Текст книги "Отпусти кого любишь (сборник)"

4

Женька, приложившись к выбритой щеке Грекова, стремительно проскочила мимо явно не поспевавшего за ее темпами Егора. В прихожей остался лишь аромат ее духов и свежего декабрьского морозца, занесенный бывшей супругой с улицы.

– Ох ты, господи! – искренне восторгалась та из комнаты, она же зал, она же кухня. Шестьдесят квадратных метров старинного дубового шика вперемешку с суперсовременным хромом, никелем, галогенками и чем-то там еще.

– Ну, Грека, ты даешь! – выдохнула наконец бывшая супруга. – Надо было за тебя держаться.

– Да ладно тебе, – засмущался Егор, хотя Женькины восторги были ему очень даже приятны. А уж лет восемь назад он эти ее слова постоянно представлял в мечтах. Как зайдет к нему и скажет: «Грека, я ошиблась. Возьми меня обратно». Он бы тогда точно взял.

А сейчас?

Греков на миг задумался. Сейчас, наверное, все-таки нет. Красива Женька по-прежнему. И по-прежнему его волнует. Но жизнь у них давно разная. И в его жизни ей место уже вряд ли найдется.

Валентине есть. Работе есть. Авдеевой, с которой опять-таки давно пора что-то решать, есть.

А Женька хоть и занозила по сей день Егорово сердце, но была уже в другой жизни, с его нынешней никак не перекрещивающейся.

– И сколько ж у тебя таких комнатушек? – поинтересовалась Женька.

– Таких – одна, – сознался Греков. – Еще спальня и кабинет. И два туалета, – не удержался-таки он. В их «малосемейке», построенной ракетным заводом для молодых специалистов, туалет был один. Причем на две квартиры-комнаты, в которых жили соответственно две семьи.

Но как же они были счастливы, получив ордер на то убогое – по его новым меркам – жилье!

Въезжая в свои нынешние хоромы, Греков, конечно, тоже радовался. Да разве можно сравнить обычную человеческую радость и то полное, нечеловеческое счастье!

Егор некстати вспомнил, что они с Женькой сотворили, впервые переступив порог собственной квартирки. Даже пальто не успели снять. Опомнились, лишь услышав голоса соседей в общем коридоре. Греков, путаясь в брюках, подскочил тогда к двери и успел запереть ее прежде, чем заинтересованные шумом соседи заглянули внутрь.

А то бы обитатели их дома увидели такое, что только-только начало появляться на экранах «Рекордов» и «Рубинов» – с помощью видеомагнитофона «Электроника», символа тогдашнего благосостояния советского человека. Причем, с улыбкой вспомнил Егор, пока он полуодетый (а точнее, полураздетый) прыгал до двери и обратно, она хохотала, лежа на полу на трех развернутых газетах («Подстелила-таки, успела», – внезапно открылась Грекову малая деталь событий, произошедших чуть не полтора десятка лет назад).

– А я знаю, о чем ты думаешь, – вдруг засмеялась Женька. – Первый визит в нашу квартиру вспомнил?

– Ну-у-у-у… – нечленораздельно промычал Греков, застигнутый врасплох. Его выбритая щека покраснела. Вторая, недобритая, так и оставалась под пеной. Вид у него стал такой, что Женька расхохоталась уже искренне, даже тревоги свои на миг позабыла.

– Ну чего ты смеешься? – наконец не выдержал он. – Я сейчас тоже кое-что понял.

– Что же ты понял, Грека? – сдерживая смех, спросила бывшая супруга.

– Что ты тогда за пять секунд успела газеты на пол подстелить.

– Дурачок ты у меня, – вдруг потеряв улыбку, сказала Женька и погладила его по чистой щеке. – Я бы не успела. Я заранее приходила и газетки принесла. Я ж все твои реакции наперед просчитывала.

Лицо ее снова стало печальным. Не напряженным, как когда он смотрел на нее в дверной «глазок», а просто печальным.

Греков вдруг почувствовал, что он теряет ощущение времени и что вся его жизнь без Женьки вдруг свернулась в небольшой и ничего не значащий клубочек. Не смея противиться нахлынувшему ощущению, он схватил Женьку за плечи и притянул к себе.

