Текст книги "Сирийская жара"

– Иди себе… к Доктору и компании. Тебе есть чем заняться. С тебя и рутинных дел никто не снимал. К разговору, мы и с Турцией союзник и по вопросам в Сирии, и не только. – Шеф догнал вопросом Егорова, уже стоявшего в дверях: – Как тебе психологический портрет Салара? Есть что-то путное?

– Да как вам сказать? Экспертша нашего Доктора назвала абстракцией, с чем я в корне не согласен. А то, что курд личность для вербовки подходящая, так это я и без нее знал.

– Кстати, – Ермилов откинулся на спинку кресла и снял трубку телефона, но пока не набрал номер. – К сведению, Ле Мезюрье в Стамбуле проживает. И сидит там, словно ожидает каких-то событий в Турции или по соседству.

– Это тот, из MI6, один из основателей «Белых касок»? Считаете, что в нашем случае речь шла об очередной провокации с помощью белокасочников? Химатака? Поэтому там никого и не будет – ни арабов, ни американцев… Стоп! Американцы спонсируют одновременно белокасочников и курдов, на территории которых сидят, зачем им их стравливать? Это скорее на руку англичанам или туркам. Что же выходит? Турки перекупили белокасочников и натравливают на курдов? Да нет! Чепуха какая-то! – он с раздражением сунул руки в карманы брюк, словно собирался оттуда, как фокусник, выудить ответы на все вопросы.

– И тем не менее, Ле Мезюрье в Турции. В Стамбуле находится Фонд спасения, основанный Ле Мезюрье, в который входят «Белые каски». Ле Мезюрье работает и в Иордании, где у них тоже офис.

– Так что ж тогда удивительного, что он в Турции? – Егоров посмотрел на шефа удивленно. – Ему просто удобно.

– Не знаю. Что-то во всем этом меня беспокоит, – полковник начал набирать номер телефона, Вася понял намек и удалился к себе.

Леонид сидел с карандашом над экспертизой и шевелил губами.

– Ты что, наизусть учишь? – пошутил Василий.

Допоздна они просидели, изучая материалы о Докторе.

США, Мэриленд, 2000 год

Оставалось доучиться последний год в магистратуре колледжа при университете штата Мэриленд. Халюк Фырат прилетал сюда из Германии, где служил в разведывательно-оперативном управлении корпуса быстрого реагирования НАТО.

Под тридцать было Фырату, когда он оказался в Америке. До этого окончил уже два военных училища, в том числе и Кара харп окулу по специальности «международные отношения».

Унтер-офицер, высокий, крепкий, видный парень с тяжелым взглядом черных глаз из-под густых бровей. Он родился в столице Турции, обладал тягой к учебе и стремлением в будущем занять высокий пост и сделать хорошую карьеру.

Воспитанный в турецком обществе, американцев он недолюбливал. При этом симпатизировал Ирану, хотя подобная позиция противоречила общетурецким тенденциям. Ему импонировала жесткая иранская модель руководства страной. Светскость хорошо, но если религия является удобным, смазанным за столетия, отработанным механизмом воздействия на массы, то почему бы и не воспользоваться им в полной мере.

Отношение к американцам у него нисколько не поменялось, когда к нему начали подкатывать цэрэушники в Германии. Никакой интриги в его вербовке не было – ни медовых ловушек, ни инициативы с его стороны, ни денежного вопроса… В какой-то степени деньги все же сыграли роль, однако больше всего Фырата привлекло намерение американцев с помощью агентов влияния, внедренных в турецкие госструктуры, устроить продвижение по службе молодого, амбициозного, умного и напористого турка.

Учеба в Мэриленде стала одновременно и спецобучением агента, и способом повысить его ставки на родине. Оплату обучения, а она составляла несколько десятков тысяч долларов в год, легендировали. Талантливым обучающимся колледж в самом деле оплачивал большую часть. Но не иностранцам, так как Мэрилендский университет государственное заведение. Льготы были оформлены для него как для сотрудника НАТО, коим он на тот момент являлся. Часть, для отвода глаз, Халюк якобы вносил сам из зарплаты.

