Текст книги "Просёлочные дороги [Окольные дороги]"

Попытка внести ясность длилась полдня, стоила всем немало нервов, и неизвестно, чем бы закончилась, если бы, как говорит пословица, не было бы счастья, да несчастье помогло. Принять решение заставило состояние здоровья мамули. Решено было сначала ехать к морю – там ей не придётся взбираться на горы, там она укрепит здоровье, а оттуда, кружным путём, двинем на юг.

Решив первую проблему, мы тем самым решили и вторую. На море не было необходимости в отце, и мы договорились встретиться с ним, когда поедем на юг. Встретимся у кузины Лильки в Чешине. Оттуда тётя Ядя на поезде вернётся в Варшаву, а отец займёт её место в машине и примется осуществлять свою нелёгкую миссию по обеспечению ночлега куче баб в самый сезон. Что уж он собирается говорить своим приятелям-директорам?

– Вам станет удобнее, – вздохнула тётя Ядя. – Правда, я тут сбросила два кило, но Янек все равно худее меня.

Люцину беспокоило, как Лилька выдержит наше нашествие.

– Прекрасно выдержит, – успокоила её мамуля. – Детей она отправляет в лагерь, квартира будет пустой.

– А мы не могли бы ездить не только по шоссе? – вдруг спросила Тереса. – Всю жизнь я езжу по автострадам, и почему-то никогда нельзя свернуть в сторону. Эти автострады у меня уже в печёнках сидят! Тут у вас найдутся, наверное, какие-нибудь второстепенные дороги, сельские, неасфальтированные?

– Ты и в самом деле считаешь, что у нас тут сплошные автострады? – удивилась Люцина. – Серьёзно так думаешь?

– Ради бога, сколько угодно, – ответила я одновременно с Люциной. – Можем ездить по грунтовым дорогам и вообще по бездорожью, возможности у нас большие. Только вот если дождь… Придётся одной из вас идти перед машиной, проверяя глубину луж.

– Да нет, я не требую чересчур много, дорога какая-никакая должна быть, – оправдывалась Тереса.

– Полевые дороги тебя устроят? Просёлки?

И вот настал день отъезда. В полдевятого мы собрались выехать, но в последний момент снова пришлось менять планы. Оказалось, начинать от Лебы нельзя, начинать надо с Сопота, а точнее, с Оливы. Отец малость перепутал и заказал нам комнату у знакомого директора шоколадной фабрики «Балтика». Войдя в квартиру родителей, я застала скандал в самом разгаре.

– На кой черт нам комната в «Балтике»? – кипятилась Люцина. – Ведь в Сопоте у меня подруга – владелица пансионата. Я могла заказать у неё хоть целый этаж!

– И вообще, какого черта нам дался этот Сопот? – вторила ей Тереса. – В Сопоте я была! Нельзя проехать прямо в Лебу? Обязательно через Сопот?!

– И чего ты вмешиваешься, когда тебя не просят? – шипела на отца мамуля. – Твоё дело – обеспечивать ночлеги в Силезии, а не на море! На море действует Люцина, это её дело, зачем мешаешь?

Отец твёрдо стоял на своём:

– Мне велели заказывать там, где есть кондитерские фабрики. И я ведь не глухой, слышал, как вы уговаривались ехать к морю, вот я и постарался для вас!

– Ещё бы, конечно же, мы говорили о море, потому как туда едем! Но ночлегами у моря занимается Люцина, твоё дело – Силезия!!!

– Вот я и занялся. Смотри, у меня все записано на бумажке. Сначала море, это первый этап, а потом Силезия, я прекрасно слышал…

– Нет, этот старый пень сведёт меня в могилу! Где Силезия, а где Олива!

Было ясно – мы не двинемся с места, пока отец не признается, что напутал. А он так скоро не признается… Надо что-то предпринять. И я решительно вмешалась в ссору:

– Ладно, покричали, хватит! Теперь ничего не изменишь, придётся ехать через Сопот, нельзя ставить в глупое положение директора «Балтики». Зато в Лебу не поедем. В Лебе ты ведь тоже была, – обратилась я к Тересе. – И чего тебя опять туда тянет? Там уже пятнадцать лет назад было грязно, представляешь, что там сейчас!

