,
Зубы белы, взор не робок
Только время не для битв.[189]189
Резкий грохот, тяжкий топот… – «Ветер гонит тучу дыма…»
[Закрыть]
Лиризм И. Гумилева – экзотическая тоска по красочно причудливым вырезам далекого юга. Он любит все изысканное и странное, но верный вкус делает его строгим в подборе декораций.[190]190
Лиризм Гумилева – экзотическая тоска… делает его строгим в подборе декораций. – В рецензии на «Романтические цветы» Анненский писал: «Нравится мне еще, что у молодого автора в его маскарадном экзотизме чувствуется иногда не только чисто славянская мрачность, но и стихийно-русское „искание муки“, это обязательно-некрасовское „Мерещится мне всюду драма“, наша, специально наша „трагическая мораль“».
[Закрыть]
Граф Алексей Н. Толстой[191]191
Толстой Алексей Николаевич (1883–1945) – В 1907–1910 гг. отдал дань увлечению стилизацией, распространенному в символистски-декадентских кругах. Писал сказки.
[Закрыть] – молодой сказочник, стилизован до скобки волос и говорка. Сборника стихов еще нет.[192]192
Сборника стихов еще нет. – Здесь неточность: в 1907 г. А. Толстым был выпущен сборник стихов «Лирика».
[Закрыть] Но многие слышали его прелестную Хлою-хвою.[193]193
Хлоя-хвоя – см.: Хлоя. Весенние стихи гр. Алексея Толстого. «Аполлон», 1909, № 2,с. 11.
[Закрыть] Ищет, думает; искусство слова любит своей широкой душой. Но лирик он стыдливый и скупо выдает пьесы с византийской позолотой заставок
Петр Потемкин[195]195
Потемкин Петр Петрович (1886–1926) – поэт. Анненский останавливается на его сборнике: Смешная любовь. Первая книга стихов. СПб., изд. Г. М. Попова, 1908. См. об этой кн. также: Брюсов В. Дебютанты. – Весы, 1908, № 3, с. 78–79.
[Закрыть] – поэт нового Петербурга. «Смешная любовь» преинтересная книга. Сентиментален, почти слезлив, иногда несуразен. Во всяком случае, искренний – не знаю как человек, но искатель искренний. Страшно мне как-то за Петра Потемкина.
Я пришел к моей царице кукле,
сквозь стекло целовал
ее белые букли
и лица восковой овал.
Но, пока целовал я, в окошке
любимая мной
повернулась на тоненькой ножке
ко мне спиной.
(«Смешная любовь», с. 36)
Владимир Пяст[196]196
Пяст (Пестовский) Владимир Алексеевич (1886–1940) – поэт, переводчик. В поэзии, при известной близости к стихам Блока, Пясту свойственно повышенное внимание к ритмике и вообще к формальной стороне стихосложения. Далее речь пойдет о его сборнике: Ограда. Книга стихов. М., 1909.
[Закрыть] надменно элегичен. Над философской книгой, однако, по-видимому, способен умиляться, что, хотя, может быть, и мешает ему быть философом, но придает красивый оттенок его поэзии.
Над ритмом работает серьезно, по-брюсовски, и помогай ему бог! Мне понравилось в «Ограде» (единственном покуда сборнике его, кажется) Элегия:
Слышишь ты стон замирающий,
Чей это стон?
Мир, безысходно страдающий,
Мой – и ко мне припадающий
Серый, туманный,
Странный
Небосклон.
Тянется мерзлая ручка:
«Барин, подайте копеечку!»
Девочка глянет в глаза.
На кацавеечку,
Рваным платком перетянутую,
Капнет слеза.
Талая тучка,
Робкая, будто обманутая,
Врезалась в странно-туманные,
Нет, не обманные!
Небеса.
Где же вы, прежние,
Несказанные,
Голоса?
Оттого день за днем безнадежнее?
(«Ограда». 1909, с. 71 сл.)
Фет повлиял или Верлен? Нет, что-то еще. Не знаю, но интересно. Подождем.
Рельефнее высказался Сергей Соловьев (два сборника: «Цветы и ладан» и «Crurifragium»).[197]197
Соловьев Сергей Михайлович (1885–1942) – поэт, переводчик, критик. Принадлежал (вместе с А. Блоком, А. Белым, Вяч. Ивановым, Эллисом) к символистам «младшего» поколения. Анненский называет два его сборника: Цветы и ладан. М., 1907; Crurifragium. М., 1908. Crurifragium – преломление голени во время распятия.
[Закрыть] Лиризм его сладостен, прян и кудреват, как дым ароматных смол, но хотелось бы туда и каплю терпкости, зацепу какую-нибудь, хотя бы шершавость. Валерий Брюсов – и тот нет-нет да и обломает гвоздик на одном из своих лирических валов.
Положим, лексические причуды у Сергея Соловьева вас задерживают иногда. Но ведь это совсем не то, что нам надо. Вот начало его прелестной «Primavera». Увы! думал ли кваттрочентист, что его когда-нибудь будут так любить на Парнасе?
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
