Текст книги "История русской торговли и промышленности"

Запрещение торговать с русскими в церкви, вызывавшееся нежеланием допускать их в это убежище, является уже одной из мер, регулирующих торговую деятельность немецких купцов в Новгороде. Если не считать установления обязанности для всякого купца до своего отъезда произвести расчет (ст. 26), то в 1-й скра относящихся к торговле постановлений не найдем. Зато в следующих они появляются в значительном количестве. Здесь речь идет о случаях, когда немец везет товар других немцев по их поручению или когда они ведут торговлю в форме товарищества (ст. 70). Они могут ссужать друг друга деньгами или давать в долг товары; но каждый должен смотреть за тем, кому он дает взаймы. Ибо тот может продать или заложить полученное, и тогда заимодавцу придется его выкупать (ст. 76). Один может быть поручителем за долги другого (ст. 58, 64). По-видимому, должник, в случае невозможности ни уплатить долг, ни представить поручителя или если он, взявши чужой товар, растратил или проиграл его, отдается в кабалу кредитору. О таком случае отдачи одного немца в кабалу другому (об отдаче в кабалу русского немцу или наоборот предусмотрено, как мы видели, в договорах) говорится во второй скра (ст. 53). Кредитор, или господин, может его держать взаперти и на привязи, но без ущерба для его здоровья, и обязан кормить его. Должник обязан выполнять работу для своего господина, пока не возместит ему долга, но продавать его запрещается. Упоминается о задатке, в силу которого договор считается совершенным, если получивший задаток не отступится от договора и не вернет задатка (ст. 56), также об аварии корабля, когда потеряна мачта или парус или приходится груз бросать в море (ст. 79). Эти постановления повторяются и в третьей скра (ст. 29, 32—33, 38, 43, 49, 52).

В отличие от этих статей, касающихся отношений немцев между собой, два постановления той же второй скра относятся к отношениям между немцами и русскими и запрещают немцам занимать что-либо у русских под угрозой пени в 10 марок серебра с каждой занятой сотни (ст. 28), а равно устраивать товарищество с русскими или перевозить имущество русского (ст. 20). Последнее распространяется и на других иностранцев – итальянцев, фламандцев, англичан. Немец не может ни вступать в компанию с ними, ни перевозить их товары (ст. 31). Под перевозкой товаров здесь разумелось нечто вроде комиссионной операции, т.е. принятие товаров, принадлежащих итальянцам, англичанам, фламандцам, для продажи их в Новгороде или новгородских товаров для сбыта их в немецких городах или других странах. Ганза такого рода операции, как можно усмотреть из неоднократных постановлений съездов ганзейских городов, решительно запрещала и столь же усердно боролась с образованием торговых товариществ, в которых принимали бы участие иностранцы. И то и другое противоречило ее монопольным стремлениям, которые не могли примириться с торговлей иностранцев в странах, рассматриваемых немецкими городами в качестве своих рынков. Иностранцы не могли допускаться сюда ни в каком виде, будь то непосредственно в качестве торговцев или же косвенно в виде участников компаний немецких купцов или поручающих последним свои товары для продажи. Две последние формы являлись удобным способом обойти монополию Ганзы, ибо сбыт производился и в том, и в другом случае немцем, а иностранец участвовал лишь своими капиталами или товарами. Эти формы участия были поэтому особенно опасны, и союзу городов приходилось вести с ними решительную борьбу.

Многократно повторяется в новгородских скра и запрещение брать или давать взаймы русским или иным иностранцам, в то время как в отношении немцев, как мы видели выше, это, по-видимому, широко практиковалось. Третья скра, например, требует, чтобы в торговле с русскими уплата производилась наличными, в четвертой запрещено брать в кредит или давать кредит итальянским, фламандским, английским или русским купцам под угрозой потери всего имущества. Причина запрещения заключалась, по-видимому, в том, что немец, который брал деньги или товары в долг у русского, оказываясь несостоятельным должником, попадал, как мы видели из договоров, в кабалу к русскому; являясь же его кредитором, он нередко лишь с большим трудом мог добиться удовлетворения своей претензии. И в том, и в другом случае получались неудобства, повод для недоразумений, столкновения, приобретавшие легко национальный характер – кредитные операции евреев и ломбардов являлись ведь вообще в те времена одним из поводов насилий над этими иноплеменниками и неоднократного изгнания из различных стран и городов и тех и других.