– Деньги в Турции слишком заметная субстанция, – сказал он сразу своему куратору еще в Германии и повторял неоднократно, встречаясь на скамейке Зеленой линии вашингтонского метро, в городке Колледж-парк, где располагался колледж его университета. – Но это не значит, что я буду против, если где-нибудь в швейцарском банке начнет копиться энная сумма. Позже я смогу и сам зарабатывать, когда начну продвигаться по карьерной лестнице и обзаведусь полезными знакомствами.

– Для этого есть смысл по возвращении в Турцию поступить в Билькентский университет в вашей столице. – Джеймс покусывал чубук короткой курительной трубки, пытаясь понять, зачем руководству этот парень, наглый, как все турки, упрямый и заносчивый. – Там обучение ведется на английском, преподаватели наши и европейские. Во-первых, будет легче осуществлять связь с вами, а во-вторых, в стенах университета организуются встречи с известными людьми. Руководство страны выступает перед студентами. А наши преподаватели позаботятся, чтобы вас с лучшей стороны представили именитым гостям. Далее все будет зависеть от вашей инициативности. И в-третьих, что немаловажно, – докторская диссертация.

Халюк посмотрел на навес над платформой с прозрачной серединой-вставкой и бетонными массивными скатами-крыльями, сбоку навес напоминал самолет или птицу – крикливую чайку над Босфором, залетевшую в Штаты и парящую над лесом, густо окружавшим станцию.

– Вы ведь хороший всадник? – вдруг спросил Джеймс, он оглянулся, но так и не решился закурить, для этого пришлось бы переместиться в курилку на противоположном конце платформы. – Мы могли бы поиграть в поло на следующей неделе и обсудить подробно все детали. Учеба заканчивается. В Турции мы будем несколько скованы в свободе наших контактов. Нам не стоит вас подставлять. Более того, наши специалисты подготовят для вас докторскую диссертацию. Вам не придется тратить время и силы.

– И на какую же тему она будет? – Халюк не выглядел обрадованным – он слишком тщеславный, чтобы присвоить чужую работу.

– Тема позволит вам в дальнейшем занимать посты, соответствующие вашему интеллектуальному уровню. Наша цель – MIT или высокий дипломатический пост. Однако скорее все же первое, поскольку вы себя проявили в разведывательно-оперативном управлении, изучали иностранные языки, и работа в разведке стала бы логичным продолжением.

– Хотите, чтобы я стал советником MIT?

– Советником? – переспросил Джеймс. – А, у вас ведь так называется должность шефа разведки. Почему бы и нет? Но вы, надеюсь, понимаете, вам дается карт-бланш. Сейчас вы нам не столь важны, как вам кажется. Вы в большей степени зависите от нас. Дав согласие работать, вы отрезали пути отхода. Вы это понимаете?

Халюк взглянул на куратора, как на слабоумного.

– Я всегда взвешиваю свои поступки. Очевидно, что, случись у нас с вами разлад, вряд ли я найду безопасное местечко на планете Земля. Но я не собираюсь бегать и оцениваю ситуацию адекватно. Условно говоря, сделал на вас ставку. И надеюсь, что она сыграет рано или поздно. Я человек терпеливый. Однако на вашем месте не пытался бы мне угрожать. Вы не спрогнозируете, как я поведу себя, когда меня загонят в угол. Если погибать мне, я и вас, эфенди, утоплю. Ведь как повернуть. Какой скандал начнется в благородном семействе, когда узнают, что вы вербуете посредством НАТО людей из второсортных, по вашему мнению, государств – членов НАТО.

– А какие же первосортные государства, позвольте узнать? – Джеймс попытался перевести разговор в плоскость шутки или только лишь гипотетических умозаключений. Но вынул изо рта трубку, явно пытаясь скрыть волнение – он слишком сильно закусил чубук, пока слушал Халюка.

