Текст книги "Краткая история присебячивания. Не только о Болгарии"

Краткая история присебячивания

…Это Маша, младшая дочь сказала слово «присебячивание», сказала давно, когда ее литературная биография даже не подразумевалась. Итак, присоединение мира к себе, ане только притирание себя к миру (ты-то ведь для себя важнее всего остального! По крайней мере, в том возрасте, когда впервые об этом задумываешься и когда Маша придумала слово). Присвоение права что-то считать своим. Освоение…

Байские пережитки

Пора вставать, надо козлят резать. Да и козу в последний раз выпустить, вон уже соседские под окном прогремели колокольцами. Через полчаса застучат копыта помощнее – пойдут магары в лес, каждый со своим хозяином, за хворостом, за шишками. Райчо будет бороться со своим ослом, боясь запачкать аккуратную рубашечку, непонятно, кто кого ведет влес: Райчо магара или магар – его. Под ноги падают абрикосы из-за забора Андреевой усадьбы, ослы их с радостью жуют. А ближе к восьми два-три всадника оседлают своих рабочих лошадок тут же, перед домом бая Андрея.

Дом, сто лет назад построенный деревенским священником, у наследников которого бай Андрея в семидесятые годы его купил, стоит лицом к маленькому скверику, собравшему в узелок пять дорог. Почти Питер – Пять углов, если бы Андрея там бывал… В центре лужайки огромное дерево, говорят, этот явор (чинар, платан) посадили турки на память, когда их выселяли из села после Балканских войн. Под явором – чишма, источник, кран которого никогда не закрывается. Так и льется горная вода из никелированного крана в гранитную колоду, многие поколения двуногих и копытных пьют эту чистейшую минералку. Вот и стал скверик центром этого края деревни Плоски, здесь и отдыхают за столиком на скамейке, которые из-за вандализма коз приходится регулярно обновлять, отсюда и уходят в лес или на пастбище. Очень уж удобная здесь, под явором, площадка вокруг чишмы, подвел лошадь к ее бордюру, а сам с невысокой горки – прыг на холку!

Андрея уже свое отпрыгал. Одно время он вообще ходил с трудом. С тех пор, после инсульта, у него остался висеть над спинкой кровати выключатель, который бай Андрея собственноручно прикрутил с помощью старого витого шнура прямо к лампочке под потолком. Об этот выключатель он и стукнулся сейчас, вставая. Заметно сгорбленный, но мускулистый до сих пор, он автоматически отмахнулся от шнура, грубо прошедшего по его загорелой лысине, и пошел в хлев – сыпать корм курам.

Старик вообще все привык в доме делать сам, пусть неказисто, но по собственному разумению. Две его мастерские, винарня, сараи, хлев забиты инструментами. И хотя его верстаку в большой мастерской может позавидовать любой столяр, кухонную стенку на втором этаже он решил сделать из железобетона: гнул арматуру, заливал цементом. Только дверцы на полках фанерные. Видно, он жалел тратить дерево. Одних дров накопил кубометров пятнадцать.

Его уговорили дрова с собой не брать, перевозка за пятьсот километров обойдется дороже самого груза, да и новые хозяева усадьбы согласились за них заплатить. Хотя им, собирающимся топить лишь одну печку, этих кубометров хватит до конца жизни. Козу в новую жизнь старик возьмет, в микроавтобус она поместится. Пусть попасется, пока он козлят будет резать и мясо заготавливать. Картошку он всю выкопал, малину собрал. Покупатели хотели, чтобы уехал бай Андрея сразу, как деньги получил. Как же!

Два года он вообще водил за нос и дочь, и зятя, и всевозможных покупателей, то соглашаясь на переезд в другой конец Болгарии к дочке, которой трудно стало каждый раз срываться с места и приезжать по сигналу врачей, то отказываясь от уже обговоренных сделок под любым, пусть и смешным предлогом. Что со старика возьмешь, может, это придурь его захватила после удара, вот и лепит настойчивому риелтору Митке, представляющему ему очередных покупателей, что Митко этот – жулик, похитил у него бочку ракии, казан взял! А потом, посмеиваясь, рассказывает об этом другому Митке (Димитару), пожилому соседу, хотя именно тот, возможно, и брал когда-то казан.

