Текст книги "Амулет Паскаля"

3

Дня два я провела в чулане рядом с кухней, решая, что делать дальше, пока кухарка не принесла весточку от моего хозяина. Оказывается, мсье велел составить список необходимых мне вещей и всего такого – короче говоря, всего того, что мне будет необходимо для дальнейшего пребывания в его обители. О, как я была зла! Трое суток без ванны! Трое суток под вонючей простыней в кухне на нижнем этаже!

Без тапочек, без ночной сорочки, в компании мешков с чищеным луком. Я уже однозначно решила разорвать контракт. И поэтому ничуть не дрогнувшей рукой вывела на листке бумаги по меньшей мере десять абсурдных пунктов. Чувствовала себя так, будто составляю брачный контракт. Итак: джакузи и завтрак в постель, плазменный телевизор, кровать три на четыре (метра, конечно же), окно с видом на горы, шелковое белье, шампунь фирмы Проктер энд Гембл, зубную пасту Лакалут-актив, радиотелефон, сто пар белых носков из ангорки (у меня всегда ледяные ноги), набор косметики от Живанши, платья, новые джинсы, два хрена собачьих…

Про хрены я, конечно же, дописала в «постскриптуме».

Следующим утром, когда я пыталась хоть как-то отчистить от кабаньей крови свои единственные джинсы, чтобы иметь приличный вид, когда выйду на улицу, та же кухарка, мадам Же-Же (то есть ее имя, как она сказала, Женевьева), вошла в кладовую без стука и пригласила меня следовать за ней.

– Мсье Паскаль просит прощения за проволочку и временные трудности, – сказала она. – Но столько пар шерстяных носков, да еще определенного цвета, пришлось выписывать из столицы. У нас городок маленький, и такого количества в лавке не нашлось…

– Это беспокоит… Паршивый у вас городишко, если в нем нет носков… – пробормотала я, но все же поплелась за ней – по той лестнице, о которой я уже рассказывала.

Собственно, мне было все равно, что меня там ждет – железный крюк для пыток, «испанский сапожок» или оркестр духовых инструментов. Но, признаюсь, поглядывая на картины, поглаживая деревянные перила и вдыхая запах освещенных тусклым светом апартаментов, я чертовски хотела, чтобы наше медленное восхождение длилось вечно. Наверное, я уже тогда ощущала вкус времени, разлитого в этом пространстве…

Женщина распахнула дверь в конце коридора и учтиво кивнула:

– Прошу. Располагайтесь. Мсье Паскаль сегодня очень занят. Он сам вас позовет. Обед – в три. Ужин – в семь.

И, притворяя за собой дверь, добавила:

– Мсье был очень доволен вашим блюдом. Это случается нечасто…

Черт побери! Черт! Черт! Сто миллионов жареных крыс! Я не могла прийти в себя. За окном (во всю стену) высились горы. Застеленная белым пушистым покрывалом кровать напоминала аэродром! В шкафу – все, что нужно, чтобы не ходить в заляпанных джинсах.

Я решила, что, наверное, за мной кто-то наблюдает через глазок скрытой камеры, и поэтому, сохраняя невозмутимый вид, толкнула дверь ванной.

Джакузи…

Лакалут-актив…

Махровые полотенца…

Уйма соблазнительных пузырьков с духами. Это точно какое-то «реалити-шоу» с участием дикаря из «третьего мира»!

Интересно, сколько этот господин за него получит?! Я скрутила кукиш в громадное зеркало и вернулась в комнату.

Среди всего барахла не хватало хренов собачьих.

Посредине круглого стеклянного столика лежало мое серебряное кольцо…

…Так я оказалась в этом доме. Так состоялось мое знакомство с мсье Паскалем…

Я знаю, что в моем рассказе нет того, что можно было бы назвать «правдой жизни». Но до этого, поверьте мне, мы еще дойдем. Хотя меня ужасно воротит от этой формулировки. Правда жизни – в запахе жареного лука, гречневой каши, она кистью художника-иезуита написана на лживых лицах политиков, она лежит в шляпе уличного аккордеониста, она хрипит и кашляет в промерзших водопроводных трубах, она скрывается под брюками женщин в виде заштопанных колготок… Я наелась ее досыта! Меня тошнит от одного воспоминания об этих колготках.