– И в самом деле, – согласилась со мной Тереса. – Да я и сама не знаю, что, собственно, привлекает меня в Лебе. Можем и не ехать туда.

– Тогда давайте отправимся? – робко предложила тётя Ядя. – А если уж надо ссориться, можем это делать по дороге…

Отец обиделся на мамулю из-за пня, вещи сначала никак не умещались в лифте, потом в машине, ибо выбросить своё шестое колесо я категорически отказалась. Тётя Ядя с трудом сдерживала слезы. Она считала – все это из-за неё, так как она самая толстая. На Люцину, когда она плюхнулась на сиденье машины, вылилась бутылка молока.

Было начало июля, жара стояла невыносимая. За Модлином на шоссе стало немного свободнее, и я смогла перевести дух.

– А теперь давайте проверим, правильно ли мы едем и когда будем там, куда едем, – сказала я. – Тереса, у тебя под рукой моя сумка, вынь из неё голубой конверт. Да пошевеливайся же, недотёпа!

– Как ты со мной говоришь! – возмутилась тётя Тереса.

– Она говорит не с тобой. Просто у нашей племянницы есть привычка, когда она ведёт машину, обращаться к водителям других машин и к велосипедистам.

Я подтвердила слова тётки:

– И в самом деле, тащится как черепаха. Ну что, достала конверт?

Как всегда в поездках, мамуля, сидящая рядом со мной, держала на коленях раскрытую карту автомобильных дорог Польши.

– А что тут проверять? – удивилась она. – Ведь договорились же – едем в Сопот. И будем там сегодня. Шоссе вроде правильное, на столбике та же цифра, что и тут, на карте.

– Конверт я достала, – ответила мне Тереса. – И что дальше?

Ей ответила Люцина:

– А дальше совсем не обязательно бить меня по уху, хватит того, что ты упёрлась мне локтем в ребро.

– Тесновато тут. И никуда я не заехала, не придирайся. И что, я так и буду всю дорогу держать этот конверт?

– Нет. Достань из него блокнот. Там записано, где и что именно заказал нам отец на первые дни. Узнаем, сколько времени останется у нас для моря и когда надо двигаться в Чешин.

– А так мы этого не знаем?

– Не знаем, конечно. Ведь пока в этом не было нужды. Сегодня в Оливе будем, это ясно, но надо распланировать завтрашний день.

Тереса достала блокнот, но оказалось, что без очков она закорючек отца не прочтёт. Очки её были в несессере, а тот в багажнике машины. Люцинины очки были в молоке, надо было вымыть их и ещё кое-что. К такому выводу пришла тётя Ядя, заглянув в сумку Люцины.

– Неплохо было бы остановиться где-нибудь у речки, – сказала она. – Или в деревне, у колодца.

– Лучше в деревне, – откликнулась мамуля. – Молока купим. Половина пролилась, нам не хватит.

– Пролилось все, – уточнила Люцина.

– А вот и нет. У меня ещё в термосе есть. Но все равно не хватит.

Я с грустью подумала – слишком рано сворачиваю на млечный путь. По опыту прежних поездок знала, что без молока они никак не обойдутся, цистерны не хватит. А если выбирать из двух зол меньшее, то уж лучше попытаться купить молоко в деревне, чем запасаться им в так называемых кафе-молочных провинциальных городков. Итак, я покорилась своей участи и со вздохом попросила мамулю:

– Посмотри-ка на карту. Кажется, от Млавы просёлочными дорогами можно проехать прямо к Мальборку. По дороге будут деревни. Посмотри, надо знать, что высматривать на дорожных указателях.

Мамуля изучила карту и вскоре произнесла:

– Прабуты.

– Прабуты под Млавой?!

– Нет, под Мальборком.

– А мне ведь надо знать, на что нацелиться сейчас, ещё у Млавы!

– Как на что? Нацелься сразу на Гданьск.

Не хотелось останавливать машину, чтобы заняться самой изучением карты. Пришлось нажать на мамулю и вскоре удалось выдавить из неё информацию, что ехать надо через Журомин и Дзялдово. Потом дороги разойдутся, на Журомин пойдёт влево, на Дзялдово вправо.

