Текст книги "Колымская сага"
Автор книги: Ирина Беседина
Жанр: Приключения: прочее, Приключения
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Дети на буровой
Летом мы жили в палатке недалеко от буровой вышки. Рядом стояли ящики с керном. Мать стелила на ящики матрасик и укладывала меня днём спать. Мне открывалась бесконечная голубизна неба, тихо шептал о чём-то лес, вели свой разговор птицы, небольшие берёзки шёпотом напевали песни, ласковый ветерок гладил лицо. Постепенно всё отодвигалось, глаза закрывались и снились занятные цветные сны.
Мы с сестрой играли в небольших шурфах. Там была мягкая жёлтая природная глина. Мы её месили и делали из неё фигурки зверей, тарелочки, кружки, их обжигали на костре, и они становились красными и твёрдыми, крепкими. Кондратий, старый, отбывший тюремный срок вор – блатной, приносил краски. Мы садились с ним у костра. Он обжигал наши изделия, учил нас раскрашивать их. Так мы сами обеспечивали себя игрушками. Кондратий с гордостью рассказывал, что он вор в законе, что у них свои справедливые законы, что они охраняют и защищают нас, потому что закон у блатных требует не пакостить там, где они живут.
Кондратий был худой длинноногий мужчина. Рот его был забит золотыми зубами, на лице выделялись шрамы от старых потасовок, руки всегда что-нибудь мастерили. Он любил детей и часто просил у матери разрешения с нами поиграть. Когда он сказал матери, что он вор в законе, что законы у них справедливые, что нельзя пакостить там, где живёшь, мать спросила его:
– Ты же понимаешь, что воровство это пакость, так чем гордишься?
Кондратий пожал плечами и надолго замолчал.
Он любил детей, но своих не довелось завести. Лагерь, отсидки, драки, воля на несколько дней, потом опять воровская компания. Не до женщин и не до семьи. Поэтому вечерами приходил к нам, садился у костра и играл в наши игры. Мы любили Кондратия. Он разжигал костёр до неба. Улыбался, показывая в улыбке золотые зубы. Делал рогатки и учил нас стрелять. Но не по людям или птицам, а стрелять в цель. Рассказывал интересные лесные истории про лисиц и медведей, бурундуков и евражек (лесных мышек). Медведи у него были всегда умные. Лисицы и евражки – маленькие воришки. Однажды медведь навестил стоянку геологической партии. Не нашёл там себе пропитания. Смял палатку, сложил на неё консервы в железных банках, наложил на них кучу и ушёл. Эту историю Кондратий рассказывал нам в лицах. Мы хохотали до упаду. Ему нравилось бродить по тайге с геологической разведпартией. Там он был свободен от воровских законов и своих непутёвых друзей.
Мы с сестрой были лесными жителями. По вечерам мать рассказывала нам сказки. Днём мы их сочиняли сами. Тут же их разыгрывали. Строили дворцы из глины и песка, скакали на палочках, волшебным образом превращавшихся в добрых коней.
Лесные поляны одаривали сказочным царством грибов. Нам доставляло удовольствие высматривать их кругами растущие семьи, иногда довольно внушительные. Грибы были такие крепенькие, с блестящими коричнево-красными шляпками и упругими белыми ножками. Это были белые, боровики. А вот почти такие же, но скользкие, сопливые.
– Это маслята, – объясняла мама, – а вот эти, которые растут во мху, похожие на раскрывшиеся белые цветы – грузди.
Но особенно радостно было собирать белые грибы, боровики. Мне всегда казалось, что это таинственный лесной народ. Если маслята были сопливые, то боровики имели такие достойные сухие и чистые шляпки.
Отец ставил дубовую бочку. Мама её мыла, скребла и выпаривала.
