Текст книги "Три Анны"

Хотя Мариша погрозила пальчиком очень легкомысленно, Аня облегчённо перевела дух, твёрдо зная, что, несмотря на кажущуюся беспечность, на Маришино слово можно полностью положиться.

Со Свешниковым Аня смогла побеседовать лишь спустя неделю, когда батюшка понемногу стал присаживаться в кровати, и Аня смогла найти полчаса свободного времени для себя.

Визит Алексея пришёлся на день, когда Анино настроение пришло в спокойное равновесие, созвучное мягкой августовской погоде, радующей олунчан последними тёплыми деньками короткого лета. Залетающий в приоткрытое окно гостиной свежий ветерок шутя перебирал голубые занавески на окнах, принося в комнату еле уловимый запах мёда и слив, в изобилии растущих в саду Вороновых.

Алексей сел спиной к окну, развернувшись к Ане лицом, поэтому она видела его силуэт против солнца чётко, но схематично, словно искусник-мастер вырезал профиль из чёрной бумаги.

Раздумывая, с чего начать разговор, Аня пыталась подобрать нужные слова, чтоб с ходу объяснить гостю суть дела. По Аниному настроению и по тому, как лихорадочно быстро мелькали спицы в её руках, Свешников понял, что она собирается сообщить ему нечто важное.

– Анна Ивановна, – сказал он во весь голос и, понизив тон, повторил для неё одной, – Аннушка, я весь внимание.

Вылетев из рук, спица звякнула об пол, и Аня остановила работу, собираясь с духом.

Алексей ждал, не задавая вопросов.

Наконец, она решилась и, достав из шкатулки с рукоделием обе записки, молча протянула их Алексею, неторопливо начав рассказывать свою историю.

Слово за слово, Аня сама не заметила, как поведала Алексею обо всех горестях, свалившихся на её голову за последнее время.

– Ума не приложу, кто может желать нам зла и как защититься от такой ужасной мести? – она вопросительно перевела глаза на Свешникова, как бы ожидая ответа на свой вопрос.

Хлопнув себя по коленям, Алексей вскочил и в волнении заткнул большие пальцы за ремешок, туго обнимающий его тонкую талию:

– Анна Ивановна, вы задаёте риторический вопрос! Вы же умная, современная девушка, с прекрасным образованием. Как вы не понимаете, что идёт классовая борьба?!

Не ожидавшая такого невероятного заявления, Аня удивлённо подняла голову, вглядываясь в лицо собеседника, наполненное торжеством:

– Каким образом наше несчастье связано с классовой борьбой?

– Именно с классовой борьбой! – Алексей энергично разрезал воздух рукой и пояснил: – Вы с отцом стали невольными заложниками великой битвы за освобождение рабочего класса!

Он снова заткнул руки за пояс и стал перекатываться с пяток на носки, ораторствуя так воодушевлённо, словно перед ним сидела не одна Аня, а целая аудитория восторженных слушателей. – Посудите сами. Разве возникли бы у кого-то мысли ненавидеть купца Веснина, если бы он не имел богатства? Нет! Нет! И ещё раз нет! Всё дело в социальном неравенстве. Бедные мечтают уничтожить богатых, а богатые презирают бедных.

– Но это не так, – попыталась вставить слово Аня, – мы с батюшкой всегда помогаем беднякам.

Её реплика повисла в воздухе.

Увлечённый своей идеей, Алексей не слышал робких возражений, яростно продолжая объяснять свою позицию:

– Революция – вот то лекарство, которое излечит нашу больную страну от социального неравенства и сравняет людей в единой братской общине. И в тот час, когда купец поделится добром с хлебопашцем, а пастух обнимет фабриканта, наступит век благоденствия.

Речь Алексея заставляла Аню задуматься об устройстве государства Российского. Она была согласна, что реформация, безусловно, требуется, но причём здесь они – простые люди? Царь обязательно проведёт нужные реформы. У него есть министры, советники, консультанты. Над преобразованием государственного строя трудятся лучшие умы мира, прочитавшие массу книг по государственному праву и знающие законы. А им, обывателям, положено заниматься своим делом: растить хлеб, учить детей и строго блюсти Закон Божий, заповеданный кратко и ясно: не убий, не укради, чти отца своего и мать свою…

Зачем нужна революция, о которой постоянно бредил Алексей? Одно упоминание о революции заставляло Аню содрогаться, напоминая об ужасах народного бунта во Франции, рассказанных учителем на уроках истории. Она хорошо запомнила лекцию, на которой Евгений Петрович с горечью показывал портреты безвинно казнённых повстанцами жертв.

