Текст книги "Исход. Пророк Моисей"

Иосиф Кантор
Исход. Пророк Моисей

И сказал ему Господь: вот земля, о которой Я клялся

Аврааму, Исааку и Иакову, говоря: «семени твоему дам её»;

Я дал тебе увидеть её глазами твоими, но в неё ты не войдёшь

Второзаконие, 34:4

Глава 1
Начало исхода

Ночью 14 нисана 2448 года[1]1
  24 марта 1312 года до н. э.


[Закрыть] в Египте никто не спал. Одни скорбели, другие собирались в дальнюю дорогу.

Долгожданные сборы вышли настолько скорыми, что тесто для свежего хлеба не успело закваситься и в дорогу напекли опресноков.

– Пусть это будет самым большим лишением нашим! – говорили хозяйки, еще не догадываясь, что в память о великом событии пресный хлеб из пищи лишения станет праздничной пищей.

Ночью собирались и приходили в место сбора, а на рассвете тронулись в путь все вместе. Пошли под звуки серебряных труб и благословения, смешанные со слезами. Плакали от радости, плакали от страха перед неизвестностью, плакали потому, что в такой великий час слезы текли сами собой, и ничего нельзя было с этим поделать.

Впереди всех воины из колена Эфраимова несли на своих плечах носилки с золотым саркофагом, в котором хранились останки Иосифа, сына Иакова. То была его воля, высказанная перед кончиной – уйти из Египта вместе с народом своим. Он пришел сюда первым и уходил первым.

Зловредные египтяне бросили саркофаг с останками патриарха в воды Нила, чтобы евреи никогда не смогли бы найти их, но накануне исхода тяжелый саркофаг всплыл на поверхность, а когда его извлекли из воды, то увидели, что блеск золота не потускнел. Саркофаг сиял так, что смотреть на него было невмоготу.

– Чудо! – шептались люди, понимая так, что тот, кто первым поселился в земле Гесемской, теперь благословляет народ свой на исход из нее.

Все понимали, что впереди их ждут лишения с бедами, и находили множество добрых предзнаменований, ободряя себя.

Никто еще не представлял, какими многочисленными будут эти беды и лишения, никто не догадывался, как долго их придется терпеть, никто не мог знать, что далеко не все дойдут до Земли Обетованной…

Следом за саркофагом шел отряд воинов, которые сменяли тех, кто нес носилки. Они же и охраняли останки патриарха от тех, кому могло бы захотеться снова покуситься на них. Воины были как на подбор – рослыми, плечистыми, суровыми. Бронзовые, заостренные книзу пластины доспехов начищены, щиты, висящие за спиной, так и сияют в лучах восходящего солнца, но ослепительнее всего сверкают лезвия боевых топоров. Сначала займись оружием, затем удели внимание щиту, а доспехи оставь напоследок – таково правило воина. На поясах воинов висели и покачивались в такт шагам длинные кинжалы, которыми так удобно отрубать руки убитым врагам[2]2
  Убитому врагу в Древнем Египте отрубали правую руку по двум причинам. Подсчет убитых врагов писцы фараона вели по отрубленным правым рукам. Кроме того, считалось, что враг, лишенный правой руки, не сможет отомстить своему убийце после смерти.


[Закрыть] после битвы, когда топоры, опившись крови, тупеют.

– Все бы наши воины были бы так вооружены, Осия, – сказал Моисей начальнику над воинами из колена Эфраимова, ехавшему по левую руку от него.

Справа от Моисея ехал его старший брат Аарон. Рядом с Аароном, чуть отстав, ехал Мардохей, сын Лабана, начальник над писцами и один из помощников Моисея. Моисей, Аарон и Осия были мужчинами видными, статными, и рядом с ними тощий и невысокий ростом Мардохей выглядел ребенком. И лошадь у него была меньше других коней, выбранная не за стать, а за смирный нрав, из тех, что всегда ходят шагом, никтогда не срываясь на рысь.

Моисей очень ценил Мардохея за ум и превосходную память. Мардохей знал все – начиная с того, сколько воинов в колене Эфраимовом, и заканчивая тем, сколько беременных женщин в колене Рувимовом. Происходил он из колена Данова, племени многочисленного, привыкшего добиваться своего не только воинственностью, но хитростью и коварством. Почти все писцы, над которыми начальствовал Мардохей, тоже были из данитян.

