Текст книги "Жизнь как на ладони. Книга 2"

15

Первая весна при власти Советов выдалась грязной, мокрой и серой.

– Пришёл антихрист, добра не жди, – тайком перешёптывались обыватели, недобро провожая взглядами революционных солдат и матросов, шнырявших по всему городу в поисках добычи, словно голодные волки в бескормицу. И глаз у них был недобрый, волчий. Бывало, зыркнет краснофлотец на кого исподлобья, как штыком пырнёт: враз у говоруна от страха язык отнимается.

Ближе к вечеру народ расходился по квартирам, не забывая тщательно запереть за собой все замки. Погасив свет, всякий старался, чтобы его пристанище выглядело нежилым, авось тогда господа-товарищи не пожалуют к нему с обыском или грабежом.

Этой весной по одной из таких улиц, опустевшей раньше обычного из-за мерзкой погоды, шла странная компания. Двое худых, заросших до черноты молодых мужчин тащили под руки грузного старика, выписывавшего ногами немыслимые кренделя. Впереди них, то и дело тревожно оглядываясь, шла барышня в шубке, замотанная до бровей чёрным шерстяным платком.

– Ишь, нализались мужики, видать, винные запасы нашли, – осуждающе прошипела дворничиха Авдотьевна своей товарке – разбитной прачке из трактира на Большой Подьяческой.

Девушка в шубке распахнула дверь проходного подъезда и почти силком втолкнула туда своих спутников.

– Местные, – констатировала дворничиха, – этот ход только здешний народишко знает. – Она напряжённо нахмурила лоб. – Кто ж такие? Похоже, не первый день поддают, смотри, рожи-то как заволосатели. Чисто лешие. – Она три раза плюнула через плечо, чтоб не навлечь на себя беду из-за упоминания о нечистой силе, и отвернулась к товарке, подчёркнуто не обращая внимания на то, что из-за тощей поленницы дров к ним приближается патруль Балтфлота с винтовками наизготове.

– Эй, гражданки, людей тут не видали?

– Не видали, – ехидно протянула Авдотьевна, бесстрашно растягивая в улыбке толстые губы, – окромя вас тут некому шастать.

– И не слыхали, – подобострастно подхватила прачка слова подруги.

– Смотри, тётка, допрыгаешься у меня, – пригрозил языкастой дворничихе начальник патруля, – говори как на духу, видала господ или нет? За пособничество врагам революции знаешь что бывает?

– Это я – враг революции? – Авдотьевна с размаху бросила на землю полено, которое взяла было из поленницы, упёрла руки в боки и мощной грудью придвинулась к матросу. – Глаза твои бесстыжие! Да я вот этими руками не один пуд грязи выскребла, пока ты ещё в люльке качался. А ты меня на всю округу позоришь?!

Она сунула под нос оторопевшим морякам свои заскорузлые от работы руки, не переставая честить депутатов на чём свет стоит.

– Тьфу, язва. Пошли, ребята. Нет здесь контриков. Видать, в другую сторону сбежали, – поворотился к матросам командир. – Не миновать нам революционного нагоняя от товарища комиссара Ермаковой.

Заговорщически переглядываясь, бабы молча смотрели вслед ушедшим краснофлотцам. Наконец прачка не выдержала:

– Ох, и смелá ты, Авдотьевна. Генеральша в юбке!

– Генеральша не генеральша, а этих поганцев самозваных на дух не выношу. Да и царя-батюшку кажинный день добром поминаю. Мне на евоную коронацию от тайной советницы Дубининой рубь серебром перепало и фарфоровая кружка с орлом от мадам Миропольской. А они, депутаты эти вшивые, государя под арестом держат с невинными малыми детками. Помяни моё слово, Марья, – добром ихняя революция не закончится!

– Кажется, погони нет, – сказал Тимофей, чуть сбавляя ход, – нам необходимо дать передохнуть Аполлону Сидоровичу, постоим пару минуток.

Компания зашла под арку подворотни углового дома и остановилась, тревожно прислушиваясь к каждому звуку. Странно, но в тишине двора явственно слышалась неземная музыка, словно в небесах вызванивали хрустальные колокольчики, предвещая сказочные события.

– Посмотрите, это звонят сосульки на проводах, – шёпотом сказала Зина, запрокидывая голову к чудом уцелевшему на столбе телефонному кабелю.

