Текст книги "Просёлочные дороги [Окольные дороги]"

– А чем дело кончилось? Удалось плёнку получить обратно?

– Удалось, уж я на своём настояла! Ведь там же превосходные кадры, плёнка цветная, тип явно что-то крутит, не дай бог, пропадёт плёнка! Вот я и сказала – не уйду без своей плёнки! И не ушла!

– А ты уверена, что он отдал тебе твою, а не первую попавшуюся?

Похоже, такая возможность тёте Яде не пришла в голову. Она страшно встревожилась:

– Да нет, конечно, не уверена! Как её проверишь? Езус-Мария, думаешь, он всучил другую? Зачем это ему?

Я тоже не имела ни малейшего понятия, зачем это ему, но странное поведение хозяина мастерской наводило на всякие такие мысли. Кому могла понадобиться плёнка, на которой запечатлена мамуля на корточках у машины, наша пёстрая компания на фоне живописного пейзажа или памятников архитектуры, Люцина, алчно пожирающая жареную треску, и прочие глупости? На всякий случай – и семейство единодушно меня в этом поддержало, редкая вещь – ещё в тот вечер я позвонила знакомому филателисту и попросила его выяснить загадку, в награду пообещав ему Шекспира за два с половиной шиллинга.

Когда на следующее утро мы с филателистом встретились, он сказал следующее:

– Странная история, проше пани, я так толком и не понял. Похоже, вашей плёнкой кто-то интересуется. Фирма «Антоний» – так зовут моего знакомого, – так вот, фирма «Антоний» был злой как черт и не стал мне всего рассказывать. Какая-то неприятная история, я понял только, что кто-то вроде предлагал ему большие деньги за эту плёнку, Антоний попал в неудобное положение, нагрубил клиентке, потому что не знал, как выпутаться из глупого положения, но плёнку ей отдал ту самую и вообще больше не желает о проклятой плёнке ничего слышать.

Я поблагодарила услужливого филателиста – как все-таки благородное хобби помогает людям! – и теперь не на шутку задумалась над историей с плёнкой. Подошла к оставленной на стоянке машине и застала в ней одну одинокую Люцину.

– А где остальные? – недовольно спросила я. Баб своих я знаю, их только отпусти – до вечера не соберёшь, а нам ехать пора.

– Только сфотографируют вот тот киоск с янтарём и вернутся, – успокоила меня Люцина и с гордостью добавила: – А я вора прогнала!

– Что ты сделала?

– Спугнула вора! Не знаю, что он хотел украсть из нашей машины, но я сначала спугнула его, а уж потом заметила, что на самом видном месте стоит торба твоей матери. Знай такое, не стала бы спугивать, подождала бы в сторонке, пока он её не свистнет. Вот интересно посмотреть, что он станет делать, когда украдёт и раскроет сумку!

Злополучная фотоплёнка тёти Яди сразу вылетела из головы – я тут же переключилась на вора и мамулину сумку. Мне тоже интересно было бы взглянуть! Никто не знал, что она в ней таскает, но тяжесть это была страшная, а теперь ещё усугублённая двумя бутылками молока и тремя термосами – один с молоком, а два с чаем.

– Конечно, надо было дождаться, пока он её не украдёт! – упрекнула я тётку. – Ну, расскажи, как было дело.

А дело было так. Оставшись одна в машине, Люцина, доставая очки, уронила их под переднее сиденье. Сидя достать их не удалось, должно быть, глубоко завалились, пришлось залезть под сиденье и шарить там. Дверца машины была захлопнута, переднее сиденье заблокировано, так что изнутри его не откинешь, вот и пришлось, согнувшись в три погибели, копошиться на полу машины. Занимаясь этими акробатическими упражнениями, Люцина слышала, как кто-то подошёл к машине, обрадовалась, что я вернулась или сестры, и вынырнула из-под сиденья – теперь можно будет его откинуть и нормально достать очки. И увидела совершенно незнакомого человека! Тот через опущенное окно дверцы засунул в машину не только руку, но и голову, и уже дотягивался рукой до мамулиной торбы. Увидел вылезшую Люцину и сбежал.