В четвертой скра находим и два других весьма важных постановления. Одно из них устанавливает временный характер пребывания немецких купцов в Новгороде: «Никто не должен оставаться постоянно во дворе для купли и продажи, но лишь только распродаст привезенные им товары, тотчас же должен ехать со двора». Впрочем, никакого срока не устанавливается, и если он, участвуя в летнем караване, не успел распродать товара, то может оставаться и на зимний сезон. Или же он может оставить слугу (приказчика) для продажи оставшихся товаров. Однако такое пребывание в Новгороде более полугода, по-видимому, являлось исключением, тем более что, согласно другой статье, никто не должен привозить товаров на сумму свыше тысячи марок серебра; в противном случае весь излишек привезенных или посланных свыше этого им товаров идет в пользу св. Петра. Таким образом, и самый размер оборотов ограничивается. Аналогично постановлениям средневековых ремесленных статутов, определяющих максимум товара, который может изготовлять каждый мастер, чтобы не лишать заработка других ремесленников, и здесь каждому положен предел в интересах других купцов. Обороты по необходимости должны были оставаться в узких границах, значительного развития они достигать не могли.

Последнему препятствовала и постоянно происходившая и с той и с другой стороны фальсификация товаров. Жалобы на плохой воск и испорченные меха, доставляемые русскими, на кожи и сукно, привозимые немцами, – это были важнейшие предметы вывоза и привоза – раздаются постоянно. Специальными соглашениями (например 1342 г.) между обеими сторонами пытаются бороться с этим злом, но безуспешно. В скра немцы и сами признают правильность жалоб новгородцев, с своей стороны требуя, чтобы немцы действительно привозили надлежащий товар, а не кожу, сшитую из кусков разного сорта, или сукно и холст, иначе сложенные, чем это полагается (вторая скра, ст. 84, третья скра, ст. 55). Особенно много таких постановлений содержится в четвертой скра, но едва ли они помогали, и даже запрещение продавать неосмотренный в подворье товар, которое имеется уже в первой скра, как показывают вечные жалобы, не могло ничего изменить в те времена, когда господствовал принцип «не обманешь – не продашь».

Глава 6
Торговля северо-западной Руси с немцами в XIII-XV ст. на основании договоров

Торговля Руси с немцами в период XIII—XV ст. не ограничивается одними сношениями Ганзы с Новгородом и Псковом. Немцы торговали и с другими областями – и не только проезжая из Новгорода дальше в глубь Руси, но и непосредственно отправляясь по Западной Двине в различные северо-западные области и устраивая там торговые фактории. Особенно существенными являлись их торговые сношения со Смоленском, Полоцком и Витебском. Подобно торговле их с Новгородом и Псковом, и товарообмен с северо-западными областями может быть выяснен на основании тех соглашений, которые совершались между немцами и соответствующими русскими княжествами и городами. В договорах с Новгородом и Псковом в качестве представителей немцев, как мы видим, выступает Готланд, затем немецкая Ганза с Любеком во главе, а еще позже ливонские города Дерпт, Ревель и Рига (хотя Любек не исчезает). Напротив, в договорах с северо-западными областями с самого начала выдвигаются на первый план ливонские города, а один из них, именно Рига, вследствие своего особенно выгодного географического положения приобретает господствующее значение в торговле и регулировании ее, постепенно отстраняя все прочие. Судя по происходившим при этом переговорам, вся власть находилась в руках Риги, Ганза же совершенно не вмешивалась в эти дела, по-видимому, по той причине, что и самое участие ее в торговле здесь все более сокращалось. Дело дошло до того, что в 1478 г. Рига прямо заявила Девентеру и другим приморским городам, что никто не может торговать с русскими в Полоцке, кроме Риги и ее округа.

