Текст книги "Вызовите посла"

Глава вторая

Плотников на удивление легко дал согласие на дотошную работу по изысканиям в отношении Петрова, на которую нацелился Ермилов.

Несмотря на то что Петр Анатольевич обладал высоким лбом, обрамленным редкими остатками почти седой шевелюры, утром он выглядел всклокоченным. Все от него что-то хотели, к нему стекались потоки информации, и Олег подумал было, что шеф согласился с предложенным им алгоритмом действий мимоходом, лишь бы Ермилов отстал.

Однако, когда Олег поторопился уйти и уже пересек большой кабинет шефа, тот его остановил:

– Погоди, Олег! Мы уже можем назначить тебя на должность, но торопиться не станем. Это не обсуждается, и можешь не набирать в легкие воздух. Выдохни. Пока нецелесообразно. Ты мне нужен в свободном состоянии. Сам же спасибо потом скажешь, – темнил Плотников. – Да и кстати, не затевай ничего такого, из-за чего я вынужден буду командировать тебя в Африку. Ты, говорят, любитель по заграницам шастать. То тебя, понимаешь, в Лондон английский отдел направлял, то в ЮАР. Ну это товарищ Сорокин у нас такой либерал, – хмыкнул Петр Анатольевич, имея в виду начальника английского отдела. – Со мной подобные маневры не пройдут. Максимум Болгария, и то ты мне должен будешь железно обосновать такую прогулку. Болгария давно уже не советская, а значит, о безопасности говорить не приходится.

– Разрешите спросить?

– Ну! – нетерпеливо подогнал Плотников.

– Чем Болгария, по-вашему, предпочтительнее? Сами же говорите, что не Советский Союз.

Шеф прищурил голубые глаза, как кот учуявший приближение мыши, толстой, пропахшей зерном, которое она беспечно уплетала на поле.

– Руденко там поблизости, твой приятель. В Греции сейчас в резидентуре. Что ты на меня так смотришь? Я обязан все знать – специфика такая.

Олега подмывало спросить, не знает ли Плотников часом, какого цвета у него исподнее, но воздержался, опасаясь, что шеф возьмет и угадает. Так и покой недолго потерять.

Плотников снова удивил Ермилова, когда выяснилось, что шеф уже позаботился о его посещении НИИ.

– В этом НИИ обратишься к капитану Андрею Турнову. Он из нашего московского Управления. Его вчера предупредили. Мой помощник скажет тебе его телефон. Что у них там в НИИ есть по Петрову, тебе дадут. И вообще мне нравится ход твоих мыслей.

…В НИИ Минобороны Олег оказался еще до обеда, созвонившись с офицером безопасности. В кабинете Турнова на первом этаже было темновато. Почти все окно загораживали огромные ветви голубой ели. От ветра они скребли по стеклу, и снегом подоконник был засыпан так, словно это окно стало эпицентром снежного бурана. Изнутри стекло запотело от закипавшего на подоконнике электрического чайника.

Долговязый, несколько нескладный, молодой, но уже с проплешиной в черных волосах, Андрей выглядел слегка напуганным, натянул пиджак, висевший на спинке кресла, принял куртку у Ермилова и сам повесил на плечики в шкаф у двери.

– Дело в том, что мои предшественники, естественно, все наблюдения в виде отчетов направляли в Главк. Там в архиве все и должно храниться. Вам бы лучше встретиться с оперативником, кто работал тут в восьмидесятые. Он бы смог гораздо больше вам порассказать.

– Это верно, – Олег принял из рук Турнова чашку с чаем. – Меня интересует другое. Как я понимаю, Петров работал здесь не так долго. Пришел после окончания института. Через год уехал у Болгарию. А вернувшись в восьмидесятом, уже попал под наблюдение и еще отработал что-то около года до ареста. В общей сложности года два или чуть больше. Хранится ли его личное дело в самом НИИ?

– Сложно сказать, – почесал макушку Андрей. – Скорее всего, его личное дело изъяли, когда арестовали.