– Бог даст – вооружим всех! – ответил Осия.

– Тридцать пять тысяч из шестисот, что могут носить оружие, вооружены так, как подобает воинам, – подал голос Мардохей. – Это составляет примерно двадцатую часть. У остальных есть что-нибудь из оружия – копья, топоры, луки со стрелами или простые посохи, но почти нет щитов, а те, что есть – простые, из неокованного дерева. И лат почти ни у кого нет, даже войлочных…

– Если у мужчины есть желание сражаться, то он и с посохом в руках – воин! – запальчиво перебил Мардохея Осия.

Моисей улыбнулся – ему нравилась горячность Осии. Египетское рабство сделало людей унылыми, приучило к покорности, сдержанности во всем – в чувствах, в чаяниях, в стремлениях. Но не таков Осия. Он – как стрела, пущенная из тугого лука сильной рукой. Осия горяч, но никогда не говорит попусту. Действительно – если есть дух, то и с посохом воин.

– Желание сражаться нельзя потрогать рукой и нельзя сосчитать, – сварливо сказал Мардохей. – Я же говорю о том, что считают. И снаряженных полностью воинов принято считать отдельно от мужчин, имеющих какое-то оружие. Тебе ли не знать этого, начальник над воинами?

– Мы идем! – Аарон, не любивший споров и ссор, поспешил вмешаться и напомнить о величии момента. – Видите? Фараон отпустил нас, и мы идем!

Каждое из двенадцати колен шло отдельно. Воины из колена Эфраимова, единственные из народа, несшие службу в войске фараона, шли строем, под предводительством своих начальников, а жены и дети их шли сзади. Все остальные же шли посемейно, везли на повозках и верблюдах или ослах то, что смогли увезти, гнали овец и коз. Гвалт стоял невообразимый, приходилось говорить громко, чтобы быть услышанным.

Всего же людей было две тысячи тысяч, как сказал Моисею Мардохей. Колонна растянулась по старой дороге на много шемов[3]3
  1 шем = 62,82 км.


[Закрыть]. В самом хвосте шли присоединившиеся к евреям рабы из числа хеттов, моавитян и других народов. Виднелись здесь и безбородые лица египтян – то были уверовавшие в единого Бога евреев и решившие уйти с ними. Моисей предвидел, что будут такие, и распорядился принимать всех, кто пожелает присоединиться. «Кто с Богом нашим – тот наш», – сказал он.

Уходили поспешно, под проклятия египтян, по воле Господней лишившихся первенцев во всех семьях, и, беспокоясь, как бы коварный фараон Мернептах снова, по обыкновению, не переменил решения своего. Много раз говорил он: «Отпускаю. Идите», а потом говорил: «Не отпускаю» и стоял на своем до тех пор, пока не обрушивалась на Египет новая казнь.

Сначала пошли по караванному пути вдоль морского берега[4]4
  Речь идет о Средиземном море.


[Закрыть] и шли так до заката. Радость переполняла сердца, сил было много, и потому в первый день прошли много, раза в полтора больше того, на что рассчитывал Моисей.

– Если так пойдем, то через пятнадцать дней достигнем Земли Обетованной! – радовались некоторые.

Моисей, слыша такое, молча вздыхал. Он понимал, что прямым путем в Землю Обетованную не пройти – могут не пропустить египтяне, которые охраняют северные рубежи Египта от филистимлян, а если и пропустят они, то ни за что не пропустят филистимляне. Филистимляне нападут непременно, потому что они не могут не напасть, да и поживиться будет чем, особенно если дойдут до них слухи о том, что египтяне отдали уходящим евреям много чего драгоценного. А слухи дойдут, обязательно дойдут, потому что слухи распространяются скоро. И что тогда? Противостоять отборным воинам филистимлян люди не смогут. Тридцать пять тысяч из шестисот смогут сражаться, остальные же просто погибнут. Сами египтяне (а воины они, надо признать, неплохие) говорят: «воин-филистимлянин стоит троих, ибо не только силен он, но и ловок, и не только ловок, но и коварен». Что толку уходить для того, чтобы погибнуть? Потому Моисей намеревался на второй день повернуть на юг и идти в безлюдную область Ефам, где можно будет остановиться на несколько дней, передохнуть и навести порядок среди народа. Уже во время сбора в Раамсесе стало ясно, что двигаться надо упорядоченно, а не неорганизованной толпой. Пусть даже разделенной по коленам, но все равно толпой. Мужчины, женщины, дети, редкие всадники, повозки, навьюченные верблюды и ослы, козы и овцы – всех надо упорядочить так, чтобы можно было передвигаться без помех и, в случае нужды, обороняться без промедления.

