Текст книги "Догадайся с трёх раз"

От лёгких шагов Арина вздрогнула и открыла глаза в серой рассветной комнате. Клиос смотрел на неё, застыв в проёме огромного окна с чуть отдернутой занавеской.

– Клиос, послушайте… – Арина вскочила с кресла, потирая глаза. -Вашей цивилизации угрожает экологическая катастрофа. Вы слишком активно копаете и спровоцируете сейсмическую активность… Вы же учёный, Вы должны понимать, что цивилизация сама себя губит? Ну почему Вы молчите?!

Клиос вглядывался в колодец близкого неба, протяни руку и зачерпнешь. Арина решилась:

– Дайте мне, пожалуйста, Ваш прибор с четырехлистником. Я должна знать, что Вы думаете, и объяснить Вам всю опасность с точки зрения науки…

– Пользоваться прибором не так легко, как Вам кажется. Это требует долгой тренировки.

– Но мне просто необходимо увидеть всю картину, а Вы мне столько не договариваете! Я смогу быстро сама рассмотреть… В конце концов, Вы притянули меня этим кубиком, постоянно читаете мои мысли, будет только справедливо, если я в деталях пойму, где я оказалась. И возможно, смогу помочь Вашему миру расчетливых гномов!..

– Ну хорошо, – вдруг согласился Клиос. – Попробуйте. Чтобы Вам было легче настроиться, я буду мысленно звать Вас по имени.

Он расстегнул металлический обод у себя на затылке и, шагнув к Арине, аккуратно надел четырехлистник ей на лоб. Металл был тёплый, тяжелый. Она сосредоточенно закусила губу, уставившись в глаза Клиоса.

Долгие секунды Арина старалась изо всех сил и не отрывалась от пронзительной вселенной его взгляда, блуждала среди звёздных искр, проваливалась в глубины. Вдруг её оглушил ворвавшийся шёпот, ошеломлённая Арина замерла и забыла дышать:

– Боги, какая ты красивая. Какая невозможная, нежная, как давно я искал тебя. Что же мне делать с этим. Видеть твои глаза и не отрываться, пусть так будет всегда. Гладить твои волосы, вдыхать их, чтобы я отдал за возможность прикоснуться к ним – вечность…

Сама не зная почему, Арина шагнула к нему и её взгляд сорвался с глаз на губы. Руки Клиоса встретили её, бёдра неумолимо притянулись магнитами. Глаза Клиоса распахнулись шире от удивительной близости и тут же прикрылись ресницами.

Он поцеловал её. В ушах зашумело. Снизу поднималась океанская волна невиданной мощи, накрывала соленой пеной, царапала песком. Оцепенев на мгновение, Арина оттолкнулась от дна, подалась вперед и двинулась вместе. Пальцы тонули в кудрях Клиоса, стекали по его спине, напряженным мускулам. Она перестала разбирать слова, но точно знала, как и что он хочет, ей самой хотелось того же, желание усиливалось бесконечным резонансом от вибраций в голове. Руки, губы, все подходило идеально, сливалось в единое и набухало от страсти, наполнялось неведомой, общей силой.

Мягкие качающиеся кресла, неостывший белый мрамор пола, утренний ветер, подсматривавший через развевающуюся занавеску окна, – все стало свидетелем их долгого молчаливого разговора. Они узнавали друг друга, сплавляясь раскалённым металлом, стекая ртутью, выгибаясь и сотрясаясь от взрывов наслаждения.

Солнце уже давно хотело гладить её спину и плечи вместе с Клиосом. Сквозь тонкую штору оно жарило, заявляя о своих бесспорных правах хозяина дня. После долгого поцелуя Клиос отстегнул металлический обод с четырехлистником с головы Арины. Снова отвлекшись на её грудь, живот, бёдра, губы, дождавшись очередной долгой дрожи удовольствия, наконец надел его на себя.

– Ты прекрасна. Ты лучше, чем музыка, – услышала Арина знакомый голос у себя в голове. Она улыбнулась: пожалуй, она может сказать о нём то же самое.

Клиос поднял к глазам руку с браслетом и будто сосредоточенно прислушивался, замерев. Наверное, он мысленно получает сообщение. Арина наблюдала, а Клиос смотрел мимо неё молча и почему-то мрачнел.

