Текст книги "Золотая тень Кадыкчана"

Встреча с Юлей

Я вспоминал жизнь до заключения как сказку. Я очень любил подмосковный дом своих родителей. Это был старый дом на запущенном участке, доставшийся им в наследство от деда. Удивительно, но после революции дом у родителей почему-то не отобрали. Этот дом был связан с моей семьёй и прежде всего с мамой.

Этот дом, весь живой покров земли вокруг него, служили надёжной защитой в том далеке, которое именуется детством. Вокруг была глушь. Каждый куст, каждое дерево, каждый цветок были живыми. Я помню ужин в просторной и слабо освещённой столовой, где мама была королевой, и мы без устали следили за ней. Она молча усаживалась за стол, чуть наклонившись вперёд. Под золотым светом из абажура волосы казались короной. Она царила и казалась нам бессмертной. Мы чувствовали её душу и ждали, когда её глаза наполнятся лаской.

Мы ужинали и шли в детскую спать. Ложились в кровать и просили:

– Мама, почитай нам стихи.

Она читала совсем немного. А нам казалось, что она знает всё.

– Почитай нам ещё…

Она читала ещё. Эти стихи были для нас откровением о мире, о жизни. Мы слушали не поэта, а её мудрость.

К ней тянулось всё, что жило и росло вокруг: папоротники, пчёлы (у нас были ульи во дворе), цветы и люди. Она черпала уверенность во всём, что нас окружало.

Квакали лягушки, луна стояла уже высоко. Она затворяла окно. Луна отражалась в стекле, и мы говорили ей:

– Мама, ты захлопнула небо и заперла в нём луну и горсточку звёзд.

И вот она умерла. Парк вокруг дома больше не был причёсан, подстрижен и подметён. Сухие листья покрывали тропинки и дорожки.

Живая, она царила среди книг, среди цветов, друзей и семьи. Её не стало, а вскоре за ней ушёл отец.

Вот что значил этот дом для меня. Я навестил его, когда остался один, без них. Была тишина, осень. Я слышал шёпот то ли деревьев, то ли людей, населявших его ранее. Нет, я больше не мог находиться в нём один.

– Я потом приду сюда. Позже, – сказал я себе.

Я закончил обучение в Первом Московском медицинском институте. Собственно, поступал я на медицинский факультет МГУ. Но в 1930 году наш факультет выделился, и на его базе создали мединститут. Мы очень этим гордились.

Кроме домика родителей, в котором проходило летнее время моего детства, я внезапно получил небольшую, но удобную квартиру в Воротниковском переулке. Ранее она принадлежала моему дяде. Детей у него не было. Я получил её по завещанию.

Моё медицинское образование было завершено. Я думал, что теперь мне необходимо обзавестись семьёй. Моей женой должна стать девушка красивая, скромная, заботливая. Но главное – я должен её любить. Я жену специально не искал. Был уверен, что встреча будет неожиданной. Я сразу пойму, что это она, единственная и на всю жизнь. Так и получилось. Но прежде…

Я всё-таки решил ещё раз навестить наш старый родительский дом, прежде чем решу, что с ним делать. После работы сел на свою маленькую, но надёжную машинку и покатил. Быстро стемнело, и я ехал по знакомой мне тёмной дороге. Впереди стояла машина. Фары высвечивали двух пожилых людей. Я остановился, вышел к ним и спросил:

– Что у вас случилось? Может быть, вам помочь?

– Да вот, заглохла внезапно машина. А мой хозяин не может понять, что делать. Темно. А фонарь мы не захватили.

– Да, действительно, без света не сделаешь ремонт, – ответил я.

– Сыночек, если ты не очень торопишься, помоги нам добраться до дома. Наши девчонки уже давно волнуются, – попросила женщина.

Я подумал, что делать. Оставлять машину на дороге нехорошо. Мало ли что. Вдруг её утром здесь не будет.

– Вот что, – сказал я. – У меня в багажнике есть трос. Вы садитесь в свою машину, а я вас отбуксирую к вашему дому. Надеюсь, это не очень далеко?