– А мне казалось – через Дзялдово едут на поезде, а не на машине, – вставила своё замечание тётя Ядя, но её перебила Тереса:

– Я вырвала из блокнота нужную страничку, а она куда-то подевалась… Люцина, ты села на неё! Нет, не села, ещё хуже! Убери свои копыта, перестань топтать несчастную бумажку, на ней и без того трудно разобрать написанное!

Из всех пассажирок только у одной мамули были под рукой очки, поэтому истоптанную страничку вручили ей.

– Двенадцать тридцать семь, – бодро прочитала мамуля. – До девятнадцати у блошки…

И оборвала фразу, поняв – тут что-то не так.

– Посмотри, что на обратной стороне, – посоветовала Люцина. – Тут какой-то шифр.

Мамуля послушно перевернула листок бумаги и прочла:

– Страх хреновый…

– Ну вот, опять! – возмутилась Тереса. – Теперь ты, в твои-то годы, выражаешься! Смотрю, без меня вы тут совсем распустились.

Пришлось отвести глаза от дороги и самой взглянуть на запись.

– Страховицкий из Хшановой, по его звонку заказан нам ночлег. Это половина записи. Посмотри на той стороне.

– Там только девятнадцать блошки? – спросила Люцина, так как мамуля не торопилась с ответом.

– Надо говорить «девятнадцать блошек», а не «девятнадцать блошки», – поучительно заметила Тереса. – Неужели я должна учить вас правильно говорить по-польски? Блошки может быть максимум три.

– Четыре, – поправила её тётя Ядя. Опыт работы главбухом помог ей моментально вычислить эту возможность. – Может быть «четыре блошки».

– МОГУТ быть четыре блошки, – в свою очередь поправила её Люцина.

– Могут, – согласилась покладистая тётя Ядя. – Могут. Теперь мы уже знаем все? Можно ехать спокойно?

– Нет, – возразила я. – Мамуля не все прочитала, там ещё много чего написано.

– Откуда вы вообще взяли блошек? – удивилась мамуля, вглядываясь в каракули отца. – Да, тут и в самом деле ещё что-то написано. Только никак не разобрать. Сви… Све…

– Свебодзице! – нетерпеливо подсказала я.

– Правильно, Свебодзице. Нет, никак не разберу. Тут отдельные буквы, обрывки слов. Неужели твой отец не мог записать нормально?

– Информацию ему передали по телефону, он при мне её записывал, писать пришлось на чем-то мягком, вот и вышли каракули. Ничего, ты попытайся расшифровать обрывки его записей, я догадаюсь, он при мне повторял вслух то, что говорили по телефону.

– Попробую. Уль партизан… шестнадцать… проход… рожа… берёзова два… право… кр… армия… ключ.

– Где? – выкрикнула Люцина, с горящими глазами слушавшая всю эту белиберду.

– Что «где»? – удивилась мамуля.

– Где ключ к этому шифру? Мамуля явно была сбита с толку.

– А я откуда знаю?

– Но там же написано – «ключ»!

– Никакой это не шифр! – утихомирила я своих пассажирок. – Все просто и понятно.

– Ты шутишь? Что тебе понятно?

– Ночёвка нам обеспечена в Свебодзицах с двенадцатого на тринадцатое июля, до девятнадцати мы должны забрать ключ от комнаты для приезжих у сторожа шоколадной фабрики но адресу: улица Партизан шестнадцать. А комната для приезжих находится на улице Берёзовой, от улицы Красной Армии вправо. Понятия не имею, где это, в Свебодзицах я была раз в жизни проездом. В проходной у сторожа будет ждать нас человек с ключом по фамилии… как его… прочитай ещё раз!

– Нет тут никакого человека, – ответила мамуля, внимательно ещё раз изучив записи отца.

– А что есть?

– Ну та самая блошка.

– Случайно не с большой буквы?

– Вроде с большой.

– Значит, это пан или пани Блошка, вот у кого будет наш ключ! И давайте постараемся запомнить фамилию, чтобы не перепутать. А то начнём спрашивать пана Таракана и обидим человека. Запомнили? А ты, мамуля, попытайся найти Свебодзице, надо рассчитать так, чтобы быть там в половине двенадцатого. А от Свебодзиц до Чешина уже недалеко.

Дискуссию на тему «Имеет ли вообще смысл ехать в Свебодзице» я подавила в самом зародыше.