Точно так же мне тошно писать письма своим бывшим приятелям. Конечно, я сразу, как неофит, оказавшийся на другом конце света, в первый же вечер написала письмо своей подруге. Оно было примерно такого содержания: «Доехала хорошо. Устроилась. Жарила вепря. Вижу в окно чудесные горы. У меня есть личное джакузи. И сто пар носков из ангоры… Они – белые».

Потом я скомкала эту писанину.

Представила себе, что могла бы ответить подруга. Она бы спросила про объем работы, про зарплату и о том, что значит «жарила вепря», не идет ли речь о сексе? А еще бы она сделала приписку о зиме…

Кстати, там, в моем городе, зима тянется долго-долго, почти бесконечно, и все разговоры только о погоде. Каждый день, где бы ты ни был – все говорят о холодах. Вчера было намного теплее, чем сегодня! А какой прогноз на завтра? Когда же это закончится? Все ходят бледные и прячут руки в рукава…

Но дело не в этом. И даже не в запахе «правды жизни» – жареного лука. Дело в том, что там, в моем городе, где долго тянется зима, я и сама говорила и думала только о холодах…

И всегда выгрызала весну зубами. Так яро, будто ела твердое зеленое яблоко! С вами такое бывало? Хоть с кем-то одним – обязательно. Я выгрызала весну. Я так безумно желала ее, что порой мне казалось, будто она приходила лишь благодаря моим усилиям. В лютые морозы, стоящие в конце января, я упрямо надевала под шубу короткую юбку. Ветер и стужа хватали меня за все запретные для их длинных щупальцев места. Но под моей кожей распускались цветы, проступали на ней, как татуировки…

С этими цветами, прущими изнутри, я могла бы жить где угодно. Но я не люблю застоя. Какой смысл консервировать эти цветы в себе? Нельзя жить будущим, ждать и полагаться на него. Ведь можешь напланировать всякого на год вперед, а завтра на голову свалится кирпич – и прощайте, Карибские острова!

Мысль об этом проклятом кирпиче, лежащем на самом краешке крыши, прямо над моим подъездом, не давала мне покоя. Кто-то живет на бочке с порохом, кто-то – «от зарплаты до зарплаты», кто-то – «от субботы до субботы» (была такая развлекательная радиопередача), я же всем нутром ощущала этот чертов кирпич, который в любой момент может сдвинуться с места. Гадкое, гадкое чувство…

А еще последнее время, перед отъездом, во мне засели строки, вычитанные в повести моего любимого Маркеса «Рассказ не утонувшего в открытом море»:

«Лежа на своей койке – верхней, я думал о родном доме, о предстоящем рейсе, и не мог заснуть. Подложив руки под голову, я прислушивался к едва слышному шелесту моря и спокойному дыханию моряков. Подо мной была койка Луиса Ренхифо, он храпел, будто дул в тромбон. Не знаю, какие он видел сны, но уверен, что он не спал бы так безмятежно, если бы мог предположить, что через ВОСЕМЬ ДНЕЙ будет лежать мертвый на дне моря…»

Вот эти ВОСЕМЬ ДНЕЙ волновали меня не меньше, чем мысли о кирпиче, висящем над головой. Если бы мне поставили такие условия, думала я, что бы я должна была сделать? С ума сходила от этого вопроса. И не могла спать.

Точно так же, как выгрызала весну, я начала выгрызать для себя тоннель в этих холодах.

А когда увидела эту комнату – такую, как и загадывала в своей бессоннице, – испугалась. Я подумала, что яростно вгрызаться в лед и считать дни – в этом и есть цель и смысл, а засесть в джакузи с видом на горный пейзаж – начало конца. Мышеловка… Такой вот парадокс.

4

Жизнь нужно воспринимать, как кино. И меньше размышлять над тем, что будет в следующей серии. Это, кстати, сказал мсье Паскаль спустя два дня, когда наконец пригласил меня к себе.