Олег пожал плечами. Опираясь на свой прокурорский опыт, он мог предположить, что дело наверняка запрашивали, копировали, и оно, скорее всего, могло понадобиться для суда в большей степени, чем для расследования, как одна из характеристик подследственного. Были ли взыскания, выговоры с занесением… В этом личном деле, написанном сухим канцелярским языком, вряд ли следователь КГБ почерпнул бы что-то полезное для себя. Петров ведь без долгих раздумий стал сотрудничать со следствием.

Ермилова больше беспокоило, что дело могли уже уничтожить за давностью. Сколько времени хранят архивы? С тех пор уже прошло двадцать лет.

– Надо поискать, – настаивал Олег, понимая, что в уголовном деле могут быть только выдержки из личного дела.

– Сейчас, – обреченно кивнул Андрей. – У нас архив в подвале. Надо было, конечно, заранее запрос давать. Ну да ладно…

Турнов оставил Олега в кабинете, а вернулся через полчаса, когда Ермилов уже пересчитал почти все иголки на еловых лапах за окном. Андрей с веселым недоумением протянул полковнику желтоватую папку, довольно тонкую.

– Вы были правы, вот его дело. Не думаю, что в нем содержится хоть сколько-нибудь значимая информация, – в голосе Андрея звучали нотки любопытства и во взгляде читалось удивление: зачем поднимать дело предателя двадцатилетней давности, осужденного, отсидевшего?.. – Теперь будете изымать?

– Теперь, пожалуй, – кивнул Олег, открывая папку. Его интересовало, с какими характеристиками пришел на первое место службы Петров.

«Так, так, – он быстро читал анкету старшего лейтенанта Александра Васильевича Петрова. – Родители… мать… отец… Ну да, парень был блатной… У отца большие знакомства… Родственники за границей – прочерк. Образование… А вот: был за границей в служебной командировке в Конго, работал в посольстве СССР в Браззавиле переводчиком, – Ермилов раздраженно постучал пальцами по странице, которую читал. Он прекрасно помнил прочитанное вчера: в Республике Конго два официальных языка – китуба и французский. Что там переводил Петров, владеющий английским и болгарским?

Олегу пришла в голову мысль, что Петрова еще во время учебы в ВИИЯ приглядывали для работы в Генштабе, и командировка стала пробным камнем. Если так, то почему он стал работать в НИИ, а не в военной разведке? Не оправдал доверия?

«Надо отыскать резидента, возглавлявшего резидентуру в тот период в Браззавиле. Только так, – решил Ермилов. – Наверняка у него были наблюдения за молодым «переводчиком». Хорошо бы он поделился ими. Но двадцать лет… Жив ли, здоров резидент и, главное, захочет ли говорить? Узнать бы, кто в тот период там был из сотрудников ГРУ? Плотников наверняка посоветует мне купить машинку для закатывания губ, которые я по прокурорской привычке раскатал. Приду, предъявлю ксиву, и всё мне выложат как на духу. С нынешним контингентом, того и гляди, как бы самому не оказаться в роли подопытного кролика. Со всеми их психологическими приемчиками. Вот ведь и про Руденко шеф узнал».

Крамольную мысль о том, что Руденко пишет о дружбе с Ермиловым в своих отчетах, Олег отбросил, хотя догадывался, что о своих связях Алексей и в самом деле отчитывается. Но как бы то ни было, источники у Плотникова свои, вряд ли контрразведка имеет доступ к отчетам сотрудников СВР. Хотя кто знает.

С папочкой под мышкой, завернутой в полиэтиленовый пакет, оскальзываясь на плохо расчищенном от снега тротуаре, Ермилов вышел из НИИ, прошел по двору до массивного КПП на выходе, пребывая в задумчивости. Как бы ему сейчас пригодился совет Руденко, а еще лучше его связи.

Звонок Меркуловой застал его врасплох. Он смотрел на дисплей мобильного, где высветилось «Журналист», и не знал, что лучше – ответить или сделать вид, что не слышит.

– Да, – все же отозвался он.

