Текст книги "Держите огонь зажженным"

– Ты имеешь в виду агента или вербовщика из инспекторов? – Петр бесцеремонно вытащил из нагрудного кармана рубашки друга пачку сигарет. – Твои крепче, – пояснил он в ответ на удивленный взгляд.

– Нет, наш был крысеныш, доморощенный. Накануне начала бомбежек мы его взяли и «поговорили» в Хартии.

Горюнов постарался сдержаться, чтобы его не передернуло при упоминании о Хартии. Там парни из Мухабарата держали арестованных и плотно работали с ними, не брезгуя никакими методами дознания, а проще говоря, выколачивали информацию. Еще до вторжения американцев больше всего Петр опасался попасть именно туда.

– Наших американцы находили везде, у родственников, у знакомых, где они прятались. Всю подноготную знали.

– А как же ты избежал ареста?

– В первый день мой дом разбомбили. Никто… – Он запнулся и продолжил о другом: – Завалы не разбирали. Там я или нет, невозможно было проверить. Тогда, помнишь, была песчаная буря. Дважды в моей жизни Аллах посылал ее, когда я уже не надеялся на спасение. Те, кто выжил, организовали подполье. Но цэрэушники работали в Багдаде давно и плодотворно, вкупе с Моссадом. Мы несли постоянные потери. Большинство задуманных терактов провалились, но кое-что все же удалось.

Петр подумал, что должен благодарить именно Басира за красочные зрелища ночных пожаров в Зеленой зоне на западном берегу Тигра. Семь лет прошло с момента вторжения до новой песчаной бури, которая намела к порогу цирюльни Басира Азара, обессиленного погоней и задыхавшегося от пыли и песка.

Через год американцы ушли из Ирака, словно почуяв сильный запах песка – так пахнет в Багдаде незадолго до бури, перед тем как все станет рыжим от поднявшейся в воздух пыли и песка. Только в этот раз воздух стал бы черным от полощущихся на ветру знамен ИГИЛ. Вот чего испугались американцы – разбуженного ими же самими демона.

А Басир остался у Кабира. Ему идти было некуда, да и прикипел он к спасителю, как к младшему брату…

Петр помнил ту страшную мартовскую бурю 2003 года, когда песок, взметнувшийся к небу, смешался с черным едким дымом от горевшей нефти. Везде в городе вырыли ямы, залили их нефтью и подожгли, посчитав, что таким образом затруднят попадание коалиционных сил по целям. Наступил конец света. Черно-рыжая смесь поглотила свет, съела кислород.

В этом невероятном светопреставлении казалось, что по городу расползлись иракские демоны и великанши – дами, силува и сеир[22]22
  Дами – великанша, питается отбросами, прахом и человечиной. Наполовину животное. Появляется на окраинах городов. Силува – водяное существо, напоминает русалку, питается человечиной. Сеир – одноглазый старик с бородой до колен, с длинными зубами покрытыми железом и с железными когтями на ногах. Людоед


[Закрыть]. Развалины, трупы, искореженная прямыми попаданиями иракская военная техника…

Горюнова пытались отозвать из Ирака. Но он затянул с отъездом, а позже посчитал, что нужнее в Багдаде. Несмотря на увещевания Центра, остался, о чем пожалел многажды во время бомбежек, обстрелов, нехватки продуктов и денег. Народ не стремился стричься и бриться перед лицом надвигавшейся катастрофы – заработка не было. Связь с Центром прервалась на несколько месяцев, и, как он потом узнал, Энлиля[23]23
  Энлиль – персонаж из мифологии Двуречья, верховный шумерский бог воздуха. Владел разрушительными бурями. Ими уничтожал врагов и ненавистные ему города


[Закрыть] (под таким псевдонимом он действовал в Ираке) считали погибшим.

