Текст книги "Минск – Бейрут – неизвестность"

– Понимаю…

– Ну вот! Она сказала, что рискует и информация стоит денег, что за десять тысяч долларов она согласна рискнуть. Надо было сразу сесть в машину, приехать, вытряхнуть мозг ей и её мужу-сутенёру! Но я был не в себе, согласился. Через полчаса подьехал её муж, забрал деньги и сказал: где, во сколько и из какого терминала и дал даже номер телефона таможни, на случай, если я захочу, чтобы её задержали до моего приезда.

– Даже номер таможни! Случайно тоже завалялся, надо полагать?! Ну, понятно, что всё не случайно…

– Да я и сам понимаю уже, что всё не случайно! – в сердцах крикнул он. – Имад, это кошмар! Зачем Наташа так со мной? Я всегда был честен с ней, а она за моей спиной…

– Ну, знаешь, легко быть честным, когда вся сила и власть в твоих руках…

– Имад! Ты не знаешь всего! Наташа больше не могла иметь детей, а я хотел сына! А Соньке хотел сохранить мать, чтобы не росла с мачехой! Как ещё я мог всё это устроить?

– А Наташа? Чего хотела Наташа? Прости, просто я хочу перевести эту проблему из безумной войны в ситуацию понятную, пусть и неприятную, тяжелую, но понятную. Она оказалась заложницей твоих планов на жизнь! Я уверен, ей не нужен был никакой мужчина. Она любила тебя всегда и терпела всё ради тебя и Соньки. Но, наверное, больше не смогла. Ты должен понять её и, исходя из этого, действовать!

– Это невозможно!

– Почему? Разве Наташа плохая мать или позорила тебя раньше?

– Достаточно позора сейчас! Её поступок непростителен!

– Вот именно! Она хорошая женщина, совершившая недопустимый, по твоим меркам, поступок. Это разные вещи! Подумай спокойно. Если бы у неё тут была семья с десятком горячих братьев, тебе бы пришлось учитывать и её интересы. И, возможно, отказаться от своих «хочу» в интересах семьи. Своей сестре ты вряд ли бы пожелал такого счастья… Просто пойми её! Ты сам сотворил бомбу замедленного действия! И она сработала.

Инна, выйдя на кухню, вся превратилась в слух. Позвала Рену, оставив Настю на Никитку, попросила выложить продукты для ужина, а сама набрала номер Ленки.

– Лен, вы в порядке?

– Пока да, но уже темнеет. Неприлично сидеть в гостях на кофе двум женщинам, тем более там, где мы с Наташей сидим, нас вообще не ждали. Нам надо куда-то уехать. Куда?

– Не знаю, сюда точно пока нельзя, боюсь и потом. Имад с Валидом обсуждают, как лучше уничтожить Наташу. Мне самой тут страшно.

– Не глупи, Имад – умница и добрый – на такое не способен.

– Лен, если б ты его сейчас видела! Это копия Валида.

– Да, тогда вообще край! Мой тоже звонит, орёт, что если сейчас не приеду, то могу вместе с Наташкой собираться. Ну, этот поорёт и отойдёт.

– Лен, езжайте к тебе. Похоже, разговор тут долгий, мне сказали ужин сделать.

– Ты что! Мой помрёт от страха, ты же знаешь какой он паникёр.

– Скажи, на пару часов.

– Нет, я боюсь, что он сам позвонит Валиду, чтобы тот забрал Наташу. Я его, конечно, прибью за это, но уже поздно будет. Нет, он ненадёжен вообще. Пока у тех кровь не откипит, лучше не рисковать.

– Слушай, а езжайте к Марьям! У неё муж в Эмиратах. Она нас всё на вечеринки зазывала. Позвони и скажи, что на кальян заедете. И у неё хоть до утра можно, она пока все шмотки и золото покажет – утро будет. Даже, знаешь, отвези туда Наташку, оставь, а сама сгоняй к Али, приложи к груди, успокой. Только Марьям ни полслова, она очень добрая и гостеприимная, но болтает не думая.

– Слушай, а это выход! Все, звони нам, если что.

Она поспешила заняться ужином, благо Рена всё подготовила. Дверь оставила приоткрытой и прислушалась.

