Текст книги "Шанталь. Ход королевы"

Глава 2

Разговор с Бутом оказался непростым. То, что удалось выяснить, облегчения не принесло, заговор действительно существовал, и те, кто мечтал свергнуть «короля» и занять его место, времени зря не теряли и усиленно готовились к решающему удару. Рыжий Ангус, сильно пострадавший во время последней вылазки, получил серьезное ранение в грудь, которое при отсутствии должного ухода с каждым днем сильнее подтачивало его силы. Всего несколько дней, и этот человек-медведь, одно только имя которого способно было внушить ужас и бывалому смельчаку, лишится острых когтей и станет абсолютно беспомощным перед стаей шакалов, готовых вонзить зубы в вожака, столько лет их кормившего и защищающего.

Дорогу до крепости Патрис преодолел как во сне, в ушах все еще слышались последние слова Бута: «Ангуса уже не спасти. Тебе следует поспешить и успеть выразить свое почтение следующему «королю», которым негласно называют грека Стазиса из Эпира. Поверь, с ним тебе лучше дружить».

Патрис несколько раз встречался со Стазисом во время сходок, требующих присутствия опытных капитанов, и то, что он о нем знал, не вызывало никаких иных чувств, кроме отвращения. За греком уже давно прочно закрепилась слава жестокого садиста и изверга, получающего настоящее удовольствие, мучая и издеваясь над пленниками, среди которых встречались старики, женщины и дети. Он никогда не требовал выкупа за заложников, он предпочитал их убивать, с восторгом поскуливая при виде их предсмертной агонии. Представить невозможно, во что превратится это чудовище после того, как получит власть, еще больше развязывающую его и без того обагренные кровью невинных руки.

Переступив порог огромной общей залы, где в этот момент собрались члены совета и наиболее уважаемые капитаны со своими телохранителями, Патрис замер на миг, отыскивая взглядом своих людей. Их он увидел сидящими в конце стола по левую руку от кресла, в котором полулежал бледный как смерть «король». Всего на мгновение их взгляды встретились, и Патрис понял: Ангусу известно о заговоре. Однако, читая приговор в лицах тех, кого сам же приблизил к себе, так просто вожак сдаваться не собирался.

– Разрази меня гром, если это не тот самый мальчишка, который однажды едва не окочурился на моих руках! Патрис, мальчик мой, как же я рад тебя видеть! Наслышан, наслышан о твоих подвигах. Горжусь! – сжав зубы, гордый шотландец, не имея сил встать, поднял руку в приветственном жесте. Его зычный голос прокатился по залу, заставив присутствующих замолчать и обратить взоры на новоприбывшего. – Эй, кто-нибудь! Принесите-ка стул капитану. Он заслужил право сидеть за одним столом с королем, – продолжил он, не спуская глаз с гостя.

Один из стоящих за креслом телохранителей бросился выполнять приказание и приставил к столу еще один стул, ожидая, когда Патрис сядет. Однако стоило молодому капитану почти опуститься на него, как охранник резко выдернул стул из-под него. Под общий хохот Патрис, больно ударившись, повалился на пол. Молниеносно вскочив, он, выдернув из-за пояса нож, повернулся к обидчику, но его остановил резкий окрик Ангуса:

– Спрячь лезвие, сопляк! Надуть меня решил? Думал, я не узнаю о том, что кое-что из добычи ты от нас припрятал?

Патрис с недоумением уставился на шотландца. Кого-кого, а потомка де Сеженов никто не смел обвинять в нечистоплотности. Согласно кодексу, чтить законы которого обязаны были все, от короля до последнего матроса, строго-настрого запрещалось присваивать любые вещи, добытые путем краж и грабежей, независимо от того, большие или маленькие они были. От вырученной добычи, поделенной на десять равных частей, капитан имел право только на две части, в то время как остальные восемь долей становились достоянием короля, половину из которых он по желанию мог либо распределить между остальными пиратами, либо отправить на склад. Любого, кто пытался присвоить что-либо из общего фонда, ждала жестокая смерть. И сейчас приговор явно читался в грозном взгляде вожака.