C одной стороны, она соглашалась с доводами Алексея: действительно, если в России не станет ни бедных, ни богатых, а заводчики начнут платить рабочим достойную зарплату, то наступит прекрасное время. Но с другой стороны, те люди, которые имели состояние, заработали его честным путём. Купец Рябинин, например, много лет ездил покупать хлопок в далёкую Ферганскую долину. Построил там фабрику, больницу, написал книгу о местных нравах. Её собственный отец, недосыпая и недоедая, вытащил из нищеты деревню Дроновку, а Маришин папа, торгуя рыбой, сам ходил на рыбачьих баркасах на остров Грумант и чуть не замёрз в студёном море во время шторма. Нет! Подобная делёжка будет не честна. К тому же, если раздать состояние бедным, то где взять оборотный капитал, чтобы продолжать дело? На какие средства она, Аня, смогла бы открыть школу, если бы была бедна как церковная мышь?

Привлечённая громким ораторством Алексея, в дверь гостиной заглянула няня Анисья.

Аня отмахнулась от нее:

– Уходи, не мешай. У нас серьёзный разговор.

Понятливо кивнув, нянюшка мгновенно исчезала, оставив после себя стойкий запах анисовых капель, которые она принимала от всех болезней.

Убедившись, что они в комнате одни, Алексей приблизился к Ане, оборвав свою речь на полуслове, и жадно вгляделся в её лицо, порозовевшее от его открытого взгляда.

– Аннушка, – его голос зазвучал нежно, но требовательно, – ты поняла, что я тебе сказал? Согласна ли ты… – на этих словах Анино сердце сорвалось с места в галоп, – …согласна ли ты полностью разделить мои взгляды и вместе со мной бороться за дело революции?

Сердце снова встало на место и стало биться сильно и ровно. До революции ли сейчас, если батюшка нездоров?!

Разочаровано вздохнув, Аня поднялась с места:

– Алексей Ильич, я не готова дать вам ответ на столь неожиданный вопрос, тем более что я ожидала услышать ваше мнение относительно деликатного семейного дела. – Она подобрала со стола записки с проклятиями, надёжно спрятав их в шкатулку для рукоделия. – Прошу извинить меня. Мой долг сейчас быть рядом с отцом.

По Аниному сухому тону Алексей понял свою оплошность. Переменившись в лице, он кинулся осыпать поцелуями Анину руку, неразборчиво бормоча:

– Прости, прости дурака! Увлёкся, забыл! Прости!

Его мягкие, горячие губы скользили по Аниным пальцам, взывая о прощении.

«В сущности, он очень хороший, добрый, – думала Аня, вслушиваясь в его покаянные слова, – он хочет счастья всем людям, а я требую внимания лишь к себе».

Поразмыслив таким образом, Аня ощутила лёгкое раскаяние.

– Бог с вами, Алексей Ильич.

Он оторвался от поцелуев, но руку не отпустил, до боли сжав Анины пальцы в своей ладони:

– Так я помилован?

В его глазах снова заплясали весёлые искорки, а уголки рта сами собой поползли вверх, делая улыбку милой и непосредственной. Аня подумала, что даже если бы захотела, то не смогла бы долго сердиться на Свешникова. Людей надо принимать такими, каковы они есть, а не требовать от них повышенного внимания к личным проблемам.

Она уже почти решилась рассказать ему про свою задумку со школой, но что-то заставило её попридержать новость: сюрприз так сюрприз. Пройдёт всего месяц, и она пригласит его на открытие классов.

Она медленно, нехотя, вытащила свою руку из руки Алексея и, смягчив тон, сказала по-простому, как обратилась бы к близкому человеку:

– Идите, Алёша, мне, правда, некогда.