– Ты что, псих, я же в шубе! – попыталась отбиться та. Но фразу закончила, уже оказавшись на огромном синем, гладком и мягком, ковре. – А ты – в пене… – были ее последние слова, потому что следующие несколько минут им было совсем не до разговоров.

Они так и оставались на ковре, чтобы немного прийти в себя. Женька только пару крючочков застегнула, а больше и застегивать было нечего, остальные крючочки и пуговки теперь надо было пришивать.

Егор, наваждение которого уже закончилось, чувствовал себя немного неловко. Но и вставать не хотелось – лежать рядом, опираясь головой на ее руку в мягком рукаве так и не снятой шубы, было приятно и уютно.

– Грека, это не входило в мои планы, – тихо сказала Женька и снова погладила его по щеке, но теперь как-то мягко и нежно.

– В мои тоже, – честно сказал он.

– Ну, значит, будем считать, что ничего и не было, – успокоенно подытожила она, аккуратно высвобождая руку из-под его головы. – Ты, кстати, теперь уже весь в пене.

– Ты тоже, – улыбнулся он.

Через пять минут, приведя себя в порядок и окончательно успокоившись, они сидели в больших мягких креслах в углу огромной гостиной. Если бы кто-нибудь зашел сейчас в комнату, ни за что бы не догадался, что происходило здесь совсем недавно.

– Ну рассказывай, что у тебя случилось, – сказал Греков, закуривая сигарету.

– Сейчас, – ответила Женька. – С духом соберусь только.

– Лешка? – напрягся Егор.

– Нет, слава богу, – даже перекрестилась та и сплюнула трижды через плечо. – Стойкая ремиссия.

– Замечательно, – улыбнулся Греков. Он не испытывал всепоглощающего чувства любви к ребенку, которого почти не видел. Но предположение об обострении болезни сына напугало его. – Тогда что же?

Женька молчала. И по лицу было видно, что молчит, чтобы не заплакать.

– Да что наконец случилось? – не выдержал Егор. – Палатки твои разорились? Степан бьет? Говори, не молчи!

– Степан не бьет, – справилась с собой Женька и, мгновенно изменившись, снова стала спокойно-уверенной. – Его убили. Три года назад.

– А почему не говорила? – ошарашенный новостью, спросил Греков. Он еще не знал, что состояние ошарашенности в этот день будет его основным чувством. – Мы же с тобой в прошлом году виделись, когда ты Лешку привозила. И в позапрошлом.

– А зачем мне тебе это рассказывать? – вопросом ответила Женька. – Ты что, оживишь мне его, что ли?

«Логично», – подумал Егор. Его бывшая жена не всегда отличалась хладнокровием и выверенностью решений, но крепость ее характера никогда и ни у кого сомнений не вызывала. Может, поэтому его и тянуло к Валентине? По привычке…

– Значит, ты теперь без денег? – напрямик спросил он.

– С деньгами, – спокойно ответила она. – Хотя, конечно, все относительно.

– А как же ваш бизнес? Выжил?

– Выжил, – без эмоций произнесла Женька, тоже закуривая сигарету.

– Друзья Степана помогли?

– У бандитов друзей не бывает, – жестко ответила она, выпуская ароматный дым. – Особенно у давно мертвых бандитов.

– Ты его не любила? – некстати спросил Егор.

– Не знаю, – не удивившись вопросу, ответила Женька. Секунду подумав, довела ответ до полной ясности: – Я была ему благодарна. Очень. За Лешку, за себя. Он-то нас точно любил.

– И как ты вышла… – Егор запнулся, тщательно подбирая слова, – из всего этого?

– Тебя детали интересуют? – усмехнулась Женька. – Крестным отцом я не стала, если вопрос об этом. И с нужными людьми не спала, если опять-таки вопрос об этом. Все остальное использовалось. И теперь у меня вместо четырех палаток семь. А если бы ничего не произошло, то и магазин бы появился, все бумаги подписаны.

– А… что произошло? – тихо спросил Егор.