– Представь себе, что где-то там, на небе, высоко, откуда аисты приносят на землю души младенцев, ты стоишь у кассы в длиннющей очереди. Толпа. Шум. «О чем этот фильм? – спрашивают друг у друга будущие зрители. – Это – комедия, драма или боевик?» «Комедия!», «Мелодрама!», «Вестерн!» – звучит в ответ. Ведь каждый пришел смотреть СВОЕ кино. Эти ответы лишь сбивают тебя с толку, и ты сгораешь от нетерпения – поскорей бы попасть в кинозал. Прыгаешь на одной ножке, считаешь часы, минуты и секунды. И наконец – получаешь билет… Заходишь в темный зал. Слепнешь от темноты и не видишь тех, кто скрипит стульями рядом, твое внимание приковано к белому экрану. На нем пока ничего не происходит. Просто – темнота. А ты – первый зритель первого фильма в синематографе братьев Люмьер. С той лишь разницей, что поезд съедет-таки с экрана…

…Двое суток я усердно крутила дули в каждое зеркало и в каждый угол потолка, переодевалась за шкафом и с головой накрывалась одеялом, хотя утром все равно просыпалась раскрытая и голая (я привыкла спать, как Мэрилин Монро, которая, по ее же словам, на ночь надевала лишь одну каплю духов «Шанель»).

По телефону матушка Же-Же приглашала меня на кухню – поесть. Я вела себя, как партизан. Жилье и еда меня вполне устраивали. Я даже смирилась с тем, что участвую в этом шоу. В конце концов, все происходящее вокруг – тоже шоу. Только бери камеру и снимай! Но здесь я отоспалась и, как говорит моя подруга, – «отпустила ситуацию». Настолько, что перестала делать неприличные жесты, стоя перед зеркалом, и заглядывать время от времени под кровать.

Именно тогда матушка Же-Же сообщила, что мсье Паскаль освободился от своих срочных дел и готов поговорить со мной. Я должна была явиться перед ним во всей красе! Что бы ему могло понравиться? Шелковое платье, висевшее в шкафу? Туфли под цвет платья на высоких каблуках? Гладенькая опрятная прическа? Да, пожалуй…

Я вынула из аптечки пузырек с зеленкой и тщательно смазала ею волосы по всей длине. Надела джинсы, в которых работала на кухне, – от них сильно несло засохшей кровью. Поверх белой футболки натянула черную майку. Получилось довольно стильно. Когда матушка Же-Же пришла за мной, чтобы проводить в кабинет хозяина, ее мой вид задел так, что она на миг даже прижалась к двери и чуть не выпала из нее в коридор.

Мы спустились по лестнице, потом свернули направо, потом – налево. Из стен этого крыла торчали оленьи рога, улыбались кабаньи рыла, печально поблескивали искусственными зрачками нежные косули…

Матушка Же-Же почтительно приоткрыла дверь и кивнула мне: «Можно войти!»

Я человек не очень стеснительный, хотя помню времена, когда в самых разных ситуациях мои щеки заливал предательский румянец. Я доказывала себе и другим, что это – особенность кожи, под которой сосуды расположены слишком близко, но это было неправдой! Я краснела потому, что не имела навыков общения. Мне всегда казалось, что люди должны воспринимать друг друга на уровне жестов, находить единомышленников по… стилю одежды, по книге, лежащей в их сумке, по коротким, но метким фразам и даже по тем блюдам, которые они любят. Когда эти иллюзии развеялись, я начала слишком много болтать, открывать любые двери ногой и вообще вести себя так, чтобы больше никогда не краснеть. Чем раскованнее поведение, тем меньше интересуются, от чего у тебя пылает физиономия. У наглых людей она всегда красная и всем довольная.

Так вот, перед тем как войти в кабинет мсье Паскаля, я почувствовала давно забытый укол застенчивости. Будто я вернулась на десять лет назад в свое прошлое, которое терпеть не могу. Но я знала, каким должно быть противоядие этому уколу, вызывающему пробуждение совести.

Я вошла в кабинет.

Мсье Паскаль, как я себе и представляла, сидел за широким письменным столом, позади него – полки с книгами под самый потолок, окна зашторены зеленым бархатом (очень гармонирует с моими волосами, подумала я). Не хватало «мраморного» дога у ног хозяина, камина, еще чего-нибудь в этом роде – возможно, «философского камня», который стоял бы на столе, или глобуса в резной оправе. Но на тумбе стоял допотопный репродуктор, а возле него были разбросаны вещи, место которым в прихожей, – потертые кожаные перчатки, зонтик, надтреснутая пепельница и телефонная трубка – без аппарата.