– Ведь ты собиралась побывать на Западных Землях, – сказала я Тересе. – Там ты действительно ни разу не была. Вот удобный случай подворачивается – доезжаем до моря и устремляемся сразу сверху вниз, с севера на юг. Одним махом ты разделаешься с Западными Землями. Для этого утром двенадцатого нам надо выехать из… ну из этого самого под Щецином… Люцина, как его?..

– Любятова под Пыжицами.

– Пусть будет под Пыжицами. Сегодня у нас что? Третье июля? Прекрасно, значит, до одиннадцатого, целых восемь дней, можете делать что угодно, а одиннадцатого мы останавливаемся в Пыжицах.

– Нет, в Любятове.

– Хорошо, в Любятове. А до тех пор можете делать что хотите, готова выполнить любую вашу блажь, любую прихоть…

Мамуля не замедлила воспользоваться позволением и тут же проявила блажь, потребовала немедленно свернуть в деревню за молоком. Ну вот, начинается мой крёстный млечный путь! Естественно, она тут же забыла о своих обязанностях штурмана, переключившись на молоко, и я совсем напрасно проскочила на Оструду. Оттуда на Илаву пришлось добираться по дорогам четвёртого класса – через луга и поля, по рытвинам и ухабам.

Теперь уже молока захотелось всем, допекли они меня этим молоком – сил нет, а Люцина вдобавок канючила о колодце, уверяя, что у неё в сумке уже творог образовался. Жара стояла неимоверная. Я выбрала деревушку позеленее и остановилась при въезде в неё, на развилке двух дорог, в тени развесистой липы. Главное было – найти хорошую тень.

Бабы из машины немедленно расползлись во все стороны. Мамуля помчалась искать молоко, Люцина – колодец. Тётя Ядя дала волю своей страсти к фотографированию и перегоняла меня с Тересой с места на место, выбирая эффектные участки пейзажа и без устали щёлкая нас, восхищаясь окружающей колористикой. По одну сторону дороги, на откосе, росли крупные фиолетовые цветы, на лугу по другую сторону дороги краснели маки, Тереса была в жёлтом сарафане, я – в голубом, так что и в самом деле от колористики могло помутиться в голове. Солнце жгло огнём. Вернулась мамуля с молоком, вскоре подтянулась и Люцина.

– Может, теперь мода такая пошла на клетку, не знаю, – сказала она, усаживаясь с вымытой сумкой на своём месте, – только вон за теми деревьями стоит машина, а внутри – чемодан, ну точно в такую же клетку, как те вещи в аэропорту, у которых хозяин потерялся. И какие-то люди рассматривали вас в бинокль.

Мы как-то вяло прореагировали на потрясающую информацию – из-за жары, наверное. Я что-то нечленораздельно пробурчала, а Тереса язвительно заметила:

– Ничего удивительного, ведь моя старшая сестра долго сидела на корточках у нашей машины, вот они и хотели выяснить, чем это она занимается.

– У самой машины? – Люцина была шокирована. – Не могла немного в сторону отойти?

– Отстаньте, ну чего привязались? – рассердилась мамуля. – Я просто наконец-то напилась как следует молока.

– Точно, сидела на корточках спиной к нам, – подтвердила тётя Ядя. – Я и её щёлкнула.

Мамуля вконец разобиделась.

– Интересно, как я, по-вашему, могла налить молоко в стакан из бутылки? С машины стакан съезжал, пришлось поставить его на землю. Из бутыли пить молоко, что ли?

– Могла бы один раз нагнуться и налить, а не присаживаться без конца. Мужик на велосипеде проезжал, так слетел с велосипеда, до того на тебя засмотрелся! Чуть шею не вывернул.

– Правда, слетел, – подтвердила я. – И дальше не поехал, а стал смотреть.

– Никакого мужика не было! Все-то вы напридумывали!

– Да вон он ещё стоит, обернись, – сказала я, трогая машину с места. – Можешь полюбоваться.