Турок молча обвел рукой окрестности:

– Вы нация номер один. Во всяком случае, сами так считаете. Что у вас так изменилось выражение лица? Я, по-моему, не обязан вас любить. Напротив, это вызвало бы большие подозрения. Второй сорт вы отдали некоторым европейским державам. А Греция, Турция, Венгрия, Болгария – пока кандидат в НАТО, но и она станет также третьесортной, и другие. Принцип вы уловили.

– Вам вряд ли поверят, когда арестуют. Это все будет выглядеть жалким оправданием, после того как турки получат ваши фотографии, сидящим здесь и сейчас со мной.

– А зачем ждать, когда получат? Едва у меня возникнут подозрения, что вы решили меня слить, я и сам пойду сдаваться. Да, в живых я не останусь после этого, но и вам настроение подпорчу. У меня ведь тоже есть фотографии, ваши со мной, – огорошил он куратора. – И находятся они в надежном месте. Только я не собираюсь с вами торговаться и вас шантажировать. Я просто повторяю, что не надо на меня давить и запугивать. Поговорите с вашими психологами, и пускай они подберут более грамотную тактику в отношении меня. Подскажу вам: деловой разговор, своевременная оплата, действия рука об руку, а не с позиции «хозяин – шестерка», меня вполне бы устроили.

Джеймс кивнул, стараясь не подать виду, как он возмущен и ошарашен такой странной позицией. Перед ним сидел «лысый еж», то есть вел себя, как еж, не осознавая, что давно у него повыдергали все колючки.

– Так вы не ответили, какая там тема у моей докторской диссертации?

– Организация спецслужб в Турции по образцу американских спецслужб, зарекомендовавших себя как лучшие и наиболее эффективные в мире.

– Мне вы можете их не рекламировать. Я теперь некоторым образом имею к ним отношение.

Джеймс убрал курительную трубку в карман и потер шею. Разговаривать с этим турком как мешки с мокрым песком таскать. Невыносимое ощущение. Словно ты поступил в театр и в договоре у тебя прописано, что ты будешь ведущим актером, сценарий исключительно под тебя станут писать. Приходишь на премьеру, а в твоем костюме уже играет самозванец, и никто не возражает.

…– Этот далеко пойдет, – сказал Джеймс своему шефу. – К нему надо с саперным щупом подходить. Он как в поговорке: «Люди отвергают Библию не потому, что она противоречит себе, а потому, что она противоречит им». К тому же он мусульманин.

Джеймс и не подозревал, какой взлет ожидает недавнего унтер-офицера Фырата через десять лет. Халюк стал советником MIT. За десять лет.

2010 год. США – Турция

Джеймс уже сам лично не занимался кураторской работой, но все еще с ним консультировались по Фырату, знакомому ему лучше кого бы то ни было. Узнав о назначении своего подопечного, Джеймс сперва порадовался. Он, разумеется, знал о подготовке к этому, но то, что премьер-министр Турции буквально навязал кандидатуру Доктора и уходящему шефу MIT, и тогдашнему президенту страны, вызывало подозрения.

Обычно требовалась рекомендация спецслужб, и она была, но позже, а первоначальным посылом стала рекомендация премьер-министра, личные поручения которого Халюк выполнял уже три года, будучи его доверенным лицом.

Однако проворство, с каким продвигался Халюк, и насторожило. За последние годы стремительного и неудержимого роста турка у Джеймса закралась мысль, что его им подставила та же самая MIT. Но ЦРУ проверяло его, в том числе и на полиграфе. Отрабатывали его связи в Турции. Однако в то время Халюк точно не был знаком с премьер-министром и даже не жил с ним по соседству.

Слишком он сам ловкий, помимо усилий агентов, внедренных в госструктуры Турции, которые ненавязчиво внушали в кулуарах коридоров власти, что для руководства спецслужбами кандидатуры лучше, чем доктор Фырат, не сыскать.

Сперва, после окончания Билькентского университета и защиты докторской, Халюк поработал в Австралии в легальной резидентуре, а затем очень удачно попал в ТИКА – Агентство по тюркскому сотрудничеству и развитию.