Я вошла в кабинет.

Я вошла в кабинет, с острейшим уколом совести.

Я вошла в кабинет с уколом совести и предательским чувством – когда «Бобик» попадает в гости к «Барбосу», он всегда должен вилять хвостом. А изо рта пускать слюни.

Итак, я вошла в кабинет, прошлась, села на стул напротив стола и сказала:

– Привет, папик!

Я знаю, когда ведешь себя именно так, необходим еще один мелкий, но очень существенный нюанс: смотреть в глаза собеседнику.

Иначе вся твоя храбрость быстро улетучится. Я посмотрела. Собственно, за эти несколько дней я забыла, как он выглядит. Передо мной сидел пожилой мужчина, сухопарый, с большими темными глазами и массивным носом, его лоб бороздили благородные морщины. На нем была мягкая клетчатая кофта. Зеленый платок на шее, белая рубашка. Из всего увиденного я бы выделила только глаза. Интересные глазки – слегка навыкате, с разноцветными крапинками. Такое впечатление, будто в зрачки вставлены два маленьких глобуса с параллелями и меридианами. Итак, дух земного шара все же витал в этом полумраке. Интересно, обозначена ли на нем точечка моей родной страны?

Вдруг мне почудилось, что лицо мсье Паскаля неожиданно… помолодело. Скорее всего, мой взгляд рассредоточился, как это бывает, когда долго смотришь на свет, и лицо мсье Паскаля расплылось перед моими глазами. Оно было гладкое, как яйцо. И по нему поплыли другие носы, губы и брови – так, как это бывает, когда в милиции составляют «фоторобот» преступника (когда-то я принимала участие в таком эксперименте у себя в городе – тогда один тип попросил меня спрятать в доме маковую соломку, а потом выяснилось, что он мафиози местного масштаба). Это было похоже на ускоренную эволюцию в пределах одного лица.

– Что с вами? Вы переутомились? – услышала встревоженный голос и открыла глаза. Мсье Паскаль стоял передо мной со стаканом вина в руке. – Выпейте!

Я действительно переутомилась. Сначала от приготовления той чертовой еды, а еще больше – от ожидания. Я все-таки не железная. Я взяла стакан и сделала глоток.

Мсье Паскаль снова уселся на свое место.

– Хорошо, – сказал он. – Вы красиво пьете. Интересно было бы посмотреть, так же ли красиво вы умеете наливать вино…

– Никогда не думала, что можно обращать внимание на такие незначительные вещи… – сказала я.

– А как же. По тому, как человек ест, пьет, готовит или раскладывает еду, можно судить обо всем остальном…

«Эге… – подумала я. – Например, о том, как он будет удовлетворять такого старикашку, как ты…»

– Смотря каким образом… – будто отозвался на эту мысль хозяин. – Итак, в такую даль отправляются в двух случаях. Когда вы несчастны там, где родились. Или когда вы слишком счастливы, чтобы не позволить себе новых впечатлений.

– Есть еще третье: подзаработать деньжат! – добавила я и подумала, что, имея ТАКОЙ дом, он, конечно, не может представить себе ситуацию, в которой сорвется и помчится жарить вепря на другой конец света.

– У вас острый язычок, – сказал мсье Паскаль. – Я буду называть вас – Иголка. Госпожа Иголка.

«Конечно, зачем тебе знать, как меня зовут, – подумала я. – Думаешь, что за сто пар носков я готова откликаться даже на кис-кис?»

– Но если вам это не нравится… – продолжал мсье.

– Нет, – поспешила успокоить его я (ведь мне вовсе не хотелось возвращаться к своему настоящему имени). – Замечательно! И очень метко. Мне нравится.

– Мне тоже. Поэтому продолжим разговор. Вы приехали сюда заработать, как говорите, деньжат… Сколько же вы планируете их получить? И на что потратите свой первый миллион?