– Помнишь песенку, которой я тебя в школе дразнила? – после паузы опять вопросом ответила бывшая жена.

– Конечно, – заулыбался Греков. – Ехал грека через реку.

– А что он в реке увидел, помнишь? – Голос Женьки стал совсем тихим, но каждое слово было произнесено совершенно отчетливо.

– Видит грека – в реке… – машинально произнес Егор. И на полуслове запнулся.

– Точно, – выдохнула Женька. – Рак. Только цапнул не греку, а Женьку. И не за руку, а за другие места. – Она не заплакала, только глаза стали влажные.

– Я могу как-то помочь? – после тяжелой паузы спросил Греков. И погладил Женьку по голове.

– Только на тебя и надежда, – ответила Женька. И вот теперь заплакала.

5

– Авдеева, тебя к начальнику! – крикнула, пробегая мимо, Маринка. Как она умудряется носиться в своих доспехах? Это, наверное, потому, что она сантиметров на пятнадцать выше. «Эх, хорошо иметь длинные ноги…» – привычно вздохнула Ленка.

Нет, она на собственные не жалуется. Мама вообще постаралась на славу, организовывая телесную оболочку своей единственной дочери. Пусть не высокая, пусть не красавица – а мужики все равно засматриваются. И не только засматриваются, кстати говоря. Наверняка Дмитрий Григорьевич вызывает по вчерашнему поводу.

Ленка зашла в служебку и сняла длинный резиновый фартук. Комбез и резиновые сапоги снимать не стала, вообще этой рутины с переодеванием не любила. Да и нечего на автомойке выпендриваться, здесь все в комбезах.

Она потопала по лестнице наверх, на третий этаж, к начальству.

Вообще-то Григорьич – мужик неплохой. Деньги не зажимает, к девочкам-мойщицам не пристает. Но от предстоящего разговора Авдеевой ничего хорошего ждать не приходится. Хотя и своей вины в произошедшем она не чувствует абсолютно.

– Вот, пришли с жалобой, – сразу взял быка за рога Григорьич. – С серьезной жалобой.

В его клетушном кабинетике восседала дама, явно не вписывающаяся в здешнюю стилистику.

– Говорят, костюм стоит полторы тысячи баксов. И пока неясно, отчистят ли.

Поскольку Григорьич все время посматривал на расфуфыренную и явно сердитую особу, говорила про полторы тысячи баксов именно она. И похоже, эта дама привыкла, чтобы к ее словам прислушивались.

– Надо было ему попроще одеваться, – не к месту заявила Авдеева.

– Это, милочка, не вам решать, – мгновенно зверея, зарычала дама. – Вам решать, где деньги искать, если костюм не отчистят.

– А что, дяденька нанял адвокатессу? – улыбнулась своей замечательной улыбкой Ленка. Именно эта улыбка не раз сводила с ума мужиков, потому что, честно говоря, больше их сводить с ума Ленке было нечем: ни ног от шеи, ни шмоток, ни счета в швейцарском банке.

– Я не адвокатесса, – чуть не подавилась от злости дама. – Я его жена. И кстати, деньги на его костюмы тоже я зарабатываю.

– Алевтина Матвеевна Солуянова – директор частного охранного предприятия «Оборона», – уважительно внес ясность Григорьич. Он, конечно, сочувствовал Ленке, но, похоже, бросаться на ее защиту не собирался.

– Это меняет дело, – посерьезнела Авдеева. – А он вам рассказал об обстоятельствах… несчастного случая?

– Конечно, – успокаиваясь, бросила дама. Первое впечатление оказалось обманчивым: она вполне умела держать себя в руках. А ее угрюмый вид мог объясняться и простой усталостью. – Вас не устроили чаевые, и вы из чувства неприязни облили его водой. Что, не так?

– Абсолютно так, – согласилась Ленка.

Дама, не ожидавшая столь стремительной сдачи позиций, даже рот раскрыла.

– Из-за чаевых клиента облить? – ахнула она удивленно, как будто не сама об этом десять секунд назад говорила.