– Дипломаты не смогли договориться. Коалиции с Граниссом и Терракондом не бывать. Я старался остановить Лаана, уговорить продолжать переговоры, но… – Клиос сжал свободной рукой свою кисть с металлическим браслетом, будто он причинял ему боль. – Он решил начать войну. Прислал приказ. Завтра с рассветом Белария ударит большими плазменными сгустками по силам противников…

Чудовищно. С каждым его словом пушистое кресло вонзалось Арине в спину иглами испуганного дикобраза.

– Его надо остановить, твоего Лаана! Спасать людей, предотвратить войну. Он вообще осознаёт последствия?! … – Она представила, как трое седых бригадиров с рудников в розоватых комбинезончиках летят в воздух старыми обгоревшими фотографиями, смешиваются с пеплом и пылью, вместе с тысячами кусочков таких же трудяг из Терраконда и Гранисса… А они с Клиосом?

– Лаан думает, что он победит, – с горечью усмехнулся Клиос. – Так же считает правитель каждого из трёх государств.

Его лицо ожесточилось, глаза сузились холодной сталью.

– Я активирую источник в кубе. И ты отправишься в свой мир.

– Нет, Клиос. Давай вместе пойдём к Лаану. Я объясню ему… Мы его убедим. Пусть он считывает все, что я знаю об истории цивилизации, я смогу помочь!

Мгновение Клиос всматривался ей в глаза, но вот уже поднялся над ней, а его тёмные кудри перечеркнули надежду:

– Исключено. Он не будет слушать, ты вызовешь подозрения, мы потеряем время…

– И ты решил отправить меня подальше от себя?

Аринин взгляд заспешил по комнате и поскользнулся на гладком камне зала, не находя поддержки. Она снова посмотрела в серьёзные глаза Клиоса, они не отпускали её долго. Наконец в голове Арины решительно прозвучало:

– Я не могу спасти мир, Арина. Хоть и очень хочу. Я постараюсь спасти тебя. Энергии источника в артефакте должно хватить, чтобы перебросить человека массой до семидесяти килограммов, по моим расчётам. Мы должны попытаться это сделать прямо сейчас. Вдруг Лаан не окажется первым в своей атаке.

Арина поняла: бесполезно. Он сделает всё, чтобы эвакуировать её из своего мира – навсегда. Сизые облака застыли на небе, как пустой нотный стан.

Ноги зябли в меховых унтах. Она смотрела, как Клиос молча передвигает маленькие кусочки металлического пазла на кубе, собирает портрет. Наверное, уже восстановил безмятежность. Ведь это высшая ценность!

Вот он сдвинул последний. Изображение поплыло, меняясь. Активировались энергетические поля.

Ей хотелось держаться за его руку.

Запустив источник, он повернулся молча, но к ней не шагнул.

Ей хотелось держаться за его руку.

Но она медленно отвела её в сторону и окунула в вязкий горячий металл. Её мгновенно затянуло и понесло. Мимо беспорядочных взрывов плазменных сгустков. Мимо проснувшихся вулканов. Мимо затянутого пеплом, невидимого Солнца. Мимо остывающей Земли, покрывающихся льдом океанов. Мимо ледников, несущихся с полюсов и стирающих катком следы цивилизации. Мимо деградировавшей горстки остатков людей и выживших мамонтов, так удачно покрытых тёплой шерстью. Её кружило по колючей спирали, как и велят законы Вселенной. Бесконечно, цикл за циклом. И только горящее сердце обезболивало её так долго. Но скоро и оно не справилось. Всё потонуло в черноте.

Музыка Чайковского звучала на станции «Нарвал 2». Пустой кофейник ещё теплел. Арина смотрела на теперь окончательно холодный кубик странного металла. На нём изящно застыл самый лучший её портрет, теперь навсегда.

НОВЕЛЛА 2. ПЕВЕЦ

Он проснулся от царапанья когтей по телу. Короткой болью резануло справа. Наглая морда с хрустом и чавканьем вонзала зубы в только что оторванную от него плоть.

Он дернулся и пожалел, что не может двигаться и сбросить с себя зверюгу. Но, с другой стороны, ему не жалко жёлудей. Все равно через пару недель они осыплются, и листья тоже. А впивавшиеся в него когти можно потерпеть. Как будто это массаж.

Он всегда считал белочек забавными, пушистыми и веселыми. Теперь же, разглядывая рыжика очень близко, убеждался: вряд ли все белки одинаково милые. Его сегодняшний гость ритмично подрагивал длинными усиками, рассыпая скорлупки беспощадно уничтоженного жёлудя. Жадные глаза смотрели хищно. Может, он хотя бы не испугается его голоса?