Я подумала, что это, наверное, какой-то тест, которым обычно проверяют новых работников. Однажды я уже проходила подобное тестирование на фирме, куда пыталась устроиться еще там, на «большой земле». Мне сказали, что это будет тест на IQ, но поскольку тогда еще никто не знал, что это такое, пришлось отвечать на дурацкие вопросы, вроде: «На дереве сидят два ворона. Один смотрит на север, другой – на юг. «У тебя на клюве – пятно!» – говорит один. «А у тебя на крыле перьев не хватает», – говорит второй. Вопрос: как они видят друг друга, если смотрят в разные стороны света?» Поэтому не удивилась. И потом, разве не интересно поразмыслить над тем, на что вывалить такую сумму? Кто же об этом не думал, хотя бы раз в жизни!

– А что бы вы сделали, если бы узнали, что до конца вашей жизни осталось восемь дней? – спросила я. Мне кажется, это был достойный ответ, хотя я и не люблю отвечать вопросом на вопрос.

Мсье Паскаль засмеялся.

– Не ищите подвоха в моих словах, госпожа Иголка! – сказал он. – Я понимаю, что многое в этом доме вам кажется странным. Но я – человек старый, одинокий, почти маразматичный. Мне много не нужно. Так, кое-какие мелочи…

«Ага…» – подумала я и только собиралась нарисовать эти «мелочи» в своем воображении, как мсье Паскаль прервал мое занятие:

– Действительно мелочи. Обычные бытовые мелочи. О них мы еще поговорим.

– Хорошо. – Я решила больше не фантазировать на тему всяких извращений. – Но это немного странно. Почему вы не выбрали для этих, как вы говорите, мелочей более достойную кандидатуру, какую-нибудь местную барышню?

– О, на самом деле у меня был довольно богатый выбор! – улыбнулся мсье Паскаль и указал рукой на кипы бумаг и папок, лежащих у него под столом. Их было так много, как писем Деду Морозу в Лапландию, которые зимой пишут дети всего мира.

На меня сошел священный трепет:

– И из всех этих кандидатур вы выбрали меня? Почему?!! С вашими доходами вы могли бы нанять выпускницу Сорбонны. Или Кембриджа. Или… царицу Савскую. Уверена: они так же красиво распивают вино… И не только это.

– Возможно, – пробормотал мсье Паскаль. – Но они… не видят коридора…

Я оглянулась на дверь. Она была закрыта – в ней не было видно никакого коридора. Разве что я отчетливо представила себе, что за ней, прильнув ухом к замочной скважине, стоит матушка Же-Же.

Мое движение разозлило старого мсье. Он заговорил энергичнее, будто втолковывая урок, который я давно заучила и вдруг забыла. К тому же он перешел на «ты».

– Знаешь, что такое открытый вход? Что такое коридор? Порой там (он указал глазами на потолок) двери открываются именно в тот момент, когда ты озвучиваешь свое желание. Ты, конечно, об этом и не догадываешься. Просто в этот момент произносишь что-то вроде: «Господи, я так хочу модный зонтик!» Это, надеюсь, понятно? (Я покорно кивнула, ведь довольно часто беспокоила небесную сферу подобными крамольными мелочами.) Конечно, зонтик у тебя появляется – так или иначе. Но в этом случае он появляется быстрее, чем ты планировала. Но! – Мсье Паскаль поднял палец вверх. – Если бы в тот момент человек знал, что ДВЕРИ ОТКРЫТЫ, разве просил бы он о таких незначительных вещах? (Я отрицательно покачала головой.) Так-то вот…

«А при чем здесь я?» – очень хотелось спросить мне, но мсье Паскаль продолжал, и меня уже не удивляло, что он будто читает мысли, хотя это было не сложно:

– Вы? Вы не впадаете в крайности. Ведь есть две категории: те, кто обращается по мелочам (обычно они забавные и совершенно безопасные), и те, кто внимательно следит за тем, когда дверь открывается… Конечно, им не дано знать об этом миге, но они настырно, ежедневно, ежеминутно требуют СВОЕГО. А я не люблю настырных людей… И фанатиков не уважаю.

Он закашлялся и умолк.

Потом мы еще немного поговорили о моих обязанностях. Честно говоря, я мало что поняла.

