Текст книги "ВБХ – всё будет хорошо! Мысли и отражения"

ВБХ – всё будет хорошо!
Мысли и отражения
Ирина Бйорно

© Ирина Бйорно, 2017

ISBN 978-5-4485-9146-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ВБХ – ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО

Блаженны нищие духом – прощены нищие духом, ибо не знают они, что творят.

Я опять перечитала известное мне давно место из Библии и опять засомневалась: Блаженны нищие духом. Почему – блаженные? Блажь и благо есть однокоренные слова. Благой и блаженный суть ест одно. Но почему нищие духом– благие только потому, что не знают, что творят. А если знают? И творят?

И вдруг меня осенило: а точно ли переведены 27 канонических библейских текста, которые не раз были переделанные и пересмотренные, с арамейского и с других языков? Не вкралась ли здесь ошибка? И тут я услышала голос: не блаженны, а прощены, про-щены– нищие духом, прощены, ибо не знают они, что творят, и взять с них нечего. Ух, аж дух захватило! Все стало на место, как по команде! Про-щены будут те, кто делал не со зла, а по наивному неведению. Когда дух нищ, то что и спрашивать с них? Кому много дано, вот с того и спросится.

Да к чему это я? А вот к чему.

В этой книге собраны некие мысли о отражения нашего бренного мира – хорошего, плохого, всякого. Но самое главное там – несмотря ни на что – я точно знаю, что

Вера

У меня была знакомая, у которой умерла баба Вера. Ей было более 90 лет, и вот в один распрекрасный летний день она полезла на табуретку закрыть окно, упала и умерла. Умерла Вера. А с ней и вера умерла. Похоронили её, Веру, рядом с дочкой, которая еще до нее умерла. Похоронили на крутом берегу Днепра, который по Гоголю – чуден. При тихой погоде, ну и при другой. Лежит Вера в земле – русской, или украинской – не понятно, но лежит захоронена и безмолвна. Вера наша русская.

А много лет назад до этого родился мальчик Николай. Вместе с ним родились в тот же момент еще человек сорок по всему свету белому. Родились все эти младенцы – белые, черные, желтые – от разных мам и пап, но все – с верой. Верой в жизнь и счастье. А Николай родился в Совке, то есть в Советской России, не разделенной тогда на куски, в стране дружной и кучной и объединённой одной мечтой– построить коммунизм – без денег, без границ, без несправедливости. И так Николая и воспитывали с детства.

По десяти заповедям, которые были нанесены на обороте его тетрадей. И на тетради других учеников. Были они – Правила пионеров, взятых когда-то из самой читаемой книги в мире – из Библии. «Будь правдивым, честным, помогай старшим и заботься о стариках. Строй коммунизм и смело смотри в будущее.» Так было написано на обороте тетради. Или почти так. На этом Николай и вырос.

А потом – улетело это время в небо вместе с олимпийским мишкой, и началась неразбериха. Стену капиталистическую сломали, коммунизм обьявили несостоятельной мечтой, а мафию с капитализмом диким – законом. Николай теперь жил в раздвоенности – чему верить и как жить дальше? По закону, написанному на обложке школьной тетради или по закону сильного? Он видел, как его вера в добро и справедливость рушится под натиском МММ, акций, распада Союза и всеобщей дележки государственного имущества. За что раньше сажали, за то теперь прославляли. А вера его умирала.

Но тут восстановили церковь – надежду на Бога и отпущение грехов. Он стал брать и каяться, в надежде, что придет царствие небесное через распилы и Рублевку. Придет, обязательно! Светлое и чистое, но вера его была теперь хилой и тощей. Он крутился, ездил на мерседесе, брал взятки и стоял у святых отцов в монастырях на покаянии. Все как у всех. Дача, баня, водка. Охота, дети в Оксфорде, яхта на Кипре. Как у всех. А Вера вся сморщилась, ослабла, ведь ей было больше девяноста. Вера в коммунизм и нового человека – честного, неподкупного, здорового, радостного – как в «Веселых ребятах».