Тоскующий взгляд Алексея подсказывал ей, что свидание слишком коротко и, если бы им удалось поговорить заново, возможно, он смог бы дать ей совет, что делать с записками, но хозяйские хлопоты не оставляли Ане времени на долгие беседы.

Она попрощалась, закрыла дверь на запор и долго смотрела в окно, запоминая сегодняшний день и улицу, залитую солнцем, по которой размашисто шагал молодой человек, только что предложивший ей разделить с ним тяготы борьбы за народное счастье.

* * *

Поход за грибами затеяла Мариша. Рано утром она появилась в дверях жёлтой спальни, облюбованной себе Аней, и со значением улыбнулась, едва сдерживая торжество:

– Спишь?

Аня с трудом оторвала голову от подушки, стряхивая с себя остатки сна. В последнее время она катастрофически не высыпалась, по нескольку раз за ночь бегая проведывать батюшку. И хотя он уже чувствовал себя гораздо лучше, Анина душа всё равно была неспокойна: мало ли что потребуется подать. Встать самостоятельно Веснин ещё не мог, а совсем недавно выяснилось, что от сильного удара по голове он стремительно теряет зрение.

– У меня для тебя сюрприз! – Подойдя к окну, Мариша откинула кружевную занавеску, и Аня увидела, что за окном ещё не рассеялись клубы тумана, похожего на опустившиеся на землю кучевые облака. – Догадываешься, что нам предсказывает этот туман?

Голос Мариши наполнился смехом, от которого светлело на душе.

Не понимая, на что она намекает, Аня отрицательно покачала головой, недоумевая, о каком сюрпризе, связанном с туманом, идёт речь.

Мариша смешно наморщила носик и достала из-за спины плетёный короб:

– Мы идём за грибами! Сегодня самая грибная погода!

– Но, батюшка… мне необходимо покормить его завтраком, – пыталась возражать Аня, разбирая растрепавшиеся за ночь косы.

– Иди, иди, прогуляйся, – заворчала проходящая мимо Анисья с тарелкой каши в руках, – с завтраком мы и без тебя справимся. А свежего грибка на зубок не мешало бы попробовать. Иван Егорович намедни мне сетовал, что доселе грибного супчика не хлебал.

– Вот видишь, – торжествующе подхватила Маришка, торопя подругу. – Бежим скорее до ближнего леса, пока бабы с ребятишками все грибы не вынесли.

В словах подруги был резон: грибников в лесу крутилось полным-полно.

Грибные заготовки служили хорошим подспорьем в долгие и снежные северные зимы. Под завывание вьюги, залетающей в печную трубу, куда как приятно похлебать наваристую тюрю из сушёных беленьких или, глядя на морозные разводы на окне, закусить хрустящим рыжиком, почувствовав на губах солоноватую сладость ароматной мякоти.

Ближним лесом Мариша называла густой березняк в паре верст от дома, начинающийся у кромки ещё не сжатого ржаного поля. Аня много раз проезжала мимо этого места, примечая, как сказочно хороша небольшая приветливая рощица, насквозь пронизанная светом, заблудившимся в тонких ветвях молодых деревьев.

Завтракать девушки не стали.

Анисья сунула Ане в корзину пару пирожков с рыбой и пару сваренных вкрутую яиц:

– На ходу перекусите, девицы. Кто первый пришёл – тот и гриб нашёл.

Чуть поёживаясь от влажного воздуха, подруги торопливо спустились под гору, пройдя узкими улочками с небольшими домами. Олунец медленно просыпался, откликаясь на новый день криками петухов и ленивым лаем собак за заборами.

– Никак по грибы? Бог в помощь, – кланялись им встречные бабы, понимающе кивая на пустые корзины, – без грибов не ворочайтесь, красавицы!

Избы закончились внезапно, словно не добежав до невидимой границы. Только что теснились бок о бок, выгадывая себе местечко поудобнее, жались к соседям, сливая воедино дым из торчащих к небу труб, и вдруг кругом ни души.

Пока шли, туман понемногу рассеялся, сдёрнув своё покрывало с верхушек деревьев, уже начинающих расцветать жёлтыми пятнами осенней листвы. Отсюда, издалека, ровные берёзовые стволы казались выточенными из перламутра, а огибавший поле ручей прозрачностью вод напрашивался на сравнение с жидким хрусталём.