– Не понравилась ты ему! – констатировала я. – Плохое впечатление на вора произвела! Надо было вылезать с приятным выражением лица, тогда, глядишь, он сбежал бы с мамулиной сумкой, и мамуля перестала бы поднимать тяжести.

– Ты что! Через окно она бы не пролезла!

– Люцина, а ты уверена, что это был мужчина, а не женщина?

– Не уверена, солнце било прямо в глаза, но вроде бы мужчина.

Дамы оставили наконец в покое киоск с янтарём и вернулись к машине. Мамулю, естественно, возмутила критика её торбы, она сердито затолкала её себе под ноги, ворча, какое нам дело до того, сколько килограммов она выжимает, это, дескать, её личное дело. Может, ей так нравится. И вообще, ничего она не выжимает, держит в ней ноги. В конце концов, имеет право!

– Мочишь мозоли в молоке? – поинтересовалась Люцина. – Новый способ?

– Что хочу, то и делаю, отвяжитесь! И вообще, тут только самое необходимое!

Тётю Ядю сообщение о воре очень встревожило, ведь она оставила в машине сумку. Правда, прикрыла подстилкой, но все равно рискованно, мог запросто украсть.

– И чего ты так нервничаешь? – успокаивала её Люцина. – Ну пусть бы даже украли, что там такое у тебя в сумке, чтобы так переживать? Паспорт твой у меня. Возишь с собой большие деньги?

– Какие там деньги! Я взяла с собой сберкнижку, сниму, сколько потребуется. Записную книжку даже забыла дома. Так что в сумке ничего ценного, кроме плёнки!

– Да, кстати о плёнке! – сказала я, выводя машину со стоянки. – Ну чего застрял, идиот, сейчас красный дадут! Ну и кретин! Вспомни, что ты там наснимала? Посторонние лица очень интересуются твоей плёнкой.

– Когда Иоанна вот так поминает кретинов и идиотов, мне все кажется, что она говорит о нас! – недовольно сказала Тереса.

– Ты всегда была самокритична, – похвалила Люцина младшую сестру.

– Какие такие посторонние лица? – тётя Ядя не на шутку разнервничалась. – Вы знаете, я начала новую плёнку, всего четыре кадра использовала.

– Что вы так все одновременно галдите! – прикрикнула на нас мамуля. – Говорите но очереди. И объясните, что там за посторонние кадры!

– А что ты сняла на этих кадрах? – спросила я тётю Ядю.

– Во всяком случае, никаких посторонних лиц, кроме вас, я не снимала! – нервно ответила тётя Ядя. – Я снимала кота.

Только я собралась разъяснить тёте Яде, в чем дело, как вдруг почувствовала под ногой что-то твёрдое. В этот момент я как раз выполняла левый поворот на чрезмерно оживлённом перекрёстке – такое впечатление, что здесь сгрудился весь транспорт города Колобжега! В этой ситуации я не могла шарить по полу, чтобы выяснить, что там такое, но могла сколько угодно домысливать, и воображение заработало! Припомнились все страшные истории. Что-то твёрдое явно двигалось, а ну как влезет под педаль тормоза?

– Эй! – не помня себя крикнула я пассажиркам. – Не было ли у кого из вас черепахи?

– Какой ещё черепахи? – возмутилась Тереса, а тётя Ядя чуть не плача поправила меня:

– Да нет же, не черепаха, я говорила о коте!

– Прям зверинец какой-то, – радовалась Люцина. – Только жирафа не хватает!

– Какая-то твёрдая штука путается у меня под ногами, – пояснила я. – Вот и спрашиваю, не было ли у кого из вас черепахи? Что-то такое похожее…

Люцина сразу перестала радоваться.

– Мои очки! – крикнула она. – Это мои очки! Отдай мне их!

– Сейчас не могу! – крикнула я в ответ. – Вот обгоню эти два грузовика и освобожусь от велосипедистов… Надеюсь, футляр прочный.

– Расскажите мне наконец кто-нибудь, что же случилось с этой Ядиной черепахой? – домогалась Тереса, отмахиваясь от Люцины, которая ей что-то кричала об очках. – Ничего с твоими очками не сделается, если выдержали до сих пор! Оставь их в покое!