Только сейчас Тимофей смог пристально взглянуть на неё, прижавшуюся к холодным кирпичам массивной стены. За время, прошедшее с их последней встречи, Зина повзрослела и похудела, взгляд больших серых глаз утратил милую детскую наивность, а движения уже не были полны обворожительного кокетства. И всё же, его невеста была прекрасна как никогда.

От счастья у Тимофея перехватило дыхание. Ему хотелось, не отрываясь, смотреть в её родное лицо, знакомое до мельчайшей чёрточки, и радоваться жизни, невзирая ни на что. Но мысль о смерти Кристины опутывала мысли и чувства чёрной пеленой, заставляя ежеминутно мучиться от сознания своей вины перед ней.

– Нам нельзя идти домой, – сказал Всеволод, и его слова эхом отразились от полукруглой стены, заставив перейти на шёпот.

Тимофей согласно кивнул, подумав, что Всеволод абсолютно прав:

– Я тоже так думаю. Клавдия наверняка пошлёт туда проверку. И, кроме того, мы не можем подвергать опасности родителей. Ты была у них, Зина? Как они?

– Держатся, – Зина придвинулась к Тимофею, положив свою руку на его ладонь, и его с ног до головы окатила волна нежности. – Они не впали в отчаяние только благодаря вашей записке. Это ведь вы попросили передать им весточку?

Тимофей со Всеволодом недоумевающе переглянулись.

– Нет. Мы даже не понимаем, о чём ты говоришь, – за двоих ответил Сева.

– Ну как же, – начала объяснять Зина, но Тимофей не дал ей договорить, приложив палец к губам.

– Все объяснения – позже. Сейчас мы обязаны принять решение о дальнейших действиях. Как бы то ни было, но долго кружить по городу мы не можем. Аполлону Сидоровичу нужен покой. Я опасаюсь, что у него может случиться разрыв сердца.

Он тревожно прислушался к тяжёлому дыханию больного, сдвинув брови, словно гимназист над трудным заданием.

– Ума не приложу, куда нам пойти, – растерянно сказала Зина. – К Петру Сергеевичу с княгиней нельзя, а нашу старую квартиру родители не сохранили…

– Пойдём вперёд, – решил Тимофей, – мир не без добрых людей. Ребёнком я вот так же шёл по лесу из Соколовки куда глаза глядят, и судьба привела меня к Петру Сергеевичу. – Он взял Зину за руку и не удержался от вопроса: – Когда ты приехала?

– Вчера.

Тимофей со Всеволодом снова подхватили свою тяжёлую ношу и побрели в сторону небольшого парка, чтобы хоть немного отсидеться на скамейке под сгущавшейся темнотой холодной промозглой ночи. Начался дождь. Мелкий весенний дождь больно сёк по лицу, проникая в лёгкие влажным холодом и пронизывая прохожих до костей.

Чёрными полосками под деревьями ещё лежал снег, который в эту зиму никто не убирал. В грязных проталинах кое-где валялись обрывки прокламаций, густо наводнивших город в первые послереволюционные дни.

– Впереди патруль, – неестественно спокойно сказала Зина, зорко разглядев, как из сумеречной дымки вырисовались три фигуры с торчащими кверху остриями штыков. Она взяла Тимофея за край пальто. – У меня есть браунинг. Папин. В нём три пули. Я буду стрелять.

– Ты – стрелять? Не смей. Тебя сразу убьют. – От страха за Зину Тимофей перешёл на крик.

– Буду, – заупрямилась она, ища глазами поддержки Всеволода.

– Дай мне оружие, – князь протянул руку и вытащил из Зининого кармана небольшой пистолет. – Я целюсь лучше вас всех и буду отстреливаться при необходимости, а ты отвечаешь за старика и невесту, – скомандовал он брату.

Патруль приближался. Беглецы увидели, как солдаты скинули с плеч винтовки.

– Господи, помилуй, – громко прошептала Зина, прощаясь с жизнью.

Помощи ждать было неоткуда, и друзья, прижавшись друг к другу, приготовились бороться за свою жизнь до последней капли крови. В том, что их ожидала расправа, сомневаться не приходилось: патрулям было дано право расстреливать сопротивляющихся на месте без суда и следствия, лишь по одному подозрению.