Из русских областей в договорах участвуют Смоленск, Полоцк и Витебск, причем в одних случаях договоры распространяются в равной мере на все три области, в других же Смоленск заключает их отдельно от Витебска и Полоцка, которые оказываются под властью Литвы, вступающей самостоятельно в соглашения с Ригой.

Однако основной и наиболее важный договор 1229 г., который «докончал» князь Смоленский Александр «с немци», «как то докончали отци наши, деди наши», распространяется, как видно из заключения его, и на Витебск и Полоцк: «Тая Правда латинескомоу взяти оу Роуской земли оу волости князя Смольнеского и оу Полотьского князя волости и оу Витебьского князя волости». В нем установлены, в сущности, все основные положения, которыми должен регулироваться товарообмен между немцами и северо-западными областями России. Последующие договоры и дополнительные соглашения, вызванные, как и в новгородской торговле, столкновениями между обеими сторонами, дают еще меньше нового, чем это можно наблюдать в новгородских соглашениях, обычно повторяя лишь каждый раз, что путь должен быть «чист», «без рубежа» и гости должны пользоваться защитой «как братья». Исключения в этом отношении не составляет даже подробный договор около 1250—1260 гг., который хотя и содержит множество постановлений, но, если не считать незначительных отклонений, является лишь копией договора 1229 г. Значительно изменяются условия лишь в договоре 1406 г. и дополнении к нему 1498 г., обозначающих новую страницу в истории торговли между ливонскими городами и северо-западными русскими областями, точнее, между Ригой и Полоцком.

Наша задача, таким образом, сводится к рассмотрению договора 1229 г. с указанием тех немногих частичных отклонений от него, которые впоследствии имели место, а затем к анализу соглашений 1406 и 1498 гг. При этом, как и следовало ожидать, в договоре 1229 г. мы находим много таких постановлений, которые являются выражением принципов, однородных с высказанными в соглашениях между Новгородом и Ганзой в ту же эпоху. Изложение их являлось бы повторением правил, которые мы уже успели рассмотреть. Совпадение их, конечно, не может никого удивлять. Немцы предъявляли в обоих случаях однородные требования, вытекавшие из характера их торговли и вошедшие в обиход Ганзы вообще, требования, которые они старались осуществить во всех странах, с которыми Ганза вела торговлю. Русские в свою очередь руководствовались своими обычаями, своим правом, установившимся со времени «Русской Правды», своими выгодами и интересами в области торговли, которые являлись однородными в различных местностях России. Но, с другой стороны, полного совпадения этих интересов в сфере товарообмена все же ожидать нельзя было; условия в этом отношении Новгорода и Смоленска или Полоцка были неодинаковы. В частности, политическое положение северорусских народоправств, как их назвал Костомаров, с одной стороны, и подвластных смоленскому князю или Литве областей различалось во многих направлениях. Наконец, Рига далеко не полностью осуществляла принципы, принятые Ганзейским союзом как целым, в его торговле с различными странами. На этих-то отклонениях в договорах 1229 и 1406 гг. по сравнению с соглашением Новгорода с Ганзой мы и остановимся по преимуществу, лишь вкратце касаясь тех вопросов, которые и тут и там разрешены на одинаковых основаниях.

К числу тех постановлений договора 1229 г.[210]210
  Договор во всех семи редакциях содержится в Русско-ливонских актах. Приб. №1, с. 420 сл. Первая редакция имеется в: Владимирский-Буданов. Хрестоматия по истории русского права. Т. I. (Нумерация статей в дальнейшем по Владимирскому-Буданову.) Договор 1250—1260 гг. в: Русско-ливонские акты. Приб. № 2. С. 448 сл.