– Не будем больше ждать зла от египтян! – радовались легковерные и недальновидные. – Фараон отпустил нас!

Моисей, слыша это, переглядывался с братом своим, Аароном. Уж они-то знали, насколько постоянен Мернептах, и знали, как держат свое слово египтяне. Когда им выгодно – держат, когда невыгодно – нет.

Фараон отпустил евреев не насовсем. Он отпустил их уйти в пустыню на расстояние трех дней пути для того, чтобы они могли принести там жертвы Всевышнему, не оскверняя этим верований египтян. Так просил Моисей. Моисей знал, что фараон никогда не отпустит своих рабов навсегда, и потому вел речь об уходе на несколько дней. Кроме того, Моисей не хотел получать дар освобождения из рук фараона. Не ему, презренному и проклинаемому, освобождать евреев…

Моисей понимал, что каждый участник великого похода должен не только уйти из насиженных мест, но и выйти из рабства в душе своей, избавиться от того мрачного груза, что оставило рабство, очиститься, и только тогда можно будет ступить ему на Землю Обетованную. А это долгий срок, исчисляемый не днями и не месяцами, а годами.

Но то будет потом, а сейчас главное – покинуть землю египетскую. Покинуть и забыть, покинуть и никогда больше сюда не возвращаться. Былое расположение правителей утрачено, былое гостеприимство египтян обернулось гнетом рабства, и нет евреям больше места в Египте, как Египту нет больше места в сердцах еврейских.

Первый день Исхода – великий день. В такой день, да еще выступая впереди народа своего, полагается думать о будущем, но мысли Моисея настойчиво возвращались в прошлое, перескакивая с одного на другое.

Моисей покидал Египет во второй раз. Впервые он бежал в страну Мидьян давно, еще в молодости, при жестокосердном гонителе евреев фараоне Рамсесе II, отце Мернептаха. Мернептах тоже не расположен к евреям, и добрым его никто от чистого сердца не назовет, но перед отцом своим он все равно, что собака перед львом – злости, может, и столько же, а мощь не та.

Бежал Моисей после того, как убил египтянина-надсмотрщика, избивавшего одного еврея по имени Датан. Надсмотрщик возжелал Суламифь, жену Датана, и дошел до того, что овладел ею в отсутствие мужа. Датан возмутился, но в ответ египтянин начал избивать его. Это увидел Моисей и вмешался. Убив надсмотрщика, он спрятал его тело, надеясь сохранить свой поступок в тайне. На следующий день Моисей увидел, как спасенный им еврей спорит с другим евреем, и высказал возмущение этим. Датан обернулся и, не испытывая никакой благодарности к спасителю своему, спросил: «Тебе-то какое дело, с кем я спорю и почему?! Или ты хочешь убить меня, как убил египтянина?! То шурин мой, Авирам, брат жены моей. Я хочу развестись с женой, потому что противна она мне после того, как египтянин входил к ней, а он возражает против этого! Но то наше дело, а не твое!» Моисей, рассчитывавший на то, что спасенный станет держать язык за зубами, убоялся гнева фараона, строго взыскивающего за кровь слуг своих, и бежал из Египта. Бегство оказалось удачным – он не только спас свою жизнь, но и нашел на чужбине жену, родившую ему двоих сыновей. Никогда не угадаешь наперед, в чем заключено твое счастье и в чем заключено несчастье…

В первый день ночевали в Сукоте, на второй пришли в Ефам.

– Мы достигли края пустыни! – воскликнул пылкий Осия, когда они остановились в Ефаме.

– Мы достигли края земель египетских! – поправил его Моисей. – Субботу проведем здесь, а потом пойдем дальше. Завтра, как взойдет солнце, приходите ко мне. Помолимся вместе Господу нашему, испросим его благословения и поговорим о делах наших.