– Послушайте, если мы поедем через Мальборк, так, может, полюбуемся замком? – предложила Тереса. – Вместо мужика. А то, когда я там была последний раз, видела одни развалины…

Ну и в результате до Сопота мы добрались только под вечер. По дороге был не только Мальборк, но и Олива, где пришлось разыскивать знакомого директора. Тысяча извинений, дескать, простите за беспокойство, но так складываются обстоятельства, что мы вынуждены отказаться от комнаты, которую просили приберечь для нас… Тысяча извинений оказались совершенно лишней, директор страшно обрадовался, что у него освобождается комната, потому что сегодня ни с того ни с сего ему на голову свалился высокий гость из Чехословакии, и он уже сломал эту голову, раздумывая, куда бы его определить. Так что претензий к нам он не имел, напротив, сам рассыпался в благодарностях.

От ночлега у директора мы отказались, рассудив, что нам удобней будет остановиться у подруги Люцины.

Проведя целый день за баранкой в такую жару, я уже ни о чем, кроме купанья в море, не могла думать. Тереса тоже. Небольшой пансион подруги Люцины находился недалеко от пляжа, в южной части города. Наскоро припарковавшись на боковой улочке поблизости, рядом с «пежо» вишнёвого цвета – что-то такое с ним связано, не вспомнить, я предоставила Люцине заниматься вопросами нашего устройства, а сама помчалась к пляжу. Тереса за мной. На мне был купальный костюм, сарафан и сандалии на босу ногу, на Тересе то же самое, так что не было необходимости переодеваться.

Затормозили мы уже на пляже, у самого моря. Моря? Долго в молчании смотрели мы на жидкость у своих ног.

– Что это? – спросила Тереса, брезгливо сунув в воду большой палец ноги. – Ты уверена, что это море? Может, здесь проходит какой-нибудь отводной канал?

– До сир пор я считала, что все нечистоты в Польше спускаются в Вислу, – ответила я. – Похоже, я не иду в ногу со временем.

Вдоль берега тянулась широкая полоса зловонной густой жижи грязно-бурого цвета, в которой просматривались рыбьи головы и прочие отбросы, а из чего состояла жижа – лучше было не думать.

– Я туда не полезу, – сказала Тереса решительно и сердито.

– Другие же лезут, – буркнула я, глядя на плещущихся в некотором отдалении от берега людей. Должно быть, длительное сидение за баранкой автомашины отрицательно сказалось на моих умственных способностях.

– Может, они закалённые, – возразила Тереса, – или им прививки какие сделали. Или просто сумасшедшие. А чистой воды здесь нет?

Я попыталась встряхнуться.

– Есть, конечно же есть! Но немного подальше, во Владиславове, там уже не залив, а открытое море. Ты права, давай проедемся до Владиславова.

Я развернулась и помчалась обратно к машине, таща за собой Тересу, которая упиралась, с ужасом глядя на купающихся. Я тянула её все сильнее. Очень хотелось поскорее окунуться в чистую воду. Умру, если немедленно не искупаюсь! А кроме того, во мне взыграли патриотические амбиции. В своей Канаде Тереса жила на берегу озера, чистого как слеза, даже раки в нем водились, а у нас что?

Бабам я дала пятнадцать минут – только достать купальники. Пока доставали, я, опять же из патриотических соображений, пыталась убедить Тересу в том, что подозрительное содержимое зловонной жижи не всегда появляется в заливе, только иногда, и откуда берётся – неизвестно, но уж ни в коем случае не из канализации. Тереса слушала меня недоверчиво, а скептическое выражение её лица красноречиво свидетельствовало о том, что мне она мало верит. Должно быть, неубедительно я убеждала её… Спустившись вниз к машине, мы уже не обнаружили вишнёвого «пежо». Заметила я его отсутствие лишь потому, что свободно могла выехать со стоянки, а уже подсознательно настроилась на трудности. Так что выехала нормально, не задом.

Впрочем, все это я по-прежнему делала в почти невменяемом состоянии, в том же состоянии покрыла в рекордный срок расстояние до Владиславова и пришла в себя, только искупавшись в чистой морской воде. И уже не было жарко, наоборот, я бы сказала – стало холодно. Одно дело – жаркий июльский полдень в деревне Центральной Польши, и совсем другое – вечер на Балтике. Тереса принялась ворчать – дескать, какая это Прибалтика холодная. Можно подумать, у них в Канаде тропики! Люцина и мамуля не купались, поэтому зловеще пророчили нам воспаление лёгких, ревматизм и даже скоротечную чахотку. Тётя Ядя с сумасшедшим блеском в глазах щёлкала своим фотоаппаратом все, что попадало под руку.