В те дни, недели, месяцы, находясь в информационном вакууме, Петр, как никогда, ощущал себя местным, помогая соседям и незнакомым людям разбирать завалы, вытаскивая тела женщин и детей, покрытые пылью, напоминающие глиняные фигуры. Это были жертвы демонов – дами и сеира, пришедших в обличии западной «цивилизации». Горюнов стоял в очередях за водой и едой и думал, что это его мир. В кафе со знакомыми торговцами из Сук ас-сарая[24]24
  Сук ас-сарай – старейший рынок Багдада. Там торгуют коврами, изделиями из меди и жести, тканями и многим другим


[Закрыть] обсуждал козни израильтян и американцев. Радости от свержения Саддама никто не испытывал. Были и те, кто радовался, но Петру такие в его окружении не попадались…

Когда на него наконец вышел связной, Горюнов на него воззрился, как на пришельца с другой планеты. Новый связной не владел арабским свободно, а Петр несколько минут в начале разговора никак не мог переключиться ни на русский, ни на английский. Его словно заклинило. Связной отметил в отчете, что Энлиль находится в стрессовом состоянии, на грани нервного срыва. Через месяц вернулся прежний связной и, наоборот, передал в Центр, что Энлиль на подъеме и отзывать его нецелесообразно…

Басир вглядывался в лицо задумавшегося друга, словно силился прочесть его мысли.

– Очень многих наших убили, – Басир вздохнул, отведя глаза, – остались вот такие зеленые, как Шуван. Он следил за тобой. Сын моего товарища, с которым мы вместе воевали в Иране.

– Ты воевал в Иране? – чуть удивился Петр, хотя подозревал, что это так.

Тот кивнул и спросил, поднимаясь с тахты:

– Так какие планы? Один же ты не пойдешь в бой против ИГИЛ?

– Один – нет. Сейчас самое время забыть о противоречиях между сирийской и иракской ветвями БААС. Главное: мы – арабы, и существует общий враг.

– Согласен. Мы давно это знали. Думаешь, мы не боролись? Вот только не до «Аль-Каиды» нам было последнее время. С одной стороны – коалиция, с другой – «Аль-Каида» и схожие с ней группировки. Они уже тогда головы резали. Мы сразу отошли в сторону от таких «повстанцев». Это не офицеры, не люди. Их методы мы еще тогда называли «персидскими».

– «Персидскими»? – переспросил Петр. – Почему?

– Иранские полукровки. Большинство из них. Матери из Ирана, отцы – иракцы. А воспитание в двух культурах… – Басир махнул рукой. – Персы всегда отличались особой жестокостью.

Петр нахмурился. «Сразу они порвали с «Аль-Каидой», – мысленно проворчал он. – Как же, держи карман шире! Только в начале 2006 года. До этого успешно взаимодействовали. Интересно, к какой же группировке принадлежит Басир? Одно понятно – офицер, баасист, но не радикальный исламист, открестился от «Аль-Каиды». Выходит, за час беседы я узнал о нем больше, чем за три года. Общались всегда так – шуточки, прибауточки, а в общем, ни о чем».

Горюнов сразу же направил запрос в Центр о Басире Азаре, едва они познакомились. Подтвердилась информация, что он офицер иракской армии. Во всяком случае, такой Басир Азар существовал. И это усыпило бдительность Петра. Теперь он жаждал отправить в Центр фото Басира. Они впервые сфотографировались недавно – до отъезда Петра «к родственникам во Францию» (а на самом деле в Россию, затем в Турцию и далее в Сирию). На дне рождения Кабира их запечатлел на старую «мыльницу» «Kodak» хозяин кафе.

– Ты правильно сказал – нас волнует только целостность Ирака. Тебя, по-видимому, Сирии. А враг один, да. – Басир стоял у окна и пальцем водил по жалюзи, они металлически позвякивали.

– Подними их, – попросил Петр, потягиваясь. – Солнце уже ушло.

В комнату брызнул свет, пыльный и горячий. Солнце действительно переместилось в торец дома, но светило все еще назойливо, жестко.

– Я готов со своими людьми помогать тебе, если есть реальный план. У нас недостаточно ресурсов. Но есть оружие.

– Вы что, так и остались в оппозиции?

– У нас нет другого выбора. – Басир снова закурил. – Амм Джаляль[25]25
  Амм Джаляль (араб.) – дядя Джаляль – так называют курды президента Ирака Джаляля Талабани (2005–2014 гг.)


[Закрыть] нас, определенно, не устраивает. Он хоть и суннит, но не наш человек…

– Что же ты так легко готов идти за мной, в то время как пришел-то сегодня с обвинениями? – Петр решил спровоцировать его.