Пауза. Кальян раскуривают, наверное.

– Давай, Валид, разумно действовать! Я с тобой, если ты хочешь виноград собрать. И я против тебя, если виноградаря убить. Тебе что надо?

– Чтобы эта женщина исчезла и страдала так, как я сейчас.

«Не дай Бог тебе страдать так, как страдала и страдает она!» – подумал Имад.

– Тебе будет достаточно её исчезновения из твоего поля зрения? – спросил он. – Пусть уедет, закрой ей въезд обратно и всё. Ты больше не увидишь её никогда. Не бери грех на душу! У тебя нет доказательства измены.

Валид молчал, как будто не было больше сил ни думать, ни мстить, ни говорить. Он больше всего хотел бы закрыть глаза, потом открыть и понять, что это был сон. Что выстроенная им жизнь стоит незыблемой крепостью. Он всё всегда делал по правилам, обдумывал, старался. И был уверен, что в этом крепость его постройки. Сегодня всё рушилось. Он боялся позвонить родителям, спросить про Соньку, потому что понимал, не будет больше покоя и радости у его девочки. Никто и никогда не заменит ей Наташу, самую любящую и нежную мать. Да и зачем спрашивать, когда все ответы известны наперёд? «Все ли хорошо? – Нет. Не плачет? – Плачет. Ест? – Нет. Что-нибудь хочет? – Маму!» Он так любил своего ангелочка, что не мог этого слышать. Но сейчас надо думать не об этом. Его дело сейчас разобраться и наказать. Он мужчина!.

Имад видел, что Валид успокаивается, начинает думать. Понятно, что самое тяжёлое ещё впереди, но уже есть надежда, что он не наделает глупостей сгоряча.

Гость молча курил кальян.

Вошла Инна. Её бедную было не узнать, будто хозяйничала в чужом доме. Появился какой-то страх в глазах, она всё время поглядывала на Имада. Она боялась его!

Это страшно, когда чужая беда, как спрут вползает в твой дом, окутывает и душит покой и счастье, доверие и беспечность, которые наполняли его. Имад даже не мог обнять её сейчас. Надо было выдержать. Валиду так спокойнее. Он должен видеть в нём союзника, такого же мужчину – холоднокровного строителя жизни и счастья.

«Эта моя дурная, всё равно будет до конца сражаться за свою подругу. – думал он, наблюдая, как в процессе обдумывания ситуации у Валида меняется выражение лица. Не то чтобы даже выражение, а будто теневое оформление. Лицо то темнело, потом, чуть просветлев, опять начинало затягиваться. – Знать бы, что он там надумал! Но в любом случае надо сделать как-то так, чтобы против неё не сражался весь свет. Так что, терпи Инка меня такого, ради тебя стараюсь! Мне не особо важна дальнейшая судьба Наташи, хотя, чисто по-человечески, её жалею. Да и распоясалась ты совсем, мать! Ёлки на кухне, весь дом в гирляндах, на камине сапожки для рождественских подарков. Это при живом-то муже мусульманине!» Имад чуть сдержал улыбку. Перемены в его лице заметила Инна, нахмурилась, отвернулась. Совсем запуталась, бедная.

Нормальная домашняя суета с расстиланием скатерти (обязательный Иннин ритуал перед едой, она не признавала клеёнок) со звяканьем посуды, хлопаньем детей по рукам, чтобы не хватали со стола, подействовала на всех умиротворяюще. Все понимали неизбежность продолжения разговора и принятия сложных решений, но как будто договорились взять тайм аут, чтобы разобраться в себе и усадить готовых к аплодисментам тараканов в разгорячённых головах на свои места. Инне стало невероятно важно, как Настя держит вилку, что Никита не в той последовательности ест блюда и у него будет гастрит. Имад, казалось, поставил целью сегодняшнего вечера укормить Валида до полного переключения кровообращения с головы на желудок. Валид ел, не сопротивляясь, и Инна, поглядывая на него, изумлялась количеству поглощённой им еды. Наверное, Имад надеялся, что тот просто скоро впадёт в кому от обжорства и мозговой гипоксии.

