Книга: Мальчик, идущий за дикой уткой - Ираклий Квирикадзе

Силуэты людей и номера с подписями – так выглядят фотографии с комментариями, бережно охраняемые памятью автора (оригиналы то ли утеряны, то ли украдены) – служат отправной точкой для восстановления жизни не просто семьи, не только поколения, а некой священной реликвии, составившей суть как жизни писателя, так и сюжеты его сценариев. Собирая этот мир по крупицам, автор-собиратель, автор-шутник, автор-выдумщик, автор – неутомимый рассказчик оказывается хранителем сотен тысяч историй, которые так важно оставить на будущее трёхлетнему сыну. Эта книга – литературный эксперимент, пусть не кричащий своей новизной, но позволяющий читателю решить, как перетасовать фрагменты «лабиринтов памяти» (выражение Квирикадзе), чтобы сложить новую картинку, по-новому расставить акценты, заново выбрать краски и заполнить ими белый лист. Хотя автор и замечает, что «хроникёр из меня не очень объективный», подобную мемуарную традицию Ираклий Квирикадзе продолжает блестяще, потому что чем же ещё может быть наша память, если не лабиринтом, развесёлым праздником танцующих сюжетов? Такова сама жизнь, такой её мечтается увидеть, такой она сама хочет быть.

Удивительное сочетание поэтичной и эксцентричной манеры тем не менее рождает, скорее, фантастически лирическую композицию: каждая история – это долгий, цветистый, метафоричный, грустно-смешной и истинно грузинский тост, рассказывающий о детстве, о любви, о семье, о войне – человечно, искренне, солнечно. Экзотика и колорит рождаются здесь из жарких солнечных лучей и бесконечно льющегося красного вина. Восхитительная сердечность, гомерический хохот, трогательная наивность, нахальная простота – всем этим наполнена книга Ираклия Квирикадзе. Всеми оттенками юмора – от сарказма до грустной улыбки (совсем по-довлатовски) – сияет Грузия, сияет весь мир от Нью-Йорка до Москвы. Подобно белым флагам Думбадзе, эта книга искренне и удивительно просто доносит до читателя нечто особенное, любопытное, поучительное, достойное внимания. Весёлая и печальная игра перекрещивающихся историй и сквозных персонажей – владение слогом (или читательская невнимательность?) позволяет догадаться об этом лишь под занавес – рождается из света, который хранят в себе несобранные ягоды, в которых «бурлил сладкий сок». Откроем книгу Квирикадзе: «но виноградник осенью, несмотря на все беды, созревал, гроздья набухали… <…> Ночами гудела Алазанская долина. Поросята бегали. Точились ножи…» Что это, если не созревшее в легендарной Колхиде вино из одуванчиков Рэя Брэдбери?

Диковинные ароматы Тбилиси и Батуми смешиваются в этой книге с душком, благовониями, знакомыми запахами Москвы, Мальты, Лос-Анджелеса… Героями многостраничного гимна жизни становятся Федерико Феллини, Пьер Ришар, Никита Михалков. События превращаются в кадры. Автор становится гениальным монтажёром, сквозь время и пространство прокладывающим путь к сегодняшнему дню. Наверное, здесь нельзя говорить о главных и второстепенных героях. Это один большой и порой чересчур многогеройный роман, не снившийся Льву Толстому. Не снившийся потому, что наш автор сам сознаётся, что рассказчик он «плохой, не могу вести главную линию, описывать главные события, касающиеся героя», но умеющий всё же собрать истории и необыкновенным образом их рассказать. Не зря в реальной жизни он оказывается кинорежиссёром и сценаристом: о своей жизни и о кино, о людях и о кинозвёздах – обо всём Ираклий Квирикадзе может сказать: «Да, это мои герои».