И вот Вера осталась совсем одна. Все от нее отказались – даже Николай. Он забурел, отрастил брюшко и завел у себя картинную галерею– даже с Сезаном, которого купил как подлинника, хотя в искусстве ничего не смыслил. Сам он стал писать картины и сочинять музыку. Ударился, так сказать, в творчество. А про Веру старую и забыл совсем.

Она жила теперь одна, в маленьком городке над Днепром, получала гроши и тосковала по своей недавно умершей от рака дочери. Не Чернобыль ли виноват? Но она больше думала о том, что виновато безверие и всеобщее рвачество. Ведь Вера родилась вместе с Советами, она была их Верой, но в нее больше никто не верил. Вот она и оступилась, упала с табуретки и умерла. Одна была, совсем одна.

Стало Николаю легко сразу, как Веру в землю закопали – совесть больше его не мучила, а деньги он вкладывал в искусства – семейное, конечно! Открыл фонд, стал себя везде хвалить-нахваливать – вот мол какой я особенный, отмеченный судьбой. А вокруг него собрались хвалители – и давай ему оды петь – за его же деньги!

Но когда он спал, снился ему олимпийский мишка в небе, красный галстук пионера, лагерь с костром и старая баба Вера, которая родилась вместе с революцией. Мир праху её, Вере нашей!

Совесть: Похороны Гоши

Четверо стояли около земляного холмика в темноте, и было слышно, как двое из них громко шмыгали носом. Луна освещала сад, пахло нарциссами, и было понятно, что здесь хоронят дорогое существо. «Бедный наш Гоша!» Девочки опять как по команде зашмыгали носами. «Мир праху твоему! Спи спокойно!» – это был голос почти плачущего папы.

Четверо– мама, папа и две полувзрослые дочери взялись за руки и склонили головы над холмиком. «Лишь бы лиса не добралась!» – добавила Ласточка. А Силле погладила Ласточку по голове и успокоила: «Папа сверху камень положил, да и Гоша лежит в пластике». Она тяжело вздохнула: «Бедный наш Гоша!»

Да кто же был такой этот таинственный Гоша, по которому так искренне горевала целая семья?, – спросите вы. А он был обычным черным ангорским кроликом, умершем от старости и объедания. Гоша был просто домашним развлечением, который ходил в красивом ошейнике со стразами и выгуливался раз в день на зеленой лужайке перед кирпичным домом, где и жила наша семья.

Гоша был толстым и счастливым кроликом – ел только отборную траву или щипал одуванчики, клетку ему чистили после того, как он «настреливал» в углу много маленькой коричневой дроби, и вообще он был кроликом-долгожителем– он жил в этой семье уже шесть лет, и за это время и Ласточка и Силле выросли, похорошели, им одели цепочки на зубы и девочки уже несколько раз перекрасили свои волосы. Теперь одна из них– Ласточка– была брюнеткой, а Силле – блондинкой.

Кролик Гоша участвовал во всех семейных Днях Рождения, приемах гостей и развлекал соседских детей, собирающихся по воскресеньям в саду у большого круглого батута с сеткой. Тогда его выпускали из клетки и он всем показывал, как можно прыгать и без всякого батута и даже очень высоко. Дети смеялись от его высоченных прыжков, гладили Гошу и давали ему сладкую морковку. Может ли такая жизнь кому-либо не понравится? Это была цепь счастливых дней и вечеров, и Гоша чувствовал себя любимым и особенным.

Он никогда не видел других кроликов и вообще никаких животных– кроме соседской собаки – маленького черного терьера Беллы, которая часами стояла у забора, наблюдая за прыгающим Гошей. Она высовывала длинный, розовый язык и улыбалась, глядя на его прыжки, а иногда ей доставалась и морковка, летящая через забор от соседей.