В самый разгар этой семейной возни раздался звонок в дверь. Как-то очень зло и нагло. Иннина интуиция, подводившая крайне редко, просто рванула по нервам: что-то недоброе сейчас будет происходить.

– Подожди, я уведу детей! – быстро среагировала она. – Рена, перенеси их ужин в каминную, к телевизору. Быстренько! Никит, ну ты дядька взрослый уже, не тормози, видишь, хрень какая творится. Давай, сынок, носа оттуда не высовывать! Давай, мой мальчик, и Настю держи. Рена, даже если по ушам придётся им проехать, чтобы я тут никого не видела! – и, усадив их в комнате, повернулась уйти.

– Мам, – пробасил пятнадцатилетний Никита, – ты это, будь аккуратнее, не лезь всех защищать. Мне страшно за тебя.

– Да, прости родной, я больше не буду такой дурой. Я буду аккуратной. Ты испугался?

– Мам, дядя Валид не папа! Он суровый и опасный. Подумай о нас, а не только о тёте Наташе. И Настюха боится.

– Всё. Обещаю! – дрогнувшим голосом пообещала она. – Главное не выходи.

В салоне раздался шум, крики. Инна выглянула: мужиков десять махали руками, кричали, толпились в прихожей. Зазвонил телефон у Валида.

– Это отец! Тихо! – сказал он и ответил: – Алло! Да папа, все здесь. Только что. Нет, я её не нашёл. Да, искал. Папа, успокойся! Я тебя умоляю, я и так еле живой! Прости. Да. Как Софи? Да, хорошо. – в процессе разговора Валид мрачнел. В трубке кричали так, что он отстранял руку от уха. Лицо его опять стало тяжёлым и неживым. – Я перезвоню.

Очумелый крик, слегка приутихший во время разговора по телефону, возобновился. Все обращались к Валиду, по очереди пытаясь привлечь его внимание то потягиванием за рукав, то пиханием. Он стоял в середине с пустым взглядом. Инна чётко слышала многократно повторяющиеся слова: ты должен её убить! Она опозорила всю нашу семью! Как после этого твоя дочь на люди покажется?

«Да! Моя дочь! – подумал Валид, – Это самое главное сейчас! Её репутация, её будущее. Как она останется тут жить с клеймом дочери гулящей иностранки, убежавшей с другим мужчиной? Как я смогу отправить её учиться? Все решат, что она уехала для обретения свободы, а не для учёбы. Кто женится на ней? Худший из худших? И будет попрекать её всю жизнь и требовать послушания и благодарности. Нет! Софи, девочка моя, ты будешь принцессой!»

Опять зазвонил телефон:

– Папа? Да! Слушаю! Нет. Нет! Я умоляю тебя, оставь меня в покое! Я застрелю себя в конце концов!! Я сам разберусь! – отключив телефон он, как бы придя в себя, оглянулся, осмотрел всех пришедших и вышел из круга обступивших его людей.

Инна разглядела в этой толпе троих родных братьев Валида, племянников и двоих мужчин почтенного возраста, орущих громче молодых. Да, лозунг «хлеба и зрелищ!» актуален всегда! Вечен! Позови их всех помочь деньгами или брёвна потаскать, двоих не соберёшь. А тут слетелись, стервятники!

«А с кем Валид в аэропорт ездил? – лихорадочно соображала Инна, подглядывая через приоткрытую дверь. – Один! Наташа сказала, что один. Значит, как и что было, точно никто не знает. И Валид молчит, не обвиняет пока Наташу ни в чём… Если вдруг он всё решит переиграть, то надо сразу включаться в игру, приходить на помощь. Понять бы, что у него в голове! Давай, дорогой, не упусти этот шанс! Пока лишнее не сказано. Папе восемьдесят лет, он мог всё неправильно понять. Давай, будь мудрым! Ради Соньки!»

Как будто услышав Иннины мысли, Валид повернулся к мужчинам своей семьи.

– Пройдите и присядьте! – скомандовал он, затем, соблюдая правила, обратился к хозяину. – С твоего разрешения, Имад?

– Да, конечно, будьте как дома! – Имад успокоился, когда понял, что Валид принял единственно верное решение. Это стало видно по тому, как он моментально преобразился: расправились плечи, вернулась уверенность в движениях и сила во взгляде.