– Здрасьте, это Олеся. Что же вы притихли? Дело столетней давности, чего там за тайны? Такой материал горит… Майкл звонил, торопит. Говорит, что сейчас деньги спонсор дает, а если через несколько дней не будет заключен договор, деньги уйдут на другой проект. Мне хотя бы на уровне «да-нет» ответить.

Ермилов вздохнул, поглядел на папку с личным делом Петрова и принял спонтанное решение, как лучше преподнести отказ:

– Скорее, нет. Зачем вам этот Моран? Нужен эксклюзивный материал? Вы его получите через время. Бортаните конкурента, только деликатно, чтобы он не заподозрил, что вы продолжите работу в этом направлении, но без него.

У Ермилова душа ухнула в пятки при мысли, как откомментирует Плотников решение еще несостоявшегося старшего инспектора довериться журналистке. Что, если она дословно передаст разговор с Ермиловым своему заморскому коллеге? Но Олег был уверен, что уж если не ее ум, то корыстный интерес сыграет роль, и она преподнесет все Морану так, как надо. Не вызывать же ее на Лубянку, чтобы она дала подписку о неразглашении. Она задаст справедливый вопрос о неразглашении чего, ведь она не является носителем секретов.

Олег догадывался, что Плотников придерживает Меркулову, чтобы проверить, не связывает ли ее с американцем нечто более серьезное, чем профессиональные журналистские интересы. Но больше Ермилова беспокоила вторая сторона этой же медали. Убедившись, что Моран не просто журналист, Плотников наверняка не удержится от соблазна задействовать Меркулову втемную для дезинформации цэрэушников.

Ермилов понимал, что так и надо работать – использовать даже малейшую возможность провести оперативную игру ради интересов своей страны. Но Олегу не нравилась идея привлекать для этих целей Олесю. При всем своем занудстве и постоянном самокопательстве он тем не менее хорошо разбирался в людях. В случае с Меркуловой Ермилов был совершенно уверен, что уж если пользоваться широкими возможностями прессы и телевидения, то такой человек, как Меркулова, будет намного эффективнее сотрудничать, осознавая объективную пользу своей работы. Профессия накладывает свой отпечаток – Олеся в меру нахрапистая, пронырливая, смекалистая, но во время их немногочисленных встреч он убедился, что она всегда останавливается перед красной линией, обозначенной Ермиловым и не стремится узнать больше, как бы ее ни подмывало. Какая-то внутренняя интеллигентность…

Поймав себя на том, что глупо улыбается своим мыслям о Меркуловой, протягивая пропуск солдату на КПП, Олег насупился, остро осознав, что Плотников устроит сегодня ему публичную порку. В конце концов, может у него быть свой контакт в журналистской среде? И ему решать, какие подходы подбирать к своему потенциальному агенту. Но утешение показалось вялым. Успокоило только то, что кожа у Ермилова за годы работы в прокуратуре задубела, били его регулярно и крепко и чаще всего несправедливо. Однако тут Плотников все обоснует так, что можно и со службы ненароком вылететь за самодеятельность. Ну а уж выговор ему обеспечен.

Он сам пошел «на казнь», не дожидаясь, когда Плотников вызовет. Ермилову было о чем доложить шефу и просить о контакте с СВР. Когда он, постучавшись, заглянул в кабинет, Петр Анатольевич разговаривал по телефону и, зажав ладонью трубку, шепнул:

– Ты мне как раз нужен. Подожди… – И сказал уже в трубку: – Да-да, я вас слушаю. Нет, это любопытно. Я об этом поразмыслю на досуге, – он рассмеялся, видимо, вслед за собеседником и, попрощавшись, повесил трубку.

Глядя на него, Олег вдруг вспомнил, как они шутя с Люськой прикидывали, кто его новый шеф по гороскопу. Ермилов не верил в астрологическую дребедень, но знал дату рождения Плотникова, и Люська развернула перед ним какой-то журнальчик, где описывался характер типичного представителя Близнецов. Некоторые характеристики невольно запомнились Олегу. Рожденные под влиянием Меркурия становятся журналистами, коммивояжерами, бегунами или мошенниками. Обаятельные и непредсказуемые, авантюрные, готовые даже преступать закон в достижении своих довольно-таки амбициозных целей. «Что-то в этом все же есть, – рассудил Олег, глядя на шефа, – особенно по части авантюризма и амбициозности. Хотя авантюризм в Конторе если и приветствуется, только в плане проявления активной инициативы как составляющей авантюрной закваски».