Под прикрытием этой конторы действовала МIТ. Оперировали огромными суммами, действовали по всему миру – сорок два офиса в разных странах. Последнее время активно в Африке и на Балканах, ну и на Ближнем Востоке, само собой. Ислам и расширение влияния Турции все с теми же неоосманскими чаяниями под видом гуманитарной миссии – ремонт школ, оборудование для школ и больниц, обучение полицейских в бывших советских республиках – Узбекистан, Таджикистан, Туркменистан, Азербайджан, Казахстан. А попутно вербовка, промывка мозгов, разведка в тех странах, где осуществлялась работа ТИКА.

В этот же период, на излете второй чеченской войны на Северном Кавказе в России, турецкие спецслужбы продолжали работу с боевиками. Пятнадцать тренировочных лагерей на территории Турции, лечение террористов, помощь их семьям. С ваххабитами и, в частности, катарцами, спонсирующими практически всех террористов Ближнего Востока, тогда Халюк завязал долгоиграющие отношения, способствующие и тесным взаимоотношениям с Аль-Каидой, а затем и с ИГИЛ.

Удачно, что перед назначением на пост советника MIT он втерся в доверие к премьер-министру Турции, став его спецпредставителем. Участвовал в его встречах с Бушем-младшим.

Именно в это время, после терактов девятого сентября и создания The patriot act[8]8
  The patriot act (англ.) – «Патриотический акт» – федеральный закон США, принятый в октябре 2001 года, «О сплочении и укреплении Америки путем обеспечения надлежащими средствами, требуемыми для пресечения и воспрепятствования терроризму».


[Закрыть], спецслужбы США получили практически абсолютную свободу действий. Ввели войска в Ирак и Афганистан, а также в качестве стратегической цели, что, в общем, делалось и раньше, но не в нынешних масштабах, обучали, готовили под себя кадры, воспитывая в американских учебных заведениях либо в институтах, работающих на американские деньги и с их преподавательским составом. Самое сложное в такой тактике было внедрить после обучения своего человека на значимый пост, где он смог бы оказывать влияние не только на политику, но и на экономику. А особенно сложно в такой ситуации, находясь в Турции, где процветает подозрительность и доносительство, не попасться, а наоборот, делать карьеру и для всех становиться лидером, обаятельным парнем, настолько обаятельным, что большинство турок закрыли глаза на превращение унтер-офицера в генерала.

Весна 2019 года. Москва

Ермилов улыбался почти ласково, демонстрируя ямочку на щеке. Она у него одна, но эта асимметрия не портит лицо, так же, как и залысина, которую полковник упорно называет высоким лбом.

Его сияющее лицо не предвещало Егорову ничего хорошего. Полковник начинал так лучезарно улыбаться перед тем, как устраивал разнос. То ли чтобы по христианскому обычаю наказывать чад своих в спокойном состоянии духа, а не сгоряча, то ли, как бывает в природе, перед самой страшной грозой, пробившись сквозь черные тучи, сгрудившиеся на небе жирными пластами с фиолетовыми подпалинами, вдруг прострелит острый солнечный лучик. Но гроза от этого только страшнее.

«Солнечный лучик» простреливал недолго. А Вася стоял перед шефом и пока что не дождался предложения сесть.

– Вот ты мне скажи, Василий Стефанович, зачем ты Доктором продолжаешь заниматься? Биографию его копаешь. Я ведь довольно ясно дал понять: пока ждем ответа от нашего человека и ответ из СВР, занимаешься текущими делами. А ты, наш дорогой Вильгельм Телль, еще и в тире торчишь. Леня тебя покрывает, – Ермилов передразнил: – «Он через минуту будет», а сам, накинув курточку, бежит за тобой в соседнее здание вытаскивать из подполья и даже в свои известные на весь отдел зимние ботинки не переобувается.

Ермилов посопел, порылся в папке, лежащей перед ним, и Егоров заметил неуловимые перемены в лице шефа, того подмывало сменить гнев на милость и поделиться информацией.

– Эсвээрщики ответили? – спросил Вася и осекся.

«Ну кто за язык тянет? – тут же начал бичевать он себя. – Сначала ляпну, потом думаю. Порка еще не закончилась».