Дождавшись пока все рассядутся, он занял центральное кресло, обвёл холодным и недобрым взглядом с приподнятой бровью всех присутствующих.

– Я хотел бы уточнить. Правильно ли я понял, что мою жену кое-кто из вас считает падшей женщиной и требует убить? Если да, то я бы хотел знать, кто и какие у него доказательства? – закончив, он медленно обвёл взглядом всех присутствующих.

Такого поворота событий не ожидал никто! Все переглядывались, кто-то перешёптывался, даже громогласные старейшины сразу приутихли и для безопасности прикинулись полуглухими друзьями Альцгеймера. Они-то пришли помогать, спасать, отстаивать честь! Но всё основывалось на словах отца Валида, а от него лично никто ничего не слышал. А отцу-то за восемьдесят, да и слуховой аппарат …

– Прошу прощения у старейших, но я, как старший среди братьев, хотел бы услышать ответ! Кто и на каком основании порочит имя моей жены? – «Прости меня, папа, так надо, ради Софи».

«Ну, пора идти на помощь!» – решила Инна.

– Добрый вечер! – сказала она всем, входя в переполненный салон. Мужчины встали, чтобы поздороваться с хозяйкой дома. Лица растерянные, в глаза не смотрят.

– Добрый вечер, Хайдар, как жена, дети? – сказала Инна единственному из братьев гостя, с семьёй которого была знакома лично, и, повернувшись к Валиду, продолжила: – Валид, звонила Наташа, просила передать, что билеты пока не нашла на сегодня, но на завтра забронировала. Просила оставить Софи на время её отъезда у тебя. Они с Леной заедут ещё в несколько турфирм, и если найдут билеты на сегодня, то она сообщит тебе.

Тут вообще никто ничего не понял, в том числе и сам Валид. Как на это реагировать? Воцарилась абсолютная тишина ожидания. Именно в такие минуты жалеешь, что нет под рукой фотоаппарата. Какая серия портретов могла бы получиться! Присев на кресло, Инна, как ни в чём не бывало, глотнула кофе и опять обратилась к Хайдару:

– Такое несчастье, да?

Он кивнул на всякий случай. Ну, в принципе-то несчастье по-любому! А она продолжала:

– Так внезапно Наташина мама заболела, подозрение на инфаркт! – «Простите меня, Татьяна Викторовна, доброго здоровья вам!» – Мы с утра все на ногах, пытаемся Наташу быстрее к маме отправить. Такое несчастье! – и контрольный выстрел: – Хайдар, может у тебя есть знакомые, чтобы помочь?

«Вот шельма! – подумал Имад. – Это где же ты так врать-то научилась, не краснея?»

Совершенно запутавшийся народ тихо перешёптывался и неловко пытался делать вид, что ничего особенного не произошло, так, простое недоразумение.

Инна удалилась на кухню сварить ещё кофе. Посуды в умывальнике было, как в столовой дивизионного корпуса после обеда. Посудомоечная машина отказывалась обслуживать такое количество клиентов, но часть работы на себя взяла. Хозяйка решила сегодня не заморачиваться на мелочах, а на фоне пережитого стресса гора посуды была такой мелочью! Ничего, отмоет эту партию, загрузим другую! Рену подключим, справимся! Ей овладела эйфория победителя, казалось, они с Имадом сотворили невозможное и теперь всё как-то само собой наладится.

Выпив кофе, мужчины спешно разошлись, громко прощаясь и почти шёпотом извиняясь, проходя мимо Валида. Наконец и их нежданный, но надолго задержавшийся гость тоже стоял одетый в прихожей:

– Спасибо тебе, Имад! Ты предотвратил беду! – с искренней благодарностью сказал он, пожав на прощание руку хозяину.

Потом повернулся к Инне и холодно добавил:

– Инна, прости за беспокойство, спасибо за тёплый приём и помощь.

– Ну, не такой уж тёплый!

– Нет, всё правильно! Передай Наташе, когда увидишь…

– Я не знаю Валид, вряд ли она мне позвонит и… – начала увиливать она, но Валид прервал её:

– Инна! Я же говорил, я не идиот.