Ну все. Дочка, зять и Митко поставили ультиматум. Сегодня бай с козой уезжают из своего дома. Кто может пообещать, что лысый Андрея, со щегольскими косыми бачками, подчеркивающими общую хитрость лица, сможет и дальше справляться со своим хозяйством, один – со своей стариковской жизнью. Восемьдесят два года – не баран начихал. Надо только напомнить новым хозяевам, которым в наследство он посадил неподалеку от своей любимой алычи два рядка домати (помидоров), чтобы не забывали их поливать. А алыча… Пусть и мелкие у нее, по сравнению со сливой, красные плоды, однако вон даже Митко хвалит их сладость новым хозяевам.

Ладно, пора за дело. Вещи нужные вроде все собраны, а ненужные цыган Роко подберет. И фасоль, запасенную в банках, и варенье из смоквы с орехами, и вино… На очаге в летней кухне варятся в огромном казане куски мяса, рядом на ограде сохнут беленькие шкурки…

Мы с Любой, новые хозяева, переехали наутро после его отъезда. На рассвете он позвонил с дороги Митке и чуть не плакал – в предотъездной суете (от огорчения, от отчаянья?) забыл зубы. Мы их нашли в стаканчике на кухне. Митко отправил старику его вставную челюсть почтой. Теперь из одного окна кабинета на втором этаже смотрим на Грецию, а из другого, в этой же комнате, – на Македонию. Теперь нам достались утренний стук копыт и звон колокольцев, крики Райчо, разговоры с Митко-соседом, его ракия, последние бутылки из винарни, сливы, абрикосы, смоквы и домати, минералка из чишмы и горный воздух.

Мы заняли место в столетнем доме. Вытеснили старика из ниши, за сорок лет оборудованной, отвоеванной им у жизни. Но старику-то ничего другого не оставалось, ему так по силам будет! И почему-то нет того стеснения, которое возникало половину нашей жизни при разговорах об эмиграции. Во-первых, мы уезжаем и приезжаем в Москву, никого не покинули, ничему не изменили. Во-вторых, не нахлебниками уехали в чужую богатую страну, а на свои деньги («ситроен» продали – на пол-покупки хватило!) приобрели домик. Уехали жить рядом с людьми не богаче нашего, но при этом спокойных, дружелюбных, с достоинством, говорящих на языке, корни которого будто сами прорастают в гортани, привыкшей к славянским и тюркским звукам.

А экономическая, не вызванная репрессиями эмиграция вбогатую Америку или богатую Европу напоминала нам раньше такой вот разговор: «Ой какая у вас квартира! Район хороший, воздух, просторная, евроремонт… А давайте мы у вас будем жить!» Идти приживалами под старость? Помню это повальное одесское безумие, когда пустели квартал за кварталом. Голод гнал? Невозможность реализоваться? Что такого некоторые из них сумели реализовать на Брайтоне, кроме шмоток и колбасы друг другу?

Ради детей… Мы начали задумываться о Болгарии еще до Болотной, до того, как вслед за ней стал актуальным хештег «poravalit». И тогда мы не думали, что популярное объяснение причины эмиграции «четвертой волны» – ради детей! – станет нам таким понятным. К тому же в Европе (а в Штатах мы не бывали) увидели многих ровесников, которым живется не лучше оставшихся московских или питерских знакомых. Но по крайней мере их никто не понуждает к двоемыслию. Нет, оно и там встречается, но добровольное.

Итак, почему у нас появился этот дом, почему Болгария, почему люди вообще меняют ниши, как и почему они что-то начинают считать своим. Подумаю об этом и сопутствующем, не претендуя на истину, но выискивая ее проявления в разномерных процессах, ища аналогии, оправдания, закономерности. Может, и далеко зайду в рассуждениях – до судеб империй, религий и человечества.

Если у кого-то остался в мозгу уголок, засиженный мухами советской пропаганды, такого человека могу успокоить: бай Андрея (именно так, а не Андрей) никак не связан с басмачами и прочими пережитками феодальных отношений прежней Средней (теперь – Центральной) Азии. Бай – это просто уважаемый старый человек, наверно, остался в болгарском языке от протоболгар, пришедших из Булгарии, с тюркской Волги, так же, как и чишма, чорба (суп, шурпа), казан и другие обиходные слова.