То, что пустому кузовку не придётся долго скучать без ядрёного боровика, Аня с Маришей поняли сразу, уж больно грибной дух стоял по лесу. В ягодном лесу такого аромата не сыщешь. Тот воздух больше схож с тонким дурнопьяном, замешанным на меду, а грибной лес пахнет иначе: прелой листвой, мокрой хвоей и горьковато-терпкой мякотью свежесрезанного грибочка.

Первые подосиновики с крепкими шляпками, словно выточенными из красного дерева, нашла Аня.

– Чур, мои! Чур, мои! – с ходу закричала она, путаясь в широком крестьянском сарафане, нарочно надетым, чтобы не отличаться от местных девушек.

Оглянувшись на Маришу, Аня торжествующе срезала трёх красавцев, не забывая азартно посматривать под соседние кустики. Рассыпанные щедрой рукой молодой осени грибные шляпки выглядывали отовсюду, маня глянцевой прелестью ядрёных боровичков и скрипя под ногами сахарными плашками белых груздей. Срезая гриб за грибом, Аня слышала, как за её спиной восторженно попискивала Маришка, где-то слева за рощей аукались девушки, два раза мимо неё пробежала красивая собака с длинной тёмно-рыжей шерстью.

«Сеттер, кажется, так называется эта порода собак», – припомнила Аня, наблюдая за грациозным псом, который, едва касаясь земли тонкими лапами, без усилий перелетал с кочки на кочку.

Заметив людей, пёс остановился, втянул ноздрями воздух, миндальным глазом покосился на Аню, присевшую на поваленное дерево, и, виляя хвостом, подбежал к её коленям.

– Хороший, хороший! Как тебя зовут? – Она без опаски потрепала шёлковую шерсть на собачьем загривке, утонув в ней пальцами.

– Его зовут Цезарь, – мягко сказал над её головой мужской голос.

Вздрогнув от неожиданности, Аня быстро вскочила.

– Вы?!

– Прошу прощения, я, похоже, напугал вас.

Барон фон Гук снял с головы маленькую круглую шапочку с кожаным околышем и вежливо склонил голову.

Аня в первый раз видела его в партикулярном платье и скрепя сердце была вынуждена признать, что эта одежда, как и мундир, ему необыкновенно к лицу.

Молчание затягивалось, становясь неприличным, и, чтобы поддержать разговор, Аня сказала:

– У вас очень симпатичный пёс.

– Я привёз его из Петербурга. Цезарь ещё щенок и, боюсь, не научен обращению с дамами.

Дух противоречия словно дёрнул Аню за язык, но она иронично улыбнулась:

– У такого красивого хозяина он быстро обучится светскому этикету.

Лицо барона, прежде имевшее лиричное выражение, мгновенно омрачилось. Он горько усмехнулся:

– Моя красота! Знали бы вы, Анна Ивановна, сколько неприятностей доставляет мне внешность с самого раннего детства.

– Неужели? – удивлённо поинтересовалась Аня, снова усевшись на дерево.

Преданно поскуливая, Цезарь немедленно улёгся у её ног. Меж кустами Анна разглядела мелькание красного сарафана Мариши и успокоенно указала фон Гуку на место рядом с собой, сочтя за лучшее обратиться к нему официально. – Присядьте, ваша светлость.

– Я предпочитаю постоять.

Он оперся одной рукой на ствол дерева, и Аня обратила внимание на его сильные точёные пальцы с гладкими ногтями. Несмотря на ухоженные ногти, это были руки не изнеженного барина, а надёжного мужчины, уверенно лежавшие на нежной берёзовой коре, как лежали бы на рукояти пистолета или…

«…или поднимали задок тяжёлой телеги», – договорила про себя Аня, чуть порозовев от смущения за свою бестактность относительно внешнего облика барона. Опасаясь, что фон Гук прочитает по лицу её мысли, она переспросила:

– Вы обещали рассказать, чем вас смущала ваша красота.