– Хорошо, что передать?

– Что я её не трону, но у неё на всё два дня. Если нужны вещи из дома, ты сама можешь приехать и забрать их. Но через два дня она должна покинуть Ливан и я должен получить подтверждение. Инна, и только в этом случае я её не трону!

– Валид, а как же Сонька?! Она же умрёт без Наташи! Да и жизнь без матери, это не дай Бог! – вдруг осознав всю безысходность ситуации, затараторила Инна.

– Инна! Не перегибай палку! Ей повезло, что она жива до сих пор! – зло отрезал надоевший всем гость.

– Хорошо, хорошо! – вмешался Имад, чувствуя, что они сейчас опять сцепятся надолго. – При возможности мы передадим.

– Спасибо! Спокойной ночи! До свидания!

Двери захлопнулись, и они упали в кресла без сил.

– Боже, как же я устал! Одиннадцать часов! – сказал Имад, растирая лицо ладонями. – Что за день?!

– Рождество… – пробубнила развалившаяся в соседнем кресле Инна. – Рождество!

Вскочив с кресла, Инна побежала в каминную. Там на диванах спали Никита и Настюша, а в кресле, облокотив подбородок о ладони, сидя спала Рена.

Она расстроенная вернулась в гостевой салон, где уже дремал Имад.

– Имад! Как ты можешь спать?! – она трясла за руку просыпающегося мужа, который пытался выбраться из глубокого кресла. (Так как лежал он поперек, выходило с трудом). – Имад!

– Инна, что случилось? Ещё кого-то пытаются застрелить? Ты чего меня мучаешь? – Он уже сидел, уставший и хмурый. – Инна, я попрошу политического убежища от тебя! Я спокойный флегматичный немолодой мужчина, мне нужен восьмичасовой сон!

– Имад, Рождественская ночь! – сказала она, села рядом и заплакала. – У меня полная машина подарков, в холодильнике замаринованная баранья нога, мандарины, вино «Chatеаu K». Мы должны были перед ёлкой сидеть с детьми, подарки разворачивать.

Ему стало искренне жаль жену. Она придавала огромное значение семейным праздникам, особенно Рождеству. «Это то, что всегда будут вспоминать наши дети!» И сегодня по снегу поехала за тридевять земель, чтобы найти особенные подарки для каждого, даже для Рены.

– Дети уснули, не дождавшись подарков, а у меня их письма Деду Морозу! И подарки от него. И вообще, Рождественский праздник, это как благословение семье на год! – она рыдала, хлюпая носом. Имад поглаживал её плечи, понимая, что слёзы больше от пережитого сегодня потрясения, чем от несостоявшегося праздника.

– Слушай, а ты подружкам своим блудным не хочешь позвонить? Пора им приезжать!

– Ой, точно! Боже, как я могла забыть! – Инна вскочила и побежала на кухню за телефоном.

– Инка, ногу-то баранью по дороге всунь в духовку! Гости скоро приедут! А я спущусь в гараж, покупки из машины достану.

Она вернулась, стала в дверях, благодарно глядя на него, и сказала:

– Я давно тебе не говорила, что ты лучший мужчина на земле! – и исчезла в проёме.

– Ну, это несомненно! – через силу направляясь в гараж, ответил Имад дверному проёму.

Разбудили Рену, отправили убрать за гостями. Детей растащили по постелям. Имад подбросил дров в камин и, наслаждаясь покоем, присел перед огнём, вытянув ноги на овечьей шкуре.

В восточных домах так мудро придумали разделять салон для гостей и личное жилое пространство. Даже чисто психологически, именно то, что пространство остаётся недоступным для посетителя, создавало чувство защищённости. В Европе нет таких проблем, там визиты редки и по делу. Просто ежедневно сидеть у кого-то в гостях нет ни времени, ни смысла. Тут же визиты с целью убить время являются частью социальной жизни человека. Как-то в репортаже на канале «Евроньюс» говорили, что в странах Востока люди в среднем читают четыре страницы в год. Наверное поэтому основным источником передачи и обмена информацией является «голосовая почта» участников вот таких многочасовых чайных и кальянных посиделок. И информация часто циркулирует без обновлений извне, поэтому оживляется личным отношением к ней участников разговора. Иначе говоря, в пятом пересказе не остаётся и десяти процентов от первоначальной. Зато психоаналитики в этой стране уж точно никому не нужны.