– Да совсем близко. Первый поворот наш.

За поворотом показалась рощица, а за нею дом. Дом был длинный, двухэтажный и старый. Пожалуй, старше моего. Но вход под навесом и с двумя колоннами.

Меня пригласили в дом.

– Проходите, поужинайте с нами. У нас и переночуете.

Мне не хотелось ехать в свой тёмный заброшенный дом. Я согласился. Переступив порог, я увидел, что это приют тихий, мирный и надёжный.

Тотчас появились две девушки, чем-то очень похожие, но внешне разные. Одна смуглая, с длинными чёрными кудрями, волевым, чётко и правильно очерченным лицом. Глаза… Нет, глазищи, как две фары, так и светились при слабом освещении прихожей. Меня буквально мороз пробрал по коже. Я с трудом оторвал от неё свой взгляд и взглянул на вторую девушку. Первое, что приковало моё внимание, это облако золотистых кудрявых волос. Именно пышное облако. Чуть удлинённый нежный овал лица. Глаза длинные, миндалевидные, голубые, почти синие. Весь её облик, такой нежный, спокойный, буквально одаривал человека миром. Она чем-то была похожа на мою мать. Мне стало спокойно и хорошо.

Они испытующе посмотрели на меня.

– Девочки, это наш спаситель. Мы с отцом застряли на дороге, наша машина отказалась ехать, а молодой человек привязал трос и приволок нас домой, – пояснила женщина. – Кстати, вас как зовут? – спросила она.

– Михаил.

– Кто вы по профессии? – спросил отец.

– Медик.

Девушки по очереди подали мне руку.

– Елена, – отрекомендовалась смуглянка.

– Юля, – представилась светленькая.

Они тотчас же скрылись.

– Давайте и мы познакомимся. Меня зовут Конкордия Львовна.

– А меня Евграф Семёнович.

– Очень приятно, – ответил я.

– Граф, ты покажи гостю его комнату, отведи умыться. А мы с девочками накроем стол к ужину.

Всё здесь было обветшалое. Чинить ничего не чинили, зато пеклись о чистоте. Всё было вымыто, натёрто, всё так и сверкало. Занятный дом, к нему нельзя было отнестись безразлично, он внушал величайшее уважение, очаровывал теплом и дружелюбием.

За столом вновь появились обе девушки. Краешком глаза они тихо следили за мной. Я любовался этой зоркой, строгой и чистой юностью.

Я не мог смотреть на Елену. Слишком сильна была её аура. Из-под опущенных век я следил за Юлей. В этой загадочной девочке меня заинтересовала одухотворённость её облика, какая-то неуловимая гармония черт её лица. Она почувствовала, что за ней наблюдают. Подняла на меня глаза, слегка мне улыбнулась. Это было подобно дуновению на хрупкой глади вод. Её улыбка тронула меня. Я ощутил её неповторимую таинственную нежную душу. И наслаждался покоем.

Ужин закончился быстро. Первыми ушли девушки. Хозяева извинились, сославшись на усталость, ушли отдыхать. Я тоже отправился в предоставленную мне комнату. Приоткрыл окно. Лёгкий ветерок слегка шелестел занавесками, в окно заглядывали звёзды, где-то в стороне плыла луна, отчаянно квакали лягушки в соседнем болоте. Я унёс с собой её улыбку. Было ощущение, будто у меня на руках лежит спящий ребёнок, прижавшийся к моей груди. Я лег и сразу заснул.

* * *

Детство, школа, товарищи, день экзаменов, диплом – всё это уже пройденный этап. Я переступил порог, я стал мужчиной. Я начал свой жизненный путь.

Любовь, если она дала росток, пускает корни всё глубже и глубже. Мне надо было вновь ощутить то обетованное тепло. Мне нужно было свидание, наше с Юлей свидание. Я не мог себе противиться, через два дня я вновь был в этом старом доме. Меня приняли спокойно, дружески, как будто ожидали. Я беседовал с Конкордией Львовной о литературе, о травах, о НЭПе, которую после смерти Ленина сворачивало правительство.