– Да как же я их оставлю, если перекатываются под ногами и мешают вести машину!

– Черепах вовсе не было в кадрах, тьфу, я хотела сказать, кота не было под ногами, тьфу, я не то хотела сказать, все перепуталось…

– Перестань плеваться, ещё наплюёшь мне в сумку!

Отделавшись наконец от грузовиков и велосипедистов, я смогла достать из-под ног очки Люцины и рассказать о посторонних лицах, интересующихся плёнкой тёти Яди. Все замолчали, подумали и принялись высказывать разные соображения. Соображения в основном касались того, что могло оказаться в кадрах на фотоплёнке. Тётя Ядя клялась всеми святыми, что на первых четырех кадрах фигурирует белый пушистый кот соседей поразительной красоты, на голубом фоне. Она, тётя Ядя, специально подложила под кота свой голубой халат, чтобы добиться нужного цветового эффекта. И она, тётя Ядя, клянётся – ни в коте, ни в халате не было ничего такого, что могло бы заинтересовать посторонних лиц. А на всех остальных кадрах плёнки, как уже известно, сняты мы в разные моменты нашей поездки.

В заключение тётя Ядя призналась, что теперь будет бояться ходить с сумкой, вдруг её кто вырвет вместе с плёнкой.

– Так не носи её в сумке, кто тебе велит?

– А ещё лучше – вообще не ходи с сумкой, тебе же будет спокойнее.

Люцина внесла предложение:

– С плёнкой надо кончать. Или сразу выбросим её за окно, или припрячем как следует.

Разгорелась дискуссия о том, как понимать выражение «как следует». В ходе дискуссии мамуля достала из своей неприкосновенной сумки флакон с таблетками в картонной упаковке, вытащила флакон, а картонку отдала тёте Яде. Та вложила в неё драгоценную фотоплёнку, картонку сунула в конверт, а конверт упрятала в карман на дверце автомашины.

– Тут она будет в безопасности, – заверила я тётю Ядю и, как честный человек, добавила: – Если не случится какого-нибудь исключительного потопа. А если начнётся потоп, придётся её оттуда вынуть, потому как дверца немного протекает. Отдадим плёнку проявить там, где останемся подольше.

Промелькнула мимо надпись: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В СВЕБОДЗИЦЕ. Перестроившись в правый ряд, я резко сбросила скорость и попросила:

– Пусть кто-нибудь уточнит, на какой улице находится нужная нам фабрика с её проходной, будем расспрашивать прохожих.

Оказалось – от Пыжиц до Свебодзиц триста девятнадцать километров. Мамуле понадобилось для вычисления этого целых два дня. Из-за Зелена Гуры, которая почему-то жутко мешала. Вообще, надо сказать, мамуля очень любила заниматься автомобильной картой и неплохо в ней разбиралась, только вот с арифметическими расчётами дело обстояло плохо. И ещё с определением направления, в котором следовало ехать, как в данном случае, когда по непонятным причинам на пути всякий раз оказывалась Зелена Гура.

Вряд ли можно передать все те муки, которые пришлось мне вынести для того, чтобы за один день отмахать упомянутые триста девятнадцать километров. Дорога проходила по на редкость живописной местности, мимо проносились изумительные уютные городки, густые зеленые леса, роскошные луга с прихотливо извивающимися речками, и мои пассажирки насмерть обиделись на меня за то, что я категорически отказывалась где-либо останавливаться. Не дала я им возможности выйти из машины, размять усталые ноги, вдохнуть бодрящий воздух, насладиться прекрасным видом. А сколько совершенно уникальных объектов для фотографирования навсегда промчалось мимо безутешной тёти Яди! И ни одна из них не в состоянии была понять взаимосвязи времени и пространства. Когда же они в четыре голоса принялись проклинать меня на чем свет стоит, пришлось капитулировать и сделать несколько остановок, в результате чего к Свебодзицам мы подъехали уже в седьмом часу вечера. А тут ещё мамуля принялась жаловаться на печень. Ещё бы не жаловаться, ведь в последний день нашего пребывания у моря она наелась рыбы про запас.

– У тебя была бумажка с записями, – сказала ей Люцина. – Где она?

– Как где? Я отдала её Тересе.