Когда я уже стояла на пороге, мсье Паскаль окликнул меня:

– Еще одну минутку, госпожа Иголка. Я забыл у вас спросить: а что в вашем списке означает «хрены собачьи»?.. Мы этого не нашли…

5

Той ночью я спала спокойно. Почувствовала, что эта шикарная комната – моя, и уже не присматривалась к углам и зеркалам. Первое, что сделала, когда вернулась после собеседования с мсье, разбросала вещи, поменяла местами вазоны и стулья, выложила на стол весь свой скарб из косметички и раздвинула шторы, которые висели слишком аккуратно. Этим я «пометила» свое место, как кошка. То, что я здесь задержусь, само собой разумелось. Лишь бы не заставили носить черное платье с белым передничком и накрахмаленный чепец на голове!

Ближе к вечеру мсье Паскаль позвал меня к себе снова.

– Я почти не выхожу из дома, – сказал он. – А если куда и отправляюсь – только в ближайшее бистро, через дорогу. Но не для того, чтобы поесть. Время от времени там собираются мои друзья. Или те, кто имеет шанс вскоре ими стать. Сегодня вы будете сопровождать меня. Я хочу, чтобы вы увидели их, и потом, когда они придут ко мне, – не пялили на них глаза. Ну и, конечно же, попробуете местные напитки, освоитесь… Я ведь не собираюсь держать вас взаперти. Встречаемся внизу в шесть. И если можно… очень прошу, смойте эту зелень с головы. Не хотелось бы, чтобы обо мне судачили в городе…

Старик, оказывается, боится сплетен.

– А что у вас здесь надевают в таких случаях? – поинтересовалась я. Мне очень захотелось как-то угодить ему.

Мсье Паскаль пожал плечами:

– М…м…м… Я не обращал внимания. Кажется, то же, что и в других местах… Посмотрите в окно.

Я посмотрела в щелку между бархатными шторами его кабинета. Там легкой пеленой дрожал мелкий дождик.

В шесть я ждала его в прихожей и имела довольно пристойный вид. Решилась надеть черное платье, висевшее в шкафу. Волосы, конечно же, вымыла и уложила в аккуратный узел.

Идти было недалеко.

Я держала над мсье Паскалем большой черный зонт, который мне сунула в руки матушка Же-Же, хотя дождя уже и не было.

Я столько дней просидела в этом доме, что успела забыть, как выглядит городок. Помню только, что автобус довез меня до самого дома, а в окне, словно нарисованные, висели одни и те же пасторальные пейзажи – опрятные коттеджи, стриженые газоны, клумбы. Сейчас туман клубился в конце длинной улицы, больше ничего не изменилось: коттеджи, клумбы. Ни одного прохожего. И это понятно, ведь что делать на этой игрушечной улице, где нет пивного ларька или игрового автомата?!

Бистро действительно было в каких-то десяти шагах от дома мсье. Не знаю, из чего оно было выстроено – пожалуй, все-таки из кирпича, но снаружи было обшито деревом, как настоящая деревенская забегаловка или стилизованный под простую охотничью избу ресторан. Я люблю деревянные строения, люблю сидеть без скатерти и выцарапывать ножом на поверхности стола узоры. От металла и пластика меня тошнит и во рту появляется кислый привкус.

Итак, это бистро мне сразу понравилось. И изнутри – тоже. Ведь оно было таким, как я себе и представляла. Длинные отполированные локтями столы, тяжелые стулья на толстенных ножках с вырезанными сердечками на спинках. Стойка – тоже цельное потемневшее дерево. За спиной пышнотелой барменши – батарея бутылок. Она приветливо кивнула мсье Паскалю и показала глазами на меня:

– Новенькая?

Мой хозяин ответил: «Да» и повел меня за дальний столик у камина.

– Что она будет пить? – крикнула ему вслед барменша. Вкусы самого мсье она, видимо, знала.

– Шардоне-совиньон-пинаколада-абсент-малибу-мартини-кампари-кровавая мери-дом-периньон-брют-гавайский ром-чинзано-мартель?… – Мсье Паскаль еще минуты три перечислял то, из чего мне следовало выбрать напиток, достойный моего нового платья и прически.

– Пожалуйста… – степенно сказала я. – Если это, конечно, возможно… Я бы выпила того вина, название которого, извините, сейчас не припомню… Того самого, что делают из винограда, собранного… в Альпийских горах, когда термометр опускается ниже семи целых и девяти десятых градуса по Цельсию…

Я сказала это и скромно опустила глазки долу.