Мученически вздохнув, Александр Карлович рассеянно погладил по голове Цезаря и пояснил:

– Дело в том, что моя матушка, гордясь моим внешним видом, до шести лет предпочитала наряжать меня в девичье платье, что вызывало невероятные насмешки других мальчиков, гордо щеголявших в матросских костюмчиках и бархатных курточках.

Когда я подрос и стал носить мужское платье, мои сверстники дразнили меня неженкой и красавчиком. Чтобы опровергнуть их слова, я научился драться врукопашную и, надо отметить, вполне преуспел в кулачных боях. Меня начали бояться, но дружить со мной так никто и не хотел.

Смешно вспоминать, но я мечтал заболеть оспой и однажды утром проснуться с лицом, похожим на сырую картофелину. Именно тогда я понял: Бог одинаково испытывает и уродством, и красотой, но ещё неизвестно, какая из этих двух нош тяжелее.

Настоящие друзья появились у меня в кадетском корпусе, когда соученики поняли, что я состою не только из смазливой физиономии, но и из нормальной человеческой души, такой же как у всех остальных. Но даже самые верные друзья решительно не желали видеть меня рядом с собой при встрече с дамами.

Последнюю фразу Александр Карлович произнёс явно через силу, но Аня вполне поняла её смысл и была благодарна за то, что барон не стал рассказывать о своих отношениях с женской половиной общества. Наверняка в этом ему тоже пришлось несладко. Аня вспомнила, как беззастенчиво одолевали его дамы во главе с дочкой почтмейстера у них на званом ужине, и густо покраснела от стыда.

– Аннушка, ау! – певуче донёсся до них голос Мариши.

– Ау, – эхом отозвалась Аня, по-крестьянски сложив руки ковшиком у рта.

Цезарь встрепенулся, зашевелил ушами и встал в стойку, подняв переднюю лапу.

– Белку почуял, – сказал Александр Карлович, помогая Анне подняться. – Едва прикоснувшись пальцами к её ладони, он отдёрнул руку и серьёзным тоном проговорил, медленно подбирая слова: – Анна Ивановна, я вынужден умолять вас забыть моё неловкое сватовство. Я осознаю, что оно было вам тягостно, и обещаю не докучать вам далее. Но тем не менее продолжаю просить вас обращаться ко мне при любом малейшем затруднении. Я ваш покорный слуга.

Произнеся эту тираду на одном дыхании, Александр Карлович умолк и, глядя на его застывшее лицо, Аня поняла, что он напряжённо ждёт ответа на свою просьбу.

– Я обещаю вам свою дружбу.

Анин голос звучал почти ласково. Она вдруг почувствовала, что её неприязнь к светскому красавцу-офицеру растворилась без следа, уступая место симпатии к одинокому красивому мальчику, мечтавшему заболеть чёрной оспой.

Их теплую беседу прервала запыхавшаяся Маришка.

– Аня, Аня, ты не представляешь! – она коротко, как близкому знакомому, кивнула фон Гуку, совершенно не удивившись его присутствию, вцепилась в Анин сарафан и возбуждённо указала куда-то в глубину рощи, теряющуюся за лесными завалами: – Я только что встретила того самого офеню-почтаря!

Непроизвольно схватившись рукой за горло, Аня буквально задохнулась от такого поразительного известия:

– Его надо догнать!

Она рванулась в указанном направлении, но строгий окрик барона пригвоздил её к месту:

– Анна Ивановна! Погоня не женское дело. Объясните мне, кого надо искать?

Захлёбываясь словами, Аня с Маришей наперебой затараторили, припоминая приметы загадочного письмоноши:

– Рыжий, в картузе! У него нос! Огромный нос! А сам маленький, щуплый.

– Я понял, не ждите меня, – остановил поток слов Александр Карлович и, свистнув Цезарю, чутким шагом опытного охотника скрылся за высокой стеной валежника.

Сопоставив факты Маришиного поведения при встрече с фон Гуком, Аня пристально посмотрела в лицо подруги:

– Мариша, признайся, ты знала, что мы натолкнёмся на фон Гука?

Не выдержав испытующего взгляда, подруга опустила глаза и не удостоила её ответом.

– Значит, знала, – уличила её Аня.