Полковник засопел громче, видимо, решая дилемму, продолжить воспитывать нахального Егорова или уже хватит. Он иногда думал, что династийность, принятая в службе безопасности, с одной стороны – хорошо. Парню или девушке не приходится объяснять прописные истины и в вопросах конспирации, и во многих других случаях. Однако есть иная сторона. Заносчивость, ощущение избранности, уверенность, что за спиной стоит влиятельный папа, дядя, дед, мать.

Сам Ермилов не то что не потомственный фээсбэшник, но даже не кадровый – ходячий парадокс, дослужившийся при этом до начальника отдела. Егорова он взял именно потому, что не увидел в нем тех отталкивающих черт потомственного, к тому же кадрового офицера госбезопасности, какие раздражали полковника во многих товарищах все годы, что он работал в ФСБ.

Василий поработал на земле довольно долго, отличался упертостью в хорошем смысле слова и погруженностью в работу, за исключением своего, как казалось Ермилову, юношеского увлечения стрельбой. Романтик. Со временем полковник выявил определенную цикличность посещения тира Егоровым. Когда текущие дела требовали большего напряжения, беганье Егорова в соседнее здание, в тир, учащалось, а также становилась более продуктивной его работа. Ему, очевидно, легче думается, когда все звуки гаснут, приглушенные наушниками, кроме выстрелов, которые до конца не заглушить, а в полумраке видна только мишень. Это позволяет ему максимально сосредоточиться.

Однако иногда в Васе просыпался генеральский внук, и внук тут же получал по шапке от Ермилова, как в какой-то старой почти забытой игре, где надо было бить молоточком по шляпке старичка-мухомора, который непрогнозируемо выскакивал из круглых прорезей на игровом поле.

Ермилов скорбно покачал головой, пытаясь поймать взгляд голубых глаз Егорова, которые тот вперил в календарь, висящий в оконном простенке, ожидая продолжения выговора.

– Садись, стрелок. Ты знаешь, что поразительно, но наша экспертша как бабка-угадка. Надо ей организовать где-нибудь поблизости кабинет для отхожего промысла. Шторки повесить, шар этот стеклянный, свечи, ну как ты рассказывал про Меркулову. Деньги будет заколачивать и с нами делиться.

Вася с облегчением выдохнул. Если шеф шутит, значит, его отпустил начальнический порыв.

Полковник открыл папку и закрыл, услышав, как щелкнул вскипевший чайник.

– Налей-ка нам чайку. И слушай. Семью Салара мы разыскали. Чашки не урони! В ближайшие день-два попробуем решить с ними все вопросы. Они в самом деле живут у дяди Салара, состоящего в РПК. Он воспитал племянника, родителей которого убили еще в начале девяностых в Турции.

– Сколько же лет Салару, если его дядя до сих пор жив? С учетом их бурной жизни в РПК… У них там текучка, выживают только ребята из руководства, да и то перетерпев пару-тройку покушений.

– Он из верхушки, – коротко отреагировал Ермилов, принявшись за чай. – Это несколько осложняет дело… Чего такой крепкий? – полковник отставил чашку в сторону. – Мои бывшие клиенты крепким чайком баловались, – он имел в виду свое прокурорское прошлое. – Чтобы не поднялась шумиха, дядю, может, придется частично ввести в курс дела.

– Не думаю, что в дядиных интересах предание огласке новости о предательстве, совершенном родным племянником. На какую бы спецслужбу Салар ни работал, предательство налицо. – Егоров отпил большой глоток крепко заваренного кипятка под удивленным взглядом шефа. – А что?

– Как ты такой горячий, как воду, хлебаешь?.. Я знаю только одного похожего огнеборца – Горюнов кипяток пьет, да еще сладкий невероятно. Просто патока. Ну ладно. А выкладки твои, в общем, верны. Вопрос заключается в последовательности наших мероприятий. Нам семью надо изолировать до того, как мы возьмемся за Салара. Кто знает, как поведет себя дядюшка? Кто знает? Вдруг решит предупредить племянника или же начнет действовать согласно постулату «Я тебя породил, я тебя и убью».