Наука побежать

Здесь, в замшелом казане Балкан, история мешала человеческое мясо большим походным черпаком. И не только далекая, тысячелетняя, но и совсем недавняя. Всего-то сто пятьдесят лет назад при Оттоманской империи болгарские деревни в этих местах жались повыше, к лесистым горам и монастырям, а турецкие – пониже, ближе к рекам и дорогам, в конечном счете – ближе к властям.

А наша деревня, Плоски, выпадает из этого ряда, хотя и забралась метров на шестьсот над уровнем моря. Нынешние жители заселили ее в первые десятилетия двадцатого века, когда продолжалось практически вековое перемешивание народов и государств, вызванное обветшанием Оттоманской империи. Судьбу ускользающего турецкого наследства решали войны новых государств и интриги государств, на тот момент остававшихся великими.

Вот по итогам очередной Балканской войны Болгария (с помощью Германии) и оттяпала у Турции этот кусок исторической Фракии. На него, в принципе, и Греция претендовала, но болгары сделали этот плацдарм крайним юго-западом своей страны, назвали его Болгарской Македонией. С остальной территорией страны он соединен Кресненским дефиле, извилистым длинным ущельем между разными горными цепями.

Вообще, за наследование этого имени бьются все три государства, видные ныне из окна моего кабинета. Греция добилась, чтобы бывшая югославская республика Македония и в ООН сохранила свое сложносочиненное имя (БЮРМ), греки не признают за славянами права считаться потомками Филиппа и Александра. Хотя бывший Филиппополис – это нынешний болгарский Пловдив. Зато в Республике Македония (ее язык, да и жители в целом не слишком отличаются от тутошних) находится Охрид, когда-то столица Второго болгарского царства – соперника Византии. Между нами и Охри-дом, километрах в тридцати от Плоски, почти на самой нынешней границе, – развалины Самуиловой крепости. Это здесь Великая Болгария противостояла наследникам эллинистической Македонии, и царь Самуил потерпел поражение.

Но все равно в нашем общинном центре Сандански главная улица называется Македония. Так же, как и аэропорт в греческих Салониках. А на салоникской набережной рядом с символом города – Белой башней стоит беломраморный памятник греческому генералу, спасшему сто лет назад город от болгарской оккупации. О тех войнах еще не раз напоминать придется…

Болгарская Македония – последняя территория, освобожденная от османского ига. Так у болгарского царя появился и новый винодельческий район с центром в знаменитом Мельнике, и новые подданные. В том числе и те, кто раньше жил вдругих районах Греции.

Дело в том, что болгары решили восстановить права на древний Солун и окрестности, греки обиделись на недавних союзников по борьбе с турками, обозвали захватчиками и решили покарать их соплеменников. Всем болгарам, жившим в Греции, они предложили простенький выбор: если вы согласны считать себя греками – оставайтесь, если такое решение не укладывается в ваши болгарские головы – уматывайте на историческую родину. Сразу надо заметить в скобках, что уже в более просвещенные времена схожее решение выбрали коммунистические цари Народной Болгарии: всем туркам, жившим в стране, велели записаться в болгары. О том, кто они на самом деле, международная общественность узнавала по скандалам, когда какой-нибудь болгарский силач, чемпион мира в тяжелой атлетике, вдруг решал обосноваться в Стамбуле и менял окончание своей прославленной фамилии с «-ов» на «-оглу».

Но это было потом, а в начале двадцатого века, богатого геноцидом и насильным переселением народов, бывшие греческие болгары (или македонцы? Греки и турки считали их для простоты славянами), бросив по приказу бывших своих властей скот и прочие неподъемные пожитки, спешно были вынуждены бежать через горную цепь Беласица, которую сейчас видно из моего окна. И, в свою очередь, выжили последних турок из пограничных болгарских деревень.