– А ты меня убедил, – повеселевшим голосом сообщил Басир. Лица его Петр не видел – напарник стоял спиной к окну, против света. – Но если я пойму, что ты действуешь нам во вред, я имею в виду Ираку, то участь твоя будет решена. Говорю прямо, так как считаю тебя своим другом. И буду помогать по мере сил. Я понимаю, что ты станешь действовать и еще в чьих-то интересах. Ведь речь идет о Сирии? – Он помолчал, но не дождался ответа. – Однако, обдумывая свои планы, не забывай приоритеты.

– Ты переменчивее погоды в Басре, – хмыкнул Петр, хотя на душе кошки скребли. – А мне что утонуть, что захлебнуться. Вот ты не терпишь курдов, а между тем именно на них приходится сейчас основной удар. Киркук – заветная нефтяная сокровищница. Согласись, пусть она лучше будет у курдов, которые за нефть хоть что-то в казну отдают, чем у игиловцев. Надо, чтобы курды отстояли Киркук.

– А ты что, джинн? Возникнешь из воздуха и спасешь их? Талабани поможет своим и без нас. Они же в 2003 году подсуетились, подмяли Киркук на пару с Барзани…

– Талабани слаб… Он стар и болен. Он еще в 2009 хотел уйти, но его переизбрали. Два года назад, по слухам, Талабани хватил инсульт. После ухода американцев общество раздроблено и в смятении. Не буду скрывать, я планирую в ближайшее время съездить в Эрбиль.

– Вот зачем тебе Зарифа! – Басир потер шрам на тыльной стороне ладони. – Я поеду с тобой.

– Да я не против, но цирюльню на кого оставим? Сейчас в городе неспокойно. Как бы не разграбили.

– Шувана можно оставить. С этим он точно справится.

– Но в Эрбиле, если тебя кто-то узнает или пронюхают, кем ты был… Прикончат и меня заодно.

– Пойду я, – кивнул он, не прореагировав на последнюю реплику, пожал руку Кабиру и похлопал его по плечу. – Сегодня еще пара клиентов будет.

– Чуть не забыл. Завтра Али зайдет. Если я просплю, справишься с его шевелюрой? И покорми.

– Слушаюсь, Салим-сайид! – он «щелкнул» босыми пятками и пошел в коридор обуваться. – Ты выспись, – снисходительно разрешил он от двери. – Все-таки у тебя молодая жена…

– Женитьба – это радость на месяц и печаль на всю жизнь, – отшутился Петр.

Он выпроводил напарника и прислонился к двери совершенно обессиленный.

– Поляк, что происходит?!

Горюнов вздрогнул и посмотрел на Зару. Как он и предполагал, она вооружилась ТТ.

– Не поняла всего, о чем вы говорили. Но как ты ухитрился перевести стрелки? Я уже решила, что он убьет нас обоих.

– Как видишь, мы еще живы. Однако вполне может быть, что это ненадолго. Я не верю ни одному его слову, как и он моим.

– А мне показалось, что ты его здорово надурил, – дернула плечиком Зара. – Будешь доедать или убрать? Что ты отмахиваешься?..

Он скрылся в ванной и стал ожесточенно умываться теплой солоноватой водой. Опершись о раковину, взглянул на свое лицо в каплях воды. Но вряд ли что-то там увидел. Взгляд его был отрешенный.

Уже минут через десять он вышел из дома, и, не обнаружив наблюдения, по теневой стороне дошел до угла улицы, где находилось небольшое кафе.

– Ахмед, ас-саляму алейка. Как поживаешь? – обратился Петр к хозяину, стоявшему за массивной стойкой из желтоватого камня. В душном помещении при отсутствии посетителей тот откровенно скучал.

– Алейкуму с-салям, Кабир. Что не заходишь? Небось позвонить пришел? Нет чтобы посидеть, поиграть в нарды или карты. – Ахмед достал из-под стойки большой черный телефон, старый, с вращающимся диском, и поставил перед Петром.

– Дела. Все некогда. Налей-ка мне шенины[26]26
  Шенина – кислое молоко, разбавленное водой, с солью от обезвоживания в жару


[Закрыть]. – Он положил несколько динаров рядом с телефоном, и Ахмед, оживившись, ушел за напитком.

– Госпиталь? – спросил в трубку Петр. – Доктор Ваджи? – После паузы он продолжил: – Я бы хотел к вам завтра попасть. В девять? Прекрасно.