– Айс блу! – одновременно воскликнули оба. – Достойный выбор!

Пока барменша возилась с нашими напитками (мсье предпочел обычное темное пиво!), я огляделась. В кафе было пусто, ничего интересного. Правда, уютно и очень хорошо пахло древесиной…

– Еще слишком рано… – сказал мсье Паскаль, заметив, что я немного заскучала.

Передо мной уже стояла рюмочка – стеклянная, утопленная в маленький деревянный бочонок. Вино было прохладное и терпкое – настоящий подмороженный виноград.

Пока я рассматривала странный бочонок, крутила его в руках – а длилось это минуты две, – бистро заполнилось людьми. Такое впечатление, будто в пустой невод попала стая рыб! Или… Или мимо проходила какая-то демонстрация и все гурьбой завалили сюда. Мгновение – и все вокруг загудело, задымило, пришло в движение, откуда-то донеслась музыка. Нормально! Можно жить. Публика была довольно разношерстная, но такая себе… обычная для маленького городка. Парочки в джинсах и толстых свитерах, жавшиеся друг к другу за отдельными столиками, компании мужчин, которые сразу же выложили на стол карты или шахматы. В углу – какой-то волосатый типчик с ноутбуком, несколько старичков с раскрытыми вечерними газетами в руках… Барменша сновала между ними, выставляя на столы графины и бутылки, и недовольно сопела в адрес одного-единственного официанта, который весело переговаривался с девушкой у стойки.

Вот с этой публикой мне предстоит жить и знакомиться ближе, подумала я, ведь было понятно, что все они местные. Я вопросительно посмотрела на мсье Паскаля.

– Я и сам не всех знаю, – сказал он. – Иногда здесь оказываются совершенно новые люди. Сижу здесь и пытаюсь представить себе, кто они такие. Иногда попадаю в «яблочко». Но многие тут – мои приятели.

– Те, кто любит экзотические блюда из вепря? – не удержалась я, чтобы не съехидничать.

– Ну, должен же я чем-то их удивлять время от времени. А вообще, они неприхотливы… Им нужно совсем немного. Разве что – полмира в кармане (тут мсье Паскаль улыбнулся). Вон тот (он указал на темноволосого парня в клетчатой рубашке) – вы будете называть его Фед – ходит сюда ради нашей барменши. Посмотрите, как он на нее смотрит!

И правда, чернявый типчик поедал дородную мадам глазами. Ее грудь и ягодицы были настолько самодостаточными, что, казалось, существовали отдельно от всего прочего, что составляло ее тело, и танцевали при каждом движении зажигательное фламенко.

– …а женится на крошечной женщине… И прославит ее, – задумчиво продолжал мсье Паскаль. – А этот (он кивнул в сторону парня за ноутбуком) Джон, по-вашему – Иван. Как видите, пытается стать писателем. И что вы думаете? Станет-таки…

– Откуда вы знаете?

– Знаю. Это мой друг.

– А этот? – Я указала на парня, который как раз сейчас расшнуровывал свои старые промокшие кроссовки и подвигал их ближе к огню.

– А… Этот парень – голова! Переводчик Шекспира. У него всегда проблемы с одеждой… И… с миром.

Я видела, что мсье подсмеивается надо мной. Особенно это стало заметным, когда из него, как с последней страницы какой-нибудь «желтой» газетенки, полезли дальнейшие сведения о присутствующих. Женщину с короткими темными волосами, сидевшую в компании мужчин, он назвал «первой женой Эжена Гренделя», седого бородача – «самоубийцей», волоокого красавца с платком на шее – «гениальным художником, который погибнет на улице и будет похоронен на кладбище для бродяг»… Горемычные жители! Они, видимо, и не предполагали, какую судьбу им уготовил мой чудаковатый хозяин. Наверное, хорошо сидеть вот так, в крошечной забегаловке, имея собственный дворец через дорогу, и навешивать на людей ярлыки, подумала я. А что ему еще делать?

Во время нашего разговора многие из посетителей кивали мсье Паскалю, поднимали руки с бокалами, посылая таким образом приветствие, и с интересом разглядывали меня. Я чувствовала себя неловко в своем черном платье…

– Наверное, нечто подобное вы скажете когда-то и обо мне? – спросила я.