Мне нравилось наблюдать, как она выпаривала бочку. В неё наливали воды из ручья, на костре нагревали большой камень и аккуратно, чтобы не обжечься, забрасывали его в бочку. Там шипело, поднимался пар. Когда бочка признавалась очищенной не только от грязи, но и от всяких посторонних запахов, в ней мариновали грибы. Недалеко от палатки стояла железная печка. Ярко горели дрова. На печку ставили большую кастрюлю или бачок. Перед этим мы, девчонки, подготавливали грибы. Собирать и готовить грибы к маринованию – наша обязанность. Брали только молоденькие грибочки. Если гриб-маслёнок был больше 3–5 сантиметров, шляпка очищалась от шкурки. И тогда гриб был совершенно белым и чистым. Очищенные грибочки закидывались в бачок. Они весело плавали, но через некоторое время, покипев, оседали на дно. Мама вытаскивала их шумовкой в специальный, только для них предназначенный, чистый тазик, закидывала в бочку. Когда слой грибов был достаточный, в бочку заливался маринад. К приготовлению маринада мы не допускались. Но мы должны были нарвать у ближайшего болотца можжевеловых веток. Этими ветками закрывался слой грибов в бочке. На следующий день готовился второй слой. И так пока не заполнится вся бочка. Забитую деревянным кругом бочку привозили на зимнюю квартиру. За всю жизнь я нигде и никогда не ела таких вкусных маринованных грибов, как у нашей мамы. Ну, а солёные грузди зимой – это особая еда.
Вечер на буровой
В этот тихий летний вечер все члены коллектива собрались около большого костра. Буровая молча стояла. А люди отдыхали после трудового дня. Они любили так вечером собираться. У костра ужинали, вели тихие и иногда громкие разговоры, пели песни.
Душой песенных вечеров был геолог Иван Иванович, высокий, крепко сбитый мужчина, с гривой коротко подстриженных тёмно-русых волос. Голос у него был впору оперному певцу. Песен он знал великое множество.
Но более всего любил старинные русские песни: про Ермака, про ссыльных в Сибирь, про ямщика. Иногда сам сочинял.
Он заражал всех своими песнями. В небо поднимались звуки мощного мужского хора:
Ревела буря, гром гремел,
Во мраке молнии блистали,
И беспрерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали.
С этих слов обычно начинал Иван Иванович песню. А дальше её подхватывали все сидящие у костра. Это был солидный мужской хор. Ольга была единственной женщиной. Надо сказать, уважаемой женщиной. При ней мужики не применяли грубых матерных слов. Её присутствие облагораживало, смягчало это крепкое мужичье общество. Она им напоминала дом, заботилась об их здоровье, была их старшей сестрой.
Сейчас, когда люди были увлечены своей песней, обстановка казалась действительно исторической. Товарищи его (Ивана) трудов представлялись ей первыми проходчиками этой земли. Тёмный лес стоял на страже и прислушивался к громким голосам. Здесь, в лесу, люди пели во всю мощь своих лёгких. А лица были суровы, решительны, как будто им предстоял суровый ратный поход. Заканчивалась песня. Все сидели тихие, задумчивые.
Тогда Иван запевал вновь:
Почему ты ямщик перестал песню петь?
Приумолк и такой стал унылый.
Или буря тебя захватила врасплох?
Или милая вдруг изменила?
И тогда солидный, заросший усами и бородой геолог Дрынов вступал в песню:
Нет, не горе меня захватило врасплох,
Только часто теперь вспоминаю.
Это было давно. Год примерно назад.
Вёз я девушку трактом почтовым.
Голубые глаза, словно тополь – стройна,
И накрыта платочком пуховым.
Я подвинулся к ней, «Полюби, – говорю, —
А не то загублю твою душу».
А она мне в ответ: «Убирайся, подлец!
Хоть я в поле одна, но не струшу».
Заканчивал эту песню обычно Иван Иванович.
Кони мчали меня, словно буря огня.
Так несла их нечистая сила.
Вдруг жандармский разъезд перерезал нам путь.
Наша тройка как вкопана встала.
Кто-то выстрелил вдруг прямо девице в грудь.
И она как цветочек увяла.
Песня оборвалась. Что её навеяло? Очевидно, далёкая история ссыльных в Сибири ещё не совсем выветрилась из памяти этих суровых мужиков. Некоторых ещё не отпустили воспоминания о жизни в тюрьме: драки, поножовщина, избиения тюремщиками, а порой и расстрелы. Что в те первые колымские золотодобывающие годы советской Колымы практиковалось некоторыми начальниками лагерей.
Здесь, в лесу, в полевой партии они были все равны, они были товарищами. Иногда друзьями. Начальник полевой партии не терпел насилия и ссор. Его слова, пожелания, приказы и распоряжения не подлежали обсуждению, они выполнялись. Он утверждал, что общее дело, нужное их стране, должно их объединять. Зачастую они шли по трудным дорогам, на пределе усталости. Они ценили друг друга за выносливость, за преданность своему делу, за то, что они были настоящие мужчины, мужики. Трусы и нытики здесь не приживались.