– Дяденька доктор, поворачивай за мной, – внезапно прозвучал за спиной Тимофея ребячий голос.

Удивлённые нежданной помощью, мужчины и Зина увидели, как, откуда ни возьмись, к вооружённым людям подбежали две детские фигурки и звонко залопотали, показывая руками в противоположном направлении.

– Туда, туда, – тянули красноармейцев ребята, – на Загородном проспекте грабят лавку! Мы сами видели!

– Дяденьки товарищи, поспешайте, магазин жуть какой богатый! По стенам свиные туши развешаны, а на полу бочка масла стоит!

– Масло, говоришь? – переспросил патрульный.

– Свиные окорока? А ты, малец, не шутишь? – подхватил его товарищ, разворачиваясь всем телом.

– Ей-ей, дяденьки солдаты, чтоб нам лопнуть на этом месте!

Вопрос продовольствия в голодном городе стоял остро, поэтому по приказу военного коменданта склады и магазины должны были охраняться в первую очередь.

Судя по тому, насколько быстро стена дождя сомкнулась за спинами красноармейцев, уловка ребят подействовала безошибочно.

– Уходят, – с облегчением выдохнула Зина и оглянулась на неизвестного спасителя за их спиной.

Это был худенький ребёнок лет десяти-одиннадцати, закутанный в рваный зипун прошлого века, явно найденный в сундуке, брошенном хозяевами.

– Дяденька доктор, я знаю здесь хорошее место, где можно спрятаться. Айда за мной!

Тимофей уже дважды видел этого паренька и слышал этот голос. Он мгновенно вспомнил троих детей, сидевших в душном подвале, а чуть позже, – тянущих его за ноги по заснеженной улице. Вспомнил кровь, заливавшую рукав, и тоненький голос: «не ерепенься, дяденька доктор».

По земле потянуло холодной позёмкой.

– Пойдёмте, а? – глаза ребёнка глядели настойчиво, и взрослые решились пойти за своим маленьким проводником. Тем более что другого выхода у них всё равно не было: голова Аполлона Сидоровича бессильно болталась из стороны в сторону, и он снова пребывал на грани жизни и смерти.

«Ангел Хранитель» в зипуне провёл их через небольшой двор, заваленный корявыми сучьями из наловленного в Неве топляка, через подвал вывел в тупичок и показал на дверь, замкнутую на увесистый амбарный замок. «Ремонт зонтов и тростей», – прочитала Зиночка на покосившейся вывеске с выцветшими буквами.

– Но здесь же закрыто на замок? Ты не ошибся?

– Не-а.

Провожатый вытащил из кармана ключ и, поковыряв в замочной скважине, важно пояснил:

– Это мой замок. Халупа давно ничейная. Кто нынче будет зонты ремонтировать? Никто! Не до зонтов народу.

Он сокрушённо взмахнул рукой и пропустил вперёд мужчин, тащивших обмякшего библиотекаря.

16

В помещении мастерской по ремонту зонтов было тесно и темно. Из углов ровными прямоугольниками выступали очертания двух длинных сундуков, крашенных синей краской. Под ногами шуршала смятая обёрточная бумага, видимо, прежде служившая упаковкой для готовых изделий.

Тимофей поискал глазами место для Аполлона Сидоровича и показал Всеволоду на широкую скамью, приспособленную бывшим хозяином под верстак:

– Клади сюда.

Они смахнули на пол многочисленные щипцы, отвёртки с деревянными ручками, длинные металлические крючки, рассыпанные по скамье винтики со шпунтиками и с облегчением перевалили бесчувственное тело библиотекаря на ровную поверхность.

Мальчишка-проводник зябко похлопал себя руками по бокам и извиняющимся тоном заметил:

– Нетоплено здесь, не замёрз бы больной барин. – Он по-хозяйски подошёл к маленькой чугунной печке и приоткрыл дверцу: – Спички есть?

– Нет, – ответила за всех Зина.

– Эх вы, господа, а спичек нет, – укоризненно попенял им мальчишка, – придётся ждать Ваньку с Силой, у них вроде были.

– Это твои братья? – поинтересовался Тимофей.

Он успел расстегнуть одежду Аполлона Сидоровича, прислонился ухом к его груди и предостерегающе поднял руку, призывая к молчанию.