– Перестаньте каркать! – отозвалась я, быстренько переодеваясь на заднем сиденье машины в сухую одежду. – Лучше взгляните-ка вон на ту машину, что стоит за забором. Видите, вишнёвый «пежо»? В нем должна быть клетчатая сумка на заднем сиденье.

Тётя Ядя тут же щёлкнула «пежо», а потом заглянула внутрь.

– И в самом деле, клетчатая сумка. А ты откуда это знаешь?

Я удовлетворённо кивнула головой. Похоже, холодное купанье благотворно сказывается на умственных способностях.

– Серо-сине-красная клетка? Так я и думала, то-то мне этот «пежо» сразу показался знакомым. Из аэропорта в нем везли тот самый злополучный багаж, владелец которого потерялся. Что-то они всю дорогу путаются у нас под ногами. Есть хочется страшно, а вам?

Есть хотелось всем, поэтому мы не мешкая направились в расположенный у пляжа роскошный пансионат «Сольмаре», выбросив из головы невезучий клетчатый багаж. Мамуля уныло сидела над стаканом горячего чая с сухариком, стараясь не смотреть, как мы объедаемся великолепным фирменным тортом «Сольмаре».

Уже совсем стемнело, когда мы вернулись в наш пансионат в Сопоте. Вишнёвый «пежо» стоял на своём прежнем месте, рядом все было занято, пришлось припарковаться подальше.

Опять этот «пежо» тут! Может, и в самом деле нас преследует?

– Теперь, может, до тебя наконец дойдёт, что комнату мы получили в мансарде, одну на всех, – холодно сказала Люцина, вылезая из машины. – Другой не было.

– А ванная там есть?

– Ванная есть.

– Ну так чего ещё можно желать? – беззаботно отозвалась я, потому что на море у меня всегда прекрасное настроение. – Постарайтесь не храпеть и не кричать во сне.

Комната была очень большая, на пять коек, и весьма необычной конструкции: в стенах окон не было, вместо них – слуховые окна в потолке. Неподалёку и в самом деле была ванная комната.

Мамуля, Люцина и тётя Ядя быстренько умылись и сразу легли спать. Тереса не могла себе этого позволить, так как необходимо было немного уменьшить декольте на пляжном платье, которое, по её утверждению, непристойно открывало больше, чем требовалось.

– Можешь идти в ванную, – сказала она мне. – Вот переставлю пуговицы и пойду после тебя.

– Учтите, свет выключили, – объявила Люцина.

– Как это выключили? Ведь горит.

– Здесь горит, а в коридоре и в ванной погас. Выключили или что-то испортилось. Я как раз заканчивала мыться.

В раскрытое окно ванной ярко светила луна, и краны я нашла сразу. Мелкие неудобства – однобокий душ, хождение за мылом к подоконнику, отсутствие вешалок для полотенца и халата – настроения не испортили и купанью не помешали. Главное – была горячая вода. Ощупью вытерлась, оделась, пробралась по коридору в свою комнату.

– Мойся с открытым окном, – посоветовала я Тересе. – Луна светит ярко, все видно.

Тереса отправилась в ванную и очень долго не возвращалась. В коридоре раздались чьи-то голоса. Выглянув, я увидела горничную и электрика на стремянке, свет уже горел, а Тереса все торчала в ванной. Может, устроила себе постирушку? Мы уже начали беспокоиться, не случилось ли с ней чего. В ванне утонуть она не могла, ибо ванны не было.

Прошло около часа. Наконец Тереса вернулась, вздрюченная до невозможности, и с ходу набросилась на нас:

– Какая зараза выключила мне свет в ванной? Мы ничего не понимали.

– Ты о чем? Ведь в ванной света не было. И что ты там до сих пор делала?

Не отвечая, Тереса ополчилась на меня:

– Ты тоже хороша. – «Ах, луна светит, ах, оставь окно открытым!» Холодрыга жуткая, пришлось закрыть. И, конечно, уронила мыло! Выскользнуло, куда-то покатилось. Принялась искать в темноте, весь пол ощупала, а тут вода льётся, с трудом нашла краны, чтобы выключить. И тут зажёгся свет…

– Вот и хорошо, что зажёгся! – попытались мы успокоить разбушевавшуюся Тересу. – Сразу все стало видно.