После небольшой паузы кто-нибудь запевал весёлую и разудалую песню. Вечер продолжался. Затем объявлялся отбой. Все шли к реке умываться и по своим палаткам.
Ольга смотрела им вслед и улыбалась. То, что ей открылось здесь, на буровой, было просто и значительно. Какие они все разные, эти люди. Многие из них скрывались от правосудия, расплаты за преступления. Жизнь в тайге на природе очищала души, заставляла внутренне увидеть жизнь с другой стороны, оценить себя, перешагнуть из тёмного бытия в свет. Они познавали дружбу, они стремились встретить любовь, создать семью, завести детей. Всё это, из их таёжного далека, было трудной тайной мечтой. Они расходились после таких вечеров с улыбкой. Суровые мужчины оттаивали около этого костра.
Никакая улыбка не возымеет эффекта, никакое напутствие не утешит, никакая доброта не спасёт, если наша внутренняя правда не будет прекрасной. Ибо связывает всех нас – всё лучшее в нас – только правда человеческих сердец и чистота любви, неведомая другим созданиям.
Это были самые счастливые вечера и ночи для Ольги. Днём её Иван ей не принадлежал. Он вёл людей, давал всем работу, день плотно был заполнен обязанностями руководителя отряда. Но вот наступало время ужина, отдыха у костра, песен, отдыха в палатке. Засыпали дети. Иван крепко прижимал Ольгу к себе, отдавал ей своё тело и свою душу.
– Иди ко мне, моя милая. Если бы ты знала, как сильно я тебя люблю, – шептал он.
Ольга чувствовала, как растёт её любовь к этому человеку. И была счастлива.
Её окружала красота родной земли: тихо шептал лес за стенками палатки, журчал ручей. Она любила встречать рассвет, наблюдать разгорающуюся зарю, выкатывающийся над лесом шар солнца. Постепенно день заполнялся делами.
Ольга вплотную знакомилась с тайгой, с землёй, с её внешними и внутренними богатствами. Удивление перед красотой мира, в центре которого был человек, частичка тёплой жизни, хрупкое зёрнышко живого, вызов минеральному хаосу равнодушных гор. Её мысли, её душа были заняты стремлением понять людей и природу. Теперь она понимала своего Ивана. Его жизнь насыщена поиском, его работа захватила его целиком, наполнила его существование смыслом.
Теперь она редко думала о своём прошлом. Здесь, в лесу, ей по-новому открывался смысл труда и поиска, возникала новая любовь к земле. Она была единственной женщиной в этом обществе. Но эти мужики, видя её красоту, не покушались на её тело. Они знали, что, если нарушить согласие и гармонию этой семьи, Иван их не простит, убьёт на месте и сразу. Но главное не в этом. Она воплощала для них женщину-мать, сестру, красоту, вышедшую из глубин леса и природы. Она была священна.
Беглянка
Советская власть устанавливалась на селе. Не всем и всегда она была понятна. Пришли домой солдаты с войны. Не мирные, политически взбудораженные, каждый со своим чувством справедливости и понятиями о власти. Смена власти где-то там, в Томске или в Омске, не оставляла в покое жителей небольшого села. Надо было кормить армию Колчака, пополнять солдатами. Ушли мужики в лес, в партизаны. В село являлись агитаторы. Представители власти. Всем требовались еда и люди. Коммунисты присылали продотряды. Советы присылали своих представителей. Те объясняли крестьянам про советскую власть, про власть бедноты, про то, как надо выгонять и раскулачивать богатых. Периодически из леса приходили бандиты. Наводили свой порядок: убивали представителей власти, пороли на деревенской площади сочувствующих, снова скрывались в лесах.
Григорьевы, по прозвищу Дворецкины, были первыми на раскулачивание. Семья большая, мужиков много. Дед Григорьев сынов приучал трудиться. С ранних лет они учились не только сеять и пахать, косить сено, ухаживать за скотиной. У них не только была изба, изукрашенная деревянной резьбой, но и хутор. А на хуторе пасека, трактор, поля засевались хлебом, гречихой, льном. Просились сыны учиться в Томск, но дед всех крепко держал. Его сыны не уходили в лес бандитствовать, не лезли во власть. И сейчас все были на хуторе. Поэтому деревенская голь перекатная решила начать раскулачивание с них, пока нет дома здоровых молодых мужиков. Дома был дед и невестка с тремя детьми, да младший сын Порфирий.