Гоша жил, толстел и старел, и вот в один апрельский день он просто не проснулся, а девочки нашли его уже холодное мохнатое тельце, когда пришли из школы. Были слезы, были причитания, звонки маме и папе, и вот в 9 вечера Гоша улегся в землю, аккуратно завернутый в целлофановый пакет.

Неожиданно в гараже зажегся свет– это вернулась соседка Гоши, мама Беллы. Она услышала всхлипывания и прошла в сад, тихо встав рядом с девочками. Она тоже ехала с похорон. Хоронили в тот день знаменитость, но похороны были совсем другими – там не плакали, не причитали и не всхлипывали. Там, на тех «важных» похоронах, улыбались, ели, даже флиртовали, речей об умершем не держали и как бы о нем и не вспоминали, зато разговор шел о наследниках, деньгах, Швейцарии и отсутствующих родственниках.

Обсуждали пирожки, заедая их красным вином и малюсенькими пирожными, погоду, аукционы и налоги – обычный набор общих «мозольных» тем. Все, что угодно, но только не о смерти и не о том, кого только что отпели в церкви с круглыми куполами. О нем не говорили, не вспоминали, а похороны были похожи скорее на вечеринку друзей, чем на искреннюю скорбь по утраченному.

И мне подумалось, уж лучше быть Гошей в семье моих соседей, чем «важным лицом», которого никто не любит и по которому не льют слезы. Похороны Гоши были настоящими, искренними, и казалось, что пухатый черный кролик Гоша принес за свою шестилетнюю жизнь на землю больше света и тепла – для Ласточки, для их мамы, папы, для соседских детей и даже для собаки Беллы, чем тот важный дядя, который всю жизнь кем-то управлял, чего-то накапливал, кого-то ругал, но так умер никем нелюбимым.

Говорят, что каждый оставляет след на земле. Гоша – точно, оставил. Мир его пушистому праху! Пусть его рай будет полон только отборной морковки и он веселится и прыгает на райских полянах, полных простых, чистых и веселых душ!

Евангелие свободы

«Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода.» /2-е Коринфянам 3:17/

А что же такое свобода?

Вчера по фейсбуку пустили фильм о животных. Их надо срочно освободить из неволи. Картинки жалостливые, слова – душераздирающие. Свободу всем животным– и даже тем, кто уже родился в клетках и никогда не знал свободы. А ведь такие свободу не выдержат– опять в клетку захотят, к привычной пище, заботе, к доброму персоналу, чешущему за ушком. И так везде.

В Австралии целая организация работает по спасению кенгуру, и их год учат жить на свободе, где опасно, где засуха и пожары, где нет еды каждый день. Так нужна ли свобода? И кому? А, вообще, существует ли свобода?

Ты вот свободен? Сидишь и читаешь эти строки. А ты свободен? Может, уже возмущаться начал– конечно, свободен – хочу читаю дальше, а хочу– нет. А дальше-то будет самое интересное. Так что я сейчас твою свободу забрала этой фразой. А дальше будет самое интересное…

Так вот, свободы– нет. Еще таз говорю: Свободы нет и быть не может! Мы вот люди, биологические особи, из мяса и крови. Можно быть свободным от тела? От болезней? От старости? Нет, нельзя! Я пробовала не есть 40 дней– и не пить, а вот не спать люди не могут. Мы ДОЛЖНЫ спать, иначе восстановление ресурсов тела не будет происходить. Мы должны кушать, должны защищать себя от опасностей, иначе не выживем. Так что, биологической свободы– нет. Правда, можно поменять пол: был мужчиной, можно стать женщиной. Можно. Можно стать и бесполым, кастрироваться. Можно. Но от биологического тела не убежать.

