Текст книги "Гарпии"

О тюре Доротка даже не слышала, да и о других деликатесах, перечисленных приезжей старушкой, девушка имела очень смутное представленное, вроде бы для изготовления колдунов непременно требуется нутряное сало или это для чего-то другого? Впрочем, совсем оглушённая Доротка вскоре и вовсе перестала соображать. Интересно, крёстная всегда так трещит или у неё это стресс после долгого перелёта? Ох, скорее бы подъехал Яцек!

И тот явился, как по приказу! Выскочил, открыл дверцу, затолкал бабулю в машину. Освободившись от клещей и букета, Доротка в машину села самостоятельно.

Уже стало ясно – отель отпадает, надо везти гостью домой. И тут Доротка пожалела, что утаила от тёток поездку в аэропорт, – надо было в последний момент сообщить о времени прибытия американской гостьи, чтобы тётки подготовились. Теперь бы ожидали, усадили за накрытый стол, и уже не на одну Доротку изливался бы гейзер энергии. А вдруг их никого нет дома? Хотя Фелиция должна быть, ведь Мартинек прибивает полку.

– Куда? – вполголоса спросил Яцек. – К тому самому кафе на Голгофской?

И напрасно понижал голос – крёстная бабушка все равно не услышала бы его, продолжая изъявлять всевозможные желания и выражать мнения по поводу увиденного на улицах Варшавы. В основном ей все нравилось. Ах-ах, дорожные работы, ах, какие здесь трудолюбивые люди, ах, какие оживлённые улицы…

– Да нет, домой, это немного дальше, на Йодловой. Уж потерпи, ладно?

– Нет проблем! Забавная старушка.

– А все остальные уже померли? – трещала старушка. – Помню такую симпатичную девчурку, малиновый мусс на моё платье пролила, как же её звали… О, Фелиция! Да, да, у Крысеньки были сестрички, мне Антось сказал, спасибо ему, все разузнал для меня, Антось Войцеховский, а мы где едем? Это все ещё Варшава? Надо же, как разросся город, но это уже не центр, помню, по такой большой аллее, обсаженной деревьями, мы ездили в Виланов на прогулку, где же эта аллея, мы в ту сторону едем?

Уже поняв, что ответа от неё не ждут, Доротка перестала и пытаться отвечать на бесконечные вопросы гостьи, лишь изредка кивая головой, но никаких звуков больше не издавала. Яцек за рулём тихонько посмеивался, – это хорошо, значит, не сердился.

Им повезло, обошлось без особых пробок, так что очень скоро уже прибыли на место.

– Это ваш домик? – успела ещё спросить крёстная бабушка, и вдруг замолчала.

Оглушённая и растерянная Доротка вылезла из машины, совместными усилиями они с Яцеком извлекли старушку, которая непонятно почему молчала. Встревоженные её молчанием, они под руки повели её по короткой дорожке, выложенной плиткой, к двери дома.

– Да, крёстная бабушка, здесь мы живём, – наконец выдавила из себя Доротка, позвонив в дверь. – Это наш дом. Ты помнишь его? Ещё довоенный.

Дверь открыла Фелиция, и тут крёстную бабулю прорвало.

– Хенночка! – диким голосом вскричала она, бросаясь ей на шею.

Надо отдать должное Фелиции – она оказалась на высоте. Прежде всего, крепко схватила в объятия значительно превышающую её ростом пасхальную пальмочку и удержала, сделав шаг назад правой ногой и подпираясь ею. Благодаря этому обе дамы не свалились на пол, зато Фелиция каблук опорной ноги изо всех сил всадила в ногу выползшего любопытствующего Мартинека. Вскрикнув от боли, парень схватился за ногу в старой сандалии, выронив при этом свою ношу, – кучу свежей стружки и огромный бумажный мешок, куда собрал со старой полки накопившуюся за полвека дрянь: побитые банки с засохшим содержимым, полвека назад, видимо, бывшим съедобным.

Проигнорировав Мартинека и пригвоздив его локтем к стене, чтобы больше не лез под ноги, Фелиция прижала к себе пёстрое создание, угадав в нем Вандзю Ройковну, и без запинки ответила на приветствие:

– Вандзюлечка! Сколько лет! Ты меня приняла за мою мамочку, а я Фелиция, её дочь! Ах, как молодо ты выглядишь! Как чудесно!