Их дом не был похож на дома местных жителей ничем, кроме гостевого салона. В их личной гостиной были стеллажи для книг, камин, удобные мягкие диваны, журнальный стол, заваленный книгами, и старинный торшер, купленный в антикварном магазине и отреставрированный Инниными руками. Интересно, но Имаду казалось, что именно этот торшер с жёлто-кремовым ситцевым абажуром создавал в комнате атмосферу тепла и уюта. В доме всё жило, не было вещей, бесцельно стоящих на полках. Всем пользовались. Все книжки читались. Интересные чашки, привезённые из разных мест, использовали по настроению. Инна любила в дождь пользоваться глиняной посудой и льняными салфетками, а в жаркие дни тонким фарфором. Посуда разбивалась, но был ритуал «последней чашки из набора», которую выставляли на полку на кухне. На память. Там собралась целая коллекция. «Наши домовые» называла их Инна. В этом творческом и любимом до последней табуретки доме росли их прекрасные дети в уюте и свободе мнений.

Они были очень похожи, Инна и Имад, несмотря на пятилетнюю разницу в возрасте. У них были схожие взгляды на жизнь, на воспитание детей и даже внешность: оба высокие, худощавые, кареглазые с похожими чертами лица, разве что у Инны густые осветлённые волосы, а у мужа традиционная арабская залысина. Увидишь, подумаешь брат с сестрой, послушаешь разговоры, подумаешь друзья… Интересная, оригинальная семья по местным меркам.

1970 год

Мама Имада была родом из Минска, и растила его до десяти лет одна. Точнее, не одна, а без мужа, так как рядом всегда были дедушка и бабушка. Семья была небольшая, интеллигенты старой закалки с присущей им самозабвенной жертвенностью. И все в нём души не чаяли.

Маму звали Анжелой, и была она хороша собой невероятно! Белокожее лицо с гривой густых каштаново-рыжих волос и болотного цвета глазами. Высокая, статная, в меру худая с красивыми женскими изгибами, она всегда была с натянутой спиной и гордо приподнятой головой.

Папа Имада, Ахмед, чуть с ума не сошел от счастья, когда эта красавица из всех студентов стоматологического факультета приняла именно его ухаживания. Правда, добивался он этого долгих два года. Будучи студентом третьего курса, он заметил Анжелу в библиотеке в компании первокурсников, часами просиживающих над учебниками в перерывах между занятиями. И заметил только потому, что она казалась выше всех, сидящих за столом на голову. Потом, мельком увидев её в коридорах института, он удивился, что она, конечно, высокая, но совсем не такая гигантская, какой казалась в библиотеке. Уже с интересом наблюдая за ней в следующий раз, он понял, в чём секрет оптического обмана! Она держала спину, как балерина на сцене! Когда все её друзья по мере вгрызания в гранит науки просто растекались по столам, она продолжала сохранять осанку. «Интересная девушка, надо бы познакомиться!» – решил он.

Разбалованный женским вниманием, Ахмед нисколько не сомневался в своей неотразимости и, не испытывая особого волнения, решил подсесть к ней завтра в столовой. Ещё учась на подготовительном факультете в группе иностранных студентов, он понял, что иностранец в Советском Союзе – это бонус! Для неискушённой советской девушки их необыкновенные заграничные одеколоны, джинсы, заискивающая вежливость, возможность ездить на такси и посещать дорогие рестораны создавали образ заморского принца на белом коне. А восточная любовь раздавать комплименты и интересоваться о здоровье всех членов семьи вплоть до восьмого колена воспринималась как искренняя влюблённость и интерес к себе. И девушки даже не подозревали, что истинные принцы учатся в дорогих институтах Лондона и Парижа. А те, которые по протекции коммунистической партии Ливана попали на бесплатное обучение в Советский Союз, зачастую вынуждены были привозить с собой десяток джинсов и курток, подделанных под фирменные бренды и купленных в недорогих магазинах Ливана, чтобы тем самым обеспечить себе безбедное существование. Но девушкам, конечно же, об этом не сообщалось!