Васю мороз продрал по коже.

– А что, если дядя в доле? Прекрасно знает, чем промышляет племянник, и сорвет нам всю затею.

Ермилов надолго замолчал, прикидывая варианты. Рисовал что-то в блокноте, лежащем у него под рукой.

– Проблема в том, – заговорил он наконец, – что в горах Кандиль на базах РПК среди бойцов есть агенты турецкой MIT. Нам бы не наделать там шороху. Пойдут круги по воде. Так, глядишь, и до ЦРУ дойдет. Уберут Салара, и привет родителям.

– А что если Салар и не владеет информацией? – крамольно предположил Вася. – Все наши построения рухнут и без участия цэрэушников. Ляпнул Саларчик какую-то фигню, а мы сидим, пережевываем уже вторую неделю.

– Вот и нет, – с удовольствием возразил полковник. – Есть информация нашего агента, который подтверждает подозрения по поводу курда. Наш человек имеет доступ к службе безопасности YPG. Ему доверяют, поскольку… Ну это неважно. Так вот, он разговаривал с безопасником сирийских курдов и ненавязчиво соскочил в беседе на своего знакомого Салара Махуба. Безопасник посоветовал ему не очень-то тесно общаться с Саларом и не слишком ему доверять. Наш человек, естественно, поинтересовался, в чем загвоздка и если Салар под подозрением, то какого рожна продолжает функционировать в качестве командира, отвечает за жизни сотен курдов, находящихся в его подчинении?

Вася с интересом слушал, пытаясь понять из контекста, «наш человек» все же белокасочник? Но Ермилов не прокололся и не выдал.

– Со слов безопасника, Салар несколько раз заезжал на базу американцев в Манбидже. И вроде бы имелась формальная причина для этих визитов. А все же подозрения возникли. Он, естественно, был там с группой курдов, но не всех завели внутрь. Янки в принципе курдов на территорию и не пускают. Население Манбиджа и окрестностей с американцами никак не контактирует. Живут в параллельных реальностях. Снабжение у супостата свое. И так далее, и тому подобное. Безопасник принялся копать глубже, и кто-то из бойцов, из тех, кого все же запустили внутрь, сказал в неформальной беседе, что Салар на несколько минут уединялся с офицером в их штабном домике, модуле, не знаю, что там у них. Боец не решился расспрашивать командира, а безопасник осмелился. Салар ответил ему грубо, дескать, мы продались американцам с потрохами, чего теперь из себя строить невинность. Но прямого ответа не дал. Короче, понятно, что улики, говорящие о причастности курда к спецслужбам, лишь косвенные. Но они есть. После той истории с визитом на базу, а это произошло нынешней зимой, Салара начали ограничивать в доступе к полной информации на всякий случай, но доказать ничего не смогли. И все же земля у него под ногами горит. И нам нужно спешить. Курдские спецслужбы церемониться с предателем не станут. По законам военного времени… Возможно, он и сейчас находится под наблюдением собственных спецслужб. Но недалекий безопасник, который его фактически предупредил своими расспросами, ничего пока не добьется. Салар затаился и на время полностью свернул контакты с американцами. Как бы ни осуществлялась связь – будь она тайниковая или личная, с куратором, сейчас – затишье.

– Шеф, кто будет переводить? Я в курманджи ни бум-бум. Английский только.

– Кто тебе сказал, что ты поедешь в Сирию? – Ермилова рассердило, что Егоров, как всегда, бежит впереди паровоза и не вникает в нюансы.

– Не сюда же нам доставят Салара! Все-таки есть вероятность, что, изъяв его на время, мы сможем вернуть курда в ту же среду, но уже перековавшимся в нашу веру.