Приветственная речь получилась, что надо. В этот момент за спиной стенавшего Мартинека, за кучей стружек и разбитого стекла появилась выглянувшая на шум Сильвия в фартуке и с большой ложкой в руке, с которой капал густой соус.

Вандзюлька при виде Сильвии отпрянула от Фелиции.

– Эта толстая девка – ваша кухарка? – сурово вопросила гостья. – Фелиция, как можно? Ты представляешь, сколько такая жрёт?

Такого не выдержали ни спускавшаяся с лестницы Меланья, ни замершая у входа Доротка. Отдёрнув занесённую на ступеньку ногу, Доротка оттолкнула Яцека с чемоданами и умчалась в садик, Меланья же развернулась и взбежав по лестнице, скрылась у себя. На поле боя остались американская гостья, Фелиция, Мартинек, от ужаса даже переставший стенать, и смертельно оскорблённая Сильвия.

С большим трудом удержавшись от желания тоже сбежать, куда глаза глядят, Фелиция опять оказалась на высоте. Ласково улыбнувшись приезжей и приветливо обняв её за бедра, она защебетала:

– Ах, это наша средняя сестра, Сильвия. Познакомься, Сильвия, это Вандзя Ройкувна. Заходи, заходи, дорогая, будь, как дома! Выпьешь что-нибудь? А может, ты голодна? Нет, сначала освежиться после дороги! Осторожно, наступишь на стекло. Мартинек, немедленно подмети! Рада приветствовать тебя на родине, Вандзюлька! Ах, какая же ты молодая и красивая!

Надо признать, болтовнёй она выбила любимое оружие из рук приезжей. Теперь та была ошарашена и покорно позволила завлечь себя в гостиную. Только там немного оклемалась.

– Так ты не Хеленка? Но какое сходство! Именно такой была Хеленка, когда я покидала родину. Ну, конечно же, ты Фелиция! Именно ты облила моё платье малиновым муссом. Да не переживай, я давно тебя простила. Ну вылитая Хеленка, я чувствую, как ко мне возвращается молодость!

Что там ни говори, а дурой Фелиция не была. И прекрасно понимала, что если в момент отъезда Ванды её, Фелициной, матери было тридцать лет, а ей, Фелиции, сейчас семьдесят, сходство с матушкой не может быть таким уж потрясающим. Значит, милая Вандзя из любезности лжёт без зазрения совести. Ну и что, ведь вот с одного взгляда так точно оценила Сильвию…

А та, униженная до глубины души, похоже, так и останется стоять столбом, загораживая вход. Пришлось Фелиции её немного отодвинуть одной рукой и незаметно погрозить кулаком, чтобы пришла в себя. Мартинек, подпрыгивая на одной ноге, послушно отправился за щёткой. До слуха Фелиции донеслись звуки, свидетельствующие о том, что кто-то втаскивает в дом чемоданы дорогой Вандзи, видимо, шофёр такси. В голове мелькнула мысль о необходимости расплатиться с ним, но Фелиция тут же её отогнала – пусть Доротка сама и расплачивается, раз привезла американку сюда.

Незнакомый молодой человек поклонился все ещё неподвижной Сильвии и вежливо поинтересовался куда затаскивать чемоданы. Или оставить их на улице?

Сильвия, сделавшая попытку потереть лоб, но, обнаружив в руке большую ложку в соусе, поспешила скрыться в кухне, не ответив. Сверху сошла Меланья, все ещё утирая слезы, выступившие от смеха. Из садика появилась тоже справившаяся с собой Доротка. В прихожей столкнулись Яцек с чемоданами и прихрамывающий Мартинек со щёткой и совком. Выглянувшая из гостиной Ванда, бывшая Ройкувна, узрела юношей и тут же обрела голос:

– Это что же? Второй жених? Сколько же их у тебя, дитя моё?

С трудом преодолев желание снова сбежать к себе и высмеяться всласть, Меланья остановилась, протянула руки к гостье и растроганно её приветствовала, благо, слезы от смеха ещё не высохли у неё.

– Будем биться или как? – негромко спросил Яцек соперника.

– Ещё чего! – в ужасе проговорил Мартинек. – Я ни на одну из них не претендую.