Утро принесло неприятную весть – под конец ночи, в предрассветный час, когда сон крепче крепкого, в двух местах, в колене Иудином и в колене Рувимовом, там, где повозки и вьюки с припасами располагались вблизи от верблюдов, эти спокойные и послушные животные вдруг начали бесноваться. Да так, что опрокидывали повозки, втаптывали в песок припасы и нанесли тем самым запасам большой урон. Случилось это примерно в одно и то же время – не успели здесь понять, что случилось, как уже оттуда кричат: «Проклятые! Оставили нас без пропитания!» Что произошло с верблюдами, понять не удалось, потому что они убежали в пустыню и, как надеялись все пострадавшие, сгинули в ней навсегда.

Пострадали не только припасы, но и люди. Пятерых храбрецов, бросившихся наперерез, верблюды сбили с ног и затоптали насмерть. Кто-то сломал руку, падая, кому-то так сильно досталось копытом в грудь, что человек начал харкать кровью… Потеря части припасов и пятидесяти верблюдов тоже была ощутима. Но ощутимей всего была смена настроения в еврейском стане. Накануне вечером, ложась спать, люди смеялись и поздравляли друг друга с удачным началом пути и первым большим привалом, а сейчас они впали в уныние. Никто не улыбался, только горько вздыхали и пожимали плечами.

– Скотоложцы презренные! Сыновья падших женщин! – бесновался подле шатра Моисея грузный Элицур, сын Шедеура, начальник колена Рувимова, понося злых деятелей и призывая кары на их головы. – Будьте вы прокляты, и да будет проклято все семя ваше и все дела ваши!

И без того громогласный, Элицур в порыве гнева кричал так, что голос его был слышен по всему стану. Глаза его налились кровью, а борода грозно топорщилась. Многие говорили о недомысле и беспечности, но Элицур был склонен подозревать злой умысел.

– Уймись, – посоветовал Элицуру Моисей, подходя ближе. – Не роняй достоинства своего, чтобы не говорили потом: «это было в Ефаме в тот день, когда безумие поразило верблюдов, а от них перешло на Элицура, предстоятеля колена Рувимова!»

Под тяжелым взглядом Моисея Элицур умолк. Шумно выдохнул, выпуская остатки гнева из нутра своего, огладил бороду, поправил сползший набок бронзовый шлем и пробурчал себе под нос:

– Узнать бы кто!..

И внимательно-настороженно оглядел всех, кто стоял вокруг него, словно подозревая их в злодеянии.

– Это кто-то из собак-египтян! – сказал позади Элицура Иссахар из колена Рувимова. – Надо бы разделаться с ними!

Иссахар был из числа именитых людей, но Моисей его не жаловал, потому что был он льстец, плут и любил строить козни.

– Нет в нашем стане собак-египтян! – выкрикнул Моисей, намеренно повышая голос, чтобы слышно было многим вокруг. – Есть люди, присоединившиеся к нам и обратившиеся в нашу веру! Кто замыслит против них недоброе, с того спрошу я как за содеянное! А если кто-то сделает им недоброе, тому воздастся вдвойне! Мы все – один народ, и нет между нами раздоров!

Иссахар съежился, сник и отступил назад, скрывшись за чужими спинами…

Глава 2
Моровая язва

Оказалось, что не все египтяне присоединились к евреям по своей воле. Были среди них и соглядатаи фараона. До воскресного утра 18 нисана они никак не обнаруживали себя, но когда начались сборы в дорогу, стали кричать: «О, евреи! Вы говорили фараону, что уходите в пустыню на расстояние трех дней пути для того, чтобы поклониться вашему Богу! Три дня прошло! Возвращайтесь обратно!» Евреи на это отвечали, что они свободные люди и вольны идти туда, куда им хочется. Соглядатаи фараона повели себя неблагоразумно. Увидев решимость евреев продолжать свой путь, им надо было вернуться к фараону и рассказать обо всем, но кто-то дерзкий или же просто желающий выслужиться больше остальных, начал грозить евреям карами за ослушание. Один сказал, а другие подхватили и продолжили, чтобы очень скоро пожалеть об этом. Евреи, изрядно натерпевшиеся от фараона и его слуг, вознегодовали и начали избивать посланцев фараона, вымещая на них свою ненависть. Многие из соглядатаев погибли, но кому-то удалось спастись бегством. К полудню волнение в стане улеглось. Люди собрались и ждали, когда Моисей поведет их дальше.