Мариша не умела врать, и Аня всегда читала её поведение, как открытую книгу.

Опустившись на колени, Мариша нарочито медленно принялась раскладывать грибы по кучкам, пересчитывая найденные боровики. Наконец, повозившись, она согласилась:

– Знала, – опустив руку в кузовок, выудила оттуда завалившийся гриб и бесхитростно пояснила: – Я видела его собаку.

Домой шли медленно. И хотя кузовки с грибами оттягивали плечи приятным грузом, на душе у подруг было неспокойно. То Аня, то Маришка, нет-нет, да и помянут шустрого офеню, как из-под земли вынырнувшего в березняке.

«Уж не следит ли он за мной? – мысленно волновалась Аня, глядя себе под ноги. – Зря я согласилась ехать к Маришке, не навлечь бы мне на неё беду!»

Она вспомнила, как после окончания пансиона ехала мимо порога Керста, мечтая построить на утёсе дом на семи ветрах. Может и, правда, выстроить? Жить с батюшкой и няней в стороне от всех, никого не беспокоя, тогда и Маришка останется в безопасности.

И снова из глубин сознания выплыл наружу и закружил голову тревожный вопрос:

– Кто же так сильно нас ненавидит?

* * *

Скоро осень. Аня осторожно поставила на скамейку тяжёлую корзину с мелкими жёлтыми сливами, налитыми солнечным соком. Хорош урожай в саду Вороновых: ветки яблонь низко клонятся под тяжестью кисловатых крепких яблочек, готовая опасть слива сама просится в варенье, а уж сколько в этом году уродилось крыжовника, и вовсе невозможно исчислить!

Сад Вороновых по всей округе славился своим урожаем. Мариша хвастала, что у соседей, бывало, морозом яблоневый цвет побьёт, ни яблочка не проклюнется, а у деревьев в их саду под тяжестью плодов ветки ломаются. Покойный Ермолай Поликарпович и в храм, и в приют, и в пансион баронессы фон Гук никогда не забывал презентовать на яблочный Спас ящик-другой глянцевой антоновки.

Выбрав самую крупную сливу, Аня положила её на ладонь и залюбовалась, глядя, как сквозь тонкую кожицу просвечивает тёмная косточка. Так и человеческая душа иногда: сверху чистая, светлая, а разломи её напополам и наткнёшься на деревянную сердцевину. Сразу не заметишь, можно и зубы обломать.

Подвинув корзину в сторону, Аня присела рядом и принялась вспоминать подробности рассказа барона Александра Карловича о результатах слежки за офеней.

Он сообщил о поисках вечером того же дня, без предупреждения явившись со срочным визитом. Девушки приняли его здесь, в саду, на этой самой скамейке.

Господин барон успел переодеться в полевую форму, безупречно облегавшую его атлетически сложенную фигуру.

– Аполлон, – шепнула Ане Мариша, бегло глянув в лицо фон Гука, – хотя нет. Рядом с ним Аполлон будет смотреться неотёсанным мужланом.

Подруги только что отужинали и, уложив Ивана Егоровича спать, отправились посекретничать в сад, спеша застать последние солнечные лучи, отражающиеся от крыши дома.

Маришу познабливало, и она зябко куталась в набивной платок тонкой шерсти, а Аня напротив – чувствовала такой жар во всём теле, что расстегнула три пуговки закрытого ворота чёрного платья, необыкновенно подчёркивавшего белизну её кожи.

Она по-детски заплела волосы в две косы и под прямым взглядом барона немного смущалась своего внешнего вида, думая, что выглядит точно как девочка из сиротского приюта.

– Прошу вас, говорите шёпотом, ваша светлость, – предупредила Аня Александра Карловича, когда он покорно уселся рядом с ней на указанное место, – я не хочу посвящать в наш разговор мою нянюшку. Если она что-либо узнает о записках, то переполошит весь дом.

Фон Гук понимающе понизил голос, бесстрастно вопросив:

– Позвольте поинтересоваться, о каких записках идёт речь?

Маришка всплеснула руками, а Аня, решив, что раз уж Александр Карлович принял участие в розысках «почтальона», то имеет право знать и остальное, быстрым полушёпотом пересказала свою историю.