– Ладно, переобуйся и пошли на пиво. У меня ещё… момент… три часа. Могу себе позволить, выветрится…

Этого краткого разговора никто не слышал. Доротку всецело занимала проблема оплаты такси. Она заказывала, она и расплатиться должна. Причём не по счётчику, заплатить следует намного больше, ведь парень так помог! А у неё денег в обрез. Ох, вот Яцек поволок американские чемоданы наверх, Фелиция потребовала.

Когда Яцек спустился, Доротка выскочила за ним из дома.

– Сколько я тебе должна? Заплачу я, пусть она не видит, неудобно как-то. И извини, что так получилось, я и не предполагала, что тебе придётся…

– Успокойся, паненка, не суетись. Все в порядке. Заплатишь по счётчику и ни гроша больше. Если честно, то я ещё должен бы тебе приплатить, – давно я так не смеялся. И если у тебя в планах ещё одно такое представление, непременно вызови именно меня, договорились? А этот херувим в сандалиях, он кто?

– Протеже моей тётки, считает его работящим и благовоспитанным молодым человеком.

– А ты?

– А я кретином. Но сандалии носит не по доброй воле, его заставляют переобуваться, я, как честная девушка, должна это отметить. А теперь, боюсь, надо бежать, небось, меня уже хватились, ведь бабулю надо устраивать. Ещё раз, прошу прощения!

– Извиняться не за что, у вас и в самом деле весёлый дом, мне нравится. И подумать только, именно к тебе приехала такая музейная редкость!

– Ах, она прелестна! – растроганно вымолвила крёстная бабушка, выпуская из объятий девяносто шесть надутых и разобиженных килограммов Сильвии. – Все мы какие-то худосочные, она одна выглядит приятно, – и в руки взять – одно удовольствие. Именно такие женщины нравились в прошлом веке, сами знаете.

– Лично я сама этого не помню, – с достоинством возразила Меланья, но её язвительное замечание осталось не услышанным.

Крёстная бабуля безостановочно щебетала:

– Прелестная комната с видом на зелень, я очень хорошо помню ваш дом, у меня и фотографии сохранились, завтра распакую вещи, покажу. Мне помогут, правда? Боже, как же вы все молоды! Нет, не желаю в отель, я стосковалась по родным, а вы – моя семья, о Боже, а где же все архивные документы, у вас имеются нотариусы, правда? Ах, ну да, мне Антось говорил, ему удалось связаться с одним, очень порядочным, а вы с ним познакомились? Немедленно доставьте его, все, что у меня есть, отпишу вам, больше некому, никто никогда не любил меня, ну, возможно, Юзик любил, мой муж, да я уж и позабыла, и ещё моя единственная доченька Крысенька, хоть и не родная, а крёстная дочь, уж как я её любила, и теперь мне осталась от неё моя обожаемая крёстная внученька Доротка…

Меланья, ясное дело, не преминула вылить свою ложку дёгтя в бочку с мёдом, которым гостья чествовала Доротку. Когда они с Дороткой оказались в кухне вдвоём, тётка ехидно заметила:

– Если хочешь знать правду, так ей даже твоё имя было неизвестно! Попыталась как-то невзначай нас расспросить, я бы скорее лопнула, чем назвала, эта идиотка Сильвия по простоте душевной сказала: дочь Кристины зовут Дороткой. Так что не очень-то рассчитывай на её любовь и миллионы.

Странное дело, тёткины слова не ранили душу девушки, как это бывало обычно. Она даже не удивилась, даже не задумалась, почему это так. А все дело в Яцеке. Его забота, доброта, внимание, его откровенно восхищённые взгляды и тёплые слова.

И ещё одно – удовлетворение от того, что Фелицию поставили на место, Фелицию, главу дома, слово которой было законом, лишили её власти, заставили молчать и слушать. У Доротки словно сводило скулы от вынужденно-вежливой улыбки, которая не сходила с лица Фелиции, слушавшей богатую гостью, она сама чуть не задыхалась от слов, которые Фелиция вынуждена была глушить в себе и проглатывать, внутренне скрежеща зубами.