– Да не у меня зажёгся! В коридоре! Я слышала, как кто-то говорил – ну, теперь порядок, в ванной тоже есть свет. Тут я принялась искать выключатель, теперь уже ощупала все стены – никакого выключателя! Значит, он снаружи, а выйти я не могла, потому как голая, а в коридоре были люди и разговаривали, ну я нашла мыло и опять включила воду, да по ошибке холодную! Ну, чего ржёте? Вас бы на моё место. Какая гангрена выключила свет в ванной?

– Должно быть, я, – пришлось признаться. – Вроде бы, уходя после мытья, я автоматически нажала на выключатель. А ты уж не могла набросить халат и выглянуть в коридор?

– Не могла! Мокрая я была и вся грязная!! От этого щупанья в потёмках.

– Ну подождала бы, пока люди из коридора уйдут, велика беда!

– Подождать! А если они сами ждали, пока ванная освободится? Они бы ждали в коридоре, я в ванной, и торчали бы так до Судного дня! Пришлось в конце концов открыть луну… тьфу… окно открыть, дуло в него по-страшному, ишиас я заработала, это как пить дать!

– Так попросила бы тех людей в коридоре зажечь тебе свет! – сказала я.

Тереса вдруг перестала свирепствовать, как-то странно посмотрела на меня и легла в постель. Правда, тут же стала ворчать на дым, который попадал в нашу комнату через открытые слуховые окна в потолке. Люцина утешила её, что скоро перестанут топить в доме и дыма не будет.

– Утром опять пойдёт, – не уступала Тереса и без всякого перехода поинтересовалась: – Интересно, что за шайки гнездятся в этом пансионате?

– Какие шайки? – удивилась Люцина.

– Преступные, ясно.

– Мне ничего не известно ни о каких преступных шайках!

Мне тоже стало интересно:

– А почему ты решила, что в пансионате водятся преступные шайки?

– Да эти люди в коридоре как-то странно вели себя, – пояснила Тереса. – Разговор у них был какой-то подозрительный. Причём говорили они тоже подозрительно, шёпотом. Потому я и не стала просить их зажечь мне свет.

– Шёпотом? И ты слышала? – удивилась мамуля.

– Так ведь они у самой двери в ванную стояли, а там, видели, какая щель? В неё меня наверняка просифонило при открытом-то окне!

– Ну так о чем же они шептались?!

– В том-то и дело, что не знаю!

– Здравствуйте! Только что сказала – разговоры подозрительные, и вдруг не знаешь?

– Неужели не ясно? – опять разозлилась Тереса. – Слова-то я слышала, только их смысла не поняла. А смысл явно зловещий! Таинственный!

– Так что за слова?

– Сейчас вспомню. Значит так, они шептали: «Опять здесь». Потом: «И не скрывается». И ещё: «Это не может быть случайным». Потом: «Может, это ловушка?» И наконец: «Любой ценой надо с этим покончить!..» – Ничего особенного! – сказала мамуля. – Почему ты решила, что это обязательно шайка преступников?

– Я же уже объяснила, – опять разозлилась Тереса, – важно не то, о чем они говорили, а то, как они это говорили! Слышали бы вы! Таким зловещим шёпотом…

– А сколько их было?

– Три штуки. Двое мужчин и одна женщина.

– Ну, невелика шайка, – презрительно фыркнула Люцина. – Нас больше.

Старшая сестра с энтузиазмом её поддержала:

– Ещё бы! Как выскочим в коридор в ночных рубашках с дрекольем в руках – никакая шайка не устоит! Сразу разбегутся!

– Вот только где мы возьмём дреколье? – скептически заметила тётя Ядя.

– Хватит смеяться! – обиделась Тереса. – Откуда я знаю, где взять дреколье… То есть я хотела сказать – не нравится мне это! Кажется подозрительным! Они говорили о каких-то махинациях, уж вы мне поверьте!

С трудом настроившись на серьёзный лад, мы объяснили нашей заграничной родственнице, что в туристический сезон в Сопоте махинациями занимаются все, кому не лень, и совсем не обязательно для этого сбиваться в преступные шайки.