– О чем ты толкуешь, Ангус? Клянусь, что здесь все, что мы смогли добыть! Никто не посмел бы оскорбить тебя непочтением!

– Ложь! – от удара кулаком по столешнице задрожала посуда и опрокинулись несколько бутылок, расплескав свое содержимое по сторонам. – Не смей лгать своему господину, щенок! – Ангус в гневе подался вперед, и на его лбу и висках от напряжения проступили синие вены.

Патрис оторопел, когда по знаку короля его со всех сторон зажали, как в тисках, вырвали оружие из рук и скрутили, как тюк с шерстью. Не понимая, в чем его обвиняют, он лишь беспомощно наблюдал за тем, как шотландец вполголоса отдал несколько коротких приказов своим людям, после чего снова откинулся в кресле. Руки его заметно дрожали, лоб покрылся испариной. Повисла тишина, настолько глубокая, что можно было бы расслышать писк комара, если бы этот самоубийца имел глупость сюда залететь.

Все еще ничего не понимая, Патрис переводил взгляд с одного лица на другое в надежде понять, что же произошло за время его отсутствия и кому понадобилось его подставлять перед королем. Но даже лицо грека Стазиса, о котором Бут упоминал как о главном заговорщике, выражало лишь легкое недоумение и любопытство. Выходит, это был не он… Но кто тогда?

Неожиданно взгляд его уткнулся в злобно ухмыляющуюся физиономию одного из матросов со «Смерча» по имени Жанно. Этот негодяй и два его дружка – то, что осталось от шайки Ладу, до сих пор были живы только благодаря тому, что его об этом просила Шанталь. И только сейчас стало понятно, какую он совершил ошибку, сохранив им жизнь.

Время тянулось, гнетущая тишина усиливалась, все чего-то выжидали. Прошло чуть больше четверти часа, когда послышались громкие голоса и раздался грохот шагов, после чего двери распахнулись, пропуская вперед людей Ангуса, тащащих за собой упирающегося мальчишку. Швырнув его на колени перед креслом, один из охранников с одобрения короля грубо сорвал с головы юнца шапочку, вызвав бурю восторга у присутствующих, когда, почувствовав свободу, из-под нее хлынул вниз водопад чистого золота, как покрывалом скрыв от жадных мужских взоров его обладательницу.

Патрис узнал ее мгновенно и бросился было вперед, к ней, но был грубо отброшен назад преданными псами предводителя. Кровь бросилась ему в голову, когда он увидел, какими взглядами пожирает ее толпа изголодавшихся самцов, как завороженных уставившихся на незнакомку. А она, не осознавая, к чему могут привести ее действия, подняла вверх правую руку и откинула волосы назад, открыв на обозрение невероятной красоты лицо, которое просто не могло принадлежать простой смертной. Вздох восхищения прокатился по залу, когда сама богиня Афродита во всей своей неземной красе грациозно поднялась с колен, растерянно озираясь по сторонам. На лице потрясенной девушки отразился испуг при виде такого большого количества вооруженных до зубов людей, пожирающих ее алчущими взглядами. Перебегая с одной физиономии на другую, взгляд ее остановился на Патрисе, опустился на его связанные веревками руки, и выражение точеного личика тут же изменилось. Гневно сверкая глазами на порозовевшем лице, она безошибочно определила главаря и, не думая о последствиях, сделала было шаг вперед, когда внезапно остановилась. Что-то в Ангусе привлекло ее внимание… А затем она сделала то, чего никто не ожидал, в том числе и Патрис, который думал, что хорошо успел изучить характер своевольной девушки: скрестила руки на груди и облегченно вздохнула.