– Были такие варианты, – нехотя согласился полковник. – Но до тех пор, пока мы не узнали о внимании к Салару курдских спецслужб. Если за ним следят безопасники, то его исчезновение, хоть и на несколько часов, не останется незамеченным. А нам, может, и суток мало для обработки. Как он себя поведет, одному богу известно. Хотя до разъяснения всех деталей мы его, конечно, сюда не потащим, и на базу Хмеймим тем более. Что касается переводчика… В этих краях сейчас находится полковник Горюнов из УБТ. Лучше него никто не переведет. Он жил среди курдов. Чего ты морщишься?

– Он уже переводил этого курда. Замечу, не полностью, – Вася поднял вверх палец. – Искажая смысл. И у него с курдом возник откровенный антагонизм. Нам же надо создать ему условия благоприятные, чтобы получить результат. Вспомните, что говорила эксперт. Курд на нерве, трусит, надеется найти нового, ласкового, авторитетного хозяина. А тут нате вам – сердитый, насмешливый и наглый Горюнов.

– Я бы на твоем месте повоздержался, – хмуро посоветовал Ермилов. – Ты его совершенно не знаешь. Видел бы ты, сколько у него госнаград. Думаю, Звезда Героя не заставит себя ждать. Однажды довелось видеть его иконостас… Одно дело переводить для журналистки, а другое – для своего товарища. Он и в деле вербовки человек весьма подходящий. Но с учетом вышесказанного, как это ни печально, тут не вербовкой пахнет, а только допросом с пристрастием. Смущает лишь то, что информация уйдет и в УБТ.

– Вот-вот. Они начнут разрабатывать нашу информацию, добытую потом и кровью, и себе припишут все достижения, – Егоров энергично закивал головой.

– И все-таки, наш Плотников и их начальник, я имею в виду УБТ, посовещавшись, утвердили кандидатуру Горюнова… Вместе с твоей. Он уже там. Теперь и тебе предстоит вылететь в Хмеймим и на базе ожидать дальнейших указаний. В Сирии у нас, конечно, есть ребята, способные перевести с арабского. С курманджи сложнее, да еще на таком уровне. В общем, это не обсуждается, – Ермилов догадался, что Василий уже вознамерился в одиночку провернуть всю операцию с курдом. А тут ему Горюнова навязывают. – Ты смотри, дров не наломай. Самому никаких действий самодеятельных не предпринимать, это приказ. Ты слышишь?

– Так точно.

– Обстановка не требует немедленных решений, будет время связаться со мной и посоветоваться. Мы еще до твоего отъезда обсудим линию поведения с Саларом. Я обдумаю, как лучше тебе с ним выстроить разговор. Все же я работал следователем по особо важным, – улыбнулся Ермилов. – Какие у нас рычаги давления на него, если он не захочет пойти на контакт?

– Семья. По-моему, самый веский довод.

– А, да, – вспомнил полковник. – Этот безопасник еще сказал, что Салар ездил в Северный Ирак не так давно. Но у него в горах семья, и вроде бы ничего предосудительного в самой поездке нет. Однако, прежде чем войти в контакт с проводником в Эрбиле, который должен был его отвезти в Кандиль, Салар исчез почти на двое суток. Где он пропадал? – Ермилов развел руками.

– Он ездил после визита на американскую базу? Так ведь? Иначе зачем безопасник стал проверять время прилета в Эрбиль и сличать со временем встречи с проводником?

– Верно. Оформляй командировку.

Весна 2019 года. Северный Ирак, горная база РПК

Дождь шлепал по листьям деревьев снаружи домика Акчан. В апреле дождей всегда больше. Дети спали на одеялах, расстеленных на полу поверх ковра. В горах довольно сыро. На памяти Акчан уже рубили эти деревья около их домика, но из тех же корней они выросли снова. Так и их семья. Рубили ее под корень, выжигали, а вот она, поросль, сопит под одеялами. Трое сыновей и дочь.

Семья самой Акчан исчезла в Мосуле. Большая часть иракских курдов успели переехать в Киркук и Эрбиль от игиловцев. Но небольшие группы курдов бежать не смогли или не захотели. Среди них родители и сестры Акчан. Братья воевали уже давно. Старший лежал на кладбище здесь, в горах Кандиль.