Без церемоний зашли во двор. Дед вышел на крыльцо:
– Чего надо, люди добрые?
– А вот, дед, решили вас раскулачивать. Власть теперь наша. Деревенская беднота организует коммуну.
– А ну пошли со двора. Власть нашлась! Пошли вон! – шумел дед.
Его затолкали в дом, сказали, чтоб не вякал.
Анна спрятала детей в кладовку, сама села у дверей караулить. Забрали всё подчистую. Сосед Колесников не позволил забрать швейную машинку. Оставили одну корову. Всё-таки детей надо кормить. Дед шумел. Его не слушали. Забрали лошадь, три коровы, инвентарь, какой дома был, даже хомуты и вожжи. Полезли в амбар. Но дед заранее побеспокоился. Всё зерно схоронил в яме, в амбаре оставил немного. Полезли на чердак, но он был пустой. Только в углу под крышей стоял старый сундук. Сосед Осипов сам на чердак лазил. Никого не пустил. Сундук не стал трогать. Спустился и сказал:
– Нет ничего на чердаке. Небось на хутор увезли всё ценное.
– Мы и до хутора доберёмся. И сынов твоих, кобелей здоровых, выселим из деревни.
Как только ушла со двора голытьба, дед собрался на хутор. Взял лошадь у соседки бабки Колесниковой и тёмным вечером уехал к сынам. Там рассказал им, что новая власть творит.
– Отпускаю я вас, сыны мои милые. Советую отправляться на Алдан. Там наш Василь золото промышляет. Пробирайтесь к нему. Здесь нельзя оставаться. То Колчак в свою армию забирал парней, теперь Советы.
Затих дом Дворецкиных после раскулачивания. Остались в нём дед да сноха Анна Савиновна с малыми детьми. Теперь боялись и советскую власть, и бандюг, которые наведывались из леса.
Анна Савиновна тревожилась за старшую девочку. Ей пятнадцать минуло. Невестин возраст. Она сама в четырнадцать замуж за Константина выходила. Так время другое было! А теперь нет Константина, погиб её кровиночка. А ей троих поднимать надо. И решила она в город отправить свою старшую дочь. К соседке тётке Полине Колесниковой зять приехал в гости.
– Не беспокойся, Анна, есть у меня хорошая женщина, мы с Галиной жили у неё, пока я не купил свой дом. Мужа у неё расстреляли. У Колчака он служил. Она одна. Будет только рада девчонке. Учиться будет дочь твоя, в люди выйдет. Женщина интеллигентная, грамотная.
– Дед не разрешит. А я боюсь, как бы бандюги в лес не увели. Испортят девчонку, поломают жизнь.
Радевич, зять тётки Полины, бывший офицер, дезертировал из армии Колчака. Видел, что конец ему. Решил, что не по пути. Больно люто в Сибири колчаковцы держались.
Несколько месяцев он жил в доме у Колесниковых, а потом женился на Галине и перебрался в город.
Он взял Ольгу в попутчики. Сбежала она из дому с маленьким узелочком, мать дала ей несколько рублей денег.
Не успокоилась власть бедноты, пришли раскулачивать во второй раз. А брать уже было нечего. Когда приходили раскулачивать в другой раз, Анна Савиновна услышала шум толпы заранее. Перед этим подготовила сундук, отодрала у него сзади доску, чтоб не задохнулась девочка. Спрятала её в сундуке. Нечего было брать, забрали швейную машинку. Ушли непрошеные гости.
А как только дед лёг спать, Ольга взяла припасённый заранее узелок, попрощалась с матерью, села в телегу Радевича, и поехали они в город по лесным дорогам. Жутко ей было. В лесу темно, тихо, только деревья шумят. С Радевичем они не разговаривали. Он прикрыл её вещами и шкурой. Сказал:
– Сиди тихо. Кто бы ни встретился, молчи.
Ольга молчала. Заснула и всю дорогу проспала.
Ольга проснулась, но глаза открывать не спешила. Мысленно проследила последние события. Сознание вернулось к настоящему моменту. Она почувствовала мягкость постели, тепло одеяла, чистоту вымытого тела. Открыла глаза. За окном было ещё темно. Но хозяйка дома уже хлопотала внизу на кухне. Слышался звон посуды, кипение чайника, пахло свежими блинами.