– Кстати, как вы относитесь к современным молодым девицам? Они ведь теперь не женщины, а боевые товарищи, коллеги, соратники в борьбе за построение социализма, – спросила Конкордия Львовна.

– Я не знаю, в чём состоит построение социализма, – сказал я. – У нас в клинике есть хорошие женщины, вполне соратники. Но это врачи. Медицина ведь должна быть вне политики. Наше дело – лечить и спасать любого. Даже врага. Ну а женщина в семье – это любимая, жена, мать, сестра.

– Моя дочь тревожит меня. У неё сильный характер, она вполне может быть боевым товарищем, как этого требуют современные идеологи. Ну а Юля недавно приехала к нам из Томска. Мой брат своим детям воли не давал. Вот прислал к нам свою дочь временно.

Я не мог говорить о Юле. Поэтому сразу перевёл разговор на другую тему.

– А не сходить ли нам с девочками в театр? – спросил я. – Отпустите их со мной.

Конкордия Львовна позвала их. Услышав моё предложение, девчонки завизжали.

Мы сходили в театр. Так было положено начало нашей дружбе и моему частому пребыванию в этом доме.

Но мы всё время ходили втроём. А мне хотелось побыть, поговорить с Юлей. Я понял, что пора принять решение. Надо принять на себя ответственность. Я боялся, что в один прекрасный день она может уехать в свой Томск. И я решился.

Мы пришли с прогулки по ближайшим к дому окрестностям. Сели ужинать за стол. Я не стал ждать конца ужина, когда все разойдутся по своим закоулкам. Кровь бросилась в мою голову, но я встал и обратился к собравшимся.

– Евграф Семёнович, Конкордия Львовна, прошу вашего внимания. Юля, извини, что я не поговорил с тобой. Я прошу твоей руки. Если ты согласна стать моей женой, то я прошу согласия и благословения у вас, Евграф Семёнович и Конкордия Львовна.

Сказав это, я чуть не грохнулся в обморок. Юля сидела вся пунцовая и не могла поднять на меня глаза.

Наступило неловкое молчание. Потом Юля тихо сказала:

– Я думала, что ты ездишь к нам из-за Елены.

– Нет, я сразу поняла, что ты, Юля, его предмет. Я даже Елене хотела намекнуть, чтобы она оставляла иногда вас вдвоём. Но она такая чурка, до сих пор ничего не понимала.

Елена сидела, раскрыв рот. Потом встала и с достоинством вышла. А Юля окончательно смешалась.

– Юля, – сказал я. – Я тебя не тороплю. Я тебя люблю. У меня не было возможности сказать об этом тебе наедине. И я боялся, что в один прекрасный день ты уедешь в свой Томск. Ты подумай. Только недолго. Я сейчас уеду, а завтра приеду за ответом, Конкордия Львовна.

Ужин расстроился. Я быстро вышел.

Одному Богу известно, как я дождался утра, как отработал день. По-моему, я ничего не понимал и делал все автоматически. Вечером, когда я вышел из машины, ноги мои были ватными. Я так боялся, что почти никого не видел, только Юлю. Смотрел на неё во все глаза. И она тоже была смущена, я чувствовал её волнение. Её глаза… Я не отрываясь смотрел в них, и видел столько волнения в её нежной душе.

– Да, – сказала она одними губами. И больше ничего. А дальше всё взяла в свои руки Конкордия Львовна.

– Прошу всех в дом. Вы слышите, Михаил, прошу вас в дом.

Все вошли в гостиную и расселись по своим привычным местам. Все взгляды были устремлены на Конкордию Львовну.