Плотников взглянул на Ермилова оценивающе, и Олега напряг этот взгляд. Мелькнуло подозрение, уж не прослушивают ли его телефон и не в курсе ли уже шеф о его разговоре с журналисткой. Проверки с прослушкой мобильного были в самом начале, когда только оформлялся в ФСБ, но в связи с переводом в ДВКР проверки могли возобновиться.

– Ты машину водишь? – задал неожиданный вопрос Плотников.

– В каком смысле? Ну права у меня есть, машины нет, – развел руками Олег, прикидывая, как рассказать о разговоре с Меркуловой.

– Права? – усмехнулся Петр Анатольевич. – Ты водить можешь или только права у тебя?

– Могу, – нахмурился Олег обиженно. – Продал «жигуленок», когда мне персонального водителя дали.

– А ну да, ты же у нас важняком был, – улыбнулся шеф добродушно. – Так вот, важняк, намечается твое оперативное внедрение. Ты же рвался в бой?

Ермилов невольно выпрямил спину, весь подобрался и кивнул, проклиная себя за опрометчивость в разговоре с журналисткой.

– Ты мне что-то хотел сказать? – вдруг спросил Плотников. – По поводу НИИ?

– Я считаю, что есть зацепка, – неохотно начал докладывать Олег, сгорая от любопытства, о каком внедрении говорил шеф. – Очевидно, что Петрова отправляли в Браззавиль с целью присмотреться к нему для его дальнейшей службы в Генштабе. А через месяц он вернулся, и уже не поднимался вопрос о его работе в ГРУ. Он попал в минобороновский НИИ и затем в хиленькую командировку в Болгарию, что навряд ли отвечало его амбициозным запросам. А характеристики из института были превосходные. Парень подавал надежды. Что случилось в Конго? Я хотел просить вас дать добро на разговор с кем-то из ГРУ и СВР.

– СВР для контроля? – догадливо кивнул Плотников, уловив ход мыслей Ермилова.

– Ну да. Если в ГРУ его тогда не взяли, что-то их насторожило в личности Петрова, и мне кажется, они могут теперь утаить информацию по каким-то своим соображениям. Но там ведь был и наш резидент или офицер безопасности, из КГБ. Наверняка мимо него не прошли телодвижения гэрэушников, их взаимодействие с Петровым. Были отчеты на эту тему. А главное, как вам кажется, какой смысл был отправлять во французский Браззавиль англоязычного недоученного специалиста, я уж не говорю про знание болгарского, которое нужно в Конго как козе баян?

– Угу, – Петр Анатольевич выглядел очень сосредоточенным и заинтересованным. Он потер руки. – Ветеранов ГРУ и СВР мы найдем в ближайшее время. ГРУ мы курируем, так что контакты у нас налажены. А вот что касается наших дел…

Плотников начал довольно оживленно излагать то, что происходило с утра, пока Олег ездил в НИИ.

…А утром на мобильный телефон Старкова раздался звонок, зафиксированный технической службой ФСБ, осуществлявшей слуховой контроль частного детектива.

Голос говорившего звучал с легким акцентом. Позднее после лингвистического анализа стало очевидно, что говоривший – англоязычный, а не прибалт, как показалось при первом прослушивании.

– Сергей, доброе утро. Как там наши дела? Вы собрали те сведения, что я просил? Я слишком ревнив, не могу долго ждать. Хочется очень разобраться с женой, но только имея на руках факты, – как-то слегка коряво проговорил незнакомец. – Сами понимаете, она журналистка – профессия фривольная. Она молодая.

– Да, Витас, я догадываюсь, – с легким волнением в голосе сказал Старков.