[Закрыть], которые мало отличаются от содержащихся в новгородских договорах, относятся прежде всего статьи, трактующие о наказуемости различных преступлений – убийства, нанесения увечий, ран и побоев, прелюбодеяния, насилия над свободной женщиной или рабой, самоуправства (ст. 1—7, 17—20). Во всех этих случаях устанавливается, в соответствии с русским правом, денежная вира. Дополнением, не встречающимся в новгородских договорах, но имеющимся и в ст. 11 —12 договора со Смоленском 1250 г., является (договор 1229 г., ст. 14—15) запрещение принуждать гостя к решению спора, в случае подозрения, железом («вести ко железу горячемоу») или поединком («на поле биться»). В первом случае имеется отступление от русского права. Устанавливающего решение железом при подозрении в краже – институт, против применения к ним которого ганзейцы возражали и в Швеции; второе являлось, напротив, германским обычаем, но купечество как на севере, так и на юге Европы восставало против него, и в частности ганзейцы повсюду (во Фландрии, Голландии) настаивали на том, чтобы их нельзя было принуждать (в уголовных делах) к поединку.

Из области частноправовых институтов существенное значение для торговли имеют те, которые предоставляют иностранному кредитору особые преимущества. Мы находим здесь постановление, которое уже встречали, что при наличности нескольких кредиторов первым удовлетворяется гость, который дал товар в долг русскому (ст. 10 – «аже латинин насть роусиноу товар свои оу долго оу Смольнске, заплатити немчиноу пьрвие, хотя бы иному комоу виноват был русиноу»). Но к нему присоединяются и новые правила. Так, и в случае конфискации имущества («поток») должника князем (и обращения его в холопы) предварительно уплачивается из его имущества долг немецкому купцу (ст. 11 – «Аже разгневаиеться князе на своего члвка, а будете виноват немчицю роусин, а отимьть князе все, женоу и дети оу холопство, первоие платити емоу латинину, а потомь князю как любо с своим члвкмь»). Равным образом в случае смерти должника наследник должен прежде всего удовлетворить иностранного кредитора (ст. 12 – «Аже латинин дасть княжю холопоу в заием или иному доброму члвкоу, а оумрете не заплатив, а кто иемльть него остатьк, томоу платити немчиноу»). По поводу взыскания самого долга новгородские договоры 1195 и 1269 гг. устанавливают лишь, что должника (иностранца) нельзя заключать в тюрьму. То же говорится в смоленском договоре 1229 г. (как и в смоленском договоре 1250 г., ст. 6) – немцы придавали этому большое значение, но здесь присоединяются и новые указания (ст. 8—9, 21—22). Если русский не заплатит «латинескоу», то последний обращается к тиуну, который поручает «детскому» взыскать долг за товар. Если, однако, в течение 8 дней долг не будет уплачен, то «дати немоу на сьбе пороука». Но поручителя может не оказаться, тогда, очевидно, наступает предусмотренная ст. 4 выдача с головой кредитору или заключение должника в оковы (в железо). «Не мьтати него оу погреб, аже не боудете пороукы, то оу жельза оусадить» (то же в договоре Смоленска 1250 г., ст. 6). Таким образом, заключение в оковы признается более легким наказанием, чем бросание в темницу, причем, судя по другим источникам, имеется в виду помещение его у кредитора, ибо он отдавался последнему. В 1436 г. упоминается о таком случае, когда русский держал немца у себя под арестом за долги, в другом случае выговаривается (в соглашении с Новгородом) право взять такого должника на поруки (в 1423 г.)[211]211
  Goetz. Deutsch-russische Handelsvertrage des Mittelalters. s. 245.


[Закрыть]. Но смоленские жители могут силой воспрепятствовать немцу заковать должника-русского; в этом случае они сами отвечают за долг (ст. 22 – «аже смольняне не дадоуть немоу воль, смольняном платити самым, долг платити»; то же в ст. 15 договора 1250 г.).