– Михаил, Юля, я ни в коем случае не хочу препятствовать вашему счастью. Но у Юли есть родители, поэтому последнее слово за ними. Я сегодня же напишу брату и соответственно отрекомендую вас, Михаил. Думаю, что моя рекомендация будет для него убедительной. Как ты думаешь, Граф? Мы можем благословить этот брак, но окончательное слово за родителями. Поэтому придётся подождать. Я не думаю, что они приедут из Томска. Это требует определённых затрат. Михаил, ты должен понимать, что у Юли нет приданого. Твоё решение не изменится из-за этого?

Я не сразу понял, о чём речь. Поэтому молчал. Потом вдруг до меня дошёл смысл сказанного, и я поторопился произнести:

– Нет, это не имеет никакого значения. Юля сама – лучшее приданое. Я не обещаю большого богатства. Но жить у нас есть, где. Думаю, моя специальность позволит мне обеспечить семью.

Мы стали ждать ответа родителей и потихоньку готовиться к свадьбе.

Вот так Юля стала моей женой.

Я не продал дом моих родителей. Летом мы приезжали и жили там до самых холодов. Юля возводила мир в этом королевстве. Она действительно была похожа на мою мать. В ближайшем болоте отчаянно заквакали лягушки, вновь ожил парк около дома. Летом расцвели розы и другие цветы.

Ей были ведомы слова, которые заставляли улыбаться, самые простые слова, которые примиряли с жизнью. Ночью она окутывала меня своей нежностью. А утром, уходя на работу, я любовался трепетом её пробуждающихся ресниц и пушистым облаком волос, нежным овалом лица, стройным изящным телом.

Куда бы ни забрасывала меня жизнь, как бы она ни менялась, это всегда было во мне, где-то глубоко в сердце, в самом тихом уголке души.

Боевое братство

В Берлине я вступил в отряд сопротивления. Через несколько дней после того, как я поселился у доктора, за мной пришёл человек, которого прислала Людмила. Он меня увёл и познакомил с моими будущими товарищами по оружию. В отряде были: француз, венгр, немец, поляк, чех и представители других национальностей. Всего человек двадцать. Я был единственным русским.

Я по-прежнему жил у доктора, иногда помогал ему вести приём больных, но по первому зову являлся в указанное место, шёл на задание.

Мне надо было прежде всего вновь обрести источник духовных сил, который я утратил в плену. Я хотел, я надеялся возродиться. Я ощутил свою общность с друзьями по оружию. Наша борьба связывала нас воедино, и поэтому мы чувствовали своё братство.

Кроме того, каждый из нас был человеком своей родины, своего ремесла, своей духовной культуры. Мы сражались за Человека против его врагов.

Мы все были заодно, как команда одного корабля. Пережитые испытания связали нас навсегда. Я много думал, размышлял в тот период своей жизни. В мире нет ничего драгоценнее уз, соединяющих человека с человеком.

Я часто обращался мыслями к своей семье. Во мне возникла потребность построить жизнь тех, кто был мне нужен, более прочно и надежно, чем сложилась моя собственная. Чтобы знать, куда вернуться, чтобы самому быть. В них умещалась и через них жила во мне моя страна. Мой путь был определён. Чтобы быть, нужно принять на себя ответственность. Я принял её на себя, я выбрал свой путь, и это было главное.

Сейчас я вспоминал всё это. И мне было жаль нас обоих, особенно Юлю. Ну как я сообщу ей, что снова на Колыме?! Только теперь не «враг народа», а «предатель Родины».

* * *

Я решил не тревожить жену. Пусть устраивает свою жизнь. Мы не виделись уже восемь лет, она ничего не знала обо мне. Ещё десять мне предстояло прожить здесь ссыльным переселенцем. Зачем наносить ей новую травму? Была женой врага народа, сейчас станет женой предателя.

Я вспомнил следственную тюрьму, унизительные допросы, сильнейшее нравственное потрясение. Слава богу, в этот раз такого не было. Меня никто не бил, не пытал. Но я всё равно чувствовал себя униженным, неполноценным человеком. Я не предавал родину. Я отдавал свои силы её освобождению от врагов, её победе. Но не было свидетелей, а сам я не мог предположить, что мой рассказ о плене вызовет подобные последствия. С другой стороны, когда я увидел окружение, то понял, что контрольно-фильтрационные пункты были нужны.