* * *

Сердце колотилось как сумасшедшее, еще не успевшее прийти в себя после пережитого шока. Вот я сижу за столом каюты и пытаюсь аккуратно починить разорванный ворот батистовой сорочки капитана, а уже в следующую секунду внутрь врывается шайка незнакомых людей и меня, не обращая внимания на протесты команды, грубо выволакивают наружу и будто какую-то вещь швыряют в ожидающую внизу шлюпку. Ни о какой деликатности и речи не шло, пока меня чуть ли не волоком тащили по горной тропе куда-то вверх, покуда мы не очутились возле массивных ворот, со скрипом распахнувших, пропуская нас, внутрь.

И вот меня снова волокут вперед. Я пытаюсь сопротивляться, но после ощутимого удара в живот оставляю бесполезные потуги. Все, что остается, только скрипеть зубами от бессилия и шептать про себя слова полузабытой молитвы, прося Бога послать мне легкую смерть вместо ожидаемых мучительных пыток.

В громадном, похожем на главный зал помещении, где за накрытыми столами пировала самая разношерстная публика количеством не менее сотни человек, меня снова беспардонно швырнули. На этот раз прямо на грязный земляной пол.

Ну, это уже слишком! Терпеть издевательства я была больше не намерена. Мне бы только раздобыть хоть самое паршивенькое оружие, и тогда…

Сердце подскочило в груди от радости при виде Патриса, но он оказался не в лучшем положении, связанный и окруженный по сторонам, как какой-то преступник…

Кровь ударила мне в голову. Не в состоянии больше ни о чем думать, я решила, что если уж умирать, то непременно прихватить с собой на тот свет кого-нибудь вроде сидящего во главе большого стола детины, чье добротно сколоченное кресло удивительным образом напоминало трон. Длинные волосы великана чистейшего медного оттенка были разделены на пробор и собраны в две небрежные косицы на висках, в то время как остальные пряди оставались рассыпанными по плечам. Половину лица покрывала густая растительность в виде усов и большой нечесаной бороды, торчащей в разные стороны и наверняка бывшей настоящим рассадником всевозможных насекомых. Из-под широких бровей того же оттенка, что и весь остальной волосяной покров, на меня настороженно взирали яркие голубые глаза, которые по своему цвету могли поспорить с небесной лазурью. Но мое внимание привлекли отнюдь не они, а особый знак на его груди, тот самый, что, единожды увидев, невозможно было спутать ни с одним другим, и который мог послужить спасением наших с Патрисом жизней.

О, я готова была расцеловать это рыжее чудовище в обе щеки, но сдержалась. Не желая выдавать себя раньше времени, я лишь облегченно вздохнула и оглядела его уже более спокойным взглядом, отметив про себя неестественную бледность, разлившуюся по его лицу, фиолетовые круги вокруг глаз и сильно дрожащие руки, судорожно впившиеся в деревянные подлокотники. Исполина явно беспокоил какой-то недуг, а вот какой именно, мне еще предстояло выяснить.

– Вот бы никогда не подумал, что известие о том, что ее очень скоро пустят по кругу, может вызвать такое искреннее облегчение, – громила, ужасно картавя, говорил на страшной смеси из французского, испанского и английского языков, и я, практически не зная последнего, едва понимала, о чем он толкует. Обо всем остальном мне оставалось лишь догадываться.

Морщась от боли, он загоготал, и все дружно подхватили его смех. Посыпались настолько непристойные шутки, от которых на мгновение стало не по себе, но я смогла взять себя в руки и с невозмутимым видом продолжила стоять с высоко поднятой головой.

Послышался шум борьбы. Это Патрису удалось вырваться из удерживающих его рук, и сейчас, сжимая в связанных ладонях саблю, которую успел выхватить у одного из стражей, он ценой собственной жизни пытался закрыть меня своим телом, готовый пустить оружие против любого, осмелившегося шагнуть в нашу сторону.

– Ангус, прошу, отпусти ее, она не трофей, клянусь!

Безумец! Нужно было остановить его прежде, чем все зайдет слишком далеко и нас убьют до того, как я смогу претворить свои планы в действие.