– Оля, Оля, пора вставать. Одевайся и спускайся ко мне на кухню.
– Я сейчас, тётя Лида. Я уже проснулась.
Ольга накинула халатик, повешенный на стуле около её кровати, и спустилась по скрипучей деревянной лестнице вниз, вошла на кухню.
– Садись за стол, позавтракаем. Не зови меня тётя Лида, зови по имени-отчеству, Лидия Васильевна. Пей чай, ешь блинчики, расскажи о себе. Вчера Радевич привёл тебя поздно, измученную, грязную, замёрзшую. Что-то мне говорил, что ты сбежала из дома. Я не стала его расспрашивать, отвела тебя скорее в ванну помыться и уложила спать. Ты мгновенно заснула.
– Доброе утро, Лидия Васильевна. У вас так хорошо. Спасибо, что не выгнали меня. Приютили и вот заботитесь.
– Пока ничего не решено. Рассказывай.
– Страшно рассказывать. Из деревни сбежала я. Наши деревенские бедняки озверели. К нам пришла толпа раскулачивать. А что раскулачивать во второй раз? Дома остался только дед и мать, да нас трое: я старшая, сестрёнка на три года младше меня и маленький Лёнька. Все дедовы сыновья давно убежали. Иначе бы их расстреляли или забрали воевать. Прошлый раз у нас забрали лошадь, три коровы, инвентарь, какой дома был, даже хомуты, вожжи, кнуты. Из мужиков был дома Порфирий, мой дядя, младший дедов сын. А потом бандиты из леса или откуда-то в деревню понаехали. Согнали всех на площадь к церкви. Порфирия выпороли. Ещё несколько мужиков, которые власти сочувствовали. Еле живого дед притащил его домой. У соседки тёти Поли лошадь взял и отвёз его на хутор. На хуторе все наши были. Уже оттуда они разбежались. А в этот раз у нас нечего было забирать. Забрали у матери швейную машинку. Меня мама запрятала на чердаке в сундук. Мне уже пятнадцать стукнуло. Она боялась, что Митрофан Баранов может в лес забрать. Он ей ещё в прошлом году сказал, что отхватит самую лучшую девчонку. Он с бандитами был. Не могу же я всё время прятаться в сундуке! А не дай бог попадёшься бандюге, утащит в лес. А там закона нет. И совести у них тоже нет. А к нашей соседке приехал этот Радевич, как вы его назвали. Он женат на её дочери, и живут они в городе. Мама договорилась с ним, он меня забрал. Мы ночью сбежали. А дед не разрешал. Теперь я боюсь за мать.
– Ну, теперь всё понятно. Живи у меня пока. На работу устроишься. Может быть, учиться будешь. Не реви. Всё образуется.
* * *
Тридцатые годы двадцатого века богаты на события. Если всё вспоминать, что творилось в России и в Сибири, замрёт сердце, и волосы встанут дыбом.
В Гражданской войне первыми гибли люди, искренне любившие Россию. И идейные белые, и убеждённые большевики не щадили своих жизней, служение идее для тех и других стояло выше богатства, почестей, жизни. Бескорыстие и самопожертвование – это главное их отличие от прочей тёмной массы: атаманов, бандитов, налётчиков, негодяев-садистов, спекулянтов, мешочников. И с красной и с белой стороны первыми принимали пулю лучшие люди России, в лютой схватке гибли самые достойные и мужественные.
Ольга, деревенская девчонка пятнадцати лет, была испугана тем, что творилось в их глубинке. Так хорошо жили! Огромная семья трудилась. Дед не терпел лени. Всех сынов приучил вставать с зарёй, пахать, сеять, косить, убирать урожай, растить скот. В доме был достаток и веселье. Потом война вырвала троих. Стало тревожно. Особенно переживал дед за Константина. Рано женился парень. Ездили в Торбеево закупить корову. Порода была знатная, вроде и вымя не очень велико. А молока каждую дойку надаивали по ведру и больше. Там Константин и встретил Анну. Ей всего четырнадцать было. Но до чего задорно плясала, дроби-дробиночки ножки выбивали, глаза голубые, казалось ему, огнём вспыхивают. И она на него глаз положила. Он сразу почувствовал, что люб ей. В роду Григорьевых была бабка-цыганка. В неё уродился Константин: смуглый, стройный, чёрный волос вьётся крупным кольцом. Как приехали домой, сразу отцу сказал, что на Анне жениться хочет. Что надо взять её, пока другой кто не приметил. Дед тоже рано женился. Жену свою Лукерью любил самозабвенно. Понял Константина. Заслали сватов, забрали невесту. Любили они друг друга. Анна своего Костю не только стремилась вкусно и досыта накормить, но и одеть нарядно. Шила ему рубашки из сатина, вышивала их крестиком и цветными нитками.