Он недоумевал, как у него стерлись фотографии, сделанные около кафе, но не приписывал эту техническую накладку вчерашнему визиту в офис собровцев. Тем более не планировал нервировать заказчика этими подробностями, ведь заказчик, очевидно, опасается нарушения конфиденциальности, чего доброго, откажется платить и обратится к конкурентам. Раз даже не дал номер своего мобильного, не сообщил адрес, значит, очень беспокоится за соблюдение тайны.

«Ну и пропали фотки того мужика, с которым журналисточка встречалась в кафе, но там явно была деловая встреча, – рассуждал Старков, утешая свою совесть, которую не приходилось обычно долго уговаривать. – Зато нащелкал массу других. Чуть добавлю фото, сделанные в другие дни, убрав даты. Одета она была так же. Не подкопаешься. Да и чего будет этот тормозной прибалт копать?! Возьмет фотки, отдаст бабки и разойдемся довольные друг другом».

Они договорились встретиться на Ростовской набережной, примерно посередине отрезка между мостами Богдана Хмельницкого и Бородинским.

Там был «карман» в гранитном парапете, чуть выступающий над поверхностью замерзшей, с редкими промоинами, Москвы-реки. Почти напротив Киевский вокзал, вдалеке справа Белый дом. Позади оживленная набережная и заляпанный грязью заснеженный холм, перерастающий в заднюю часть дома, фасад которого выходит в 7-й Ростовский переулок.

Место, удачное для встречи, если Витас не хотел, чтобы кто-то посторонний присутствовал в момент передачи фотографий и отчета о проделанной работе. Любая остановившаяся машина заметна, на покатом холме не затаишься, любой пешеход виден издалека, да и не ходит там почти никто: грязь, ветер, брызги от проносящихся машин.

Сотрудников наружного наблюдения насторожило, что неведомый Витас назначил свидание именно на Ростовской набережной. Такие места были излюбленными для всех разведчиков. Пришлось вести наблюдение с Бородинского моста, проникнуть в дом на холме, с которого можно было вести видеонаблюдение. А главное, приходилось учитывать тот аспект, что если на встречу и в самом деле идет цэрэушник, то он будет проявлять бдительность и совершенно не нужно, чтобы он обнаружил слежку.

Незадолго до назначенного Витасом времени по набережной несколько раз туда и обратно проехали машины с дипломатическими номерами из посольства США. Они тут ездили нередко, но сейчас эти их активные перемещения напрягали. За ними следовали сотрудники наружного наблюдения, которые работали на американский отдел ФСБ.

Тот, кто называл себя Витасом, появился довольно внезапно. Не со стороны моста пришел пешком, а, по-видимому, вылез из попутки. Возник как из-под земли. Выглядел этот субъект странновато: в темно-зеленой куртке с меховым лисьим воротником по краю капюшона, в черных джинсах и в каком-то диком малахае из меха енота на голове, который закрывал едва ли не пол-лица. Кроме того, очки-хамелеоны, которые темнели от яркого освещения, и борода встрепанная, напоминавшая хвост все того же енота.

– Маскарад, – прокомментировал один из наблюдавших за встречей оперативников – Краснов, глядя на Витаса через телевик. – Как пить дать, наш клиент. Он такой же Витас, как я Клаудиа Шиффер.

– Ты лучше сосредоточься, снимай на короткой выдержке, а то опять будет шевелёнка[11]11
  Шевелёнка (проф.) – смазывание движущихся объектов.


[Закрыть]. Тогда из тебя руководство и сделает Клаудиу.

Через сотовый телефон Старкова шла запись его разговора с Витасом, хотя близкая дорога сделала запись почти непригодной. Но и так было понятно, как в немом кино, что детектив передал свой отчет с фотографиями, а взамен получил желтый бумажный конверт с деньгами.

Убедившись, что Старков поймал частника и уехал, Витас неторопливо пошел к Бородинскому мосту. Такой вариант просчитывали, потому выставили людей на мосту и неподалеку ждала машина, на случай если Витас от моста поедет на автомобиле. Однако Витас пошел дальше по набережной в сторону Новоарбатского моста. За ним через время пристроился Краснов с девушкой – старшим лейтенантом Сазоновой. Он не без удовольствия обнимался с ней и громко смеялся, поглядывая на спину Витаса и его намокший от снега малахай.