Моисей долго размышлял в одиночестве, сказав, чтобы его не беспокоили. Дважды он выходил из шатра и подолгу смотрел на небо – то на восток, то на запад, то щурился прямо на солнце. Затем облизывал кончик указательного пальца, поднимал его кверху, немного стоял так и скрывался в шатре своем.

– Моисей говорит с Богом! – с почтением говорили те, кто видел это.

Некоторые даже облизывали свои пальцы и поднимали их, как это делал Моисей, но никто не понял, зачем он так поступал.

Приняв решение (непросто было ему это сделать), Моисей пригласил к себе в шатер Аарона, начальников колен Израилевых, военачальника Авенира, начальника над писцами Мардохея и еще некоторых людей из числа высокопоставленных и сказал им:

– Я хочу повернуть обратно и пойти к Египту. Придем в Пи-Гахирот и станем ждать там.

Даже брат Аарон подумал, что он ослышался, и потер ладонями уши. Кто-то тряс головой, кто-то щипал себя за руку, думая, что спит и видит сон, а Элиав, сын Хелона, начальник колена Завулонова, рассмеялся, потому что решил, что Моисей пошутил.

Чем неожиданнее новость, тем больше времени требуется на ее осмысление, поэтому Моисей не стал торопиться. Дождался, пока все присутствующие убедятся, что они не спят наяву, и повторил:

– Мы повернем обратно и пойдем в Пи-Гахирот! Там будем ждать!

– Зачем нам идти в Пи-Гахирот? – спросил Аарон. – Или мы возвращаемся в Египет?

– Пусть фараон не думает, что мы бежим от него, страшась его могущества, – вот для чего мы идем в Пи-Гахирот! – ответил Моисей. – Сегодняшний день – знаменательный день! Народ наш проявил свою волю и прогнал слуг фараона, которые призывали его к покорности! Я бы предпочел обойтись без убийств, но сделанного уже не вернуть – что было, то было. Завтра на исходе дня соглядатаи фараона должны будут предстать перед ним, а мы в это время уже будем в Пи-Гахироте. Услышав то, что расскажут ему соглядатаи, фараон вознегодует и пожелает покарать нас. Гнев его будет силен и войско соберется быстро. Я думаю, что утром 20 нисана египтяне выступят и к середине дня 21 нисана придут в Пи-Гахирот, туда, где будем мы…

Никто не перебивал Моисея, никто не возражал ему, но во взглядах, устремленных на него, было столько искреннего недоумения, что Моисей испугался, как бы не набросились на него приближенные во главе с братом Аароном, не связали бы и не объявили бы безумцем. Только Осия, сын Нуна, и Элиуд, сын Авдона, молодой еврей из колена Завулонова, состоявший при Моисее в помощниках, смотрели на Моисея так же, как смотрели и всегда – с готовностью исполнить любое повеление.

– Я в здравом уме! – поспешно сказал Моисей. – И я понимаю, что говорю и что делаю. Мы идем в Пи-Гахирот, потому что это место самое подходящее для встречи с войском фараона! Мы могли бы пойти в другую сторону, продолжая удаляться от Египта, но мы движемся медленно, а колесницы фараона быстры. Нас все равно настигнут, но настигнут как беглецов и не в таком благоприятном месте, как Пи-Гахирот! Нет! Лучше мы встретимся с фараоном лицом к лицу, как равные, как превосходящие его, а не как трусливые беглецы! И если Всевышнему угодно, чтобы мы встретились, то пусть мы встретимся в Пи-Гахироте 21 нисана! Так будет хорошо для нас и плохо для них! Верьте мне, евреи! Я вывел вас из Египта для того, чтобы привести в Землю Обетованную, и я приведу вас туда! Верьте мне, уповайте на милость Господню, и будет вам благо!

Недоумения во взорах стало меньше, так убедительно говорил Моисей.

– Пи-Гахирот – это открытое место возле воды, – сказал военачальник Авенир, сын Этана, человек, искушенный в сражениях и не лишенный прозорливости. – Там нет ни одного укрытия. Там невозможно устроить засаду. Не в море же прятаться нашим воинам!

Сказав это, Авенир огляделся, словно ища поддержки у остальных, но никто не спешил его поддержать. Все притворились, что их внезапно заинтересовал узор ковра, на котором они сидели, и начали его рассматривать, чтобы не встречаться взглядами ни с Моисеем, ни с Авениром.

– Мы не станем устраивать засаду, – сказал Моисей. – Мы просто будем стоять и ждать.