Не должны были его забирать на военную службу. К тому моменту, как идти в армию, у них уже трое детей было. Две старшие девчонки и младший сын. Однако жребий пал на его семью, а братья были ещё малы для службы царю и отечеству. Овдовела Анна в двадцать три года. И вот сейчас её старшей девочке было уже пятнадцать. Жизнь после окончания войны была тревожная. Вернулись солдатики ершистые, неспокойные, политикой головы забиты. Революция, Гражданская война, белый террор, красный террор, бандиты, японцы, чехословаки[7]7
Полк чехословаков сдался в плен во время Первой мировой войны. Вагоны с ними растянулись по Сибири. Они выступали на стороне белых. Устраивали террор.
[Закрыть]. Всё смешалось в Сибири. Особенно опасны были бандиты. Но и свои бедняки в деревне озверели. Власть их поддерживала.
Ольга не разбиралась, что к чему. В деревне редко появлялись люди солидные. Все стремились ограбить. Красным и белым надо было кормиться. А уж бандюги ни с кем не разбирались. «Бей красных, пока не побелеют, бей белых, пока не покраснеют» – так однажды ей сказал Митрофан Баранов. Она с тех пор стала его бояться.
– Лидия Васильевна, а в городе у вас опасно? Вы не боитесь ходить по улицам?
– Я не хожу тёмными улицами. Работаю на швейной фабрике. Это не близко отсюда. Но утром все идут на работу. А вечером после работы забегаю в лавку купить продукты и сразу домой. За последние годы власть часто менялась. Когда был жив муж, всё было иначе.
– А что с ним случилось?
– Он работал в университете, профессором был. Колчака поддерживал. Последнее время всё больше в Омске жил, в штабе у Колчака, устанавливали свою Сибирскую республику. А потом, когда Колчак удрал, под покровительство чехословацкого корпуса двинул, красные их всех расстреляли в Иркутске. Вот так я и стала вдовой. Мне теперь безразлично, кто у власти. Жить надо тихо и мирно.
– Лидия Васильевна, не прогоняйте меня. Я здесь никого не знаю. Радевич сказал, что вы надёжный человек.
– Ещё бы не надёжный. Жили они у меня. А теперь он устроился куда-то работать. Тебя привёз, чтобы я не скучала. Пойдём, подберём тебе одежду, завтра отведу на нашу фабрику.
У Лидии Васильевны было несколько шкафов с одеждой. Она выбрала для Ольги элегантный деловой костюм. Остаток дня они употребили на подгонку одежды по фигуре. В свои пятнадцать лет Ольга имела высокую грудь, тонкую талию и деревенские широкие бёдра.
– Ты говори, что тебе восемнадцать. Могут не принять на работу, если тебе пятнадцать лет. Ты и развита на все восемнадцать. Бог тебя не обидел, красавица.
Ольга смотрела на себя в зеркало и не узнавала.
– Я превратилась в городскую девушку. Здорово!
– Нет, моя дорогая, городская ты, когда стоишь неподвижно перед зеркалом и молчишь. Стоит тебе заговорить и пойти вперёд по улице, сразу ясно, что ты деревня. Ты ведь не идёшь, а шагаешь. Шаги большие, да ещё вприскочку. И говорить тебе надо учиться. И за лицом надо следить. У тебя прекрасные глаза. Но как ты смотришь ими?
– Как?
– Как корова, безразлично, без выражения. Если хочешь в городе жить и хорошо судьбу свою устроить, многому учиться надо. Красивая ты девушка. Но красоту твою шлифовать надо. Понятно? Займусь я тобой. Согласна?
– Ой! Как же не согласна? Это здорово, что я к вам попала!