– Куда его несет? – пробормотал Краснов, но его бормотание донеслось и до руководителя группы.

Краснов тут же услышал в наушнике распоряжения:

«Внимание на Кутузовском. Объект движется в направлении гостиницы «Украина». Третий, расположись ближе ко входу в гостиницу, чтобы видеть оттуда стоянку».

Добравшись до «Украины», «влюбленная» парочка Сазонова и Краснов вошли следом в белоснежный вестибюль с колоннами, громко обсуждая перспективу выпить горячего кофе в баре и съесть пару пирожных. Усадив Сазонову на мягкий диван, Краснов сбросил ей свою куртку на колени, а сам устремился в туалет следом за Витасом.

Пока он шел за объектом по блестящему, как лед, кафелю, слышал в наушнике переговоры оперативников. На стоянке около «Украины» столкнулись две группы наружного наблюдения. Одна следила за Витасом, другая за американским дипломатом – 3-м секретарем посольства США по культуре. Работали группы на разных радиоволнах. Друг друга не демаскировали, но, обнаружив присутствие коллег, руководитель группы, в которую входил Краснов, велел своим не вступать в контакт и быть внимательнее, выполняя задачу.

Краснов не решился заходить в туалет, чтобы не светиться перед объектом. Следом за Витасом в туалет зашли еще несколько мужчин. Тут оказалось бойкое местечко – сюда забегали отъезжающие постояльцы, только собиравшиеся заселяться, посетители ресторана и бара, и те, кто назначал деловые встречи в вестибюле гостиницы. Краснов терпеливо ждал, остановившись около кадки с перистой пальмой. Однако уже вышли и те, кто заходил после Витаса, а тот застрял в туалете надолго.

«Медвежья болезнь с ним, что ли, сделалась?» – подумал Краснов, выглядывая из-за пальмы. Он устремился в туалет. Но едва заглянул и увидел пустые кабинки, у него промелькнули в памяти, как в обратной перемотке, лица всех входивших и выходивших. Одно из них показалось смутно знакомым. К тому же количество вышедших превысило количество вошедших.

Краснов полгода назад был придан для усиления группы наружного наблюдения, работающей по американскому посольству, а вернее, по конкретным дипломатам, засветившимся в качестве разведчиков. Эти «дипломаты», как правило, не выходили на контакт с агентами, а создавали условия для такого выхода разведчику глубокого прикрытия – сотруднику посольства, в отношении которого сотрудники контрразведки даже не питали никаких подозрений.

Когда по разработке американского отдела ФСБ пришлось расширить круг лиц, за которыми велось наблюдение, и подключили дополнительно сотрудников к работе, Краснов видел 3-го секретаря посольства США по культуре Стива Риверу – и не только на фотографиях, но и вживую. Однако это происходило летом, а теперь, в шапке и в очках, он мистера Риверу просто-напросто не признал, не ожидая его здесь увидеть. И все-таки вспомнил…

– Черт возьми! – Краснов выбежал в вестибюль и быстро огляделся.

Колонны мешали обозреть всех присутствующих разом, однако и так было понятно, что Ривера скрылся. Подошла торопливо Сазонова:

– Что? Где он?

Краснов отмахнулся и связался с руководителем группы:

– Объект переоделся. Он теперь в темно-серой куртке, в синей вязаной шапке и в крупных очках. Я его упустил, но узнал. Наши коллеги пасут именно его у выхода. Он наверняка направился к своей машине…

Рассказывая об утренних приключениях наружки, Плотников подытожил с неким разочарованием:

– Была возможность зафиксировать факт передачи фотоматериалов от Старкова напрямую сотруднику американского посольства. Но этот его грим… Его упустили те, кто за ним должен был вести наблюдение. Бегала группа наружки вокруг машины Риверы на стоянке, а самого Риверу они потеряли. Он переоделся и пошел на встречу со Старковым. Впрочем, пока нам достаточно для дальнейшей разработки и того, что мы уже узнали. По-любому не удалось бы взять Риверу с поличным. Нет состава преступления, во всяком случае, того, что нас интересует. Задержание было бы преждевременным.