– Патрис, все хорошо, убери оружие, – я в успокаивающем жесте положила руку поверх его кистей, заставляя опустить саблю, что было не так-то просто. Но я не собиралась сдаваться. Прежде чем он сорвется и произойдет непоправимое, я быстро забежала вперед и обратилась к «рыжему»:

– Ты ведь один из «семи», не так ли? – задав вопрос, я глазами указала на «марку», виднеющуюся в открытом вороте его рубашки. Практически ничем не отличающаяся от моей, она была самым настоящим козырем, посланным мне небом.

– Да… – протянул донельзя удивленный громила. – Я действительно один из «семи». А что ты, соплячка, об этом знаешь? – заинтригованный, он жестом остановил подкрадывающегося к нам сзади головореза с кривой саблей в руке.

– Только то, что, как брат, ты просто обязан оказать помощь и поддержку своей сестре, – спокойно ответила я. Момент истины настал, и я, закатав левый рукав рубашки, сорвала повязку, скрывающую столько времени мой секрет. Вытянув руку вперед, в ярком свете горящих на стенах факелов, я с гордостью продемонстрировала роковой подарок Фонтаны.

Определенный риск во всем этом, конечно, был. Могло так статься, что рыжий пират ненавидел своих собратьев и их смерть была ему выгодной. Но у меня не было иного способа это выяснить. Я должна была попытаться сделать хотя бы что-то.

От неожиданно раздавшегося гомерического хохота шотландца задрожали стены, а на груди, чуть пониже висевшей монеты, сквозь надетую на нем парусиновую рубашку проступило пятно крови, красноречивее всяких слов объяснившее причину его состояния. Он был ранен.

– Ну что, шакалы, получили по зубам? – тяжело дыша, «рыжий» обвел насмешливым взглядом собравшихся с ним за одним столом. – Хотели свергнуть одного, а получили сразу двух. Кто из вас теперь осмелится бросить вызов королю и заплатить кровавую дань?

Волосы на затылке зашевелились при воспоминании о «кровавой дани», которую мне пришлось выплачивать в прошлый раз. Бросивший вызов «королеве Тюн» Реми Двупалый был одним из самых опасных бандитов Парижа и его предместий, и мне чудом тогда удалось одержать над ним верх. Правда, пустить ему кровь я так и не смогла. Грязную работу довел до конца один из солдат, посланных мне на подмогу верным ангелом-хранителем де Кресси, добивший поверженного врага выстрелом в голову. Теперь же, в случае вызова, придется рассчитывать только на собственные силы, и неизвестно, окажется ли их достаточно для спасения наших с Патрисом жизней…

Звук отодвигаемого стула вырвал из потока воспоминаний и вернул к суровой действительности. На середину слегка танцующей походкой вышел один из капитанов и, окинув меня с головы до ног странным пугающим взглядом, от которого по спине пробежал неприятный холодок, смачно плюнул на землю рядом с моей ногой. Вызов был брошен.

– Стазис из Эпира… – протянул «рыжий» и откровенная ненависть отразилась на его лице.

Главным заговорщиком оказался тот, кому он доверял больше остальных. Не будь Ангус столь тяжело ранен, голыми руками удавил бы предателя за смуту. Теперь же оставалось надеяться на то, что, убив девчонку, грек удовлетворится ее «маркой», став официальным преемником «короля».

Глава 3

– Ах ты, сукин сын! Я тебя… – с шумом втянув в себя воздух, Патрис, не обращая внимания на связанные руки, бросился было на ненавистного грека, но по знаку Ангуса полдюжины матросов набросились на капитана «Смерча» и в мгновение ока разоружили. На этот раз охрана не поскупилась на веревки и связала его по рукам и ногам так, что невозможно было и пошевелиться. Он лежал на земле с кляпом во рту, и слезы отчаяния и собственного бессилия сверкали в уголках его глаз, устремленных на меня.

Ах как хотелось бы его утешить, обещать, что все будет хорошо, но, к сожалению, такой уверенности у меня не было. Девчонка против матерого пирата… расклад явно был не в пользу первой.