Лидия Васильевна с улыбкой смотрела на девушку. Детей у них с мужем не было. А ей хотелось воспитать девчонку, чтобы была красивая интеллигентная барышня.
С этого момента Ольга начала учиться. Училась ходить. Лидия Васильевна ей показала на улице девушку с красивой походкой. С тех пор Ольга стала приглядываться к красивой женской походке. Увидит на улице красиво идущую женщину и пристроится следом. Смотрит. Изучает. А потом дома тренируется.
Подбирали они с Лидией Васильевной приятное выражение лица перед зеркалом. Ольга сначала смеялась. А потом поняла, что это важно. И когда её никто не видел, часами сидела перед зеркалом, тренировалась. Делала лицо то важным, значительным, то добрым, благожелательным, то весёлым, то грустным. Самое главное – не быть безразличной коровой.
Училась правильно говорить. Поступила учиться в школу рабочей молодёжи. Так старалась, что за один год два класса окончила.
Лидия Васильевна учила её одеваться. Зарплата на швейной фабрике была не великая. Но при экономном расходе можно было купить необходимое.
От матери вести приходили редко. Помогать деньгами она ей не могла.
Весной её одолела тоска по родному дому. Снился лес, зеленеют берёзки, цветёт черёмуха, тёмные ели и кедры, зеленеют поля.
Пришло известие о тяжёлой болезни деда. Решила навестить родной дом, попрощаться с дедом, приласкать сестру и брата, прижаться к материнскому боку.
– Лидия Васильевна, я поеду домой на летние каникулы. Надо навестить своих. Дед умирает.
– Поезжай. Возвращайся, я буду ждать.
Привыкла Лидия Васильевна к своей подопечной.
* * *
Возвращалась Ольга в свою деревню не таясь. За этот год в деревне кое-что изменилось. Окрепла советская власть. Крестьяне объединились в колхоз. Из Питера прислали председателя – коммуниста. Поэтому в центре села стояла большая изба под красным флагом. Ольга обратила на неё внимание.
Мать вышла на крыльцо. Они обнялись, поплакали.
– Дед ещё жив? – спросила Ольга.
– Нет, похоронили недавно.
Всё лето Ольга работала на огороде: копала, полола, окучивала картошку.
Прошлое – это написанный судьбой роман. Всё оставляет след. Даже когда жизнь ранит нас, мы продолжаем двигаться вперёд. Мы идём навстречу ветру и не желаем останавливаться.
Воспоминания о своей первой любви Ольга загнала в самый дальний уголок своей души. Это её боль. Но нельзя жить болью прошлого. Ольга помнила, когда и как она встретила свою первую любовь, каждый шаг, каждый вздох, каждое исполненное желание. Иосиф – её жизнь и любовь, его взгляд – священный источник радости, возлюбленная душа. Их встреча неожиданная, но такая ожидаемая. Ольга мечтала встретить любовь. Любовь – дорога или цель? Если ты действительно любишь, забываешь о себе.
Иосиф встретился Ольге в первый же выход её в общество. Лидия Васильевна была приглашена на торжество, посвящённое началу учебного года, в университет. Вспомнили о ней университетские сослуживцы её мужа. Все сидели за длинным столом. Речи были несколько высокопарны и достаточно длинны. Общество навевало скуку. Лидия Васильевна шепнула ей:
– Ты иди в зал. Там молодёжь танцует.
Ольга тихо выбралась из застолья, вышла в коридор и услышала музыку. В зале было много молодой публики. Она встала у стенки и собралась оглядеться. Но её взгляд упёрся в чью-то грудь. Подняла глаза. Перед ней стоял высокий парень и поклоном приглашал её на танец. Лидия Васильевна позаботилась, чтобы Ольга обучилась искусству бальных танцев. Ольга встала в позицию, как её учили, парень положил ей руку на плечо, обхватил легко талию, и они закружились в плавном вальсе. К концу кружение превратилось в вихрь. А потом без остановки начался следующий танец. Он ничего не говорил. Они танцевали, не пропуская ни одного танца. И как-то неожиданно вечер закончился. Музыка стихла.
– Давай познакомимся. Меня звать Иосиф. А тебя?
– Ольга.
– Ты пришла с Лидией Васильевной, профессоршей. Я обратил внимание в первый же момент. Ждал, когда она отправит в зал. Ты её дочь?