Следующее. Социальная свобода. Ты родился в какой-то стране и в какой-то семье. Ты не свободен от мамы первые годы жизни, а если тебя кто-то не взял на довольство после рождения, то ты умрешь. Семья. Можно от нее быть свободным? Если тебе с детства внушали о семье, говорили, что семья это важно, то ты в это верить начинаешь. А раньше семьи не было. И в Папуа живут общиной. Но свободы и там нет.

Социум значит общество, и быть полностью свободным от него нельзя. Можно, как Робинзон Крузо, один, и за все отвечать самому: и за пищу, и за кров, и за защиту от диких зверей, но и у него был Пятница. Отшельники живут одни в горах, но свободны ли они от социального мира? Этот мир вот бомбу им на голову сбросит, и они ничего сделать не смогут. Нет! Нет социальной свободы.

Раньше в школе мы учили определение свободы по-Ленину: Свобода как осознанная необходимость. Это какая-то принудительная свобода, когда «необходимо» что-то делать, например, ходить на работу, даже если работа глупая и тебе не нравится.

Моя подруга работает в фирме, которая на интернете делает казино– то есть азартные игры, где люди могут играть за деньги, а она, несвободная, сидит на телефоне и отвечает на вопросы этих игроков со всего мира на четырех языках, учит их играть и тратить свою жизнь и деньги на глупые игры.

Она знает, что несвободна, она знает, что это рабство, но она принуждает себя ходить на работу и зарабатывать нужные деньги на обеспечение потребностей биологического тела– еды и места проживания, своей маленькой норы.

Христос призывал к свободе от социальной ответственности – от оплаты налогов, – бросая деньги на дорогу, от религии и традиций– разрешая работу в выходные, и от семьи– нет у меня матери и братьев. Он разрушал все построения, держащие людей в рабстве. Ну а что получилось? На основе его учения была построена новая религия, да еще с запрещением разводов и абортов– ни первого, ни второго он не проповедовал, так же как и построение иерархической религиозной организации. Он проповедовал свободу царствия небесного и свободу любви к ближнему, а что получилось? Был ли он сам свободен? Об этом мы ничего не знаем, Но он пытался несколько раз уходить от учеников– то в пустыню, то на озеро – только бы быть свободным, даже от обожающих его учеников и Марии.

Еще одно определение свободы в школе было сформулировано так: свобода от чего и свобода для чего/кого. Тюрьма есть принудительное ограничение внешней свободы, а монастырь есть добровольное ограничение внешней свободы. Свободен ли монах в мыслях своих? Свободен ли заключенный в своих мыслях?

Размышляя о свободе я пришла к заключению, что свобода не существует и невозможна. Что же существует? Существуют рамки, условия, в которых человек может реализовать свои желания. Чем жестче рамки, тем труднее путь к реализации желаемого. Тем кажется, что свободы меньше. Но это лишь иллюзия, так как никакой свободы нигде и ни в чем нет.

Рамки религии, рамки социальные, рамки национальные, рамки языка и культуры. Это все рамки. Можно ли жить вне этих рамок? В Дании один из священников после двадцати пяти лет службы в церкви, открыто сказал, что он не верит ни в непорочное зачатие, ни в чудеса Иисуса. Поэтому он решил бросить церковь, уехать на острова Тонга и жить там. Сменяя рамки, то есть страну, язык, обычаи, религию он не освободился, а только поменял рамки. Давление со стороны его родного общества и его родной религии уменьшилось, зато увеличилось давление со стороны природы– на островах Тонга часто тайфуны, там живут ядовитые пауки и мухи, а так же местные жители занимаются людоедством. Он не освободился, а создал для себя временную иллюзию свободы. Кроме того, никто не освобождал его от материальной зависимости от еды и крова, а значит от власти денег.

Ничего в мире нет бесплатного, а значит и свободы от материального нигде нет и быть не может. Нигде. Все уже поделено и кому-то принадлежит. И земля, и воздух, и вода. А так же растения, животные и камни. Все. Все без исключения. Вся наша Земля, а теперь даже Луна, уже кому-то принадлежит. Когда есть это слово «принадлежность» то свободы уже нет.