Птицы всегда боялись, когда он заговаривал с ними. Срывались с ветвей, испуганно колотили крыльями, торопливо прятались в кронах других, неговорящих деревьев. Особенно птицам не нравилось, когда он пел. А петь он любил, и в прошлой жизни человеком у него хорошо получалось. Конечно, теперь у него не было гитары – он сам был деревянным корпусом. Но слух и голос остались, даже окрепли. Птицы то ли завидовали его музыкальным способностям и выбирали себе площадку для выступлений без конкуренции, то ли им не нравился устаревший репертуар, то ли они просто пугались необычного говорящего дерева.

– Хоть ты не боишься меня? А, белка? – он был готов терпеть боль от острых когтей и пожертвовать желудями, если у него появится приятель. Вдруг белку удастся приручить? Или, в его случае, приветвить – главное, подружиться с ней. В шумном и полном движухи лесу было страшно одиноко. Особенно последние месяцы, когда Света перестала к нему приходить…

От гулкого деревянного голоса белка вздрогнула и уставилась на него чёрными глазками.

Да, Света тоже сначала не могла привыкнуть к его «дубовому» баритону. Когда он первый раз смог позвать её – к тому времени он уже два года рос здесь и стал выше Светы ростом – она охнула, потёрла виски и села на землю. Речь пробилась в нем быстро, за какую-то неделю вместе с распускавшимися почками. Света сперва думала, это «лучшая галлюцинация в жизни». Она тогда даже расплакалась. Растирала слёзы испачканной о землю рукой, гладила кору, повторяла, что снова счастлива. Она даже хотела от благодарности отправить денег на счёт итальянской компании, у которых они когда-то купили биоурны, но не смогла её найти в интернете. Столько времени прошло. Может, той фирмы уже не существовало, кто знает.

Они были женаты одиннадцать лет, когда после неторопливого завтрака, смакуя густой с терпкой кислинкой кофе – ох, как он скучал по кофе! – они заговорили о захоронении. Ей встретилось видео борцов за экологию, утверждавших: кладбища занимают ценное место на планете. Итальянская компания предлагала «после смерти стать деревом». Идея была проста, но технологична: прах умершего помещался в капсулу с датчиком, регулировавшим уровень света, влажности и температуры почвы. В биоурне с прахом в благоприятных условиях могло прорасти любое дерево, подходящее по климату к условиям захоронения.

Света сказала, что идея очень классная. Он согласился: приходить к дереву все же приятнее, чем к каменным плитам. Надгробия всегда вызывали у него тяжелые чувства. Да и места на кладбищах стоят дороже, чем итальянские биоурны. Света задумчиво произнесла: «Тьфу-тьфу-тьфу, конечно, но я бы хотела стать берёзкой и расти в лесочке за нашей дачей после смерти». – «Ну а я тогда дубком», – он допил кофе и поцеловал Свету.

Кто же знал, что у итальянской биоурны будет такой спецэффект на российской земле?!

Он умер, когда ему было 69. По глупости, не обращал внимание на тянущую боль в сердце, а зря. Света ходила к нему в лес 7 лет. Рассказывала новости, читала книги, слушала, как он поёт. Потом она надолго пропала. Вернулась бледная, сказала, что сильно болеет. У него снова защемило сердце, но ведь у деревьев сердца нет – показалось.

Детей у них не было. Света никому не рассказывала о своей тайне. Только взяла слово с соседей по даче, что её прах после смерти они захоронят в биоурне, показала место в лесу. За выполнение её последней воли отписала им дачу. Печальные супруги Зуевы пришли в конце лета, с лопатой, все сделали, как велено. Он не стал с ними разговаривать, только смотрел на капсулу со Светой. Как её погружают в землю.

Теперь он только ждал. Надеялся. Молча. И тут эта белка. С ней тоже разговор не клеился.

– Ну что ты, маленькая? Не бойся, – предпринял он ещё одну попытку установить контакт с рыжиком. При этих словах белка спрыгнула с него и настороженно замерла на земле. Все-таки белки не умнее птиц.

Зверёк сделал несколько прыжков, шебурша сухими опавшими листьями, и вдруг начал принюхиваться. Передними лапками стал разбрасывать мокрую от дождя перегнившую землю.

Его бросило в холод. По всему огромному деревянному телу пробежала дрожь, словно сразу ударил мороз.