И все-таки Тересу мы не переубедили.

– Как хотите, а они мне не понравились, – стояла она на своём. – Очень не понравились. И Люцина тоже хороша – нашла, где нас поселить. В какой-то подозрительной малине…

Потом подозрительной оказалась Устка, где Люцина устроила нас в доме отдыха, заведующая которым была её подругой. Здесь нам повезло: мы угодили в перерыв между двумя заездами и одни наслаждались всеми благами, положенными отдыхающим. Безоблачное счастье несколько замутил скандал, разыгравшийся прямо под нашими окнами глубокой ночью. Исполненный драматизма дамский голос требовал немедленного возврата двухсот банок мастики для паркета, в крайнем случае соглашаясь принять вместо них духи «Суар де Пари», а мужской голос раздражённо предлагал вместо мастики поставить пустые бутылки и лично их разбить, причём брался сам составить по всей форме протокол о гибели товара, одновременно высказывая какие-то туманные обвинения в адрес какого-то паршивца Зютека, который никогда не держит слова, падла!

Тереса опять жутко раздергалась из-за очередной преступной афёры, тем более подозрительной, что отчаявшейся даме, судя по всему, было все равно, будет ли она благоухать мастикой для паркета или французскими духами. И опять непросто было втолковать Тересе, что никакая это не афёра, а просто переучёт в магазине хозтоваров.

Во всяком случае, ночь прошла интересно, а после неё наступил не менее интересный день. Моим бабам мало оказалось молока, теперь они зациклились на рыбе. Они вдруг дружно решили, что жить у моря и не поесть рыбы – просто смешно. Это очень задержало нас в пути, так как пришлось останавливаться перед каждым рыбным магазином, и по большей части напрасно. Меньше других участвовала в рыбной лихорадке тётя Ядя, занятая своим фотографированием и вспомнившая, что она худеет. Не выпуская из рук фотоаппарата, она щёлкала направо и налево пёструю летнюю толпу с нами на первом плане.

В Колобжеге у неё кончилась плёнка. Она зарядила в аппарат новую, а вынутую решила тут же отдать проявить. Поскольку при самом въезде в город мне попался навстречу знакомый филателист, а говорить из-за тёти Яди мы могли только о плёнке, филателист, чтобы отделаться от неё с плёнкой, назвал адрес хорошей, по его словам, фотомастерской, и тётя Ядя бросилась туда бодрой рысцой. Ей обещали проявить плёнку через два дня из уважения к упомянутому филателисту, а обычный срок в разгар сезона – две недели.

Только вечером мы сообразили, что два дня для нас тоже слишком большой срок, из Колобжега мы должны уехать во что бы то ни стало утром следующего дня, в связи с чем тётя Ядя опять бодрой рысцой отправилась в мастерскую умолять их проявить плёнку к завтрашнему утру. Вернее, бодрой рысцой мчались мы с ней на машине, ибо уже наступил вечер и мастерскую могли закрыть. Успели мы перед самым закрытием. Я не могла ей помочь – приходилось оставаться в машине и делать вид, что я вовсе не стою – у мастерской как раз висел знак, запрещающий стоянку – а просто так себе потихоньку проезжаю мимо. Тётя Ядя вернулась быстрее, чем я ожидала, совершенно ошарашенная.

– Ничего не понимаю, – пожаловалась она, – этот пан принял меня как-то так… невежливо. Перед этим был очень внимательный и вежливый, а сейчас – совсем наоборот. Не только отказался выполнить заказ побыстрей, но и вообще не хотел возвратить мою плёнку.

– Как это – не хотел? Почему?

– Понятия не имею. Начала я его просить проявить побыстрее, он сразу – «И речи быть не может!» Ну, в конце концов, понять их можно, работы невпроворот, тогда я вежливо прошу в таком случае вернуть мне непроявленную плёнку, дескать, проявлю в другом месте. Так он, представляешь, принялся крутить – стал сначала говорить, что отправит мне её по почте, чтобы я оставила адрес, потом вспомнил – плёнка уже в лаборатории, он дал заказ на её проявление и отказаться нет никакой возможности, потом что-то ещё выдумал, в общем, плёл несусветные глупости и при этом грубил мне!