– Мне?! – возмутилась Тереса. – Ничего подобного! У меня она была с самого начала, а потом я её кому-то передала.

– Так где же она может быть?

– Посмотри в бардачке, – попросила я мамулю. Естественно, вырванной из блокнота странички с нужной информацией нигде не оказалось. Пропала, как в воду канула, придётся информацию восстанавливать по памяти. Адрес кондитерской фабрики – пустяк, любой ребёнок нам её покажет, а на фабрике нам скажут, где у них комнаты для приезжих, так что нет проблемы. Проблема была в другом – я не помнила фамилии человека, у которого был оставлен для нас ключ от этой комнаты.

– Ради бога, поднатужьтесь и вспомните, без фамилии я туда не сунусь! – взмолилась я, останавливая машину наконец у проходной кондитерской фабрики на улице Партизан. – Сейчас без десяти семь, нам: велено успеть до девятнадцати, это я запомнила, сторож в проходной сидит, а ещё там должен сидеть и ждать нас человек с ключом. Как его фамилия? Вроде от какого-то насекомого, но вот какого – убейте меня, не помню!

– Какое-то неприятное насекомое, – неуверенно подсказала тётя Ядя, – кусачее какое-то… Может, клоп?

– Или комар? – выдвинула предположение Тереса.

– Что не таракан – это я твёрдо знаю, – уверенно заявила Люцина. – Может, пруссак? Пан Пруссак?

Нет, никакие нервы не выдержат с этой компанией!

– Остановитесь на чем-нибудь одном, – рассердилась я. – Не могу же я перечислять сторожу всю эту гадость! И побыстрее думайте!

Тереса поднапряглась и выдала новое предположение:

– Вроде бы это было как-то ласкательно.

– Вошка? – немедленно откликнулась мамуля.

– Ну, знаете! – возмутилась я. – Если его зовут пан Комарик, а я буду спрашивать о пани Вошке… Лучше мне туда вообще не соваться! Фиг мы тогда ключ получим! Ещё в суд на меня подадут за оскорбление человеческого достоинства.

– А ты постарайся спрашивать без свидетелей, – посоветовала Люцина.

Нет, с ними каши не сваришь! Похоже, остаток дней своих мы проведём на улице Партизан в Свебодзицах у проходной кондитерской фабрики. На моё предложение отправиться кому-нибудь вместо меня ни одна не согласилась. Оно и попятно – кому охота рисковать, пытаясь установить отношения с лицом неопределённого пола и сомнительной насекомой фамилией! Время шло, не принося новых творческих идей. Правда, Люцина настаивала, что насекомое начинается с шипящей буквы, но все дружно отвергли как шмеля, так и жужелицу, главным образом потому, что от них было трудно образовать уменьшительное. Положение становилось угрожающе безвыходным.

И тут из дверей проходной вышел мужчина. Какое-то время он нерешительно разглядывал нас, а потом направился к нашей машине. Подойдя, он вежливо спросил:

– Простите пожалуйста, вы не те ли пани, которых я жду? Вижу – на машине варшавский номер, а как раз Варшава заказывала у нас комнату для приезжих…

Ещё немного – вежливый пан был бы задушен в горячих объятиях пяти баб, по огромным усилием воли мы себя сдержали. Какой чудесный человек, какой вежливый! Он видел – мы ему жутко обрадовались, но и сам, похоже, обрадовался не меньше, должно быть, надоело торчать с ключом в проходной.

– Разрешите представиться, моя фамилия Блошка, очень приятно, очень приятно! Вот ваш ключ, а как же, я ведь обещал передать лично вам, не хотелось оставлять у сторожа. Припозднились вы, к сожалению, уже стемнело, но я постараюсь получше объяснить, как найти дом…

И он подробно объяснил, и мы, с трудом оторвавшись от этого восхитительного человека, двинулись на поиски ночлега. И сразу заблудились, потому что там, куда, следуя указаниям пана Блошки, следовало свернуть, была улица с односторонним движением, противоположным. Я попробовала въехать в неё с нужной стороны, сделав круг – и не смогла. Сделала ещё круг – и опять не туда попала. Наверное, лучше проехать по злополучной улице задом? Надо было с самого начала, теперь вот как её найти? Ага, вот, кажется, нашли. В соответствии с полученными указаниями, на этой улице следовало доехать до большого разбитого дорожного зеркала и от него повернуть влево. Я так и сделала. И поехала, и поехала… Ехала до тех пор, пока не кончился город. Пришлось возвращаться к исходному пункту. Печень мамули все сильнее давала о себе знать.