Так вот, а нужна ли она кому– эта свобода? Стоит ли копья ломать за эту иллюзию и фата-моргану? Не лучше ли знать лучше рамки своей несвободы и уметь жить в этих рамках так, как будто ты свободен? А, в прочем, все так и делают. Притворяются, сто свободны и счастливы. Будда говорил, что вся наша жизнь есть сплошная иллюзия. Это правда. Так пусть уж это будет красивой, розовой, радостной иллюзией, как сладкая конфетка к чаю. Правда?

Благо-творство

Она стояла около лодки и смотрела на море. Пляж был пустынный. Ночью прошел дождь, и песок был мокрый и липкий. На берегу лежали выброшенные штормом круглые желеобразные тарелки медуз. Она втянула носом воздух. Пахло селедкой из бочки. Почти так же пахло из ее промежности, когда она подмывалась утром бутылкой прохладной воды. Этот запах она знала уже много лет, но чувствительность становилась все слабее, как будто кто-то убирал из ее жизни вкусы, запахи, звуки

Она была одета в синюю кремплиновую юбку, нейлоновую белую блузку с кружевным кантом у ворота и серый твидовый немнущийся пиджак. Так одевались женщины лет тридцать назад. Но она хранила свои вещи в порядке и за модой не гналась. Так она оделась и в то утро, когда решила пойти на пляж и искупаться.

Она жила эту неделю на даче сына, около моря. Хотя дача была ее, но она передала ее сыну и переселилась в люксовый дом престарелых с няньками, медсестрами, бассейном и массажным креслом. Там ей не надо было заботиться о еде, одежду ее стирали и гладили– она всегда настаивала на глажке, и там она провела уже десять лет– с тех пор как ей стукнуло восемьдесять.

Сын брал ее из дома престарелых на неделю-другую на дачу, но он и сам был на пенсии, и эти две недели с матерью были ему в тягость.

В это утро она решила пойти купаться. Море было в белых барашках, и пляж был пустым. Она принесла с собой только полотенце, так как купалась она без всего, погружая свое старческое тело с висячей кожей вокруг выпирающих костей в холодные волны. Теперь она смотрела на море и размышляла, а хочет ли принять ее тело это море? Она вслушивалась в песню волн, приносившей ее ушам мелодию воды и пены:: шшша-бумммм, шшшаа – буммм. Она старалась понять, это знак разрешения или наоборот– знак предостережения. Она стояла около лодки уже десять минут. Воздух был утренний, холодный, свежий и пах селедкой.

Она еще раз подумала, потом стала медленно снимать юбку, пиджак, блузку, белый хлопковый лифчик. Все это она аккуратно развесила на крае лодки, стоявшей одиноко на песке. Потом она сняла туфли фасона «прощай молодость» на удобном низком каблуке и эластичные гольфы до колена, которые носила летом – их ей посоветовал носить ее врач, пытающийся всеми средствами продлить жизнь в ее дряблом, почти бесчувственном теле.

Гольфы она положила внутрь туфель и повернулась опять к морю. Небо было безоблачным, и была видна половинка луны. Уходящая, – подумалось ей.

Она подошла к кромке воды, где белые барашки волн набегали на песок. Солнце было за ее спиной, создавая тень прямо перед ней. Тень была длинной и тощей.

Это тень моих лет, – подумалось ей, и она наступила на тень, но тень тоже двинулась вместе с ней, первой зайдя в воду.

Нет, я тебя раздавлю, подумалось старушке. Холодный ветер играл ее мелкими кудряшками на голове. Через кудряшки просвечивался розовый череп.

Сейчас я на тебя наступлю, – и она снова пошла вперед, пытаясь наступить на свою темную тень, но тень была теперь размыта волнами, нечеткая, колеблющаяся.