Подобно Новгороду, и в Смоленске мы находим немецкую факторию – гостиный двор и ольдермана, как и церковь: в договоре 1229 г. упоминается о весах, находящихся в «немецьскои божници», в ст. 41 – о весах, которые хранятся «оу латинеской цркви», в ст. 29 говорится о третейском разбирательстве ольдермана: «Роусиноу не ставити на латинеского детьского, не явивше старость латинескомоу; аже не слоушаиеть старосты, тот может на него детского приставити». Русский обязан предварительно обратиться со своей жалобой на немца к немецкому ольдерману, и только в том случае, если немец не подчинится решению последнего, он может обратиться к смоленскому суду. В этом постановлении не только выражена наличность организованной немецкой фактории, но и существенное право, признанное за ней. Ганзейцы добивались его, как мы видели выше, и в Новгороде, но, по-видимому, тщетно, тогда как, например в Линне, согласно английской привилегии 1310 г., в случае столкновения между ганзейцем и англичанином ольдерман немецкий назначал двух немецких купцов, которые совместно с двумя избранными мэром города жителями должны были стараться по возможности примирить стороны[212]212
  Hansisches Urkundenbuch. Bd. II. № 170. S. 9.


[Закрыть].

Не менее важное право в этом направлении предоставлено немецкой купеческой общине и по ст. 16: «Аже латинескии гость бииеться мьжю собою оу роускои земли любо мьчемь, а любо деревом, князю то не надобе, мьжю собою соудити». Большинство авторов (Владимирский-Буданов, Филиппов, Напиерский, Бережков) толкуют эту статью в смысле поединка, происходящего мечом или копьем между немцами, в который смоленский князь не вмешивается, т.е. не получает с него никаких пошлин[213]213
  Владимирский-Буданов. Хрестоматия по истории русского права. Т. I. С. 119. Филиппов. История русского права. 5 изд. Т. I. С. 65. Напиерский. Акты. Приб. I. С. 428. Бережков. О торговле Руси с Ганзой. С. 95.


[Закрыть]. Более правильно понимает это постановление Гётц, как предоставление немцам собственного суда в случаях столкновений между ними. Что речь идет здесь не о поединке, а о драке, о нанесении ран и увечий можно усмотреть из соответствующей статьи смоленского договора 1250 г., где то же правило повторяется, но в несколько измененном виде. «Оже имоуть ся бити Роусь в Ризе и на Готьском березе мечи или соуличами, или иная тяжа оучинить ся межи самеми, не надобе то влдце, ни иному соудьи немьчьскомоу, ать оуправлять ся сами по своему соудоу; такоже и немьчем Смольньске» (ст. 13). Из этой статьи, где к битью мечами или копьями присоединяется «иная тяжа», т.е. иное столкновение, мы видим, что и в упомянутой выше статье договора 1229 г. речь идет о столкновении, где пускаются в ход мечи и копья[214]214
  Goetz. Deutsch-russische Handelsvertrage des Mittelalters. s. 255.


[Закрыть].

В латинской грамоте 1268 г. немцы и в Новгороде добивались права судить своих купцов в таких случаях, т.е. при столкновениях, происходящих между ними, внутри фактории, собственным судом, не представляя их на суд новгородских властей, но едва ли там достигли этого, ибо это предложение не вошло в договор 1269 г. Напротив, в Смоленске, как мы видим, они получили это существенное право, означавшее самоуправление, самостоятельность немецкой фактории, – право, приобретенное ганзейцами и в других странах. В датской привилегии 1328 г. их право идет еще дальше, распространяясь даже на случаи столкновения между ганзейцами и местными жителями, на что они на Руси претендовать и не думали[215]215
  Hansisches Urkundenbuch. Bd. II. № 474.


[Закрыть].