– У зеркала влево, у зеркала влево, – как попугай повторяла Люцина усталым голосом. – Я хорошо запомнила – у зеркала влево…

– Так мы там только что были!

– Может, не заметили какого поворота? Пришлось повторить всю трассу о начала в поисках других возможностей. Вот и зеркало. Стало уже совсем темно.

– Он что-то говорил о парке, – вспомнила вдруг Тереса. – Вот там виднеются какие-то деревья.

– Так ведь деревья направо, – возразила Люцина.

– Но для того, чтобы туда въехать, сначала надо свернуть влево. Не знаю, разрешается ли у вас ездить по паркам, но в другую сторону мы уже пробовали…

Я въехала в какую-то аллею, по одну сторону которой тянулся ряд деревьев, а по другую – забор. На заборе висела табличка с надписью: ул. Берёзовая.

– Вот она! – обрадовалась Тереса. – Та самая улица, которую мы ищем. А я всю дорогу пыталась вспомнить – сирень не сирень, акация не акация…

– Если это улица, то я – шах персидский, – с сомнением произнесла я, пытаясь в темноте объезжать глубокие рытвины и кучи мусора, то и дело появляющиеся перед машиной в свете фар. В конце улицы виднелось какое-то тёмное полуразрушенное здание, а в глубине парка сквозь деревья сверкали огни в окнах какого-то дома. Неизвестно было, как туда проехать, и мы с Люциной решили пройти пешком. Дошли, и оказалось, в доме помещается библиотека, клуб, общежитие рабочих и кафе, закрытое на ремонт. Никаких комнат для приезжих в нем не было. На все вопросы о вышеупомянутых комнатах аборигены ясно и недвусмысленно показывали на тёмное полуразрушенное здание.

– Комнаты для приезжих кондитерской фабрики? – переспросила библиотекарша. – Тогда вон в тех развалинах. Кажется, на третьем этаже, потому что на втором там кто-то живёт. Туда можно проехать на машине, только надо объехать кругом.

– Ты им веришь? – спросила Люцина, когда мы возвращались по тёмному парку к машине, то и дело спотыкаясь о корни деревьев. – Разве можно жить в развалинах? С другой стороны, не могут же они все нас обманывать. И твоя мать долго не выдержит со своей печенью, надо поскорей уложить её в постель. Может, сразу поехать поискать гостиницу? Вот только сомневаюсь, что в ней есть свободные места.

– Знаешь, давай все-таки сначала осмотрим эти развалины, слышала – там люди живут. Я попробую подъехать с другой стороны.

Подъехав с другой стороны к развалинам, мрачно чернеющим на фоне неба, я и в самом деле обнаружила то, что с большой натяжкой можно было назвать двором. С двух сторон его окружали низкие постройки, которые похожи были на обвалившиеся сараи и конюшни, с третьей возвышалась мощная башня, изрядно надкусанная зубом времени.

– Похоже на замок, – сказала Тереса, прерывая наше затянувшееся молчание.

– И что тебя не устраивает? – не замедлила вцепиться в сестру Люцина. – Будешь жить в замке, не всем это удаётся.

Я вслух раздумывала:

– Интересно, как туда забираются жильцы? Никакого входа не видно. Не по стене же влезают?

Темень вокруг стояла кромешная, фары выхватывали из темноты то фрагменты осыпавшихся крепостных степ, то кучи битого камня и мусора. В углу, где конюшня примыкала к башне, возвышалась какая-то хорошо утоптанная насыпь, должно быть на месте бывшей лестницы. Если не слишком придираться, можно было принять её за лестницу, да вот только отсутствие дверей мешало… Чёрное отверстие над насыпью было забито досками.

– Сделайте же что-нибудь! – простонала мамуля. – Не могу больше, мне обязательно надо лечь.