– А мне вовсе не нужны её любовь и миллионы, – беззаботно ответила Доротка, не отдавая себе отчёта в том, что блаженно улыбается, произнося это. – Пусть себе любит вас или Мартинека. Я даже согласна оплатить забронированный для неё номер в «Форуме», хотя у меня сейчас денег нет, ну да перехвачу у кого-нибудь.

Меланья бросила на девушку странный взгляд.

– Так ты полагаешь, она у нас поселится навсегда?

– Не знаю. Но при виде нашего дома у неё дух перехватило, и она замолчала. Это о чем-то говорит.

– Так ты считаешь?…

И опять Меланья как-то так взглянула на племянницу, что та первый раз почувствовала в тётке что-то человеческое.

* * *

Мартинек охотно воспользовался неожиданным приглашением нового дружка, тем более что из-за обрушившегося на дом катаклизма Фелиции было не до него. А он так старался, прибил-таки проклятую полку, сам себя взял за шиворот и заставил поспешить. Правда, вот с мусором не повезло. И ногу отдавили. Ну да ладно, появляется возможность отдохнуть и пивка попить, как не согласиться?

Когда сели за стол, Яцек опять взглянул на часы и решил – одно маленькое может себе позволить.

Мартинек мог позволить себе и два, и три и не замедлил воспользоваться случаем. Его пригласили, так что не обязательно ставить в свою очередь.

Тёплая, дружеская атмосфера воцарилась сразу же.

– Если честно, совсем меня заездили, работы невпроворот, – откровенничал Мартинек. – Не успеешь сделать одно, как тут же подбрасывают следующее. Вообще-то это неплохо, без работы не останусь, лишь бы платили, а они все такие скупердяи. Вот скажи, на что старым бабам деньги?

– Там и одна молодая есть, – заметил Яцек.

– А они у неё все отбирают. Хотя и она хороша – гроша у неё не вырвешь. И для меня никогда никакой работы не найдёт, все сама норовит сделать, представляешь? Может, теперь, как эта её крёстная бабушка приехала, хоть какую малость подбросит. А мне надо порядочно скопить, страсть как люблю путешествовать. В принципе у них за год поднакопить можно, только вот ишачить приходится…

Яцек ещё не знал, с какого рода трудягой имеет дело, и нехорошо подумал о Дороткиных тётках. Старые сквалыги, это же надо, парню приходится вкалывать целый год, чтобы на недельку махнуть за границу. Разве что херувимчик привык останавливаться лишь в «Ритцах» и «Валдорф-Асториях», более дешёвые гостиницы не по нему? Хотя вроде бы не похоже…

– Раз такие скопидомки, то и гостей у них не бывает?

– Да нет, заходят иногда, но редко, факт. Сейчас вот эта американская развалина прикатила, весь дом вверх ногами из-за неё перевернули. Знаешь, я очень на бабулю рассчитываю, они говорят – страсть какая богатая, интересно, сколько же у неё может быть миллионов, как думаешь? Парочка зелёных – это вещь! А они могут и прикарманить их, коли им наследство оставит. Ведь такая долго не протянет, как думаешь?

– Кто её знает… Старушка резвая, трещит без умолку.

– Мне без разницы, пусть трещит. Фелиция тоже трещит. Не скажу, что без умолку, но уж если начнёт, до вечера не остановится. А мне хоть бы хны, даже лучше, ужин человеку отломится, а Сильвия, ну та толстуха, скажу тебе, готовит – пальчики оближешь! И всегда прошибается, не может рассчитать, вечно у неё остаётся жратва, мне и на руку. Пока Фелиция трещит, они из-за стола не встанут, и тут только не зевать. Нет, говорю тебе, жить можно, я не жалуюсь…

За пивком Мартинек готов был просидеть остаток дня и даже часть ночи, но у Яцека имелся следующий вызов, да и узнал уже, что хотел. Доротка, кажется, свободна, во всяком случае с этим хухриком её ничто не связывает, общее представление об этом бабском семействе тоже сложилось. И Яцек, распростившись, покинул бар, а Мартинек ещё остался чуток посидеть, приканчивая четвёртую дармовую кружку.