Абдуззахир Ваджи аль-Мусаиб – хирург госпиталя в Эль-Казимии. Горюнов завербовал его в первые дни вторжения коалиционных войск в Багдад.

Второй связной из Центра в своих отчетах был абсолютно прав, утверждая, что Энлиль в превосходной форме и набирает обороты. В те страшные дни вербовка шла как нельзя бойко, смятение у людей зашкаливало, они цеплялись за малейшие шансы на спасение – деньги и еду.

Когда Петр восстановил связь с Центром в то смутное время, то получил и деньги, и продукты…

…Возвращаясь домой, Петр прошел мимо уличного менялы денег. Такие кубы-прилавки с прозрачным верхом стояли на многих улицах Багдада. Внутри лежали стопки долларов, риалов Ирана и Саудовской Аравии, иракских динаров. Петр обменял пятьдесят долларов на пятьдесят пять тысяч иракских динаров. Инфляция зашкаливала.

Услугами менял он пользовался крайне редко и всегда в разных районах города, особенно во времена присутствия здесь американцев. Он справедливо опасался, что менялы под контролем, а то и некоторые из них являются агентами.

Вечером, когда стемнело, Багдад осветился не полностью. Во многих районах не работали подстанции. Петр тоже зажег пару стеариновых свечей, чтобы не сидеть в кромешной темноте.

Зара, забившись в угол тахты, смотрела оттуда на недвижимое пламя свечи и напевала что-то заунывное, завораживающее.

Петр стоял на балконе и слышал ее пение. Прислонился к теплой стене и смотрел на Тигр, видневшийся отсюда.

Он думал о Саддаме. Порой испытывал мучительную досаду и даже жалость по отношению к нему. Знал, что когда убивали его сыновей Удея и Кусея, то сын Кусея, тринадцатилетний Мустафа, в Мосуле сражался дольше всех, когда дом, где они находились, заблокировали оккупанты. Дядя и отец погибли, а он бился с врагами…

Буквально накануне вторжения Саддам был в России. Он, очевидно, ждал помощи, проводил параллели с Чечней в которой тогда еще было неспокойно. Рассказал, что Дудаев в свою бытность президентом Чечни, приезжал к нему и предлагал урегулировать отношения Ирака с Израилем и США. Дудаев бравировал своими связями, а Саддам понимал, что развязывание чеченских войн середины и конца 90-х организовали США. Он сравнивал ситуацию на Северном Кавказе с курдским вопросом, терзавшим Ирак.

Саддам спрашивал, почему Россия не продает Ираку оборонительное оружие, что не противоречило уставу ООН. Хусейн убеждал: «Ирак – одна из немногих стран, способных платить в полном объеме за поставки современного оружия… Даже Франция в годы войны с Ираном предоставила нам в аренду боевые самолеты против морских целей. Французы, видимо, посчитали, что их национальные интересы требуют этого… У России совсем иные интересы в нашем регионе, нежели у США. Мы это понимаем. А Россия это понимает?»

Это прозвучало как глас вопиющего в пустыне. Но Россия тогда была еще слишком слаба, чтобы ввязываться по-серьезному. И дальше разговоров дело не пошло.

– Зара, не рви ты душу, ложись спать, – попросил Петр, не заглядывая в комнату.

Пение оборвалось. Свеча погасла. Он лег на тонкий матрас на балконе. Пахло бензином и рекой. Звезды подмигивали, вечные и бессмысленные…

Приснился школьный двор около родительского дома в Твери. Маленькое футбольное поле. Вместо травы летом там пыль и мелкие камешки, а сейчас поле покрывала, как непрозрачный, белый блестящий целлофан, корка весеннего льда, отполированного дневными оттепелями и ночными заморозками. Петр стоял в центре поля и не знал, как здесь можно играть. Он ощущал себя мальчишкой, беспомощным и растерянным. Вдруг, обернувшись, увидел Мура, подпиравшего стойку ворот, ржавую трубу, сваренную буквой «П» и без сетки.

Сабиров улыбался снисходительно, словно знал наверняка, как играть на льду.

Горюнов же не мог и шагу сделать.

– Как ты выбрался? – крикнул Петр.

– Надо лететь, – серьезно посоветовал Мур. – Ты разве не умеешь?