– Вот видите, – укоряюще заметила Авдеева, – вам самой не верится. Тем более с вашим-то жизненным опытом. Никаких чаевых ваш супруг мне не предлагал.

– А что предлагал? – начиная догадываться, спросила VIP-дама.

– Ничего, – честно сказала Ленка. – Он не увидел во мне коммерческого партнера. – Она, несмотря на гримасы Григорьича, не к месту развеселилась. – Просто залез мне под фартук и вцепился… – Ленка посмотрела на Григорьича, потом на даму. – Объяснить, за что вцепился?

– А ты его облила? – почему-то уже без раздражения спросила дама.

– Нет. Сначала врезала. Щеткой.

– А он сказал, что щекой ударился, когда упал, – пробормотала Алевтина Матвеевна.

– Упал он позже. Когда я его из шланга окатила.

– Там же восемь атмосфер, – испуганно пробормотал Григорьич.

– Ага. Восемь. Он даже встать не мог. По полу катался, пока я ствол не отвела. Вот и попачкался костюмчик.

Короче, справедливость восторжествовала в полной мере. Самооборона девичьей чести оказалась в допустимых пределах. Более того, чоповская начальница попросила Григорьича отпустить Авдееву на часок – тот, довольный исходом, не возражал, – и весь этот час проплакалась Ленке на сволочь-судьбу, которая постоянно подбрасывает ей, несчастной, всяких моральных уродов.

Сидели они в соседнем маленьком барчике, где Ленка пила вишневый сок, а дама – коньячок, причем две рюмки выпила сразу, а третью и четвертую – постепенно.

– И чего ему не хватает? – жаловалась она. – Живет как у бога за пазухой. Деньги. Машина. И я еще не страшная. Ну крутил бы на стороне, но хоть без историй…

– А может, на работу его определить? – спросила Ленка, которой уже давно было жалко – не чоповскую начальницу, а обычную тетку, лишний раз подтвердившую старинную истину, что любовь зла.

– Пыталась, – махнула рукой та. – Одни проблемы.

А на невысказанный вопрос «Может, послать?» уже с настоящими слезами ответила:

– Умом понимаю, что дерьмо. А как увижу, поверишь, сердце тает.

– Верю, – сказала Ленка. И, вместо того чтобы продекларировать что-нибудь утешительное, сама взяла и разревелась: ее сердце тоже таяло от этого чертова Грекова. А он, похоже, смотрит на нее примерно так же, как вчерашний клиент. Может, и его восемью атмосферами?

Посидели две тетки – одна постарше, другая помладше; одна в деловом костюме от Версаче, другая в комбезе от фабрики «Теходежда» – и вместе поплакали. Теплом друг к другу прониклись. Сквозь слезы друг другу улыбнулись. И, как ни странно, друг друга поддержали.

Во всяком случае, когда из барчика выходили, дама уже вся была собранна и постепенно сосредоточивалась на каком-то предстоящем важном бизнес-событии. А Ленка, наоборот, была успокоенная и слегка просветленная. В общем, как говорится, сходили к психоаналитику.

Дама оставила Авдеевой визитку, села в длинную «Ауди» и укатила. А Ленка пошла к своему рабочему месту, где без нее уже собралась маленькая очередь. И хоть и любили здесь незлую и веселую госпожу Авдееву, но вкалывать за нее весь день вовсе не собирались.

Дальше смена прошла спокойно, клиентов было поменьше, чем в будни, зато побольше выгодных: с ручной мойкой, чисткой салона и тому подобным.

Авдеева, как ни странно, свою работу любила. К машинам она всегда питала слабость: ей нравилось, когда ее стараниями из-под зачуханного, задолбанного грязью и городскими ухабами набора железок и резинок вдруг выглядывало чудо автодизайна, возрождалась свежесть красок и авторского художественного замысла. У нее всякий раз появлялось ощущение, что и она, Лена Авдеева, участвовала в создании этих красавиц, давно уже переставших быть для людей только средством передвижения.

Не устраивало ее в этой работе, пожалуй, лишь одно: она, похоже, не давала ей шанса на то, чего ей хотелось бы более всего на свете. А именно: провести остаток жизни вместе с Грековым Е.Ю.