Света! А если эта тварь повредит биоурну? Оторвет насос, по которому поступает вода, перегрызёт росток…

– Фу! Пшла вон! Кыш!!!! – заорал он. Жёлуди посыпались на землю с глухим мягким стуком.

Белка схватила один из них за щёку и рванула быстрыми прыжками в сторону. По соседним немым деревьям мелькнул её рыжий хвост и исчез из вида.

– Здесь лапы у елей дрожат на весу… – глухо запел он.

Света всегда любила эту песню.

НОВЕЛЛА 3. ПОДСНЕЖНИКИ

Дурацкий стегозавр Вадика нашёлся в машине. Всю жизнь мечтал искать ночью игрушки в сугробах и ползать по резиновым коврикам «бэхи», светя айфоном.

Это всё Лида: он не заснёт без динозавра, иди ищи! А сама, небось, дрыхнет уже вместе с Вадькой на большой кровати. Если опять придётся спать на приставной детской раскладушке, никаких им больше коттеджей и новогодних путешествий!

Сунув фиолетовое чудовище в карман, Олег захрустел свежим снежком по дорожке. К коттеджу идти раздумал: разбудишь мелкого – снова огребешь. Заснут покрепче, тогда и вернётся. Хоть воздухом подышит.

Лес щедро наливал тишину, как хорошо взбитую молочную пену в капучино. Олег смаковал каждый глоток.

Среди стволов замаячил огонёк. Кто-то из отдыхающих пансионата устроил ночной пикник. Мужики разговаривали, пахло глинтвейном. Олег различал фигуры у костра.

– Хей, бро! Там ещё один проситель, – глядя прямо на Олега сквозь кусты, вскинулся длинноволосый блондин. Плечистый, как серфер, в одном салатовом джемпере – наверное, хорошо подогретый – он вскочил и замахал рукой. – Иди сюда!

Выпивать с незнакомыми мужиками? Летом в Турции это закончилось ссорой с Лидой и паршивым похмельем. Но к Олегу уже бежали гостеприимные товарищи.

– Говори, что желаешь, – устало потёр седую бородку старик в дублёнке, видимо, старший у них.

– Да что нальёте, – Олег с удивлением рассматривал компанию. Даже посчитал: двенадцать человек. Трое прыщавых юнцов-подростков, трое молодых качков-серферов, трое солидных деловых мужчин и трое седых пенсионеров.

– Глинтвейна ему, – хохотнул блондин в зеленом.

Плотный мужик в коричневой замшевой куртке тут же протянул Олегу стакан, блеснув богатыми часами на запястье.

– Желание говори, заветное, – поторопил дед. – Сегодня ты последний у нас с братьями.

Олег озадаченно уставился на «братьев». Действительно, что-то общее в чертах, посадке глаз… Может, у них семейный праздник или традиция такая, под Новый Год тусить в лесу, а женщин отправлять в баню? Чтобы спрятать улыбку, Олег опустил лицо и вдохнул сладкий аромат специй. От напитка шёл пар. Густой терпкий вкус приятно растекался на языке.

– Потрясающий глинтвейн, – искренне поблагодарил Олег.

– Это Октябрь, он у нас мастер. Я-то сам что покрепче люблю и попрозрачней, – седовласый старик усмехнулся. – Правда, Февраль? Другой, самый неулыбчивый пенсионер молча похлопывал серыми рукавицами и неодобрительно взирал на Олега из-под сдвинутых бровей.

Ну и прозвища у них. Как в детской сказке. От догадки мысли Олега разлетелись взорванным конфетти.

– Двенадцать… месяцев?

Теперь вся компания в упор разглядывала Олега, тинейджеры у костра шептались, плечистая молодежь смеялась, а Февраль даже фыркнул. Но седовласый старик, которого все слушались, остановил их движением руки:

– Можешь говорить, что желаешь.

Сразу стало понятно, что Двенадцать Месяцев не шутят. Что же пожелать? Новую машину? Шубу Лиде? Пост генерального? Идеи вертелись в голове, толпились, как в метро в час пик, суетливо пробираясь к дверям вагона. Только разве это всё – заветное? Можно самому поднапрячься и достичь, даже интереснее.

Олег поднял голову. Ради чего он живет вообще?.. Темно-синее морозное небо ободряюще светило ему серебристыми звёздами.

***

Утром Вадик увидел папку. Он скрючился и храпел в маленькой кроватке. Перед ним на полу в огромной корзине белых цветов, как в гнезде, сидел его динозаврик.