И в договоре 1229 г. упоминается о транспорте привозимых немцами товаров через Волок, соединяющий Западную Двину с Днепром, для чего смоленский тиун обязан послать им людей без промедления («а не оудержати немоу»), иначе для них может получиться ущерб («аже оудержить оу томь ся можете оучинити пагоуба»), если же погибнет порученный волочанам товар, то они все вместе (солидарно) отвечают за него (ст. 23—24). При этом мы узнаем, что тем же путем ездили и жители Смоленска, возвращавшиеся, очевидно, из Риги; на Волоке «мьтати жеребеи, кого напьрь вести ко Смольньскоу» (ст. 42). Но это относится только к немцам и смольнянам – и тем и другим дается предпочтение перед иными купцами из русских земель («аже боудоут людиие из ыноие земль, тьх посль вести») – в рижском списке эти люди других земель названы иными русскими гостями. Очевидно, торговое движение на Смоленск было оживленное – он ведь лежал на «великом водном пути» из Новгорода в Киев.

Путь по Двине гарантируется свободный как епископом Рижским, так и магистром Ливонского ордена («мастьр Бож дворян») и всеми князьями прилегающих к ней земель и всему ее течению, по воде и по берегам («от вьрхоу и до низоу в море, и по воде и по берегоу всемоу» – ст. 43. Береговое право, отмены которого ганзейцы повсюду добились, и здесь признается упраздненным (мы встречали отмену его уже в договоре Олега с греками 911 г.) – груз с потонувшего судна принадлежит владельцу, который может его вытаскивать из воды, а если ему нужно, то и нанимать для этой цели людей («Оу кого ся избииеть оучан, а любо челн, товар иего свобонь на воде и на березе без пакости всякому; товар иж то потопл, брати оу мьсто своиею дроужиною из воды на берего; аже надобе иемоу болше помочи, тот наимоуи при послоусех»).

Несмотря, однако, на все гарантии свободного пути по Двине, путь этот был далеко не безопасен, ибо, с одной стороны, Полоцк задерживал купцов, едущих в Витебск и Смоленск, желая, чтобы они останавливались в его стенах и здесь продавали товары местным жителям (штапельное право), а с другой стороны, – Ливонский орден препятствовал проходу судов, захватывал корабельщиков в Дюнамюнде (Усть-Двинске), литовцы совершали нападения на суда на Волоке, почему договор предусматривает немедленный транспорт товаров в этом месте, без задержки.

Проездных пошлин ни немцы по дороге в Смоленск, ни смольняне, отправляющиеся в немецкие города, платить не должны. Таков общий принцип. Но осуществлялся ли он? Дальнейшие постановления заставляют усомниться в этом. Общее правило о свободе от этих сборов содержится в рассматриваемом договоре 1220 г. («Всякому латинскому члвкоу свободен путе из гочкого берега до Смольнеска без мыта; тая правда иесть Роуси из Смольнеска до Гочкого берега» – ст. 34). Оно повторяется и в договоре Смоленска 1250 г. (ст. 16). Но в последнем сказано лишь, что от Смоленска до Риги «чистый путь», «а не недобе им ни вощець ни мыто», и прибавлено «а на Волоце, как то есть пошло». Последнее, очевидно, обозначает, что на Волоке уплачивается известный сбор в обычном размере, а не только плата за транспорт товаров. В договоре 1229 г. (ст. 35) этому соответствует обязанность гостей уплатить тиуну на Волоке рукавицы (готские рукавицы перстатые – по другой редакции), «ажбы товар перевьзл без держания». Мало того, и по приезде в город купцы обязаны поднести княгине кусок сукна («дати им княгине постав частины»). Таким образом, существует как сбор при въезде в город, так и проездные пошлины на Волоке и приведенное выше общее положение, что последних не должно взиматься, не соответствует действительности. Тем более ошибочно приведенное нами при рассмотрении новгородских договоров мнение (с. 11), будто немцы в Новгороде и в Смоленске были освобождены от всяких пошлин.

К торговле в тесном смысле относятся постановления о весах и весовых сборах, причем главным образом идет речь о взвешивании золота и серебра, которые преимущественно взвешивались в те времена (ст. 37—41). Позже, около 1330 г., было, впрочем, заключено специальное соглашение относительно весов и весового сбора, где уже речь идет и о товарах – воске, олове, меди, хмеле, относительно же весовщика прибавлено: «Отступи прочь, а рукою не приимай»[216]216
  Русско-ливонские акты. № LXXIV.