Вот тебе, вот тебе! Старушка шла в сторону глубокой воды, но пологий откат не давал ей этого сделать. Вода стояла у ее щиколоток, хотя она была уже метров двадцать от кромки берега. Она закрыла глаза и приняла решение– идти вперед. Только вперед. Через пять минут белые барашки волн достигли ее плеч. Холода она почти не чувствовала. Она упорно продолжала идти вперед. Зачем и куда? Она и сама не могла сказать. Сколько раз в жизни она принимала решения, базируемые не на знаниях, советах или здравом смысле, а просто так. Сегодня утром она приняла решение– нет! Не покончить жизнь самоубийством, нет! Жизнь– хороша, хотя она почти не видела, почти не слышала и ее живот перестал переваривать подаваемую туда пищу. Нет! Жизнь– прекрасна. Просто она приняла решение идти вперед.

На горизонте она увидела рыбачью лодку.

Наверное, селедку ловит, подумалось ей. Она еще раз втянула носом, как собака

Селедкой пахнет, как из моей промеженности, и ее голова ушла под воду.

Мир праху её – с запахом свежей рыбы!

Пока я писала эту историю на террасе лесной дачи, ко мне пришел маленький лесной олень, встал к оградке и внимательно на меня посмотрел. Все пишешь? А Белла, моя собака, прижалась ко мне, как бы говоря: А я вот лежу тут и смотрю, как она свои истории пишет. А кругом шумел летний березовый лес…

У «Негра» прав нет

Вот уж мне эти сокращения – МГУ, СССР, ответраб, прораб, госсек итд, и вот новое– «НЕГР». И не негр, и не черный, а просто «НЕГР» – «не гражданин» с паспортом. Вот такого русскоговорящего «негра» я встретила в конторе оформления вмж для иностранцев, а иностранцев-русских по всему свету сейчас много – аж до 30 миллионов зашкаливает! И среди них есть жители бывшей республики Литвы, а теперь – «негры» с паспортом. Они, русские, проживающие в своих старых квартирах и по старым адресам– они то все те же, но вот теперь они – «негры».

И вот такой белый «негр» с паспортом из Литвы стоял теперь в Москве, в Измайловском паспортном офисе и пытался зарегестрироваться, как положено. Но в анкете стояло: «Вы гражданин чего?» Ответ был: «Я не гражданин Литвы». «А чей вы гражданин?» «Ничей, но паспорт у меня есть».

А как так? Да так! Не гражданин Литвы, и еще не гражданин Дании, Франции и всех остальных 185 стран, но главное – «не гражданин» Литвы, и прав там у меня никаких нет, хотя именно там я и живу всю жизнь.

Девушка в окошке замялась: «Сейчас пойду к начальнице. Первый раз у нас такой случай». Она ушла, и скоро около нее собралась уже группа сотрудников во главе с начальницей. Они жужжали и обсуждали – можно ли дать «негру» разрешение на временную прописку в Москве или нет, даже если «негр» – русский и всю жизнь прожил в Литве. Комично? Трагично? Бюрократично? Или это – расизм по отношению к оставшемуся и очень поредевшему русскому населению Литвы?

Был ли он тем самым пресловутым «русским захватчиком», который помешал Литве стать частью Европы? И за что у него отобрали все права – на бесплатное образование, медобслуживание, пенсию? ЗА ЧТО?

Если ты русский и родился в Литве от родителей-«негров» – не граждан, то ты тоже «негр»? Даже если и белый? А если ты родился на территории свиного стойла, то по такой же логике ты, значит, свинья? А как же тогда быть с Христом? Кем он-то был? Ведь родился тоже – не в Иерусалиме и не Назарете, а в хлеву, в стойле, как известно, хотя и не очень достоверно.

Даа, а права человека? Это еще что такое? И какого человека? И зачем все это? Не проще было бы – родился русским– ты и есть гражданин России, а коль «родился груздем – полезай в кузов» – как моя бабушка приговаривала.