Своё отношение к написанному придирчивый и размышляющий автор иногда формулирует так: «Мне кажется, если бы я всё это читал вслух, голос мой обрёл бы нотки диктора Левитана». Для молодого поколения книга Квирикадзе оказывается в том числе уникальным учебником истории, в котором живут исключительно живые герои, а события трогают за душу. От каталога партийных лидеров до мраморных слоников, подаренных бабушке Берией, тянется тонкая и вот-вот готовая оборваться нить, связывающая воедино почти весь роман, который не терпит этой нити, чурается её, но в итоге не может не включить в себя и завязать тугим узлом: «Бабушка хотела разбить молотком мраморных слоников. Дедушка не велел: “Назло этой твари пусть охраняют нас”». Именно поэтому отец народов не замечает, что мочится на сидящего в кустах приставленного к нему телохранителя, медсестра Тося не позволяет тому же вождю-диабетику лакомиться «Раковыми шейками», а жизнь Марины Цветаевой обрывается столь трагически – хотя, не в этом всё дело, но и в этом тоже.

Подобный сборник баек и набросков сценариев можно начинать читать с любой главы. Независимость их – следствие волшебной писательской наблюдательности Ираклия Квирикадзе. Мы через плечо заглядываем в его семейный альбом. Хозяин уже учтиво пригласил нас пройти в гостиную, расположиться на пухлом мягком диване с чашечкой крепкого чая, раскрыл перед нами готовый к оживлению альбом и глубоко вздохнул. Одно мгновение отделяет нас сейчас от реальности и фантазии, искусного вымысла и неприглядной действительности. Читатель уже готов погрузиться в хитросплетения тысяч судеб, которые хранит этот альбом. Подлинное чудо ждёт нас, как только автор сдвинет с места ручку проектора. Фасетчатое зрение рассказчика позволит отобразить на экране калейдоскоп мыслей и событий, составляющих столь пространную и разнообразную автобиографию. Квирикадзе замечает: «Может не для Чанчура пишу я эту книгу, а пишу для себя?» Для себя, для себя – как и всё мемуарное, как и всё, что составляет пространство памяти, столь непредсказуемой, своенравной и беспощадной ко времени. За каждой строчкой этой книги просвечивает несказанная благодарность судьбе за пёстрый материал для творчества. Но не только для себя, разумеется. Хорошо читать эту вещь частями, наугад тыкая пальцем в новую строчку и погружаясь в очередную новеллу, которая скрывает тигра, пришедшего в грузинскую деревню из Индии, жертв шаровой молнии, английскую лжекоролеву, искрящихся собак, шагающих по электрическим проводам... Неужели всё это нужно мальчику, который пока что больше интересуется выводком дикой лондонской утки? У автора есть ответ: «Чанчур оглянулся и кивнул мне». Так кивает и хитро подмигивает читателю автор, приглашая в свой чудесный мир. Где здесь быль, а где сказка – каждый решит для себя. Но для начала нужно шагнуть в этот неизведанный мир вслед за Чанчуром, который, подобно Нильсу с его дикими гусями, уже шагает за дикой уткой.

Его проза (где нет ни одной серой или избитой фразы) напоминающая прозу Маркеса и Довлатова наполнена солнечным юмором и приправлена нотками трагикомизма. У «Грузинского Феллини» только и остается гадать, где же здесь правда, а где ложь. Впрочем, автор призывает: «Не разглядывайте мои строчки сквозь лупу дежурного следователя». Признаться, не очень-то и хотелось. Ведь чувствуешь себя путником, случайно забредшем в гости к радушному хозяину. Только вместо пышного грузинского застолья — десятки забавных историй. Истории, которые едва ли надолго останутся в памяти, но которые хочется читать.

Квирикадзе великолепно пишет в очень сложном жанре трагикомедии. Это как будто ты, маленький, стоишь перед огромной, ревущей жизнью. Тебе и смешно, и страшно, и больно, и удивительно. Мне больше смешно и удивительно, но это просто повезло.

Ещё хотела бы написать, что ненавижу реветь на людях, но с Квирикадзе так и случилось - сходила пообедать в столовую! В рассказе, про почтальона, обклеенного марками, он достигает такой концентрации трагизма! А в конце - надежда.

Отличная, отличная книга. Образы и метафоры я поперла из "Мальчика" - честно признаюся, не смогла сдержаться!