– А то, что дипломат организует слежку за гражданами страны пребывания, – это как? А то, что запрещена слежка, вмешательство в частную жизнь? Частные детективные агентства не имеют права делать это по закону от 1992 года. Прежде чем начать наблюдение за кем-либо, они должны предупредить объект слежки о своих намерениях.

– Законник ты наш, – почти ласково сказал Плотников. – Ну взяли бы мы его. Дипломатическая неприкосновенность – раз. Фотографии Меркуловой, встречающейся с разными людьми, ничего не доказывают. Ривера мог сказать, что влюбился до беспамятства. Вот и весь сказ! А с нас бы голову сняли за такое нелепое, немотивированное и бесперспективное задержание. Вот если бы твои фото Старков ему передал – сотрудника ФСБ, тогда… Посадили бы Старкова, а Ривера уехал бы в Штаты. Ну и зачем нам было тебя светить? Зато теперь мы спокойно, без шума, постараемся понять, что происходит, и перехватить инициативу. Это как при пожаре. Главное, сбить пламя, а потом уже методично заливать все дымящиеся очаги и пытаться выявить, что стало первопричиной. Будем считать, что пламя сбили. Можешь выдохнуть насчет Меркуловой. Раз инициаторы слежки за ней и выявления ее контактов американцы, стало быть, она не при делах. Теперь попробуем прощупать Морана, благо он в Москве. Он жаждал узнать про Петрова? Мы подсунем ему человека вместо Меркуловой, который смог бы его просветить насчет старлея-предателя, а заодно понять, журналист он или нечто большее? Надо только, чтобы Меркулова устранилась.

– Самоликвидировалась? – нервно и неловко пошутил Ермилов, понимая, что наступает час Икс, когда придется сознаться шефу, что он взял инициативу общения с Меркуловой в свои руки.

Когда, мрачно опустив лобастую голову, Олег поведал о недавнем разговоре с журналисткой, Плотников вдруг рассмеялся:

– Ну ты молоток, Ермилов! Еще тебя и на должность не назначили, а уже, считай, выговор ты получил. Стахановец!

– Да? – Олег грустно посмотрел на Петра Анатольевича, пытаясь понять, фигурально выражается Плотников или нет. – Что же, мне попросить, чтобы она порекомендовала Морану для помощи в создании репортажа о Петрове кого-то конкретного? Это может стать подтверждением для Морана того, что Меркулова имеет отношение к ФСБ. А он, по-видимому, и добивается подтверждения этой связи.

– Думаю, это не приоритетная цель. Они и так понимают по характеру материала, опубликованного Меркуловой о Кедрове, что ее снабдили информацией компетентные люди. Их цель – Петров и детали того расследования двадцатилетней давности. Они бы многое отдали, чтобы посмотреть уголовное дело и наши наработки по предателю. Их что-то настолько беспокоит, что они начали совершать рискованные шаги в столице нашей Родины. Даже 3-й секретарь выполз на дело, нацепив малахай. Что касается рекомендаций… – Плотников вздохнул, выбрался из-за стола, надел пиджак, бросив взгляд на настенные часы. – Придется тебе переквалифицироваться в журналисты. Справишься?.. Глаза загорелись, – улыбнулся он. – А напрасно. Поспокойнее надо, чтобы Моран не почувствовал твою заинтересованность. Сведем вас в Доме приемов МИДа, там же, где американец познакомился с Меркуловой. Чего ты вдруг приуныл?

– Просто понимаю нереальность затеи. Журналисты ведь на виду. Чтобы назваться журналистом, надо иметь публикации, а чтобы мною заинтересовался Моран, этих публикаций должно быть очень много и на определенные темы – о спецслужбах или что-то вроде того. Он не клюнет на кого попало.

Плотников утешил, что над легендой для Ермилова уже работают. Дело это не быстрое. Надо набраться терпения и пока заниматься изучением дела Петрова.