Придя на следующий день в институт особенно нарядным и ароматным, Ахмед бродил в отдалении по коридору, ожидая появления своей прелестницы. И вот, наконец, она пришла в компании своих друзей. Они заняли свободный стол и, оставив Анжелу караулить места, отправились к раздаточной.

Ахмед, воспользовавшись моментом, подошел:

– Здесь не занято? – спросил он, лучезарно улыбнувшись.

– Простите, но все места заняты. – ответила девушка обернувшись. Он впервые смог рассмотреть её вблизи, и был потрясён красотой глаз и особенно изысканностью красок, которыми одарила её природа. Ровная белая кожа лица без единого пятнышка, зелёные глаза и коричневые волосы, рыжие на свету. Глаз не оторвать! Вот уж правда, бывают женщины красивые, потому что умные, а бывают просто красивые. Божественно красивые! Эту красоту оценил не только он один, судя по тому, как пара парней из её компании, бросив подносы, спешно вернулись к столу.

– Какие-то проблемы?

– Нет, хотел присесть рядом с девушкой.

– Иди, к своим присаживайся! Тут все места заняты!

Потом было ещё несколько безуспешных попыток, но кто-то всё время оказывался рядом. Девушка вела себя совершенно нейтрально, не предпринимая никаких попыток привлечь к себе внимание. Она везде появлялась в компании друзей, никого из них не выделяя как своего молодого человека. Если они встречались на коридорах и он с ней заговаривал, она спокойно отвечала, без смущения и ужимок, как отвечала бы дворнику дяде Пете, или соседке тёте Маше. Ахмед, в отчаянии перепробовав весь свой стандартный арсенал уловок Казановы, понимал, что у него нет шансов. И понимал, что полюбил эту недотрогу. И кто знает, добился бы он её расположения или нет, если бы не помог случай. Несчастный случай, положивший начало его счастью.

Однажды, возвращаясь с кафедры челюстно-лицевой хирургии, он увидел её на остановке. Спеша перейти дорогу и не обращая внимания на красный цвет светофора, Ахмед заметил краем глаза одного из друзей Анжелы, который тоже к ней неровно дышал, и сейчас пытался первым пробраться между машинами к остановке. Это именно он всегда появлялся не вовремя, откровенно грубил Ахмеду и даже один раз подрался с ним. Прибавив скорость, Ахмед прорывался вперёд и вдруг услышал звук удара и визг тормозов, обернулся и увидел своего конкурента лежащим на асфальте в крови. Забыв обо всём на свете, он рванул к распластанному человеку, проверил его пульс и, убедившись, что тот не дышит, начал делать искусственное дыхание и массаж сердца, стараясь при этом как можно меньше шевелить его. Скорую вызвали и всё время, пока её ждали, он упорно вдыхал жизнь в этого паренька. Потом поехал с ним, неизвестно зачем, но, как оказалось, очень кстати – у них обоих была редкая четвёртая группа крови. Когда после долгого лечения парень пришёл в себя, врачи сказали, что выжил он не столько благодаря их трудам, сколько благодаря отчаянному старанию Ахмеда.

Этот поступок глубоко потряс Анжелу. Она впервые увидела Ахмеда. Не его манеры и красивые одежды на смуглом теле, не его скудный русский язык и слишком большой набор комплиментов в процентном соотношении с общим словарным запасом. Она как будто заглянула в его душу. И там было светло и чисто. Оказывая помощь её одногруппнику, Ахмед ни разу не взглянул ни на неё, ни на кого другого, а когда подъехала скорая и перехватила пациента в свои руки, он долго говорил им что-то на арабском, не успев переключиться. Анжела потом с улыбкой сравнивала его с радисткой Кэт в фильме про Штирлица, которая в момент нестерпимой боли во время родов крикнула на русском языке «мама». Вот и Ахмед был предельно натурален в тот момент и очень красив в своей натуральности.