Дискуссию на тему о возможности разместиться в гостинице погасил в зародыше жалобный стон мамули. Её печень разошлась не на шутку, следовало принимать меры немедленно.

Я вышла из машины и, подойдя к насыпи, убедилась, что там действительно некогда была лестница. Попробовала заглянуть за доски, которыми было забито отверстие, и даже сделала попытку посветить фонариком внутрь. Под напором тела доски подались, и я чуть не влетела головой вперёд на лестничную клетку. Это и в самом деле была лестничная клетка – передо мной уходили куда-то вверх ветхие деревянные ступени винтовой лестницы.

– Эй! – оживилась я, подзывая свою команду. – Все сюда! Есть лестница!

– И ты не боишься подыматься по такой? – засомневалась Тереса. – Того и гляди под ногами рухнет!

И все-таки осторожно двинулась следом за мной. Люцина вернулась к машине за сумкой, заявив:

– Если я уж как-нибудь и взберусь по этой лестнице наверх, то обратно за сумкой, в темноте, мне ни в жизнь не спуститься. Подождите меня!

И вот мы втроём стали подниматься по лестнице. Шли и шли, шли и шли, а конца этому не было видно. Тот, кто поднимался по винтовой лестнице, знает, какое это утомительное и бесконечное занятие. Правда, в данном случае ступеньки были довольно широкие, зато перил не было вовсе. Наконец лестница вывела нас на какую-то площадку.

– Интересно, это уже третий этаж или ещё только второй? – тяжело дыша поинтересовалась Тереса.

Я осветила фонариком единственную дверь на площадке. Кнопками к ней была пришпилена самодельная, написанная от руки визитная карточка с фамилиями жильцов.

– «КОРОЛЬ», – громко и изумлённо прочла Люцина.

– Какой король?!

– «КОРОЛЬ ЗИГМУНТ», «КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ», «КОРОЛЬ СТЕФАН», – продолжала читать Люцина, все более изумляясь. – Три короля! Слышите, чтоб мне лопнуть, здесь живут короли!

– Интересно, где же жить королям, если не в старинном замке? – удивилась в свою очередь Тереса. – Надеюсь, короли здешние, не приезжие, не нашу комнату заняли. Так это уже третий этаж или ещё дальше карабкаться?

– Карабкайся дальше, – обрадовала я её. – Люцина, надеюсь, ключ ты захватила?

Оставив королей в покое, Люцина спешно принялась шарить в карманах и вроде бы нащупала ключ.

На следующей площадке винтовая лестница закончилась. Выше вела только обычная стремянка, верхний конец которой терялся во мраке. Осветив выходящую на площадку дверь, я заметила около неё выключатель и нажала на него. Вспыхнул слабый свет маленькой запылённой лампочки. Люцина извлекла из кармана ключ.

– Ну, рискнём! – сказала она дрожащим голосом. – Если не подходит…

Ключ подошёл, хотя и поворачивался в обратную сторону. Дверь легко отперлась. Толкнув её, мы вошли, зажгли свет – выключатель находился у двери в положенном месте – и буквально остолбенели.

Комната… пардон, какая там комната! Апартаменты для приезжих кондитерской фабрики в Свебодзицах превосходили самые смелые мечты. Ковры, телевизор, цветы в хрустальных вазах, блестящий паркет, постели, застеленные белоснежным бельём, кухня, в ней сверкающий буфет полированного красного дерева, заполненный всевозможной посудой, электроплита, туалет, ванная размером с плавательный бассейн, с зеркалом в полстены, с ума сойти! Не веря своим глазам разглядывали мы всю эту роскошь. Впечатление усиливалось контрастом с жалким окружением.

– А ну быстренько беги за матерью! – распорядилась воспрянувшая духом Люцина. – Я пока поставлю чайник.

Тереса все ещё не могла прийти в себя. Недоверчиво оглядываясь, она бормотала:

– Как тут чисто! Ни пылинки! Свежее бельё! И, спохватившись, бросилась следом за мной:

– Погоди! Без меня вам не справиться! Мамуля с тётей Ядей уже беспокоились о нас.

Помогая им выбраться из машины, я кратко информировала:

– Здесь любят контрасты. Мамуля, оставь на месте свою торбу, самой бы тебе добраться! Я принесу, не беспокойся. Здесь живёт король.