– Слава Богу, состояние здоровья господина библиотекаря лучше, чем я представлял. Ему нужен хороший отдых.

Он отстранился от безжизненно лежавшего тела и повторил мальчику свой вопрос о братьях.

– Не, не братаны, – отозвался тот, закатившись в кашле. – Братьев у меня нет. И сестёр тоже. А мамка потерялась. Ушла в деревню за картошкой и не вернулась. Сила с Ванькой ко мне на Сенном рынке прибились. У Силы мамка умерла, а батька до смерти упился, когда народ винные подвалы грабил. А у Ванятки отец с войны не пришёл, бабку бандюганы убили, а мать пропала, когда он в сосунках был. Он её и не помнит. Вот парни и шатались где ни попадя. Сначала по домам побирались, в помойках шарили, а потом и подворовывать принялись. Негоже так, долго ли пропасть без присмотра. Верно?

Ребёнок осуждающе покачал головой, чутко прислушиваясь к звукам снаружи.

– Верно, – согласился Тимофей.

Беглецы сели прямо на пол, пристроившись среди хаоса разбросанных вещей, и обессиленно замолчали, наконец ощутив себя в полной безопасности.

– Хорошее местечко, спокойное, – прервал молчание Всеволод.

– Знамо дело, лучше схрона, чем здесь, во всём городе не сыскать, – немедля отозвался маленький хозяин.

Тимофей поцеловал сидящую рядом Зину в тёплую, чуть дрожащую ладошку и полушёпотом обратился к пареньку:

– Ты уже второй раз спасаешь мне жизнь, но почему? Откуда ты меня знаешь?

Ребёнок снова закашлялся, звучно высморкался и ответил:

– Ты, господин доктор, меня не помнишь, а я тебя никогда не забуду. Ты мою мамку выкупил.

– Как это «выкупил»? – изумился Тимофей, перебирая в уме эпизоды своей жизни. От таких слов он растерялся и призадумался. Да нет. Наверняка мальчик ошибается. – Ты меня с кем-то путаешь, я никогда не выкупал людей.

– Не, дяденька доктор. Ты запамятовал. Это было по осени около булочной, когда мою мамку очередь била.

– Очередь била? Женщину? Такую полную? – переспросил Тимофей, мгновенно вспомнив ясный октябрьский день, длинный хвост очереди за ржаным хлебом и толстую растрёпанную бабу, ревущую во весь голос…

То утро не задалось с самого начала. Сперва у тёти Симы подскочило кровяное давление, и она слегла с сильной головной болью, потом Тимофей, задумавшись, чуть не угодил под колёса авто, и наконец, эта история с женщиной…

– Не брала я, не брала! – истошный крик, раздававшийся из толпы народа, был таким отчаянным, что было совершенно невозможно пройти мимо.

– Что случилось? Пропустите, я доктор.

Обычно эти слова действовали на людей отрезвляюще. Но только не в этот раз.

Тимофей протиснулся между двух кухарок с корзинками, мягко отодвинул девушку в синем платке, открывшую рот от любопытства, резко оттолкнул подвыпившего сапожника и очутился в центре круга.

Представившаяся его глазам картина отталкивала своей отвратительностью: два дюжих мужика в рабочей одежде хлестали по лицу молодую женщину невероятных размеров. С каждым ударом её голова моталась то вправо, то влево, заставляя колыхаться подбородок, по которому из носа стекала тонкая струйка крови.

– Бей воровку, – подзадоривала мужиков толпа, – так ей и надо! Ишь, разожралась, как корова на чужих харчах. Совсем ворьё житья не даёт!

– У нас на прошлой неделе всё бельё с чердака унесли! – выкрикнула девушка в ситцевом платке и подпрыгнула, чтобы лучше видеть расправу.

– А у нашей барыни собачку украли. Хорошая такая собачка, беленькая, хвост метёлкой, – поддержал девушку другой женский голос.

– Бей!

Слова проклятий сливались в сплошной гул, среди которого был слышен только отчаянный крик несчастной, безостановочно причитавшей:

– Не брала я, люди добрые, не брала…

– Стойте! – закричал Тимофей, и, подскочив, закрыл собой ревущую бабу. – Не дам её бить!

– Выискался защитничек, – выкрикнула девушка, – небось они в одной шайке!