Стазис же, заранее празднуя собственную победу, подошел к шотландцу и, вызывающе поставив ногу в сапоге на подлокотник его кресла, в опасной близости от нервно выбивающих дробь пальцев, нарочито громко заявил:

– Я рассчитывал на один подарок, но, кажется, великий Посейдон решил осчастливить своего соотечественника сразу двумя. Я везунчик! – он громко расхохотался, ища одобрения на лицах своих союзников, тайно принесших ему клятву верности. Их было немало. Пять капитанов, прежде считающиеся особенно преданными старому королю, теперь открыто выражали поддержку смутьяну и предателю.

Решимость на их лицах поразила успевшего всякого повидать на своем веку Ангуса. С точно такой же готовностью когда-то они присягали на верность ему самому.

– Vous ne devriez pas vendre la peau d'un ours avant qu'il ne soit tué, – со своего места поднялся сидевший слева от шотландца человек, которого, глядя на его изысканный наряд из расшитого серебром синего бархата, вполне можно было бы принять за придворного его величества короля Людовика Четырнадцатого. – Как сказал в одном из своих гениальных творений мой старинный друг месье де Лафонтен: «Не следует продавать шкуру медведя, пока он еще не убит».

Вынув шпагу, висевшую на роскошной перевязи с бахромой, он сделал несколько шагов в мою сторону и остановился напротив, не скрывая восхищения во взгляде. Салютовав клинком, он изящно поклонился, как будто собирался пригласить на менуэт:

– Капитан Анри де Лефевр к вашим услугам, мадемуазель. Я только сегодня приплыл из Франции, где вот уже несколько недель не стихают разговоры о некоей Розе – новой королеве преступного мира, которая, несмотря на юный возраст и ослепительную красоту, успела зарекомендовать себя как отличный боец, заплатив «кровавую дань» на собственной коронации, в присутствии главарей всех двенадцати «дворов чудес» Парижа. Поговаривают, что наш Луи лично заинтересован в поимке преемницы Жиля Фонтаны, назначив прямо-таки баснословную награду за ее голову. Я ничего не пропустил, мадемуазель? – он снова галантно поклонился, подметая перьями воображаемой шляпы земляной пол.

– Все верно, благодарю вас, месье.

Улыбнувшись уголком рта, я чуть склонила голову в ответном поклоне. Поддержка этого человека мне сейчас была просто необходима, и раз уж он только что показал, на чьей он стороне, я решилась обратиться к нему с просьбой:

– Шевалье, не одолжите ли вы мне свою шпагу? Обещаю, что как только все закончится, верну ее вам целой и невредимой.

Это был мой своеобразный ответ Стазису из Эпира, которого слова Лефевра заставили посмотреть на меня с еще большим интересом. Плотоядно улыбаясь, он гадко облизывал губы, предвкушая интересное зрелище.

На полторы головы выше меня, он был одет в белую полотняную рубаху со свободными рукавами, туго перехваченную на груди широким поясом, и черные штаны – кюлоты, завязанные чуть пониже колен, обтянутых полосатыми чулками. Поверх рубахи на нем был бордовый, расшитый шелковой каймой жилет, точно такого же цвета, что и пояс. Но весь этот костюм портило уродливое ожерелье на его шее, сделанное, как я подозревала, из человеческих зубов. Меня затошнило.

А ничего не подозревающий о моих внутренних терзаниях Анри де Лефевр, рассмеявшись, протянул мне оружие эфесом вперед, прибавив к нему абордажный кортик с длинным прямым, обоюдоострым лезвием, который я благодарно приняла и заткнула за пояс с левой стороны.

Мне понадобилось несколько минут, чтобы затянуть потуже на шее шнурок «марки» и собрать распущенные волосы в тугой пучок, который для надежности вновь спрятала под шерстяную шапочку. Старательно скрывая эмоции, я несколько раз рассекла оружием воздух, проверяя тяжесть клинка и удобство рукояти, которые, к счастью, оказались не слишком отличающимися от привычной руке шпаги Клода. Удовлетворившись результатом, я кивнула и приняла позу, встав лицом к противнику:

– Я принимаю ваш вызов!