– Чего мы станем ждать? – не понял Авенир.

– Фараона с его войском! – терпеливо, как повторяют прописные истины неразумным детям, повторил Моисей.

Он не хотел говорить всего, потому что опасался, что его не поймут и станут смеяться, а вождь, над которым смеются, перестает быть вождем. И еще что-то было такое, что останавливало, шептало на ухо: «умолчи, лучше скажешь после». Этот шепот, непонятно чей и непонятно откуда, никогда не обманывал, и Моисей привык ему доверять.

– Они же перебьют нас всех! – стоял на своем Авенир.

– Ты говоришь, как женщина, а не как начальник над воинами! – воскликнул Осия, вскакивая на ноги и оборачиваясь к Авениру. – Кому мы позволим перебить нас?!

– Как будто кто-то будет спрашивать нашего разрешения! – возразил Авенир.

– В Пи-Гахироте встретим мы свою гибель! – поддержал его Нафанаил, сын Цуара, начальник колена Иссахарова.

– Моисей вывел нас из Египта! – напомнил Нахшон, сын Аминадава, глава колена Иегуды. – Еще вчера вы верили ему и превозносили его! Почему же не верите сейчас?!

Все поднялись, все заговорили с одинаковой горячностью, громко, одновременно. В шатре стало так шумно, что себя нельзя было услышать, не то чтобы соседа. Моисей тоже встал и трижды хлопнул в ладоши, призывая людей замолчать, но никто не внял этому призыву. Тогда Моисей вышел из шатра. За ним последовали трое, не принимавшие участия в спорах, – Осия, Мардохей и Элиуд. Остальные же спорили друг с другом столь горячо и увлеченно, что не заметили, как вышел Моисей.

– Принеси мне шофар[5]5
  Шофар – еврейский духовой музыкальный инструмент, сделанный из рога животного. В древности использовался для подачи сигналов обществу.


[Закрыть]! – сказал Моисей Элиуду.

Элиуд кивнул, ушел и тут же появился с шофаром из большого витого рога дикого козла. Моисей еще не успел толком рассмотреть, что творится вокруг, а люди, готовые к выступлению, еще не успели заметить, что Моисей вышел из шатра, как шофар был принесен. Имел Элиуд два достоинства, благодаря которым приблизил его к себе Моисей – цепкую память и быстроту в исполнении поручений. Ничего не забывал и не перевирал Элиуд, никогда не мешкал и не медлил.

Шофар лег в ладони приятной тяжестью. Это был старый, заслуженный шофар, принадлежавший многим поколениям. Нахшон, сын Аминадава, глава колена Иегуды принес его Моисею и утверждал, что когда-то из этого шофара извлекал звуки сам праотец Иаков.

«Господи, помоги мне осуществить задуманное!», мысленно попросил Моисей, поднося тонкий конец шофара к губам. Он набрал в грудь побольше воздуха и затрубил что было силы, дунул так, словно трубил последний раз в жизни (а кому дано знать, делает он что-то в последний раз или же не в последний?). Звук получился чистейшим и громче громкого, казалось, что не на земле, посреди стана своего стоит Моисей, а трубит с неба и еще сто двадцать человек трубят вместе с ним. Шум в стане тотчас же стих, даже лошади не ударяли копытом, даже ослы не мычали. Умолкли и спорщики, они вышли из шатра и встали позади Моисея.

Протрубив столько, на сколько хватило сил, Моисей отдал шофар Элиуду, перевел дух и провозгласил:

– Мы идем в Пи-Гахирот, чтобы встретиться там с войском фараона, которое завтра выступит против нас! Бог наш с нами, и Он нас не оставит!

Начальники над коленами поспешили к своим людям. Возражений и вопросов не было. Очень скоро огромный стан снялся с места.

На сей раз шли упорядоченно, слаженно. Опыт первых дней не прошел зря. Люди немного привыкли, втянулись, сделали выводы из бестолковой суеты первых дней и поняли, что овец и коз лучше собрать вместе и гнать отдельно от вьючных животных, что быстрые должны подлаживаться под медленных, и много чего еще поняли люди…

Утром 20 нисана, во вторник, когда войско во главе с фараоном Мернептахом выходило, чтобы преследовать евреев, в еврейском стане случилась новая беда. Колена Завулона, Гада и Асира лишились своих овец и коз. Падеж поразил их разом, выкосив всех за одну ночь. Животные лежали в лужах крови, и морды их были испачканы кровью.