Фон Гук слушал внимательно, так, как боевые офицеры слушают донесения с поля брани: не задавая лишних вопросов и не переменяя спокойной позы, со сложенными на коленях руками. Его нервозность выдавали лишь напряжённый прищур глаз и тонкая складка, прочертившая гладкий мраморный лоб.

К концу грустного повествования о прошедших событиях лицо барона исказилось негодованием, а с губ непроизвольно слетела краткая реплика:

– Какая низость!

Горячая заинтересованность Александра Карловича придала Ане силы для дальнейшего рассказа. Подумав, что давно не испытывала чувства защищённости, Аня протянула барону оба письма.

Брезгливо, словно нечто гадостное, он взял из Аниных рук записки и долго рассматривал их на свету, поворачивая под разным углом.

– Эти записки писаны женской рукой, – сказал он наконец, когда Аня была уже готова поинтересоваться, что такое он высмотрел в обыкновенных словах. Ожидая объяснений, девушки одновременно воззрились на говорившего.

Он указал на заглавную букву «Веди» в слове «Веснины»:

– Обратите внимание на данный элемент. Я ни за что не поверю, что мужчина выведет столь круглую форму завитков. И, кроме того, писавшая хоть и грамотная особа, но пользуется пером нечасто, слишком неуверенный почерк. Следовательно, писал не офеня, которого я, кстати, нашёл.

Сделав многозначительную паузу, барон посмотрел на обомлевших от изумления девушек.

Несколько мгновений Аня и Мариша не находили слов для выражения чувств, а затем одновременно вскрикнули:

– Нашёл?!

– Нашёл, – подтвердил Александр Карлович, – но требовать у него никаких объяснений не стал. Я ведь не знал тогда, в чём суть дела, – добавил он извиняющимся тоном.

– Не томите, Александр Карлович! Где он живёт? – Аня умоляюще заглянула ему в лицо, затаив дыхание от охватившего её нетерпения.

Барон задумчиво откинул назад прядь волос, упавшую на глаза, и медленно, словно раздумывая, стоит ли об этом рассказывать, проговорил:

– Я проследил офеню до небольшой лесной избёнки недалеко от порогов. Ведя слежку, заметил, что личность лоточника, действительно, весьма примечательная. Неглуп, насторожен. Я сразу обратил внимание, что по лесу он идёт озираясь, прислушиваясь к шорохам, словно зверь на охоту. Хотя изба у него и крестьянская, хозяйством он не занимается, огорода нет, хлев без скотины. Дом скромный, но небедный: снаружи крашен красной краской, наподобие чухонских изб, крыша новая, во дворе на верёвках сохнет исправное бельё, видно, что малоношеное.

– Да вы настоящий сыщик, господин барон! – восхитилась Аня, слушая столь подробный отчёт.

– Рад услужить! – фон Гук встал и чуть прищёлкнул каблуками, благодаря за комплимент, и сразу перешёл на доверительный тон: – Я нижайше прошу вас, Анна Ивановна и Марина Ермолаевна, не предпринимать самостоятельно никаких шагов! Теперь, когда вы посвятили меня в суть дела, я могу разузнать значительно больше, чем две юные леди, неискушённые в борьбе с коварным противником.

– Александр Карлович, но дело касается моей семьи, и я не хочу никого впутывать!

Аня нервно сжала руки, сердито нахмурив стрельчатые брови и одновременно отметив, что лицо Александра Карловича тоже утратило своё всегдашнее спокойствие.

– Умоляю, Анна Ивановна, – он перевёл взгляд с Аниного лица на Маришино, прося её поддержки, – не лишайте меня права помочь вам.

Чуть помедлив, он шепнул одними губами:

– Теперь это дело моей чести…

«Да, именно так он и сказал, – постаралась дословно припомнить беседу с фон Гуком Аня: “Дело моей чести”».

От предложения действенной помощи во время той встречи Аня почувствовала, как с её тела словно спала ржавая цепь с гирей на конце, которую она всё это время каторжно волочила в одиночку.

Подумалось: «Как, оказывается, женщине необходима опора на сильного и уверенного в своих словах мужчину».