Впрочем, сразу бежали не все, сужу по нашей соседке бабе Кате, которая родилась в греческом Серресе и оказалась на болгарской территории, когда греки в середине сороковых годов прошлого века стали выселять представителей народа-союзника бывших немецких оккупантов. Очевидно, ее семья из тех болгар, которые приняли условия Греческого королевства лет за тридцать до того, но это не помогло в мясорубке Второй мировой…

Далеко по обретенной исторической родине болгары не разбредались и в 1913-м, и в 1945-м, искали место для новой жизни сразу по переходу вновь завоеванной болгарским царем границы. «Новые болгары» одно из своих поселений назвали Илинденци, в честь Ильина дня. Между прочим, там теперь, в часе размеренной ходьбы от бывшего дома бая Андрея, живет наш московский друг Андрей, соблазнивший нас Болгарией. А нашу деревню зовут Плоски – название отмечает, что она расположилась на небольшом плато, одним крылом на относительно пологом склоне.

Сюда и мы с Любой прибились, покидаем, пусть и не навсегда, одну из мировых столиц, Москву. Как там Цезарь писал по поводу Рима? А мы – наоборот, пусть и не в галльскую, и не в сенегальскую деревушку, но тоже – в пункт на карте с населением в несколько сот человек, меньше, чем в нашем панельном доме в Митино. Слова «дауншифтинг» сто лет назад еще не было, а слово «беженцы» было всегда. Кажется. Во всех развившихся языках. Но мы не беженцы, мы живем все в той же европейской цивилизации, частью которой считаем себя, и не отрубаем свой привычный образ жизни.

В Плоски, как и в других местах округи, стоит простой обелиск с фамилиями родственников жителей деревни, погибших на той войне. Вокруг него – сквер, три кафе и административное здание с библиотекой, все главное в селе.

В Петриче, городке, что виднеется из окна у самого подножия Беласицы, памятник помпезнее. Мы сперва вздрогнули: монумент фашистским оккупантам! Стоят солдатики в германских шинелях и касках, с немецким оружием, смотрят, кажется, на восток… Потом почитали надписи и успокоились, а затем и вспомнили о германо-болгарской дружбе. Зародилась она, говоря теплым пропагандистским языком, когда великие державы сговорились после прихода русских на Балканы посадить на софийский трон немца.

Династия вела себя практично и прилично, педантично расширяя территорию за счет соседей. Это понравилось настолько, что в мировые войны болгары в охотку были союзниками немцев. При этом союзниками себе на уме, во Вторую болгары воевали только с соседями, но все равно американцы и англичане их бомбили. Да к тому же и евреев своих царь и царица отдавать не хотели, заявили об этом официально, хотя чужих, в соседней Югославии, болгарские войска сгоняли вконцлагеря спокойно. Погибли лишь те евреи, которые попались на глаза немецким войскам, строившим железную дорогу в Грецию. Как раз под нашей деревней она проходит. Значит, здесь где-то и погибли…

Симпатия к русским – душевная, несмотря на годы пережитого «социализма», а ко всему германскому – практичная. К машинам, стройматериалам, бытовой технике. Для болгар немцы – главные в Евросоюзе. Да наверное, не для них одних. Именно к Германии, мне кажется, адресуется Болгария, стараясь стать полноценной в Евросоюзе. Рассчитывает на ее капиталы, на ее богатеньких старичков, способных тратить свои большие, завоеванные социальными битвами пенсии в теплых краях. И в этом она конкурирует со своими такими же бедными (некоторые, конечно, побогаче, но с Германией – не сравнить) и такими же южными сестрами.

У потухшего вулкана

Они приехали из Днепропетровска, но про Украину мы почти не говорили, по крайней мере – подробно. То ли потому, что отношение к происходящему было ясно из косвенных реплик, из мимики, из набора промелькнувших имен, то ли потому, что говорить банальности не хотели, а с деталями, собъяснениями – неловко: впервые собравшиеся в этих арендуемых апартаментах на краю болгарского городка могли не совпасть друг с другом, а отношения надо поддерживать. Может, и проще – начиная знакомство, не стоит спешить с актуальными политическими откровениям. Впрочем, вывод прозвучал.