– Сейчас живо разберёмся, кто таков, – схватил Тимофея за грудки близстоящий мужик. От него резко пахло чесноком и кислыми щами.

Тимофей постарался говорить как можно спокойнее, помня опыт общения с возбуждёнными больными:

– Я доктор из Пантелеимоновской больницы. Верьте мне, эта женщина толстая не от еды. Она больна водянкой. Грешно измываться над болящими. Одумайтесь.

– Она у меня червонец слямзила, – буркнул один из нападавших, медленно остывая от гнева. Он отпустил Тимофея и теперь, набычившись и низко опустив голову, стоял, готовый в любой момент снова броситься в бой – теперь уже с доктором.

Тимофей не задумываясь сунул руку в карман, достал скомканную десятку и протянул мужику:

– Возьмите.

Тот оторопело дёрнулся:

– Мне, что ли?

– Вам. Забирайте и отпустите женщину.

Тимофей поднял голову и огляделся: он понял, что людям в толпе стало стыдно. Отводя глаза, они медленно попятились, разомкнули круг и выстроились в очередь, зорко охраняя свои места.

– Ты, того, барин, пойми.… Народ с голодухи озверел, – смущённо сказала в спину Тимофею дородная тётка в плюшевом жакете.

– Эх вы, – махнул он рукой в ответ и быстро, пока в толпе снова не вспыхнула искра ненависти, отвёл в сторону избитую бабу: – Идти можешь?

– Чего ж, могу, – она утёрла лицо рукавом и переступила слоновьими ступнями с ноги на ногу. – Меня только по морде били, кости все целы, – женщина всхлипнула, – сказали, что я деньги уворовала. А я не брала их, не брала. Вон, и Лизку мою до смерти напугали. – Она ткнула пальцем в стоявшую чуть поодаль высокую костлявую девчонку лет двенадцати, глядевшую на мать расширенными от ужаса глазами. – Ты иди, барин, иди. А я с Лизкой домой подамся. Видать, сегодня без хлебушка перебьёмся…

…В темноте мастерской было слышно, как на лавке шевельнулся Аполлон Сидорович, пробормотав что-то неразборчивое.

Тимофей напряг зрение, чтоб рассмотреть лицо сидящего напротив ребёнка, но увидел лишь белеющий нежной кожей тонкий овал.

– Послушай, но тогда, возле булочной, у той полной женщины была дочка, Лиза. Девочка, а не мальчик.

– А я и есть девочка. – Она чуть придвинулась к узкому грязному окну, завешенному газетой, и сразу стали видны ясные глаза и точёный девичий подбородок.

– Какая ты красивая, – сказала Зина, – тебе очень пойдёт пышное платье с оборкой. Ты не думай, – торопливо добавила она, заметив, как Лиза недоверчиво дёрнула плечом, – тяжёлое время пройдёт. И у тебя обязательно будут нарядные платья.

– Кажись, мальцы пришли, – прислушалась Лиза, одним шагом оказалась у двери и припала ухом к холодным доскам. Раздалось три равномерных стука, и девочка удовлетворённо откинула щеколду.

– Ушли патрули, – срываясь на фальцет, наперебой зашептали Ванька с Силой. – Они встретили матросов из Реввоенсовета и побежали кого-то искать. К Николаевскому мосту рванули. Далече отсюда.

Беглецы понимающе переглянулись.

– Спички есть? – требовательно спросила Лиза.

– Есть.

Худенький остроносый мальчик, пошарив в карманах, протянул подруге измятый коробок шведских спичек, в котором сиротливо лежала одна спичинка.

– Спасибо, Сила. Сейчас затопим.

Девчонка сноровисто собрала с полу бумагу, пошевелила дрова в набитой загодя топке и, затаив дыхание, чтоб не испортить единственную спичку, затеплила огонёк в печурке. Под умелой рукой Лизы пламя разгорелось почти мгновенно, распространяя горячий воздух от железных боков буржуйки и заставив Зину расстегнуть пуговицы тёплой шубки.

– Это ты написала записку нашим родителям? – обратился к Лизе Всеволод.