Горюнов покачал головой. Он уже думал о другом. Знал, что у него есть водительские права, хотя он и мальчишка. Но как же добраться в Эрбиль? Ему не поверят, что это его права…

– Какая чушь! – Петр открыл глаза, осознавая, где находится, и радуясь, что не придется ни летать, ни доказывать право на вождение машины.

* * *

Абдуззахир только что прооперировал очередного больного. Из операционной вышел в длинном светло-зеленом халате, или, вернее, балахоне. Здесь словно время остановилось, и госпиталь выглядел довольно обшарпанным, пустоватым, а униформа врачей – старомодной. При Саддаме в больницы закупалось много современного оборудования настолько высокого уровня, что не всегда находились специалисты, чтобы его обслуживать. А во времена оккупации что не разбомбили, то разграбили.

Также вывезли из Ирака более ста тысяч исторических ценностей, две трети из которых попали в США.

– Проходи, – кивнул на дверь своего кабинета Ваджи, заходя следом. – Помоги. – Он повернулся к Петру спиной. Тот развязал тесемки, фиксирующие халат хирурга. Абдуззахир остался в зеленой куртке и белых штанах. Снял шапочку, продемонстрировав лысеющую голову с остатками вьющихся волос на затылке и над ушами. Длинный тонкий нос едва ли не лежал на верхней губе. Худое продолговатое лицо украшали разве что глаза, крупные, влажные и сочувствующие.

– Он сейчас придет. – Ваджи отер лоб вафельным полотенцем и подступился к странноватой кофе-машине, громоздкой и шумной. – Кофе будешь?.. Что ты смеешься? – Он обернулся с улыбкой, готовый поддержать шутку.

Петр устроился на огромном кожаном диване, очень древнем, как и мебель в цирюльне, помнившем уж если не Фейсала, то Гази. Смеялся он, вспомнив вдруг, что во сне Мур разговаривал с ним по-арабски, а не по-русски…

– Сон приснился сегодня. Подсознание – странная штука – выхватывает куски из реальности и складывает их в такую причудливую мозаику, что диву даешься. Кофе? Можно. Не мешало бы проснуться. Что ты так хищно ко мне приглядываешься?

– Сними-ка рубашку. – Доктор подступился к нему, потирая руки.

– Вот еще! Ты спятил?

– Вдруг кто заглянет. Изобразишь пациента. Когда ты шел по коридору, то прихрамывал и теперь вот за спину держишься.

Позвоночник, поврежденный при взрыве в Сирии, действительно болел. Петр тогда сильно ударился, и контузия давала о себе знать. Нехотя он все же подчинился пытливому Ваджи. Тот быстро нашел несколько болевых точек на спине, заставил Петра лечь на жесткую кушетку и начал ставить позвонки на место варварскими нажатиями.

Горюнов вскрикивал непроизвольно и ругался. Наконец Абдуззахир отпустил жертву ортопедии.

– Ты бурно проводил отпуск, как я погляжу. – Он ткнул длинным пальцем в шрам на плече Петра.

– Да тут неспокойнее, чем там, где я был. – он надел рубашку и вернулся на диван, захватив по дороге пепельницу с письменного стола доктора. Когда брал ее, сунул конверт с деньгами под фигуру лежащего льва из дахнадж фариди[27]27
  Дахнадж фариди (араб.) – малахит


[Закрыть]. – Госпиталь словно вымер.

– Ты же знаешь, уже шесть лет назад врачам разрешили даже вооружаться, – доктор кивнул в угол кабинета, где стоял автомат Калашникова. – На нас идет охота. Трех моих коллег похитили. В основном в ИГИЛ забирают, но есть и другие банды. Особенно в цене хирурги. Многие мои друзья уехали кто куда – в Европу, если были связи или родственники, или в Иорданию. – Он посмотрел на Кабира с надеждой.

– Не обижайся, друг. Но ты мне тут нужен. Во всяком случае, в ближайшие несколько месяцев. Отправь жену с детьми, если боишься за них. А потом я обеспечу тебе место в престижном госпитале, к примеру, в Америке.