Грека мой выбор оружия только позабавил. Презрительно покосившись на шпагу, кажущуюся ему детской игрушкой, он отдал предпочтение сабле, которой владел в совершенстве. Полусогнув в коленях ноги, он расставил их немного шире обычного, словно находился не на твердой земле, а на корабле, где важно было следить за равновесием. Втянув и без того короткую шею в плечи, он зажал в правой руке выбранное оружие и, не спуская с меня глаз, велел вызвавшемуся быть секундантом Лефевру начитать отсчет.

– Один, два… Êtes-vous prêt? Вы готовы? – задал он вопрос, более уместный в фехтовальном классе, нежели во время настоящего поединка, и, когда мы оба кивнули в ответ, скомандовал: «En guarde! К бою!»

Несмотря на свой довольно высокий рост и мощное телосложение, Стазис оказался очень проворным противником. Все мои попытки нащупать его слабое место и нанести удар так, как меня учили, не срабатывали, он неизменно уклонялся, успевая поставить меня в невыгодное положение, из которого удавалось спасаться только благодаря отменной реакции, выработанной в течение долгих изнурительных тренировок, и жгучему желанию выжить, несмотря ни на что.

Все, что мне оставалось, лишь постараться вымотать своего противника, которому, несмотря на силу и навыки, не хватало юркости и легкости, свойственных моему возрасту.

Удар саблей требовал большого размаха от плеча, на который уходило драгоценное время и силы, и вот в какой-то момент я почувствовала, что мой противник начал уставать. На каждый новый замах у него стало уходить больше времени, во время которого он становился открытым для более стремительного колющего удара шпагой. Из-за тяжести оружия он не успевал парировать ускорившиеся атаки, чем я и не преминула воспользоваться, дважды ранив его в плечо и порезав запястье.

Но и мне, несмотря на некоторое преимущество, приходилось совсем несладко. Кисть начала сильно уставать, поэтому я вынуждена была несколько раз менять руку, на лету перекидывая шпагу из правой в левую, и обратно.

Стазис больше не улыбался. Несмотря на подбадривающие крики своих сторонников, ни одна его попытка не оказалась результативной, он ни разу не смог задеть даже нитки на моей одежде.

Он предпринял новую атаку, но я, поднырнув под его руку, вновь ушла из-под удара. Взревев от бешенства и изрыгая проклятия на своем языке, потерявший терпение грек обхватил рукоять сабли обеими руками и начал наотмашь наносить беспорядочные удары, стараясь уже не просто меня зарезать, а скорее изрубить в мелкие куски.

Я сильно устала. Во рту пересохло так, что начинало казаться, что оно забито раскаленным песком. Еще немного, и от наследницы боравийского престола останется одно лишь воспоминание…

«Нет! Не дождетесь!»

Одной мысли о милой сердцу Боравии оказалось достаточно для того, чтобы вновь сосредоточиться на схватке.

Чудом увернувшись от смертельного удара, призванного расколоть мне череп, я решилась на маневр, неожиданно пришедший мне в голову. В очередной раз высоко подкинув в воздух шпагу якобы для того, чтобы сменить уставшую руку, я, убедившись, что все внимание Стазиса сосредоточилось на ней, вопреки ожиданиям ловить ее не стала, а рывком выдернув из-за пояса кортик, резко ушла вниз, где, развернувшись на согнутых ногах вокруг собственной оси, с силой полоснула противника по задней стороне колена, разрезая сухожилия. Грек рухнул на одно колено. Не давая опомниться, я, все еще находясь внизу, почти по самую рукоять воткнула кортик ему в другое бедро, после чего поспешила вскочить на ноги.