– Ага, я, – подтвердила она, распахнув жакетку. – Я вас давно выследила. Барыня, мамка ваша, уж очень убивалась. Барин-то хоть и чёрный как туча, но держится, на службу ходит, а на барыне лица не было. Сутки напролёт по городу кружила, вас высматривала. Барин её найдёт, обнимет и уговаривает, уговаривает. А она только головой мотает, молчит, не плачет. Тётка ваша старая, та сильно плакала. А барыня нет. Вот я и надумала записку им подкинуть, так, мол, и так, живы вы. А потом вот она приехала, – Лиза показала на Зину, – с её приездом барин с барыней вроде немножко повеселели. Я уж хотела новую записку отписать, а тут вы и сами объявились.

– Спасибо тебе, добрая душа, – прошептал князь и прикрыл глаза.

– Необходимо дать знать о нас Ольге Александровне и Петру Сергеевичу, – рассудительно заявила Зинаида, – я обязана пойти домой и рассказать им, что их дети живы и находятся в безопасности. И не прекословьте, – заранее пресекла она все попытки возражения. – Я приехала в Петроград открыто, меня видели соседи, к вашей тюрьме пришла тайком, без свидетелей, поэтому мне нечего опасаться.

Зиночка встрепенулась, на миг прижавшись к боку жениха. Ей хотелось бесконечно сидеть рядом с ним вот так, как сейчас. «Где лад, там и клад», – вспомнила она слова, написанные на пуговице, подаренной ей Тимофеем на тринадцатилетие. Ох, как давно это было!

Созвучно Зининым думам прозвучал тихий шёпот Тимофея:

– Как славно ты догадалась дать мне пуговицей знак, что ты приехала. – Он немного помолчал и взволнованно добавил: – Этот знак явился для нас сигналом к побегу. Я почувствовал твою поддержку и понял, что тянуть с побегом больше нельзя.

Чуть наморщив лоб, Зина задумалась:

– Как догадалась? Сама не знаю. Родители подсказали, что вас содержат в особняке князей Езерских, я пошла туда, поговорила с часовым, разузнала, что арестованных содержат в подвале, и попросила передать тебе шарф с пришитой заранее пуговицей. Вот и всё!

Зиночка не стала рассказывать жениху, как, озираясь, бежала вдоль набережной от разнузданных солдат в расстёгнутых шинелях, как, плача, умоляла сурового часового отнести жениху в тюрьму передачу и как, краснея, сунула за это в карман революционера свои серебряные часы – подарок императора.

– Надо идти к Мокеевым, иначе они сойдут с ума от беспокойства. Я сразу вернусь и принесу вам поесть, – с этими словами Зина решительно встала и, путаясь в пуговицах, принялась застёгивать беличью шубку.

– Я не могу отпустить тебя одну, – Тимофей встал рядом и положил ей на плечо руку, – я пойду с тобой.

– Сделаешь глупость и подвергнешь опасности не только себя, но и родителей. – Зина высвободилась, поцеловала его в щёку и легким шагом прошла мимо Всеволода.

– Как бы мне ни хотелось поспорить, но Зина права, – глухо сказал князь.

– Не бойтесь, дяденьки, – спасительно прозвучал из угла детский голосок Лизы, – мы с парнями пойдём с вашей барышней, нам не впервой. Так ловко проведём дворами, что ни один сторож не заметит. Дорогу знаем.

– Стойте, я напишу, какие лекарства нам пригодятся, папа соберёт нужное, – и Тимофей спешно нацарапал на подобранном с полу обрывке прокламации латинские названия. – И тебя от кашля вылечим, – благодарно посмотрел он на Лизу, – только возвращайтесь скорее. Мы будем ждать.

Когда закрылась дверь, Тимофей прислонился к косяку и перевёл дыхание, набираясь смелости. «Сейчас расскажу Севе, что Крыся погибла», – решил он про себя, дословно вспомнив брошенную краснофлотцем фразу: «Товарищ Маша сражена вражеской пулей».

Шли минуты, но нужные слова никак не находились; так было и тогда, когда он явился к юному князю Езерскому принести свои соболезнования по поводу гибели отца.

Молчание прервал напряжённый голос Всеволода, прозвучавший жёстко, как щелчок пистолетного курка:

– Тимофей, где Кристина? Я уверен, ты знаешь, где она.

В груди Тимофея разом стало жарко, и он повернулся всем телом к брату, словно хотел защитить его от тех жестоких слов, которые сейчас произнесёт:

– Сева, брат, Крыся погибла.