И никто из них даже и подумать не мог, что невинный разговор очень скоро станет ключевым номером программы…

* * *

Все три сестры и их племянница ещё сидели за столом, когда приезжая гостья удалилась в ванную на втором этаже. Доротка успела узнать, что в любой момент можно отказаться от забронированного номера в «Форуме», который за сутки был заранее оплачен. Одной проблемой меньше. Зато возникло множество других. Ну, например, с вещами крёстной. Три громадных чемодана и две гигантские сумки не удалось распаковать, дом сестёр Вуйчинских оказался слишком мал для ручного багажа американки. У бедной Доротки, выделенной в помощь бабульке, руки опустились. Оказавшись между Фелицией и Вандой, она почувствовала – больше не выдержит или покончит с собой, или надо бежать из этого дома, куда глаза глядят. Бежать было решительно некуда, и девушка обречённо спустилась в гостиную.

За столом обсуждали приезжую.

– Ну, вылитая гильдия! – мстительно уверяла Сильвия. – Или как её там… Был такой фильм, на «г». Гиена, гарпия, гнида? Гильда…

– Не Гильда, идиотка, а «Джильда», – поправила младшенькую Фелиция, – действительно, был такой фильм с Ритой Хайворт, и очень хорошо, что она такая тощая, не дай Бог, была бы на тебя похожа – и вовсе бы не поместилась у нас.

– Может, ей у нас не понравится, и она съедет в гостиницу? – высказала робкую надежду Меланья.

– Никуда она не съедет, – разочаровала тёток Доротка, усаживаясь за стол, и мрачно пояснила: – По дороге призналась, что мечтает пожить в семье, в тёплой семейной обстановке и родственном уюте. А если и купит со временем дом или квартиру, то непременно поблизости от нас.

– Так и сказала? – спросила Фелиция.

– Чай бы заварила, – приказала Сильвия, по-прежнему исходя стихийной неприязнью к костлявой американской кретинке. – А я начну кормить её клёцками. И макаронами… Пока не села, завари чай, говорю!

Демонстративно с грохотом отодвинув стул, бедная Доротка встала. Могли бы хоть ненадолго оставить её в покое, дать передохнуть! Как же, дождёшься от этих гарпий. Пришлось собрать стаканы на поднос и отправляться в кухню. Вдогонку донёсся гневный окрик Фелиции.

– Почему не отвечаешь? Ишь, нос дерёт!

– Я же только что сказала – по дороге призналась, – огрызнулась Доротка. – А вы, а вы… Да хоть перерубите меня топором на две половины, чтобы ноги отправились в кухню за чаем, а верхняя половина осталась отвечать, – толку не будет.

Огрызнулась вполголоса, никто не услышал. И все время пребывания в кухне ворчала, чтобы облегчить душу, – ну просто невыносимо!

– Похоже, огрызается! – удовлетворённо отозвалась Меланья, прислушиваясь. – Ишь, разошлась, аж искры летят! – И приветствовала появившуюся в гостиной племянницу с подносом:

– А принцесса надеялась, вот приедет богатая бабушка из Америки и все за неё сделает? Немножко постараться ниже нашего достоинства?

Доротка позволила себе пожать плечами. Немного помогло сознание того, что вот сейчас она тёткам подпортит настроение. И садясь за стол, небрежно бросила:

– А лучше всего пристроить к нашему дому две комнаты с отдельной ванной, тогда бабуля проживёт с нами до самой смерти. Так сказала. – И, глядя на Фелицию, веско повторила специально для неё: – Так пани Ванда сказала сама, пока мы ехали из аэропорта. И повторила несколько раз. Потому что тогда будет кому за ней ухаживать, ибо вы все такие добрые и ласковые. И заботливые, и внимательные. А ей одной уже трудно жить, она слишком стара, а нанимать прислугу нынче дорого, ей это не по карману. Так сказала! И она считает, что достроить дом обойдётся дешевле, чем снимать отдельную квартиру и платить служанке. Вот и надеется вас уговорить, чтобы сразу и приступали. Её халаты тут жутко мнутся, а развесить как следует – места мало.

За столом воцарилось молчание.

– Придуриваешься? – сурово поинтересовалась Фелиция.

– Отнюдь, просто повторяю, что слышала.

– Мало того, что скелет, так она ещё и псих! – с ужасом произнесла Сильвия.

– Говорю вам, все её богатство… – презрительно начала Меланья.

Фелиция сухо перебила сестру:

– Если память мне не изменяет, о богатстве говорил и нотариус. – И обратилась к Доротке: – А может, ты что перепутала? Где она собирается пристраивать комнаты?