Многое бы она отдала – точнее, все, что имеет, – чтобы вышеупомянутый Греков Е.Ю. внезапно стал мойщиком на ее автосервисе. Или слесарем здесь же. Или, на худой конец, водителем-дальнобойщиком, хотя они все, заразы, в своих дальних боях имеют дополнительных боевых подруг.

Как легко она бы простила все эти мелкие грехи пресловутому Грекову Е.Ю.!

Так ведь нет! Случилось же Егору стать большим начальником. Купить квартиру, в которой друг друга без мобильного телефона не обнаружить. Вертеться в высоких сферах, где каждое произнесенное слово может стоить больше, чем зарплата за всю честную Ленкину трудовую жизнь. И, соответственно, войти в тот круг, в котором привычно обитает эта холодная тварь Валентина и куда Ленке, с ее фартуком и комбезом, похоже, вход воспрещен.

Конечно, она читала в журналах, как манекенщицы женят на себе миллионеров и даже потом управляют их бизнесом. Но проблема в том, что, во-первых, Ленка – не манекенщица. А во-вторых, ей вполне нравится работа автомойщицы и не нравится бренд-менеджера.

Слов-то умных она много знает: и от Егора наслушалась, и даже учебники читала по экономике. Ничего особо сложного, кроме одного: неинтересно!

И что теперь ей делать? Что-то подсказывало Ленке, что Егор Юрьевич, от одного вида которого так дрожит ее сердечко, с удовольствием проведет время в компании автомойщицы. И вряд ли проведет с ней жизнь.

…А к концу дня действительно устаешь. Ленка аккуратно убралась на посту, неторопливо переоделась и поразмышляла о завтрашнем дне. Она очень рассчитывала на завтрашний день. И кино предполагалось хорошее, и прогулка за город, где пристрастившийся к горным лыжам Егор будет демонстрировать технику скоростного спуска, а она оседлает стремительные санки на том же склоне. И вечер в его квартире, в которой, хоть он не гонит, она на ночь не останется – «у советских собственная гордость», как писал один старый и ныне немодный поэт.

Короче, счастливого конца, скорее всего, не будет. Но небезнадежное продолжение – уже неплохо.

Она выходила к остановке троллейбуса, когда зазвонил мобильный.

– Ленка, это ты? – раздался голос. Единственный и неповторимый.

– Нет, это автоответчик, – разозлилась усталая Ленка. Кто еще мог отвечать по ее личному мобильному телефону?

– Я не смогу завтра к тебе приехать.

– Даже к вечеру? – упавшим голосом спросила Авдеева. Неужели Валентина своими холодными руками дожала-таки ее Грекова?

– Даже к вечеру. Женька привезла сына. И вообще тут такое творится…

Про Женьку Ленка была наслышана и в некотором роде ей сочувствовала. Да и нынче Женька ей не помеха. Но вот растерянности и даже испуга она от Грекова никак не ожидала. Что бы ни творилось, Егор всегда был боец.

Что же там такое действительно творится? Неужели что-то опять с сыном? Или это вообще не связано с бывшей женой, а связано с бизнесом? Что же там ему угрожает? Может, кстати, что она сегодня познакомилась с чоповской тетенькой? Ленка даже машинально ее визитную карточку в кармане нащупала.

– Егор, я могу помочь?

– Нет, – сказал Греков. И после паузы: – Не знаю.

«Значит, уже не «нет», – удовлетворенно отметила Ленка. Вот все и решилось.

– Когда мне приехать, сегодня или завтра? – просто спросила она.

– Завтра.

– Во сколько?

– Я позвоню. – И дал отбой.

В другой раз Ленка бы обиделась. Сейчас – нет.

Что-то у Грекова стряслось. Значит, и у нее, Ленки Авдеевой, стряслось оно же.

А слово «сдаюсь» в ее лексикон с детства не помещалось. И если кто-то решил строить козни ее ненаглядному Грекову, то пусть он учтет и Ленку Авдееву, скромную автомойщицу из маленького сервиса «Прогресс-авто».

6

Когда первое оцепенение от сказанного Женькой прошло, Греков постарался собраться с мыслями.