* * *

Я радовался уже тому, что нахожусь не за границей, а на своей земле. Послевоенная Колыма очень быстро менялась. На шахтах и приисках требовалась рабочая сила. С материка приехало много разного народа, вербовалась на Север молодёжь. Приехало много женщин, которых здесь критически не хватало. Мужчинам нужны были жёны. Истосковавшиеся за войну мужики хотели иметь семью. Поэтому девушек-комсомолок, завербовавшихся осваивать Север, расхватывали в считанные дни. К семейным приезжали их жёны, дети. Посёлки росли как на дрожжах.

Я приглядывался к жителям, но друзей заводить боялся.

Боялся женщин и не хотел с ними общаться. Слишком тяжелы были раны. За жену Юлю болело сердце. Бедная, дорогая моя! Какие страдания выпали на её долю в связи с тем, что она была женой «врага народа»! Одна, без мужа, должна растить детей. А теперь была бы еще женой «изменника родины». Нет, не хотел я для неё такого.

Люську я видел последний раз в Германии. Она выручила меня из лагеря для военнопленных. Я благодарен ей. Но самолюбие моё страдало. Я видел и чувствовал, что своего Берга она любила. А со мной у неё было просто приключение.

И, наконец, Лиза. Столько нежности, преданности, самопожертвования. Нелепая смерть. Гибель неродившегося ребёнка. Эта рана не заживала.

Я был одинок. Не было рядом Лёвы, который шёл за мной в огонь и в воду, который всё понимал и поддерживал. Не было рядом женщины, семьи. Я понимал, что долго так не проживу. По роду своей работы я очень быстро ознакомился с большей частью жителей Кадыкчана. Вдруг встретил на улице Ивана Ивановича, геолога с прииска Фролыч. Вначале я испугался. И только придя домой, сообразил, что он меня не знает. Мы встречались в забое, где в общей массе зэков он наверняка на нас с Лёвой не обратил внимания. На субботние вечера к Бергу мы не приглашались. Кто живёт в гостевом доме Берга, он не интересовался. В настоящее время его семья жила в доме рядом с домом Поповиченко. На прииске он был молодой, авторитетный геолог. Прошло девять лет. Сейчас он стал главным геологом. У него в подчинении было около семнадцати шахт. Он часто бывал в отъезде, и что-то в нём изменилось. Вначале я не понимал, что. Но постепенно мне стало ясно, что он стал сильно выпивать. В семье у него из-за этого были напряжённые отношения. Жену он поколачивал. Она это скрывала. Но в таком маленьком посёлке невозможно было что-то скрыть. Люди слышали крики, слёзы детей. Он быстро терял свой авторитет.

* * *

Шёл 1947 год. Тем, кто работал всю войну на колымских предприятиях, впервые были разрешены отпуска с выездом на материк. Спецпереселенцев на Кадыкчане оставили мало. Поселили их отдельно, на Старом Кадыкчане. Почти всех отправили на Аркагалу. Там был большой лагерь, строились бараки. Я жил и работал среди вольного населения. И мне это нравилось. Здесь жили колымчане, которые прибыли ещё до войны, пережили здесь военные годы. Они на удивление любили свой край. Отличали людей, давно прибывших на Колыму. Считали друг друга коренными колымчанами, особой крепкой породой. Даже отсидевшие свой срок бывшие рецидивисты, так называемые блатные, соблюдали здесь свой закон: не воровать и не пакостить в своём посёлке, они же его охраняли. Если случалось воровство или убийство, знали, что это чужой.

* * *

Я вёл приём. День подходил к концу. Вдруг около входа в клинику неожиданно остановилась машина.

– Доктор, доктор! Идите скорее сюда, – позвал взволнованный голос.