«Студенты говорят: «Вы столько историй рассказываете, они все такие смешные, озорные, грустные…»

«Озорство» – вот то слово, что я и ищу для определения общей интонации повествования: «потерять» весь архив фотографий, потом, ничего не объяснив, все же добавлять некоторые из них к тексту; описывать что-то несколько раз – но так, чтобы истории напоминали узоры калейдоскопа, что каждый раз ложатся по-другому; рассказывать как будто сыну Чанчуру, но на самом интересном месте попросить его «закрыть эти строки пальцем»; закрутить такой конец или такую форму отдельной истории, вынуть что-то такое из своей шляпы фокусника, что читателю останется только ахнуть и развести руками.

Искусство Квирикадзе – не сухофрукт жизни, а самый ее сок. Он умеет не только слышать истории, но и видеть их, и, что еще важнее, показывать нам во всем богатстве красок. Мир его рассказов начинает проникать и в твою жизнь, становится ее частью и даже на время замещает. Видя из окна вечером прощальные огни шоссе, думаешь о горах, долинах, о непроглядной грузинской ночи, знающей столько тайн: Лаврентий Мгеладзе стреляет из кустов в кровного врага, императрица Екатерина выбегает, босая, под страшный град, а батумский чудак Филимон Квирикадзе все вымеряет площадь оврага Тартар, куда однажды непременно отправит все оружие земли… Автор обманул – он не хроникер, а великий маг жизни, который наверняка припас в рукаве еще не один десяток историй, в «абсурдизме, сюрреализме, фантасмагоризме, магическом реализме» которых таится великий секрет жизни и любви к ней.

Итак, это может быть очень хорошая книга. Но автор, ей-богу, начал не с того. Я приманилась на слова в аннотации: "старый Тбилиси, Москва, Лос-Анджелес, Нью-Йорк, Мальта; Сергей Параджанов, Федерико Феллини, Милош Форман, Пьер Ришар, Никита Михалков, Георгий Данелия, Рустам Хамдамов… " А началось так: девушки-людоедки, соревнования в лагерном туалете, голый зад воспитательницы вид снизу из ямы. Я не против туалетно-подростковых историй (самих по себе), но у меня случился когнитивный диссонанс из-за несоответсвтвия текста и моих ожиданий. И все как-то обрывочно, намечено только - мы были в лагере, выпивали, курили, пИсали... И все, поехали дальше. Ну расскажите уже тогда подробности, что ли. Последней историей, которая меня добила, была история про сына осужденного; этот сын с деньгами для выкупа отца поехал в Москву, там потратил их на любовницу, а когда одумался, то отца расстреляли. На обратном пути сын покупает пластинку Луи Армстронга. Все очень кратко, только общими словами. Может быть, это для эпизода в фильме хорошо, такая зарисовка? А мне уж хотелось бы тогда роман про это прочитать, что ли - а не так получить, в виде полуфабриката.

Ну и общая организация книги странная. Задумана была очень неплохо для воспоминаний: берется фотография и к ней история. Красиво. Я такие очень даже люблю. Меня хлебом не корми, дай в гостях семейные альбомы полистать. Но вот незадача: фотографии потерялись. По-идее, надо было и концепцию тоже менять, но нет, автор решил вместо фотографий какую-то схемку печатать: типа, вот мы на фоне памятника Ленину и какие-то разводы вместо людей. Типа, креатив: каждый может представить себе, что хочет. У меня фантазия вообще не включилась, не на что было. Плюс все это в целом посвящено сыну автора, которому сейчас еще даже нет трех лет. Понятно, что мальчик будет читать эти воспоминания потом, когда вырастет. Но тогда я стала бы обращаться к этому самому выросшему сыну, ориентировочно лет в 18 или старше, чтобы представить себе его, как адресата текста и собеседника автора. Но представлять себе, что папа рассказывает своему маленькому сынку историю о милых девушках-людоедках, мне было неприятно. Что-то есть в этом не то... В общем, я не хотела ругать, но, кажется, у меня не получилось (то есть получилось поругать). Но на самом деле я хотела предупредить: кому про Пьера Ришара, ищите где-то в середине. Начало из другой оперы.