Выходило, что ее болезнь наносила удар и по его, грековской, жизни.

Даже если положение не столь катастрофично – а Греков как раз недавно читал статью в журнале «Элита» с многообещающим названием «Рак – не приговор», – все равно на время лечения все заботы о Лешке свалятся на него.

А если, не дай бог, диагноз все же окажется приговором?

Нет, вот уж точно, не дай бог.

И Женьку до слез жалко – она сидит перед ним, бледная и напуганная, и хоть и старается казаться спокойной, но наверняка ждет от Грекова чудес, очень возможно, невыполнимых.

И Лешка оказывается в неприятнейшей ситуации. С его болезнью заботливая и умная мама просто необходима.

А сам он, Греков?

Даже на время из «виртуального» папы стать настоящим – он к этому готов? Он же работает по десять-двенадцать часов. А потом отдыхает, как ему нравится. И в клубы ходит. И в компании. Да и в хоромах своих так приятно посибаритствовать.

А когда здесь будет жить мальчишка, совсем ребенок еще, и к тому же с серьезным заболеванием – это будет уже совсем другая жизнь.

Планы его, похоже, определились. Прежде всего – и немедленно – нужно узнать, чем можно помочь Женьке. Справься они с этой напастью – и все проблемы решатся сами собой.

«А если нет?» – мелькнула мысль.

Лучше об этом не думать. Не готов еще Егор об этом думать.

Давай пока будем считать – да.

Он на память набрал номер Семена Гольца.

Нет, не зря Греков взял его на работу, несмотря на ворчание некоторых кадровиков.

Гольц знает всех и со всеми дружит. Это будет первый шаг к спасению Женькиной жизни. И если честно, – к спасению столь милой и приятной грековской жизни тоже.

Семен ответил сразу:

– Что случилось, Егор Юрьевич?

Ничего, – ответил Греков, имея в виду работу. – В конторе порядок.

– Слава богу, – сказал нервный Гольц. Нордическое самообладание никогда не входило в разряд его лучших качеств.

– У меня вопрос к тебе, Сем.

– Всегда рад помочь, – быстро сказал тот. Семен не был лизоблюдом и «услуженцем», просто, с бешеной скоростью крутясь в самых разных тусовках, он любил попутно – и, как правило, бескорыстно – решать массу чужих вопросов. Как показала практика, такой стиль поведения приносил много новых полезных знакомств и придавал Семену дополнительную значимость как в глазах окружающих, так и, что немаловажно, в его собственных, чего Семе, видимо, с детства не хватало.

– У моей знакомой (при этих словах Женька вскинула голову и ехидно улыбнулась)… – Греков, поняв осечку, перестроил фразу: – У моей бывшей жены, Лешкиной мамы (Лешку Гольц знал, сам помогал доставать для него дефицитные препараты), подозрения на… опухоль. – Греков почему-то так и не смог выговорить слово «рак».

– Подозрение – не болезнь, – быстро сказал Гольц. Он всегда старался держаться подальше от трагедий.

– У тебя есть выходы на хороших онкологов?

На размышление у Семена ушло секунд двадцать, и тут же последовал четкий ответ:

– Есть человечек в Онкоцентре на Каширской. Не близкий, но, думаю, за деньги сделает. И есть еще один в онкобольнице специализированной. Этот свой в доску.

Теперь размышлял Греков. Онкоцентр – это серьезно. Это фирма. Но это и огромнейший медицинский муравейник, где трудятся самые разные муравьи.

Онкобольница – может, и менее круто. Однако для первого визита, наверное, более предпочтительна. Раз свой в доску, то наверняка предупредит обо всем, подскажет лазейки, может, и в тот же самый Онкоцентр, ведь все они друг друга знают. И, что немаловажно, свой в доску не станет врать. А Грекову сейчас очень важно знать перспективы, от которых теперь зависит не только Женькино, но и его, грековское, будущее.

…Тут он сам себя осек. Все-таки от перспектив напрямую зависела только Женькина жизнь. И косвенно – Лешкина. А он, Греков, мог потерять лишь некоторые жизненные удовольствия.