Конечно, ей всегда было приятно его внимание и ухаживания, но он оставался далёким и неопознанным объектом в её вселенной. С детства приученная к вдумчивому отношению к жизни и ответственности за свои поступки, она не могла до этого события впустить его в свой круг. Но тут девичье сердце дрогнуло. Он за один день стал понятен и близок. И когда через несколько дней Ахмед, уже не веря в успех, всё-таки сделал последнюю попытку поговорить, Анжела сама попросила друзей оставить их.

Вот так и начался их невероятно красивый роман. Год счастья. Совместные поездки в студенческих компаниях на море, в Прибалтику, на Кавказ, в Ленинград. Всё, абсолютно всё радовало его рядом с этой девушкой. И он решил жениться. Ахмед мечтал, как привезет эту фею, да ещё и врача-стоматолога, в Ливан, как они откроют совместную клинику, построят дом, заведут детей.

Зимой он поехал домой обсудить своё решение с родителями и заручиться финансовой поддержкой старшего брата. Расходы на семью всё же другие. Надо серьёзно ко всему подходить. Все с уважением отнеслись к его выбору, тем более, что он рос удивительно разумным с раннего детства. Предложили свадьбу назначить на лето, чтобы родители, приехав на выпускной сына, могли остаться и на торжество бракосочетания, а заодно и познакомиться с семьёй невесты. А потом, когда Анжела доучиться и приедет в Ливан, они сделают настоящую ливанскую свадьбу для всей их большой семьи. Мама купила кольца для помолвки и благословила сына. Отец сказал, что уверен в его выборе.

Вернувшись, он решил отправиться к ней домой познакомиться с родителями и сразу сделать предложение.

«Папу зовут Михаил, это помню. А про маму она как-то не особо рассказывала, да и в гости никогда не звала…»

Но им и так всегда было о чем поговорить, темы никогда не заканчивались и никто не был им нужен, так хорошо было вдвоем. Это и называется найти свою вторую половину, когда круг замыкается.

«Интересно, как она отреагирует на такой сюрприз? С вокзала поеду сразу к ней, только вещи в общежитие заброшу и букет куплю. – думал Ахмед, садясь в такси возле здания аэропорта. – Наверное обрадуется, может даже заплачет от счастья».

Предстояла ещё долгая ночь в поезде Москва – Минск. Разглядывая из тамбура мелькающие огоньки деревень, темноту полей, он в сотый раз прокручивал в голове слова, которые скажет ей и её родителям.

Утром, сойдя на перрон бодрым и воодушевлённым, Ахмед поспешил в общежитие. На ходу стучась в комнаты и раздавая передачи соотечественникам, он с волнением думал о предстоящем. Быстро разгрузил чемодан с мамиными заготовками и вещами, купил роскошный букет и направился к невесте.

Взбежал по лестнице на шестой этаж, не чувствуя усталости. Вот уж действительно на крыльях любви! У двери с нужным ему номером квартиры была табличка «профессор Михаил Яковлевич Коферман» но он не читая нажал кнопку звонка.

«Так, папа Михаил, жаль маму не помню как зовут».

Дверь открыли. В полумраке прихожей перед ним стояла очень полная женщина, однозначно еврейской наружности и внимательно на него смотрела.

– Вам кого, молодой человек?

– Мне Анжелу… – еле выговорил он.

– Пригласить её сюда? Или в дом пройдете?

– Сюда, если можно…

– Анжела, подойди пожалуйста, тут тебя ожидает молодой человек! – позвала женщина, уплывая вглубь квартиры. Он услышал Анжелин голос, что-то невнятно отвечающий.

«Этого не может быть! Нет! Что там было написано на табличке? – он сделал шаг назад. Прочитал. – Только не это!»

Слишком жестоко жизнь поступает с ним. Если бы она была неизлечимо больна, даже психически, судима, да что угодно, это не остановило бы его. Но еврейка! Нет, этого не может быть!

Они всю жизнь прожили на ливано-израильской границе. И слово «еврей» для жителя вечно воюющего региона не имеет отношения к национальности. Оно переводится как «враг». Семья его дяди погибла под обстрелом израильской авиации. Ненависть передавалась уже на генетическом уровне… Нет! Нет! За что?!

И самая любимая женщина тоже «враг»?! Она, ее улыбка, локоны, смелость, невероятные глаза, острый ум тоже «вражеское»?!