Весной 2016 года начался штурм Мосула. Участвовали американцы, YPG со стороны Сирии, иракские пешмерга, РПК и… турки. Их присутствие, как и их база Баашика, устроенная около Мосула за несколько месяцев до штурма, наводили курдов на подозрения, что они будут участвовать в штурме, стреляя в спины курдов, особенно своих, из РПК, и сирийских. И начнут выводить под шумок группы боевиков ДАИШ из Мосула.

Курды, как всегда, остались не у дел и в том штурме – они не союзники в коалиции, у них лишь договоренности с НАТО и отдельные договоренности с иракским правительством. Да и в Мосул заходить им отчего-то запретили. Они участвовали как независимая сила и бесправная.

Официально операция по освобождению Мосула завершилась летом 2017 года, однако курды знали, что игиловцы мало того что в городе, но и сохранили большие силы и военные ресурсы, спрятавшись в пустынях Сирии и Западного Ирака. Именно таким путем много лет назад в Сирию по пустыне ушел Саддам Хусейн после неудачной попытки свергнуть премьер-министра Касема. Этот переход раненого Саддама мифологизировали.

За взятки арестованных игиловцев отпускали из Мосула, им выправляли документы, с которыми они скрывались бесследно, растворялись в самом Ираке и в Сирии, как сахар, который арабы кладут в чай в огромных количествах. Только в данном случае игиловцы не сахар, а мышьяк, отравляющий арабский мир, превращающий его в хаос, напоминающий предсмертную агонию, а религию так и вовсе выворачивающий наизнанку.

Акчан ждала. Она теперь все время жила в ожидании. Новостей от мужа, от братьев, от родителей, от знакомых. Всех раскидала война, к тому же почти все курды связаны одной судьбой – неприкаянностью. Два года назад она все еще надеялась, что найдутся родители в Мосуле, но возвращавшиеся для отдыха на горные базы курды, раненные, измученные, только качали головой на ее вопросы. Привозили и погибших, кого удавалось забрать и похоронить по-человечески. Не всем им везло даже в этом – быть погребенными. Так однажды привезли брата, завернутого в брезент. На смену им уезжали другие бойцы.

…Женщина не спала, настороженно прислушиваясь. Дождь заглушал все разговоры и шумы в лагере. Но снаружи домика явно что-то происходило. Беспокойство ее не отпускало.

Секо, телохранитель Карайылана, посмотрел на нее сегодня днем странным долгим взглядом. О домогательствах тут и речи быть не могло. К тому же этому огромному парню, кроме жизни в состоянии постоянной войны и адреналина, никто не нужен. Особенно после контузии, когда он стал слегка заикаться.

На его способностях телохранителя, как говорит дядя Карван, это никак не отразилось. Лишь злее стал. Впрочем, дядя, которому уже под шестьдесят, тоже одиночка. Его семья погибла вместе с родителями Салара. Ни муж, ни дядя ничего не рассказывали Акчан о том, как это произошло. Да она и не допытывалась. У многих в Кандиле такой тяжкий груз на плечах.

Подозрительный взгляд Секо навел ее на мысль, что с мужем случилась беда. И теперь она вслушивалась в шум дождя, словно пытаясь расшифровать эту капельную азбуку Морзе. Пахло сыростью и стиральным порошком. Белье висело под потолком, но не сохло от влажности. На полке лежали замызганные мягкие игрушки и пластмассовые машинки.

Дядя Карван спал в соседней комнате и храпел довольно громко. В дверь тихонько постучали. Акчан оглянулась на комнату дяди, не решаясь его разбудить. Старик засыпал трудно. После нескольких ранений здоровьем он похвастаться не мог. Осколок в спине остался, и то и дело открывалась рана, и дядя буквально гнил заживо.

– Апо Карван дома? – тихо спросил Секо.

За его спиной стояли еще несколько бойцов с напряженными лицами. Среди них парень со смутно знакомым лицом. Кажется, из русского батальона, базировавшегося в другом лагере. Вроде бы его зовут Шиван Авдалян.

– Он спит, Секо. Ты же знаешь, он нездоров. Что это вас так много?