Однако даже в таком состоянии, истекающий кровью и не имеющий возможности стоять, пират сдаваться не собирался, не оставляя попыток дотянуться до меня одной рукой, в то время как другой оперся на саблю, острие которой воткнул в землю. Ударом ноги я выбила у него из рук и эту опору и отшвырнула ее в сторону Лефевра, поспешившего подхватить оружие и передать своим матросам, находившимся тут же.

Шатаясь от усталости, чувствуя, как теряю силы, я подошла к ослабевшему противнику сзади и, схватив за смоляные волосы, откинула его голову назад. Единственным оружием поблизости был кортик в бедре пирата, и я, выдернув его из раны, из которой фонтаном брызнула по сторонам кровь, и, изо всех сил борясь с тошнотой, поднесла клинок к самому его горлу.

Я не была жестокой по своей натуре, мне претило любое убийство, каким бы необходимым оно ни было. Все, что я хотела, – жить! Но, перебегая сейчас взглядом с одного застывшего напротив лица на другое, я четко осознавала, что без кровавой жертвы не обойтись. Я совершила грубейшую ошибку, когда поддалась жалости и уговорила капитана «Смерча» не наказывать дружков Ладу, и сегодня это едва не стоило жизни не только мне, но и самому Патрису. К счастью, я всегда была способна извлекать уроки из предыдущего опыта.

Встретившись взглядом с «рыжим», напряженно следящим за каждым моим действием и ожидающим проявления слабости, я молниеносным движением провела лезвием по горлу грека, даже в таком состоянии сыплющего угрозы в мой адрес и обещающего невыносимые страдания после того, как я попадусь ему в руки. Отвратительно булькающий звук прервал его на полуслове, и, захлебываясь кровью, он рухнул к моим ногам.

А я, больше не в состоянии бороться с тошнотой, метнулась в сторону груды бочонков, сваленных в одном из углов помещения, где меня буквально вывернуло наизнанку. Спазмы, выкручивающие нутро, были настолько сильными, что в какой-то момент стало казаться, что смерть пришла и за мной.

«Нет, пожалуйста, только не теперь!» – опираясь о бочонки и едва держась на ставших вдруг ватными ногах, я вскинула повыше голову в попытке поглубже вздохнуть. Один раз, другой… Воздух, с силой ворвавшийся в легкие, вызвал приступ кашля, нестерпимо хотелось пить. Сорвав с головы шапочку, как тисками сдавливающую виски, я шатающейся походкой вышла из-за своего укрытия и застыла на месте. Там, где уже начал остывать труп грека, в все более растекающейся луже крови лежали еще пять человек – пять присягнувших ему на верность капитанов, до конца оставшихся верными своей клятве и, не издав ни звука, сложивших головы вместе со своим лидером.

Очень жестокая по своей сути расправа была призвана показать совету, что именно ждет каждого, кто осмелится пойти против короля.

Усилием воли заставив себя отвернуться от жуткого зрелища, я как ни в чем не бывало продолжила свой путь. Не обращая внимания на гробовую тишину, воцарившуюся при моем появлении, подошла к центральному столу и остановилась прямо перед сидящим напротив «рыжим». В том состоянии, в котором я находилась, мне было уже все равно, как отреагируют на мои следующие действия. Мне нужно было срочно что-нибудь выпить. Схватив обеими руками кувшин с вином, стоявший прямо перед ним, я с жадностью поднесла его к пересохшим губам.

Понадобилось залпом осушить треть кувшина, прежде чем почувствовала, как жажда стала отступать, а тело охватила странная легкость. Щеки порозовели от поднявшейся внутри волны тепла, откуда ни возьмись появились силы. Со стуком поставив кувшин на место, я с вызовом посмотрела на короля пиратов, внимательно следящего за каждым моим движением. Ожидая чего угодно, я определенно не была готова услышать следующие его слова:

– Стул для моей сестры! Добро пожаловать в семью… – он нахмурил лоб, пытаясь что-то вспомнить. – Как, говоришь, тебя зовут?..

Всего на мгновение я сжала в руке висевшую на шее «марку», после чего решительно подняла голову:

– Зовите меня Розой…