– Я не могу сказать, что наши коллеги начала восьмидесятых недостаточно хорошо расследовали дело Петрова. Наоборот. Предателя выявили, отработали по полной, собрали достаточное количество доказательств, грамотно произвели арест, хотя Петров все же успел утопить в Москве-реке «Минокс» и кассеты с пленкой к нему. Никогда нет гарантий, что будет учтено все до мельчайших нюансов. Жаль мы не имеем машину времени, но мы имеем дотошных сотрудников вроде тебя и Григорьева.

2002 год, США, федеральная тюрьма Си-Так (Seattle-Tacoma) штата Вашингтон

В эту ночь бесила луна, светившая в окно камеры. Ее свет расползался по маленькому помещению, как туман или ядовитые газы, завихряясь и заползая во все углы. Даже словно бы из-под койки светил, и смятая простыня фосфоресцировала этим мертвенным светом.

Петров лежал на койке и таращился на квадрат окна, не в силах отвернуться и не в силах забыться сном. Накануне его перевели вдруг в SHU[12]12
  SHU – special housing unit – спецкорпус (в данном случае одиночная камера).


[Закрыть]. А с одиночной камерой у него были связаны самые тяжелые воспоминания. И зародились они не в тюрьме в Союзе, где он пробыл около пяти лет в одиночке – до суда два года и три после. Тогда они только усугубились.

Все началось для него еще в середине семидесятых, когда его, слушателя ВИИЯ, отправили в Африку, организовав ему что-то вроде практики, а на деле смотрины с перспективой попасть в военную разведку. Он воспринимал это как должное, как легкую прогулку и начало своего великого пути.

По-другому с ним, Сашкой Петровым, и быть не могло. Учился он отлично, девчонки доверчиво льнули к нему на всех вечеринках, с удовольствием принимали его ухаживания, впереди маячила безбедная жизнь за границей со всеми вытекающими обстоятельствами и благами – шмотками, техникой, чеками и доступом в заветные магазины «Березка».

«Не ходите дети в Африку гулять», – он декламировал эти стишки то и дело, пока готовился к поездке, впитывая завистливые взгляды сокурсников, наслаждаясь всем происходящим.

Предвкушая успех, судьбоносные встречи, после которых его станут приглашать и в другие, более цивилизованные страны, он даже спать стал хуже. Прошел успешно медкомиссию, сделал прививку от желтой лихорадки, брюшного тифа и гепатита А, сдал сессию загодя и вылетел в Браззавиль.

Александр удивился самому себе, когда не испытал так ожидаемых им восторга, замирания сердца, когда, уже подлетая к столице Конго, под крылом Ил-76 он увидел великую реку Конго, о которой столько читал в детских приключенческих книгах, разглядел бурлящие пороги на южной окраине Браззавиля, ведущие к каскаду водопадов Ливингстона. На серой глади, блестевшей на солнце амальгамой, словно лист манго, казался недвижимым паром, следовавший из Киншасы в Браззавиль.

Он довольно часто испытывал чувство скуки, пресыщенности, словно везде побывал и все видел. Ему нравилось казаться бывалым, ему все претило. Александр уже тогда с удовольствием напивался, особенно в компании симпатичных женщин.

И сильнее всего апатия его стала накрывать после недавней женитьбы. Ну надо, необходимо было жениться… Отец молодой супруги, как намекнули Петрову, как раз и посодействовал нынешней африканской поездке.

Когда тесть сидел за столом с молодыми на свадьбе, он уже тогда излагал свои выпестованные за длинную жизнь теории: «Начинать надо с малого, с самой зловонной дыры, чтобы потом оказаться на высоте, где-нибудь в Швейцарии или в США. Ну, на худой конец, в Генштабе. Это шутка, – тут же добавил он, оглянувшись на гостей. Но те находились в том состоянии подпития, когда не улавливали скользкий подтекст в речах. – Да и мы с нашим родственником Василием поможем, – он похлопал отца Петрова по плечу. – Посодействуем, чтобы период зловонной дыры сократить до минимума. Да и в любой дыре можно найти местечко посуше, поуютнее, повыгоднее».