– Я несколько лет искал тихое место. Не слишком далеко, не в чужой Америке, а где-нибудь поближе, – объяснил Влад. – То, что осталось от СССР, не подходит, у нас еще долго будут делить осколки распавшегося. Восточная Европа слишком близка к нашим границам, по линии этого «буфера» обязательно будет искрить. А Западная – ну вы же видите, попадает под напор «третьего мира», трещит изнутри со своей мультикультурностью, а границы с трудом отбивает от лодок с африканскими беженцами и поездов из Восточной Европы. Полыхнет. А нам не так мало лет, чтобы переждать все это. Поэтому выбрали Балканы.

– Ну-у, уж здесь огня всегда хватало…

– Для них, надеюсь, последние югославские войны послужили хорошим уроком. Выплеснули адреналин. Надолго хватит. Лет пятьдесят будут приходить в себя. А нам больше и не надо. Ищем участок, построим дом. Воздух чистый – горы.

Горы ласковые, лесистые, не грозные, но и не открыточные, как крымские, например. Три хребта сходятся у курортного городка Сандански: сам он примостился на отрогах мощного Пирина, напротив – пологая Малешевска планина, за которой – страна, называющая себя Македонией, а соединяет их в треугольник красавица Беласица – граница с Грецией. Принимаем ее за основание треугольника, тогда близко от правого угла патетического портала Беласицы видим несколько холмов с достаточно острыми вершинами (как у донбасских терриконов, гм…). Они амфитеатром окружают Рупите – местечко в нескольких километрах от городка, где жила и вещала Ванга, впрочем, местные жители ее воспринимали не как пророчицу, акак знахарку, многим помогла.

Эти вот холмы, осколки древнего потухшего вулкана Кожух, единственного в Болгарии, обозначают, по мнению окружающих, источник ясновидящей (неосознанный эпитет для ослепшей женщины) силы Ванги. Потому что под курганами, между ними, на дне когдатошнего кратера, бушуют остатки вулканической энергии, выплескиваясь – чтобы не было сомнений! – горячей, почти кипящей минеральной струей. Полежишь минут десять в неказистом бассейне, заполненном чуть остывшей водой с подземными водорослями, – многие боли проходят. Недаром наш общинный центр до 40-х годов прошлого века назывался Свети Врач, в честь практиковавших здесь святых Косьмы и Дамиана. А над открытым бассейном, как зрители или медсестры, – откосы курганов.

Однако большой амфитеатр этих мест, образованный тремя хребтами, не всегда располагал к мирному использованию вулканической, да и человеческой, энергии. За тысячу лет до нашей эры сюда пришли фракийцы. Потом его истоптал Филипп Македонский, отодвигая восточную границу своего царства, до того проходившую по здешней главной реке Струма (монету с профилем следующего Македонского, Александра, недавно в огороде нашел наш приятель). А во фракийском племени Медит, квартировавшем в этих местах, родился, по преданию, Спартак. Памятник ему стоит на въезде в Сандански со стороны шоссе Е-79, называемого еще трасса «Македония».

Город с позднеантичным именем Партикополис захватывали и римляне, и варвары (как тогда сначала называли славян, апотом болгар-тюрков), и турки-османы. Через две тысячи лет он получил свое нынешнее имя в честь еще одного вооруженного борца – Яне Сандански. Сзади Рупите, в самом углу, где Беласица сходится с Малешевской, византийский император Василий победил болгарского царя Самуила, регулярно досаждавшего Восточной Римской империи, и приказал ослепить четырнадцать тысяч пленных, за это получив на века прозвище Болгаробойца. А спустя почти тысячу лет в этом котле начала завариваться каша, которую вот уже сто лет расхлебывает Европа. Да и весь остальной мир.

Первая мировая стартовала с выстрела в довольно близком к этим местам Сараева. Но среди прочих ее причин, поводов и предупреждающих подземных толчков были и события, происходившие как раз в этих местах, в Болгарской Македонии. А отношения между болгарами и македонцами не только послужили моделью братства/вражды, но и подтолкнули дальнейшие балканские конфликты. Об этом стоит подумать, глядя с каменных ступенек вышеописанного амфитеатра на долину «благодатного Стримона». Так по-античному назвал эти места, по которым протекает река Струма, известный историк Андрей Зубов, когда мы ему рассказали, где именно читали его статью.