По стану тотчас же распространились слухи о том, что козы и овцы пали от моровой язвы, и о том, что этот падеж есть кара, насланная разгневанными египетскими богами. Нашлись такие, кто начал заговаривать о возвращении, называя жизнь в египетском рабстве «не такой уж и плохой». Моисей велел Аарону взять нескольких человек из числа преданных и красноречивых и пойти разговаривать с людьми, убеждая и увещевая их. Сам же взял с собой Элиуда, Осию, Мардохея, а также приближенного лекаря Нафана, сына Потифарова, сведущего не только в человеческих, но и в скотских болезнях, и отправился осматривать павших животных.

– Это не моровая язва, – сказал Нафан, едва увидев первую павшую овцу. – Это черная короста, которая поражает внутренности. Неизвестно откуда берется эта болезнь, но стоит заболеть одной овце, как вскоре падет все стадо. Для человека эта болезнь не опасна, но всех мертвых овец и коз надо сжечь, чтобы не было ущерба другим стадам…

– Сжечь?! – удивился Осия. – Откуда же нам здесь взять столько дерева?! Об этом ты подумал, Нафан?

– Уже подумал, – степенно ответил Нафан, сцепляя пальцы обеих рук на своем большом животе. – Можно закопать их, только поглубже, и не тянуть с этим…

Моисей посмотрел на Мардохея. Тот кивнул и ушел отдавать распоряжения.

– Неизвестно, откуда берется эта болезнь, – повторил Нафан, – но говорят, что ее приносит южным ветром. А еще доводилось мне слышать, что жрецы храма Анубиса[6]6
  Анубис – в древнеегипетской мифологии бог – покровитель умерших. Изображался с головой шакала (собаки) и телом человека.


[Закрыть] в Хордее могут вызывать черную коросту, пуская по ветру особую пыль…

– Каких только небылиц не рассказывают египтяне о своих богах! – скривился Осия, пренебрежительно махая рукой. – Особенно про собачьего Анубиса и Сета[7]7
  Сет – в древнеегипетской мифологии бог ярости и войны.


[Закрыть] любят они их рассказывать. Я думаю, что все дело в местном воздухе, насыщенном испарениями с моря. Не иначе, как в этих испарениях кроется что-то зловредное.

– Может быть, и так, – поспешно согласился Нафан, не любивший споров. – А может, овцы и козы перегрелись на солнце.

– А может, это кто-то из оставшихся египтян вредит нам, – сказал Осия, глядя на Моисея. – Устами они могут соглашаться с нами и хвалить Господа нашего, а руками творить нам вред. Египтяне коварны. Пожалуй, надо заказать нашим резчикам деревянную статую Анубиса.

– Опомнись, Осия! – одернул его Моисей. – Зачем нам статуя мерзкого египетского божка?

– Затем, чтобы поставить ее перед египтянами, которые идут с нами, и сказать им: «Вот Анубис! Если вы уверовали в Господа нашего, то подойдите и плюньте на Анубиса, чтобы видели все, что отреклись вы от мерзких богов ваших!».

– Ни один египтянин не сделает этого, если он верен своим богам! – поддержал Осию Нафан. – Много богов придумали себе египтяне, но Анубис – худший из них. Те, кто проявит к нему непочтительность, не обретут покоя даже в смерти… Ты хорошо придумал, Осия!

– Ты плохо придумал, Осия, – возразил Моисей. – Незачем осквернять наших резчиков такой просьбой, а наш народ таким зрелищем! И незачем напоминать тем, кто присоединился к нам, кем они были раньше. Что было, то прошло, и если прошлое у нас разное, то будущее одно! К тому же не забывай, что нет такого прегрешения, от которого не взялись бы очистить человека египетские жрецы по приказу фараона или за соответствующее подношение. Мы можем оттолкнуть от себя верных и не найти неверного. И не думайте, что фараон и его слуги настолько глупы, чтобы подсылать вредить нам кого-то в обличье египтянина, на которого думают в первую очередь. Они скорее подкупят или запугают какого-нибудь еврея, не вызывающего подозрений у остальных.

– Нет таких среди нас! – убежденно сказал Осия, сверкая своими большими глазами. – Нет, потому что не может быть!