– Какой король? – встревожилась тётя Ядя.

– Да не один король, а целых три! – таинственно добавила Тереса. – Король Зигмунт, король Владислав и король Стефан. Баторий наверное, больше королей Стефанов я не знаю.

– Я чуть жива, а вы себе шуточки шутите! – обиделась мамуля, восприняв королей как личное оскорбление, не понимая и не разделяя нашей весёлости.

– Да никакие это не шуточки, сама увидишь. Подождите меня минутку, я только поставлю машину немного подальше, там утром должна быть тень.

Постаравшись сориентироваться, где север, где юг, я переставила машину туда, где, по моим представлениям, ей не грозят утренние солнечные лучи, прихватила сумки, и мы вскарабкались наверх. Оставленная на хозяйстве Люцина – из-за сильных головокружений она боялась лишний раз спускаться с лестницы – уже приготовила старшей сестре горячий чай и постель. Мамуля с наслаждением улеглась.

Мы по очереди вымылись и принялись не торопясь ужинать, отдыхая после переполненного эмоциями дня. Мамуля задремала, поэтому мы разговаривали вполголоса, чтобы не беспокоить её. Люцина извлекла купленную вчера рыбу и стала её подозрительно обнюхивать. Тётя Ядя заботливым шёпотом предостерегла:

– Вряд ли она выдержала целый день в машине. По такой жаре!

– Сама боюсь, что не выдержала, – грустно шепнула в ответ Люцина, обожавшая рыбу. – Пусть ещё Тереса понюхает.

Тереса в это время хлопотала на кухне. Люцина поднялась со стула, намереваясь пойти к ней, но она сама вдруг выглянула из кухни, делая руками какие-то непонятные знаки. Вроде бы звала нас и велела соблюдать тишину. Заинтригованные, мы на цыпочках бросились к ней.

За дверью, на лестничной площадке, кто-то был. Явственно слышалось поскрипывание досок и осторожные, крадущиеся шаги. Кто-то подошёл к двери и застыл, прислушиваясь.

Мы тоже застыли. Холодный ужас проник в сердце. Мелькнула было утешительная мысль, что это привидение – замок старый, вполне возможно, вот было бы интересно! Но я тут же сообразила, что для привидений слишком ранний час, они ведь появляются не ранее полуночи.

Люцина первая сообразила, как следует себя вести. Указав пальцев на лампочку под потолком, она жестом показала на потолок за дверью и сделала вопросительное выражение лица. Мы покачали головами: никто не помнил, выключили ли мы свет на лестничной площадке. Тогда я показала пальцем на ключ, торчащий в замке, жестом допытываясь, заперли мы дверь за собой или нет. Мнения разделились. Тогда с помощью выразительной пантомимы я предложила стремительно распахнуть дверь и всем дружно ринуться на злоумышленника – а мы почему-то не сомневались, что за дверью находится злоумышленник. На сей раз ответ был однозначно дружный – «ни в коем случае!» Так мы стояли, ничего не предпринимая, и слушали. А за дверью продолжали раздаваться подозрительные, непонятные, наводящие ужас звуки – кто-то там осторожно передвигался. Возможно, я бы и рискнула одна сунуться за дверь, чтобы посмотреть, что же там происходит, но меня удержали соображения деликатности: а ну как это один из королей поднялся наверх по своим королевским делам? Неожиданно выскакивать и пугать монарха казалось мне неделикатным. Люцину, похоже, такие соображения не останавливали. Осторожно подкравшись к двери, она резким движением повернула ключ и рванула дверь на себя. Дверь не шелохнулась, зато тот, за дверью, в панике с грохотом скатился по лестнице. Проклятый ключ! Ведь он закрывает в другую сторону! Пришлось, уже не соблюдая тишины, повернуть ключ в нужную сторону.

Распахнув дверь, мы вывалились на площадку. Лампочка на ней горела, на площадке уже не было никого, но кто-то нёсся вниз по лестнице, уже не стараясь соблюдать тишину. Мы сгоряча бросились было за ним, но тут снизу донёсся грохот, треск и вскрик. Судя по звукам, злоумышленник свалился с лестницы, причём не меньше чем с десятка ступеней. Это придало нам мужества – каким бы крепким ни был злоумышленник, падение должно было нанести ущерб его кондиции.