[Закрыть]. Далее находим постановление о том, что проданный товар не может быть возвращен обратно («не взяти товара наоуспять» – ст. 27, в договоре 1250 г. ст. 17), хотя впоследствии русские, торговавшие в Риге, жаловались на то, что рижане не исполняют этой статьи. В новгородских договорах она отсутствует. Особенно же важны постановления о свободной покупке и продаже товаров (ст. 25 и 30) и о праве немцев ездить за пределы Смоленска, а русских за пределы Риги (ст. 26) и об обязанности немцев судиться в Смоленске, а русских в Риге и на Готланде (ст. 28).

Последние две статьи имеют в виду торговлю немцев и за пределами Смоленска; первая разрешает ее, вторая предполагает, но устанавливает, что русский не может «звати латинеского на иного князя соуд», кроме смоленского, разве что немец сам на это согласится. Впрочем, возможно, что здесь речь идет лишь о местностях, лежащих в пределах Смоленского княжества. Напротив, ст. 26 трактует и о поездках за пределы Смоленской области: «Аже латинескии оусхочеть иехати из Смольнеска своимь товаромь в иноу стороноу, про то иего князю не держати ни иному никомоу же». Здесь гарантируется немцам свободный проезд в другие русские княжества; напротив, ст. 20 договора 1250 г. их значительно ограничивает в этом отношении, ставя поездки в зависимость от разрешения смоленского князя: «А како боудеть немьчьскыи гость смоленьске, а почьнет ся кто от них просити выноую землю, то… о нем ся прошати а мне с по доуме поущати».

Одновременно ст. 26 договора 1229 г. разрешает и русским «иехати из Гочкого берега до Травны», т.е. до Любека. В рижской долговой книге 1327 г. действительно встречается случай продажи воска с уплатой за него в Любеке[217]217
  Hildebrand. Das Rigische Schuldbuch. № 1511. 1872.


[Закрыть]. Тем не менее можно сомневаться относительно значительности даже в это время активной торговли, производимой за пределами Руси жителями Смоленска, как и Полоцка и Витебска, на которых, как мы указали выше, также распространяется договор 1229 г. Хотя упомянутый договор построен на принципе взаимности и в каждой статье за правом, предоставляемым «датинескоу» на Руси, следует то же право, устанавливаемое в пользу «роусина» в «Ризе и на Гочком березе», тем не менее из ряда рассмотренных нами статей договора можно усмотреть (как и из приведенных выше договоров Новгорода), что в действительности имеются в виду лишь немцы на Руси, но не русские в Риге или на Готланде.

Так, например, наказания за убийство, нанесение увечья, раны, изнасилование, прелюбодеяние установлены в гривнах серебра, т.е. в русской монете, иностранная же не указана вовсе. Но еще существеннее то обстоятельство, что встречаются такие постановления, которые применимы лишь на Руси, но не в ливонских городах или на Готланде, как наказание за убийство холопа или за насилие над рабой, ибо в других странах их уже почти не встречалось, или как предварительное удовлетворение иностранного кредитора в случае конфискации имущества должника князем и обращения его в холопы – и такого рода явления имели место лишь на Руси, но едва ли за границей. Равным образом и статьи, трактующие о перевозке товаров на Волоке и об ответственности волочан (хотя по поводу этой ответственности ради полной взаимности говорится и о русских в Риге и на Готланде), как и о пошлинах, там взимаемых тиуном, не могут иметь отношения к торговле русских – при поездке в Ригу и на Готланд никакого Волока не имелось за пределами Руси. Статья об уплате сбора в пользу княгини и другие две о хранении весов вообще касаются только Смоленска, и даже соответствующей прибавки о Риге и Готланде здесь уже не имеется. Нет этой взаимности и в отношении сборов за взвешивание товаров – речь идет только о Смоленске; а по поводу взыскания долга подробно говорится о тиуне, о детском, об обязанности смольнян платить, если они немцам помешают расправиться с русским должником. Лишь в заключении после подробного описания всего этого процесса прибавлена небольшая фраза: «Тая правда оузяти роусиноу оу Ризе и на Гочкомь березе», но не указывается, к кому и в каком порядке русский кредитор должен там обращаться.