Стало стыдно.

– Хорошо, Семен, – закончил он разговор с Гольцем. – Давай пробивай больницу. Я предпочитаю иметь дело с друзьями. А дальше посмотрим. Только побыстрее, ладно?

– Прямо сейчас позвоню, Егор Юрьевич. У Воробья сотовый всегда включен, он же хирург. – И повесил трубку.

При слове «хирург» Греков снова ощутил неприятный холодок. И опять сам себя остановил: теперь к неприятным словам надо будет привыкать. Равно как к неприятным перспективам. Что бы ни думал Греков об открывшемся будущем, вариант с детским домом для родного сына он сразу отмел как абсолютно неприемлемый.

А значит, нужно будет серьезно все просчитать.

Вслух же, обращаясь к Женьке, сказал:

– Нашли ход в больницу. Завтра-послезавтра поедем.

– Спасибо, – благодарно улыбнулась та. – Но у меня направление уже есть. Из нашей, городской, получила. У нас же своей онкобольницы в городе нет.

– Чего же молчала? – даже не рассердился, а удивился Егор.

– А ты не спрашивал.

– Но ты же попросила о помощи!

– Не в лечении, – грустно улыбнулась Женька. – А после лечения. Я должна быть спокойна…

– Можешь быть спокойна! – обиженно перебил ее Греков. – Лешка один в любом случае не останется.

– Вот в этом я и хотела быть уверенной. Только там есть еще одна проблемка…

– Какая еще проблемка? – удивился Егор, искренне не понимавший, какая после всех этих новостей может быть еще значимая проблемка.

– Завтра скажу.

– Что за тайны? – досадливо спросил Егор. Чем она еще сможет его удивить? Но дожать бывшую супругу не успел – отзвонился Гольц. Их ждали в больнице завтра с утра: Семен продиктовал адрес и фамилию доктора.

А в следующий момент – только трубку успел повесить – позвонили в дверь.

Егор сначала подумал, что Ленка. Но не должна была без предупреждения. Она один раз как-то так же забежала, а там – Валентина. Теперь всегда звонит предварительно.

Кто еще так не вовремя приперся?

Женька тоже была недовольна визиту. Ее душевных сил могло не хватить на имитацию светского общения.

Но гости оказались очень нестандартного плана.

Егор открыл дверь, не глядя в «глазок», – привык уже, что внизу охрана. И сначала никого не увидел, потому что смотрел прямо перед собой. А смотреть надо было чуть вниз, потому что Лешка был, во-первых, ребенком, а во-вторых, маленьким и щуплым ребенком.

Еще через долю секунды Греков обнаружил объект номер два. Это была явно девочка, а вот ее возраста не имевший родительского опыта Егор определить вообще не смог.

Она вцепилась своей ручонкой в руку Лешки и даже не смотрела на взрослого. Девочка была одета в яркую желтую куртку с капюшоном, маленькое личико было заплакано, под крошечным носом вырисовывались две несимпатичные полоски от невытертых соплей.

Нет, никакого умиления не испытывал Греков при виде маленьких детей. И где сын ее подобрал? (Лешкиному появлению папаша почему-то не удивился.)

– О господи! Вы зачем пришли? – В просторный холл вышла Женька. – Я же велела ждать в гостинице! – Попутно она быстро достала носовой платочек и ловко, каким-то неуловимым естественным материнским движением, чисто и насухо вытерла нос девочке.

– Адрес лежал на столе. А Машка обкакалась, а мыть попу не дает! – обиженно буркнул Лешка. – Пахнет и тебя требует.

А тут уже и без объяснений было понятно, кого Машка требует. Обнаружив самое главное в мире существо – свою маму, – девочка обняла ее за шею и прямо-таки влипла в Женьку, привычным движением прижавшую ее к себе.

– Это… твоя? – наконец дошло до Егора.

– Несомненно, – сказала Женька и поцеловала девочку в щечку.

– И Степана?

– И Степана. – И после затянувшейся паузы пояснила: – Я хотела сказать тебе завтра, но видишь, как получилось. Короче, это вторая половина моей просьбы.