Текст как раз про балканские предпосылки Первой мировой, энциклопедические знания его автора я попробую использовать в той мозаике, которая складывается у потухшего вулкана Кожух. Сначала картинка от себя.

…В соседней деревне Илинденци полно машин с софийскими и другими номерами. Так было и у нас в Плоски недавно, хотя до очередей на парковку у тротуара дело не доходило, тоже в Ильин день съехались дети и внуки постоянных жителей, две недели назад – по новому стилю праздновали, как и вся болгарская церковь. Тоже было весело: праздник с лотками и разливом по банкам курбана (в православном обряде – тюркское слово!) – общинного супа. Но в Илинденци 2 августа супа не было, там вообще был не церковный праздник, отмечали годовщину Илинденского восстания. 2 августа 1903 года (в Ильин день по старому стилю) против турок восстало славянское население в двух горных балканских вилайетах Оттоманской империи. Вот те данные, которые я в поддержку концепции Зубова привожу с одного из просмотренных сайтов, посвященных балканской истории, остальные ресурсы по фактам с ними не спорят, а на этом – (http://regesty.ru/ilindenskoe-vosstanie/) коротко и конкретно.

В названии организации, начавшей восстание, не было ни слова про Болгарию, да и поддержкой болгарского царя не пользовались эти анархисты и левые социал-демократы из разных группировок. Внутренне Македонская-Адрианопольская Революционная Организация (ВМРО) заявляла о желательности автономии в турецкой империи для населения тогдашних фракийских (хотя уже более тысячелетия не было никаких чистых фракийцев) и македонских районов. Но после традиционных споров умеренных с радикалами 800 бойцов ВРМО сходу захватили маленький городок Крушев (в нынешней Македонии), в течение нескольких дней в рассыпанных по вилайетам городках и селениях (ныне – болгарских, македонских и греческих) тоже произошли захваты администраций. В Крушеве ВРМО объявила республику во главе со школьным учителем Николой Каревым (ох уж эти свирепые гуманитарии…) Республика прожила десять дней, турецкие войска быстренько взяли Крушев, но споры (в другом смысле слова) восстания вместе с членами левых инационалистических организаций рассеялись по славянским районам. На ныне болгарской стороне и в ныне греческом Серресе революционеров возглавили Гоце Делчев и Яне Сандански.

Они воевали успешнее школьного учителя, о них сейчас каждый день звучат песни по местному радио, в некоторых кабинетах висят портреты предков из их отрядов с длинноствольными ружьями, Гоце Делчев и Сандански – так называются местные райцентры (по российским меркам). Но тогда, более ста лет назад, боевиков (членов боевой организации, типа современных им эсеров) не поддержало массово местное население, да и болгарское общество – тоже. К концу сентября 1903 года восстание было практически подавлено.

Две соседние православные славянские страны, Сербия и Болгария, с настороженностью отнеслись к появлению новых «игроков» на балканской площадке. Под их пристальным наблюдением погибло 1000 повстанцев и 5 турецких солдат… Репрессии турок против революционеров привели к тому, что были вынуждены эмигрировать 35 тысяч активных человек, что ослабило самобытность, стремление к единству славянского населения турецких вилайетов. В 1912 году после очередной балканской войны их разделили между Грецией, Сербией (эта часть сейчас и называется Республикой Македония) и Болгарией. После 12-го года началось то самое размежевание, о котором пишу. Горна Белица стала называться Илинденци – в честь Илиндена, Ильина дня. Вот поэтому 2 августа сюда на праздник приезжают выходцы из этой деревни. Хочу только поправить возникающие аналогии. Болгарское царское государство не помогало восставшим и не шпарило гаубицами и «Градом» через границу. Это было на самом деле восстание, потому его и помнят. И собираются на собор, и танцуют хоро, и надевают национальные костюмы – из поколения в поколение.