– Ничего я не перепутала. На первом этаже. Чтобы поближе к семейному очагу.

Меланья захихикала:

– Если Мартинек сразу же примется за работу…

– …так сожрёт два дворца, не только две комнаты! – разъярилась Сильвия. – Вы что, спятили все? Как можно говорить об этом всерьёз?

Фелиция не слушала сестру.

– А кто должен платить за постройку её комнат? – допытывалась она.

– Не говорила. Наверное, вы все втроём.

– Ну уж с меня она и копейки не получит! – продолжала свирепствовать Сильвия.

– Во всяком случае, не сказала, что заплатит вам, – уточнила Доротка.

– А вообще она хоть какой-то вопрос задала? – полюбопытствовала Меланья.

Доротка вежливо удовлетворило её любопытство.

– И даже много вопросов. Но ответить мне не удалось ни на один, хотя я честно пыталась. И вообще, я не уверена, не стоит ли она сейчас за дверью и не подслушивает ли…

Доротка уже давно отказалась от первоначального намерения оградить приезжую бабулю от тёток, встретить её и наедине предупредить. Даже мелькнула безумная мысль, что скорее надо предупредить тёток и их оградить. Впрочем, обе стороны хороши, стоят друг друга. Пожалуйста, пусть единоборствуют, только бы ей, Доротке, не оказаться между ними. Роль буфера ей не улыбалась.

Фелиция как раз придумала нечто подобное.

– Не стоит, – информировала она, выглянув за дверь. – А поскольку она приехала к тебе, вот ты и займись ею. Ведь все началось с того, что она велела отыскать Кристину. Кристина – твоя мать. И все говорит о том, что ты станешь её наследницей.

– Да нет же! – отчаянно запротестовала Доротка. – Из того, что бабуля говорила, следует – её наследницами станете вы все!

– Вот не знаю, написала ли она уже завещание…

Меланья подбросила щепок в огонь.

– Головой ручаюсь – не написала! Такие, как она, только болтают, а завещаний страсть как не любят.

Фелиция гнула своё:

– Даже если и написала, может его изменить, если ей не понравится. Так что очень советую тебе подумать.

– Да не нужно мне никакого наследства! – отбивалась Доротка.

– Как же, так тебе и поверили? – фыркнула Фелиция, а Сильвия предложила:

– Тебе не нужно – можешь нам отдать. Мне, например, очень даже пригодятся денежки.

– Уж ты сумеешь все спустить в три мига! – подхватила Меланья.

Сильвия в долгу не осталась:

– Я разве тебе что говорю, когда ты свои транжиришь?

До Доротки дошло, что тётки наконец перестали на неё нападать и грызутся между собой. Из-за чего – не понять, наверное, просто для того, чтобы погрызться… Оставили в покое племянницу и сцепились между собой. Должно быть, это им доставляет удовольствие. Господи, да что они за люди? Вон сколько злости из них лезет, а ведь самые близкие люди. Ей, Доротке, не доводилось слышать от них ни одного доброго слова не только о себе – вообще ни о ком. Даже Мартинеку доставалось, хотя с него все сходило как с гуся вода, он вовсе не реагировал на их злобные выпады, словно не понимал по-польски. Пожалуй, лишь с пани Стефчей обходились, как с человеком, всегда были вежливы, внимательны, причём совершенно искренне, не притворялись, действительно уважали её.

Все три!

Почему же между собой они находились в таких отношениях, агрессивность так и лезла из них?

Может, были на то какие-то внутренние причины, не выносили они друг друга и отталкивались, как в физике отталкиваются однородные заряды. Хотя в себе Доротка не ощущала никаких особо агрессивных устремлений, если не было на то конкретной причины. Когда очень уж приставали к ней, едва сдерживалась, чтобы не ответить какой-нибудь гадостью, но скоро успокаивалась, и, вместо горячего стремления бежать куда глаза глядят, опять возвращалась домой. А сколько раз ощущала в себе даже симпатию, чуть ли не нежность к тёткам, когда тем случалось ненароком проявить к племяннице – нет, не доброту, а просто нормальное человеческое отношение. И как хотелось подольше сохранить свою нежность, в доме тогда просто приятно было жить. Но вскоре Дороткина нежность получала такой мощный пинок, что тут же сменялась ненавистью, и последняя крепла год от года.