– М-м-м… Возможно, возможно… – равнодушно пробормотал мсье Паскаль.

Очевидно, я была ему не интересна, несмотря на то что он выбрал мое резюме из тысячи других. Я снова заскучала.

– Сейчас начнется живая музыка, – мгновенно отреагировал мсье Паскаль. – Они приходят в половине седьмого.

Действительно, спустя несколько минут в углу на небольшом круглом подиуме стали настраивать свои инструменты молодые люди в линялых футболках.

– Они хорошо играют! – оживился мсье. – Вам понравится.

Мне нравится, когда играет музыка.

Мне нравится, когда играет музыка в деревянном бистро.

В деревянном бистро на окраине незнакомого городка.

Незнакомого городка, которому я безразлична и который безразличен мне.

Тогда я закрываю глаза и представляю, что я сижу в деревянном бистро города, который я люблю и в котором меня любят.

Города, в котором поют «Моя дiвчинко печальна, моя доля золота…» и идет дождь.

Города, который я хочу выхаркать из себя – с кусками легких и его ледяной нескончаемой зимой…

 
– Когда я буду умирать…
Когда я буду умирать,
О чем подумаю в последний миг,
Если, конечно, это не случится вдруг?..
Что сочту ошибкой?
А что – достижением?
Возможно, одно и второе поменяются местами?
И я пойму,
Что все проходит и ничего не имеет значения,
Кроме друзей…
Кроме друзей,
Которые будут стоять и смотреть на меня
В мой последний миг…
 

Я даже не заметила, что они – уже играют. Мне показалось, что это звучат мои мысли.

– Я же говорил: вам понравится, – подмигнул мне мсье Паскаль. – Они станут очень знаменитыми. Одного убьют, когда ему исполнится сорок, в городе Желтого Дьявола неподалеку от большого сквера, второй потеряет любимую жену, а позже женится на женщине без ноги… Третий…

Я кивнула, уже не слушая его бормотание, не отрывая глаз от круглого подиума. Собственно, туда смотрели все. Джинсовые парочки, целуясь, медленно двигались в полумраке. Я подумала, что там, откуда я приехала, уже нет таких простых бистро, где вот так можно потанцевать, заказав лишь кружку пива.

– Будь я моложе, я бы пригласил вас на танец, – сказал мой хозяин, будто оправдываясь. – Вы ведь давно не танцевали…

 
– Женщина, которая давно не танцевала,
И мужчина, который давно никого не приглашал на танец, —
Одетые во все черное…
Застегнуты на все пуговицы,
Их прически опрятны.
Они говорят о погоде.
Вчерашней погоде…
И пишут на бумаге цифры, цифры, цифры.
Один миллион девятьсот девяносто девять…
Один миллион девятьсот девяносто девять…
А музыка играет сама для себя:
«Если бы вы только знали…»
 

– Если бы вы только знали, как мне хочется пригласить вас на танец! – Я оторвала взгляд от сцены. Тот, кого мсье Паскаль назвал Иваном (Джоном), стоял у нашего столика. – Вы не возражаете, мсье Паскаль?

– Мы только что об этом говорили! – улыбнулся тот. – И если дама не против…

Ну вот, я уже стала «дамой», а еще трое суток назад надрывалась, готовя ужин для вас и ваших гостей, подумала я. Среди них, кстати, мог быть и этот… Интересно, знает ли он, с кем собрался танцевать? Я протянула руку, и мы вышли в круг.

 
– Когда тебе кричат, что ты – ничто,
Проверь, на месте ли твое сердце…
Проверь, есть ли у тебя табак в трубке,
Пахнет ли на кухне кофе,
Спит ли в твоей кровати та,
Для которой стоит его варить?
Проверь…
Проверь, на месте ли твоя книга, которую
Ты читал под утро,
Есть ли кому взглянуть в твои глаза
И ничего не говорить при этом?
Проверь…
И не отвечай…
 

Мы смотрели друг другу в глаза. Довольно серьезно. В кино после такого взгляда обычно начинается сближение лиц и затем – продолжительный поцелуй с «наездом». Очень романтично выглядит!