Я быстро вышел. Двое мужчин снимали с машины окровавленное тело человека. На всякий случай я оборудовал себе угол для непредвиденных случаев. Назвать его операционной было бы слишком смело. Но стол, яркое освещение и шкаф с инструментом и необходимыми лекарствами были. Я распахнул двери и приказал нести его на стол. Молоденькая медсестра Лида уже ушла домой.

– Что с ним случилось? – спросил я у водителя.

– Под бульдозер попал. Я думаю, не по своей воле. Сейчас на Аркагале много всякой дряни поселилось. Его толкнули под бульдозер. Хорошо, что я был близко. Успел прыгнуть и повернуть руль. Но всё равно его здорово помяло. Вы можете человека заштопать?

Я видел, что нужна серьёзная операция. Один я не справлюсь. Моя молоденькая медсестра вряд ли способна помочь. Может ещё в обморок упасть от обилия крови и ран пациента.

– Раздевайся, – сказал я шофёру. – Будешь мне помогать. Идём руки мыть.

Парень был с понятием. Возражать не стал. Быстро снял верхнюю одежду. Тщательно вымыл руки. Повязал голову косынкой, надел белый халат. Пока я готовился, согрел в тазу горячей воды. Мне с ним повезло. Операция длилась часа четыре, и всё это время он был внимателен, старался всё понять и сделать, как я ему говорил. Так я приобрёл первого друга.

Знакомство наше состоялось уже после операции.

– Запасный Игорь, – протянул он мне руку.

– Романов Михаил, – ответил я и с благодарностью пожал эту твёрдую, крепкую, так здорово помогавшую мне, руку. – С тобой можно идти в разведку. Жена дома есть?

– Не обзавёлся.

– Тогда идём ко мне. Пополдничаем ночью. Чайку попьем.

По пути мы зашли к медсестре, разбудили её, поручили её заботам нашего крестника.

Мы разговорились. Я узнал, что всю войну он работал на шахтах Аркагалы, на Адыгалахе и других приисках. Всю войну шоферил, колесил по колымским дорогам. Жены у него не было. Закалённый холостяк. Сначала я подумал, что ему скоро сорок. Когда же он умылся и отдохнул, показался значительно моложе. Завербовался на Колыму в тридцать девятом, когда исполнилось двадцать два. Так что в сорок седьмом ему был тридцать один год. Прекрасный мужской возраст. Сейчас он жил на Кадыкчане. Не в пример мне вёл активный образ жизни. Много читал. Оказалось, в посёлке большая общественная библиотека. При местном клубе был коллектив самодеятельных актёров, которым руководила им женщина-профессионал. Игорь был его непременным участником – пел под свою гитару старинные романсы. К каждому празднику в клубе проводились концерты самодеятельных артистов. Зал всегда был полон. Играл Игорь и в местной футбольной команде. Я узнал, что всё лето проходят игры. За Старым Кадыкчаном оборудовано футбольное поле, где регулярно проводились встречи команд не только близлежащих посёлков, но и приисков.

Вокруг меня шла бурная жизнь. После войны сюда приехало много беспокойной, активной молодёжи. Имея такого друга, я уже не мог жить замкнуто. Впервые после ареста в тридцать восьмом году я ощутил прикосновение жизни. Игорь стал заходить ко мне и вытаскивал в кино, на репетиции, на волейбольную площадку. Выпивкой в отличие от большинства местной молодёжи он не увлекался. В свободные от дел вечера мы брали бутылочку вина. Устраивали холостяцкий ужин, играли в шахматы, вели разговоры.

– Ты знаешь, так хочется встретить хорошую женщину. Понимаешь, не бабу, а женщину. Давно пора жениться, а у меня глаз не горит. Сейчас много женщин приехало. В войну вообще была с этим проблема. Их попросту не было, только зэчки. На фига мне такое.

– Ты же ходишь в клуб на танцы. Пригляди какую-нибудь.

– Так не могу. Не встретил. Коркой порос. Сердце молчит.

– Скоро начнётся навигация. Приедет новая партия женщин. Там и твоя суженая. Или поедешь в отпуск на материк. Найдёшь и привезёшь себе жену, – утешал я друга.