Вот если бы она могла освободиться от тёток…

Ох, права Фелиция, утверждая, что ей, Доротке, хочется денег крёстной бабули. И если эта кошмарная крёстная оставит ей наследство, она примет его с радостью, может, хватит для приобретения собственной жилплощади. Вопрос лишь в том, есть ли такое завещание. Впрочем, даже если и есть, неизвестно, сколько ещё приживёт крёстная. Ведь нет в ней ничего старушечьего, живёт с размахом, на всю железку, такая и до сотни запросто протянет.

Вспомнился Доротке разговор тёток, который она нечаянно подслушала несколько лет назад, когда ещё в школе училась. Возвращалась как-то пораньше из школы, хотела незаметно пробраться в дом, чтобы тётки не заметили, должно быть, опять какие-то неприятности с математикой… Все три тётки сидели в гостиной при открытых окнах. Доротка, согнувшись, пробиралась по стеночке под окном и нечаянно услышала – разговор они вели о ней.

– Что ни скажешь – сразу надуется, замкнётся и ни слова в ответ, – говорила Фелиция, – и вечно недовольна…

– Вовсе нет, – возразила Сильвия. – Не понимаю, что ты её вечно попрекаешь, что перед зеркалом вертится. Не так уж много и вертится, к тому же девчонка красивая… Не пойму я тебя.

– А чего тут не понять? Для её же блага. Девчонки в её возрасте ужасно глупые.

– Не только в её возрасте, – ехидно захихикала Меланья. – А у неё дурь из головы надо выбить, не то зазнается.

– А с чего ей зазнаваться? – не поняла Сильвия.

– Да хотя бы из-за языков. Полиглотка! Полиглотка-идиотка, но идиотка талантливая…

– Преувеличиваешь! – перебила Меланью Фелиция. – Вовсе она не идиотка, никаких особенных глупостей не делает…

– Потому и не делает, что мы её воспитываем, – стояла на своём Меланья. – А она огрызается. Я лично такого не потерплю!

– А сама? Всю жизнь только и знала, что огрызалась, слова ей не скажи.

– Ты же меня воспитывала, вот я такая воспитанная выросла, так тебе нравлюсь…

– Не скажу, что ты мне так уж нравишься, а Доротка не в тебя пошла. Есть в ней такая симпатичная черта… ну как бы это получше сформулировать… в общем, она всегда готова на уступки, готова прийти к согласию, решить полюбовно спор. Это в ней от Анджея, тот всегда стремился к тому, чтобы всем было хорошо, вот только Кристина вечно шла наперекор, а ведь он не имел ничего против, чтобы оформить с ней брак. И если бы она хоть чуточку настояла… Тем более что повода ревновать у него не было, да она никогда бы и не дала такого повода. А был он ревнив, факт.

– Она тоже…

Вспоминая потом этот разговор, Доротка сделала вывод, что её воспитывают, особенно Меланья, и воспитательные методы тёток встали ей поперёк горла. Но видно, и в самом деле она унаследовала от отца снисходительность и понимание и решила: попробует относиться к ним с пониманием, по мере возможности спокойно выслушивать их поучения и придирки, а поступать по-своему. И какое-то время тётки не могли надивиться, какой послушной стала их племянница! Однако вскоре той надоело, не по силам было терпеть, жить по принципу «пусти курицу на грядку». Пришлось защищаться.

И вот теперь стало ясно: правильно поступила, надо было себя защищать. И тогда, и теперь. Иначе с такими просто не выжить. Для Фелиции не существует другого мнения, кроме собственного. Меланья, как злобная проказливая обезьяна, считает возможным строить пакости своим жертвам. Сильвия пакостей не делает, но лишь по лени, в принципе не глупа, соображать может, но не хочет.

Занятая своими мыслями, Доротка не слушала, из-за чего шёл спор за столом, очнулась лишь когда Сильвия вскочила, с грохотом отодвинув стул.

– А мне плевать! – в ярости крикнула она. – Приготовлю на обед покупные клёцки. И мне не будет стыдно! Да, да, покупные! И к ним сметанный соус! И маринованную селёдку!!!