Восстание и теории его отцов подтолкнуло боснийских сербов, которые были недовольны присоединением к Австро-Венгрии. Террор вообще вещь соблазнительная, вот Гаврило Принцип и выстрелил в Сараево. Тем более что этот выстрел был подготовлен и одобрен не только его революционной организацией, но и сербской разведкой, которая рассчитывала, конечно, не на силу своей маленькой страны в противостоянии с соседней империей и ее боевой подругой Германией, ана помощь империи Российской.

Андрей Зубов подчеркивает, кроме прочего, что до восстаний (а Илинденское было первым в XX веке) никаких особых зверств со стороны дряхлеющей и уже не Блистательной Порты не было, никто в то время насильно обрезаний не делал и в янычары детей не похищал. Зато волнения и репрессии наполнили добровольческие отряды турецких националистов-башибузуков («резателей голов»), что похоже на нынешние «антимайданные дружины» и старую недобрую «черную сотню», возникшую в России примерно в то же время и по схожему поводу. Имперский (экстенсивный) способ жизни государства и архаичное («наш» – «не наш») сознание пытались сохранить свою площадку присвоения действительности. Апотом кровавые эксцессы подтолкнули к вмешательству христианские державы, которые при этом старались урвать куски отпадающей плоти. Австро-Венгрия – Боснию, а Россия нацелилась на проливы. Державы передрались из-за чужого наследства у одра еще живой империи.

Самое показательное в этой истории – как радикальные решения вытесняют эволюционные изменения. На общую беду. Требовали автономии – организовали республику. Одни хотели Большую Болгарию, другие – Большую Македонию, третьи – Большую Грецию, в результате недовольными остались все и живут вперемешку с желавшими Большую Сербию и Большую Албанию. А в 1914-м эрцгерцог Фердинанд продвигал проект Австро-Венгро-Славии, предлагая дать славянским подданным империи те же политические и культурные права, что австрийцам и венграм. Вот за это сербские националисты его и убили. И сначала по итогам Первой мировой было создано под водительством Сербии единое южнославянское государство, а потом сербские националисты своими радикальными требованиями добились не унификации федеративного государства, а его уничтожения – уже в конце века (во взаимодействии с противостоящими национал-радикалами).

Мультикультурность и сейчас воспринимается как слабость государства, а конфедеративность – как рыхлость. Но почему-то Швейцария (четыре государственных языка, католичество, лютеранство и кальвинизм) успешно противостояла всем попыткам (даже Наполеона) ее уничтожить, и жители ее столь разных по этническому составу кантонов спокойно хранят дома оружие перед очередным вызовом на сборы в единую армию. Очевидно, дело не в мультикультурности, недаром довольно долго просуществовали многие «лоскутные» империи.

В Швейцарии, например, дело в балансе здорового консерватизма и личной свободы, баланс держится на традиционном добровольном сотрудничестве внутри общин и на дроблении государственного механизма по функциям. Президент, скажем, там избирается из представителей разных кантонов сроком на один год, и каждый раз – другой. Все решения, касающиеся общественно-значимых вопросов, принимаются после референдума. В разные времена эффективными становятся разные степени этих установок, но принципы – незыблемы. Как в биологической жизни конкурируют и сотрудничают принципы генетики и эволюции.

И здесь возникают вопросы, которыми в поисках пристанища задавался упомянутый в начале главы Влад из Днепропетровска (уже бывшего!). Добавлю свои. Насколько брюссельские бюрократы и европейские политики умнее имперских коллег былых времен? Сможет ли европейское сообщество увлечь позитивными целями иммигрантов и просто беженцев, несущих с собой зачастую отличное от цивилизованного понимание свободы (и труда ради нее) и агрессивно навязывающих хозяевам ценности иных традиций? Да что там иммигранты: страны Евросоюза, скажем, Бельгию, Испанию и Великобританию раздирает сепаратизм коренных жителей. И верно ли Влад считает наш уголок Балкан потухшим?

Да, и Греция, и Болгария вошли в Европейский союз, а Сербия и Македония туда стремятся. Но как термальными водами Кожуха, народное сознание подогревается воспоминаниями о болгарских городах и селениях у Белого моря (так по нашу сторону Беласицы называется Эгейское) и разговорами: не является ли македонский язык только диалектом болгарского?

В общем, все как во многих других местах нашей взрывоопасной планеты.