Из этого можно вывести предположение, что на первом плане стояла торговля немцев в русских областях, тогда как торговая деятельность русских даже в ливонских городах и на Готланде имела меньше значения. По вопросу же о поездках смольнян и других западно-русских купцов за пределы Риги нам известно, что Рига впоследствии, по крайней мере к концу XIV ст., ставила этому всяческие препятствия. Она не желала пропускать ни русских в Балтийское море, ни приезжавших из вендских или вестфальских городов немцев вверх по Двине в русские области. Вообще если в договорах Смоленска с немцами 1229 и 1250 гг. упоминается наряду с Ригой о готском береге, то ни в мире, заключенном в 1338 г. литовским князем Гелимином, которому тогда принадлежали Полоцк и Витебск, с Ригой и магистром Ливонского ордена, ни в соглашении с орденом и Ригой смоленского князя Ивана Александровича 1340 г. нет уже речи ни о Любеке, ни о Готланде – русские отправляются только в Ригу[218]218
  Goetz. Deutsch-russische Handelsvertrage des Mittelalters. s. 340.


[Закрыть].

Что касается другого упомянутого выше вопроса, о свободной торговле иностранцев, то хотя ему посвящены две статьи (одна о свободе продажи товаров, другая о свободе закупки), но ясности относительно объема предоставленных им прав все же не получается. «Аже латинескии придеть к городоу, свободно иемоу продавати, а противоу того не молвити никомуже» (ст. 25), «латинескомоу и есть волно оу Смольнеске которыи товар хочьть купити, без пакости» (ст. 30). Подобные же общие фразы «волное торгованье», «волно ехати торговати, купити и продати» мы находим неоднократно и впоследствии[219]219
  Например: Русско-ливонские акты. № XXVa и XXV.


[Закрыть].

Спорным является в особенности вопрос о том, предоставлено ли торговать гостю с гостем. На основании жалоб Риги витебскому князю Михаилу Константиновичу в конце ХIII ст. можно предполагать, что эта торговля дозволена. В этом заявлении Риги содержится протест против неправильностей в области взимания весового сбора, установленного договором 1229 г. («Аже ты, княже, лишнее емлешь»), и против насилий над немецкими купцами, у которых «товар отял силою и неправдою», которых «вязали и мучили», и против того, что князь, как и его брат, купили у немцев товары, но не заплатили за них. Вместе с тем рижане протестуют против того, что князь, по совету людей, которых следовало бы наказать, а не слушать, лишил их возможности торговать с другими гостями, и когда один рижанин по имени Фредерик хотел продать соль другому гостю, то его заковали, а товар его князь велел разграбить. «Еси неправду деял, заявляют рижане, както ныне новую правду ставишь, както есме не чювали от отчов ни от дедов ни от прадедов наших. Аже велишь кликати сквозе торг: гость с гостем не торгуи. Княжо, у том еси неправду деял. Княжо, аже еси тако у своем сердчи, тоть то еси неправою думою думал. Будут тобе, княжо, лишие людье тую думу пододали, тоть не у честь тобе дали тую думу; то есть тобе, княжо, достоино, аже бы тыи люди казнил, как то бышь инии людие бояли ся, кто лихую думу пододаваеть». Затем рассказывается вся история с Фредриком, который «шол с темь человеком» якобы, к князю, на самом же деле «порты с него снем за шию оковал и рукы и ногы и мучил его так, както буди Богу жяль». Князь же «детьские свое послав на его подворие и велел товар его розграбити». «И ныне мы ся тебе молим, – заключают рижане, – абы ты тыи товар отдал княжо. И сам ведаешь ажо неправдою еси свое крестное челование забыл»[220]220
  Русско-ливонские акты. № XLIX.


[Закрыть].