– Ну а ты почему один?

Я не мог рассказать ему свою историю. Вопрос растревожил меня. Я молчал. Мне было больно. Хотелось уткнуться в подушку и в голос завыть.

– Не спрашивай, – сказал я охрипшим голосом.

Он испытующе посмотрел на меня. Моё состояние не укрылось от его глаз.

– Я, кажется, понимаю. Твою семью разрушила война. Ты мужик завидный. И вовсе не старый. Ещё встретишь свою, – подбодрил меня Игорь. – Но какое бы горе ни выпало на твою долю, ты жив, и ещё далеко не стар. Значит, надо строить свою жизнь. Я не говорю – забыть. Но быть счастливым ты обязан.

Я был благодарен ему не только за слова. Живое человеческое тепло в тот момент поддерживало, оправдывало, позволяло оставить прошлое прошлому.

Прошла пара месяцев. Игорь куда-то уехал, в посёлке его не было. У него часто бывали командировки. Признаться, мне было без него тоскливо. Я нигде не появлялся. Одному было неинтересно, да и желания не было.

* * *

Однажды на приём пришла беременная женщина. Пришла не одна, а с подругой и двумя маленькими девчонками. Я вышел покурить в коридор и увидал их около моей двери. Я знал всех семейных женщин посёлка. Эту видел впервые. Подруга была приблизительно моих лет, но эту молоденькую мамашу звала по имени-отчеству.

– Нина Васильевна, я посмотрю за твоими девочками. Иди на приём.

Я забыл, зачем вышел. Вернулся, открыл перед ней дверь, пригласил:

– Заходите.

Живот был уже большой. «Месяцев семь есть» – определил я.

– Вы недавно на Кадыкчане? Я вас раньше не видел, – спросил я её.

– Я здесь всего несколько дней.

– Приехали к мужу?

Она помолчала. Потом с каким-то вызовом ответила:

– У меня нет мужа. Я от него сбежала.

Я с удивлением посмотрел на неё. Очевидно, больше она ничего о муже не скажет. В то же время на психически ненормальную она не походила. Как можно сбежать от мужа, имея, по сути, троих детей? Ведь на что-то она надеялась. Завела двоих детей и третий на подходе. Зачем заводить третьего? Я стоял, открыв рот, и даже не пригласил её сесть. Постепенно осознав, что мне надо её осмотреть и выяснить состояние здоровья перед родами, я пришел в себя.

– Садитесь. В любом случае мне надо вас осмотреть и поставить на учёт.

Я стал заполнять учётную карточку. Провёл осмотр, необходимые измерения. Женщина была здорова. Ожидался крепкий мальчик. Для троих детей она была очень молода. Если бы её фигуру не портил большой живот, её можно было бы назвать красивой.

– Сколько вам лет? – спросил я.

– Двадцать два, – был ответ.

– Первого ребёнка вы родили в семнадцать лет, ещё до совершеннолетия?

– Мне было почти восемнадцать. Какое сейчас это имеет значение? Почему вы с таким упрёком смотрите на меня? Я приехала сюда не с целью выйти замуж, как множество завербованных женщин. Мне надо скрыться и спокойно родить. Мой муж в Молдавии, а я на Колыме. Надеюсь, здесь он меня не найдёт. А если найдёт, то не достанет. У меня есть подруга. Она устроилась на работу и получила жильё. Всё остальное вас, как врача, не должно волновать. Я могу идти? Вы меня поставили на учёт. Я здорова. До родов ещё два месяца. Живот большой, но своё время я знаю точно. До свидания.

Она вышла – независимая, гордая, уверенная в своих силах и правоте.

Эта встреча меня заинтересовала. Мне было очень любопытно узнать её историю.

Приём был окончен. Я собрался домой. Дома меня ждал ещё один сюрприз.

Около своей двери я увидел Игоря Запасного – он вернулся из командировки. Я почувствовал, он чем-то взволнован.