До пожара, когда батюшка находился в добром здравии, Ане чудилось, что все неприятности улетучивались сами собой, стоило только отцу провести рукой по её волосам и спокойно сказать:

– Не кручинься. Перемелется – мука будет.

А нынче всё сама, да сама…

По-старушечьи вздохнув, Аня положила сливу в рот и с натугой понесла корзинку с фруктами на кухню. Матрёна наказывала спешить, желая угостить дорогого хозяина отменным сливовым пирогом с взбитыми белками.

Верная Матрёша, как умела, старалась угодить Ивану Егоровичу своей стряпнёй, свято веря, что от доброй еды бесследно исчезает любая болезнь. Любая, но только не эта. Со вчерашнего дня Аня знала диагноз наверняка.

– Слепота вашего батюшки – следствие повреждения глазного нерва от мощного удара по голове, – объяснил ей травму отца старый толстый профессор медицины, случайно оказавшийся в здешних краях и приглашенный господином фон Гуком для консультации.

– Чем мы можем исправить положение? – задавая вопрос, Аня волновалась, ожидая услышать самое безнадежное. Но, к счастью, профессор не произнёс страшных слов. Качая головой из стороны в сторону, он три раза снял и надел на широкий нос крохотное пенсне в золотой оправе, побарабанил по столу кончиками пальцев, и глухо произнёс:

– Профессор Чижов в Петербурге проводит опыты по излечению слепоты. Я имел счастье наблюдать поразительные случаи восстановления зрения. Возможно, он работает и с поражением нерва. На вашем месте я бы попытал счастья в столице.

Хорошая новость заставила Аню радостно вспыхнуть от счастья, но, немного поразмыслив, она задумалась о возможности поездки в Санкт-Петербург, и чем дольше об этом думала, тем мрачнее вырисовывалась ей перспектива вылечить отца. Мысленно перебирая в уме все возможные варианты, Аня с разочарованием осознала, что после продажи мануфактуры в Дроновке и раздачи всех долгов по векселям и закладным, им с отцом и Анисьей едва ли хватит денег на пару месяцев столичной жизни, даже если питаться предельно скромно.

Лёжа ночью без сна, она мучительно обдумывала свои дальнейшие действия.

«Безусловно, я дам объявление в газете и постараюсь найти место домашней учительницы. Если повезёт достать работу, то стану трудиться без роздыха и смогу обеспечить отцу с Анисьей пусть не безбедную, но, по крайней мере, не нищую старость. Но деньги на лечение необходимы срочно, а быстро сыскать работу вряд ли удастся».

Возможность занять денег у Мариши Вороновой Аня отвергла раз и навсегда. Во-первых, купец Воронов был ограблен, и Мариша призналась, что украденная сумма составляла бóльшую часть их капитала. Во-вторых, неизвестно сможет ли Аня когда-нибудь вернуть долг, а брать деньги без отдачи непорядочно. Мариша и так премного их облагодетельствовала: они у неё живут, и Мариша их обула и одела.

Как бы ни складывались обстоятельства, но лечить отца надобно, и Аня, под утро немного поплакав от непосильной ноши, в одночасье рухнувшей на её плечи, приняла решение продавать мануфактуру и ехать в Петербург. Господь не оставит. В этом она была абсолютно уверена.

Кроме заботы об отцовском здоровье, Ане не давала спать судьба новой школы, которую она не сможет открыть. Порой она чувствовала себя последней обманщицей, погубившей многие чаяния об учёбе. Как горели детские глазки, когда она обещала ребятишкам красивые учебники с картинками и аспидные досочки, на которых нужно учиться писать мелом буквы и складывать цифры!

До боли кусая губы, она вспоминала, как мечтала посадить в палисаднике цветы, договаривалась с благодетелями, убеждала родителей в важности образования детей. Неужели всё напрасно? Ответ пришёл сам собой: завтра же она разыщет Алексея и перепоручит ему свои хлопоты вместе с оставшимся у неё неприкосновенным запасом школьных денег.

В том, что Алексей выполнит её просьбу, Аня не сомневалась. Только он, благородный и бескорыстный радетель за народное счастье, сможет наилучшим образом наладить школьные дела.