Приободрённые такими мыслями, Тереса с тётей Ядей опять устремились вниз, я же на минуту задержалась – забежала за электрическим фонариком. Догнала я их легко, поскольку внизу было темно, как в могиле, и им пришлось притормозить.

Там слышалась какая-то возня, стоны – слава богу, злоумышленник жив, можно не опасаться, что натолкнёмся на окровавленный труп. Держась за стены и нащупывая ступеньки, – света от фонарика было что кот наплакал – мы гуськом спускались вниз. Королей, по всей видимости, не было дома: невозможно было не выскочить на шум, от которого тряслась башня и отчаянно скрипела лестница.

Невезучий злоумышленник, видимо, нашёл в себе силы оправиться после падения, потому что, одолевая последний виток лестницы, я заметила, как передо мной что-то мигнуло и открылась дощатая дверь. Сделав последнее усилие, я успела заметить чей-то силуэт на фоне неба, но фонариком осветить его не успела. Силуэт метнулся в сторону и умчался в темноту. Набежавшая тётя Ядя со сдавленным криком упёрлась мне в спину, поспешавшая за ней Тереса угодила, кажется, на поломанную ступеньку, потому что не удержалась и слетела, с ужасным стоном навалившись на тётю Ядю. Ногу вывихнула? Или, не дай бог, сломала позвоночник?

– Мои зубы! – громко стонала Тереса. – Господи боже мой, челюсть вылетела!

Успокоившись, что с ногами и позвоночником все в порядке, а зубы могут и подождать, я выскочила из башни и услышала шум запускаемого двигателя автомашины. При мысли, что уводят мою, я, не раздумывая, бросила на произвол судьбы Тересу с её зубами и тётю Ядю и помчалась к оставленной машине. Она стояла себе спокойно, значит, злоумышленник уехал на своей.

Тересу я застала вне себя от горя, тётя Ядя не помнила себя от сочувствия к ней. Первая была в ярости, вторая чуть не плакала.

– Перестаньте паниковать! – попыталась я их успокоить. – Если челюсть и вылетела, никуда не делась. Сейчас мы её найдём!

– Хороша! – шепелявила Тереса. – Оставила нас здесь одних, в темноте! А подо мной ступенька обломилась! И локоть я ударила! И зубы вылетели!

Тётя Ядя тоже пыталась её успокоить:

– Ты, главное, не вертись, не шуруй ногами! Может, твоя челюсть где-то тут, а ты на неё наступишь. Сейчас Иоанна посветит и мы её поищем. Ты помнишь, в каком направлении она вылетела?

– Как я могу помнить? – капризничала Тереса. – Вылетела в темноте, она у меня не светится в потёмках!

Сверху доносились какие-то непонятные звуки – свист, сопение, топот. Я подумала – Люцина пытается спуститься за нами, а ведь ей всегда становится плохо, когда приходится спускаться с высоты. Впрочем, о Люцине думать было некогда, надо было разобраться с этими. Спячу я со своими бабами!

В темноте, несколько рассеянной слабым светом фонарика, мы ощупывали каждый сантиметр ступенек в нижней части лестницы и кучу мусора у её подножия. Там было много всего: тряпьё, отслужившие своей век предметы кухонной утвари, разбитое стекло, кости, остатки изношенной обуви. Но зубов не было. Тереса впала в отчаяние.

– Посвети повыше, – посоветовала тётя Ядя, расстроенная не меньше подруги. – Тереса была вон там, когда вскрикнула. Может, они не упали в самый низ?

Я послушно посветила, и первое, что увидела, был миниатюрный кошелёк в форме подковки.

– Послушайте, – взволнованно произнесла я, – это потерял злоумышленник! Когда слетел с лестницы. Смотрите, совсем незапыленный кошелёк!

– Оставь в покое чужие кошельки! – свирепствовала Тереса. – Зачем мне чужие кошельки? Мне нужны мои зубы!

– Вот они! – радостно вскричала тётя Ядя. – Посвети выше!