– То-то обрадуется Мартинек! – захихикала Меланья.

– А сейчас с меня довольно, отправляюсь спать – и все!

– Подождите, тётя, – ухватила Сильвию за полу халата Доротка. – Что такое тюря?

Сильвия не поверила своим ушам.

– Как ты сказала?

– Тюря.

– Тюрю я не вынесу, – проворчала Фелиция. – Не смей готовить тюрю.

– С чего ты вдруг заинтересовалась тюрей? – спросила Меланья.

– Да не я, крёстная бабуля мечтает о ней. Ещё в аэропорту сказала, чуть ли не первые её слова на родной земле. А я забыла сразу вам сказать. Что это такое?

– Не иначе, как она спятила, – пробормотала Сильвия, оскорблённая в лучших своих чувствах, выдёргивая полу халата из Дороткиных пальцев. – Кто в наше время готовит тюрю? Да и в военные времена тоже.

– Может, в Америке у неё была кухарка какая-нибудь наша соотечественница из глухой провинции? – предположила Меланья.

– Не верю я, что ей и в самом деле хочется тюри, – твёрдо заявила Фелиция.

– Но она сама сказала. Так что такое тюря?

– Найди кулинарную книгу… – начала было Меланья.

Сильвия сжалилась над Дороткой.

– Да не найдёшь ты её ни в одной кулинарной книге. Самая что ни есть примитивная еда, раньше в деревнях её последние бедняки ели. Крошили в воду засохший хлеб или корки, подсаливали и хлебали.

– Не поверю, чтобы в доме у Вандзи Ройкувны ели такое, – упорствовала Меланья.

– Может, путешествуя по родному краю, забрела в убогую хату?…

– Да просто вспомнилось ей словечко, ну и уцепилась за него, дескать, такая она патриотка. Сильвия, никаких тюрь, даже из уважения к гостье!

– Не волнуйся. Как же, разбежалась, – огрызнулась Сильвия и отправилась спать в чуланчик.

Укладываясь на диване в гостиной после того, как ещё раз приготовила чай для двух тёток и потом убрала со стола, Доротка задумалась над тем, как же ей теперь сочетать с работой новые обязанности. Сегодня она не бралась за редактуру, не до того было, но завтра придётся непременно поработать, сроки поджимают. В постели работать не сможет, ведь надо разложить перед собой как минимум две книги, точнее рукопись перевода и книгу-оригинал, с которого делался перевод, чтобы сравнивать. И читать параллельно, по кусочку. Не говоря уже о всяких справочниках, энциклопедиях и специальных словарях. Где все это разложить?

Может, в уголке гостиной-столовой поставить туристский столик? Так ведь все равно тётки работать не дадут, поручениями завалят, если она сядет работать у них под рукой. А тут ещё и говорливая крёстная… Придётся, видно, работать по ночам, когда все отправятся на покой, вот как сегодня. Так, может, прямо сейчас и начать?

Но прежде чем Доротка додумала эту идею до конца, глаза её сами собой закрылись, и она погрузилась в глубокий сон.

* * *

На следующий день с самого утра Фелиция решала важную проблему: как сделать, чтобы все ушли из дому? И сестры, и Доротка, и гостья. Не совсем ушли – хоть на полдня. Ну Меланья, наверное, поедет к себе в редакцию. У Доротки могут быть лекции. Но вот Сильвия проторчит весь день дома, это уж наверняка. Разве что за покупками отправится. А куда девать Ванду? О, надо уговорить её сопровождать Сильвию, просто в экскурсионных целях, пусть начнёт познавать новую старую родину с магазинов.

А все из-за того, что Фелиции требовалось позвонить. Причём так, чтобы никто не слышал разговора. В доме имелись три телефонных аппарата на одном номере: в её комнате, в комнате Меланьи и в гостиной. Когда кто-то им звонил, все три аппарата дружно трезвонили. Когда кто-то звонил из дома, остальные два аппарата тоже позванивали, так что подслушать разговор не составляло труда. И если хоть одна баба останется дома, непременно поднимет трубку, как только Фелиция начнёт набирать номер, не из желания подслушивать, а просто подумает – ей звонят. А потом уж ни за что не положит трубку… Фелиция же не хотела, чтобы остальные узнали о её разговоре.