Ольга засмеялась:
– Нет. Но я у неё живу. Она действительно мне как мать.
– Я хочу проводить вас. Думаю, надо у неё спросить разрешения.
В это время Ольга увидала Лидию Васильевну. Она шла к ним навстречу.
Иосиф помог им одеться, проводил до дома.
– Лидия Васильевна, разрешите мне иногда навещать вас и приглашать Ольгу в театр или на музыкальные концерты.
– Буду рада. Вы где работаете?
– В университете.
События развивались так, как и должны были. Иосиф не длил период ухаживания. Ему было особенно некогда. И однажды он пригласил Ольгу в свою семью, познакомил с матерью, сделал предложение.
Сейчас Ольге трудно было вспоминать. Она стремилась забыть.
Иосиф часто ездил в командировки. К нему приходили какие-то люди. Что-то приносили, что-то забирали. Он не откровенничал с Ольгой. Но было понятно, что в его жизни есть тайна. У них была большая квартира. Мать имела свою территорию. У Иосифа и Ольги были свои апартаменты. Когда семья встречалась за столом, Ольга чувствовала неприязнь свекрови. Через положенный срок у них родилась дочь. Бабушка не проявляла особых чувств к внучке. Однажды Ольга услышала разговор Иосифа и матери.
– Я тебя предупреждала, чтобы ты не женился на этой деревенской девке. А теперь ребёнок родился.
– Мама, неужели девочка тебе не в радость? Удели ей своё внимание. Это твоя внучка, почувствуй к ней тепло и любовь.
– Вот ещё! Хоть закричится, хоть заорётся, я не подойду. У ребёнка есть мать. Пусть справляется. Я предоставила вам кров. Этого достаточно.
Ольга быстро повернулась и тихо прошла в свою комнату. Комок застрял в горле. Слёзы душили. Иосиф зашёл поцеловать на прощание.
– Не горюй. Я постараюсь скорее вернуться. Там в прихожей в углу чемодан. Не открывай его. За ним придут. Отдашь.
Иосиф уехал в командировку. Ольге сказал, что его не будет долго.
– Живите с матерью дружно.
Но дружно не получилось. В шкафу стоял закрытый чемодан, за которым должен был зайти человек. Ольге было очень любопытно, что же в том чемодане. Она вытащила его из шкафа и попробовала открыть. В конце концов, с помощью ножниц кое-как замок открыла. В чемодане был порох и ещё какая-то взрывчатка. Внезапно Ольга почувствовала старческое дыхание. Она обернулась. Свекровь стояла за ней с горящей спичкой. Она бросила её в чемодан. Ольга увидала вспышку, что-то ударило её в лицо. Она потеряла сознание.
Сколько она была без сознания, неизвестно. Очнулась Ольга в чужом доме, в подвальном помещении. Выздоравливала она трудно. Она и её дочь оказались в чужом доме под присмотром полупьяной немолодой женщины. Тогда она и встретила Ивана.
Иосиф в её жизни больше не появлялся. Позднее она узнала, что он женился на её подруге. Обида не позволяла ей искать с ним встречи. Изредка он передавал ей деньги. Но сам не приходил проведать девочку.
Вспоминать всё это было трудно, невыносимо. Иосиф не появлялся. Потом она узнала, что он был арестован и расстрелян в 1937 году как враг народа.
Рана долго не заживала.
Иосиф Донатович Ионикан был членом контрреволюционной монархической организации «Союз спасения России». В Томске был центр диверсионной повстанческой эстонской организации. Иосиф был занят формированием отрядов в районах дислокации спецпереселенцев. Вероятно, поступок его матери способствовал аресту Иосифа. Убить Сталина – это была задача советских физкультурников на 1937 год. Латыш Иосиф Ионикан был арестован 15 декабря 1937 года и расстрелян 4 февраля 1938 года. Ольга об этом узнала позднее. До его ареста у Иосифа было достаточно времени, чтобы найти Ольгу и своего ребёнка. Особых проблем в этом не было. Но он этого не сделал. Более того, он вскоре женился на Ольгиной подруге. Очевидно, повлияла его мать, которая, судя по её поступку, ненавидела Ольгу настолько, что не интересовалась внучкой. Платить Марии Ивановне она не собиралась. Оплатила один раз, и на этом всё закончилось. Ольге было обидно. Её гордость пострадала. Она решила, что вырастит дочь сама.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?