Петру понравилась мысль задействовать MIT. В конце концов, должны они что-то сделать для своего агента Садакатли? Например, устроить его друга с многочисленной семьей в хороших условиях где-нибудь в Нью-Йорке. А там, глядишь, Абдуззахир освоится и принесет пользу. Необходимо только вывезти Ваджи под таким предлогом из Ирака, чтобы в дальнейшем его не связывали с Горюновым, на тот случай если Садакатли со своими кураторами-турками разобьет горшок об горшок. «Иначе доктору не поздоровится», – мысленно скаламбурил Петр, думая, что ему сейчас совсем не до проблем Абдуззахира, и тот в состоянии позаботиться о себе сам, раз до сих пор не был похищен игиловцами. Арабы – народ живучий.

Доктор нравился Горюнову, но он привычно не доверял и ему, как и всем остальным, полагался только на себя. У Ваджи шестеро детей – он всегда будет думать в первую очередь о них. Хотя до сей поры своего благодетеля Кабира не подводил. Освоил некоторые шпионские штучки с помощью Петра, а так как хороших хирургов в городе не хватало, то пользовался спросом у самых различных слоев населения, начиная с городских чиновников, полицейских, кончая некоторыми военными, которые предпочитали помощь Ваджи помощи своих военврачей. Используя довольно примитивный способ тайнописи и шифры на основе абджадиййи[28]28
  Абджадиййя – или абджадный, счетный алфавит в арабском. Каждой букве соответствует цифра. Происходит от названия первых четырех букв алфавита – алиф, ба, джим и даль


[Закрыть], он передавал полученную информацию Петру.

Вот и сейчас Ваджи протянул ему рецепт на лекарство, содержащий скрытый текст.

– Под каким предлогом он сегодня придет?

– Я ему родинки удаляю, – серьезно ответил Абдуззахир. Он вообще не позволял шуток, если это касалось дела.

И тем не менее Петр ему не доверялся практически ни в чем, даже вербуя, ухитрился уйти от прямого ответа, на какую разведку придется работать. Так же, как и в случае с Басиром, гнул линию несомненной пользы для Ирака в их совместной деятельности. Резко отверг принадлежность к разведкам Ирана, Израиля и Америки, что не исключало его службу, например, на MI6.

Абдуззахир и не стремился узнать подробности. Его больше интересовала финансовая сторона вопроса и чтобы не стал достоянием общественности его мелкий бизнес – торговля хирургическими инструментами и лекарствами.

Петр узнал об этом случайно от санитара госпиталя, которого стриг в своей цирюльне. За небольшую мзду, полученную через посредника (Петр лично лишний раз старался не светиться), санитар сделал копии отчетных документов и подписанных Ваджи актов списания якобы просроченных лекарств и отработавших свое инструментов. Также санитар, увлеченный игрой в детектива, сделал несколько фотографий, где запечатлел доктора Ваджи, передающего сверток с лекарствами и получающего деньги.

Все бы ничего, да и руководство госпиталя закрывало глаза на такой «бизнес» в период вторжения оккупантов – время смуты и полного безденежья, если бы не одно но. Абдуззахир продавал лекарства партизанам – за это могли прихватить сперва американцы, а теперь и новые власти, с учетом того что недавние партизаны в большинстве своем перешли в ИГИЛ.

Петр предполагал, что Ваджи поддерживает контакты с некоторыми из боевиков до сих пор, поэтому его не трогают.

В дверь постучали.

– Мархаба, – поздоровался связной, проходя в кабинет.

Доктор кивнул и ушел в соседнюю смежную комнату, плотно притворив за собой дверь.

– Привет, Тобиас, – Петр со связным всегда говорили на английском, хотя Тобиас знал арабский. При этом связной включал приборчик, создающий помехи, на случай если их разговор попытаются записать, к примеру, Ваджи, решив сыграть в свою игру.

Горюнов всегда, увидев связного, испытывал легкую зависть. В какой бы одежде тот ни был, все на нем смотрелось изысканно. Он предпочитал спортивный стиль – рубашки-поло, легкие светлые брюки и светлые туфли. Он словно только что играл в гольф и приехал сюда на спорткаре. Причем ему явно не составляло труда так выглядеть. Петр чувствовал себя деревенщиной рядом с ним. Внешность Тобиаса никак не выдавала его национальную принадлежность. Скорее всего, Тобиаса с холодными голубыми глазами в обрамлении белесых ресниц приняли бы за англичанина или немца. Резко очерченные скулы, впалые щеки, бледная кожа – в нем было что-то скандинавское. Петр знал его уже много лет.

«С такой внешностью только к арабам и внедряться», – каждый раз ехидно утешал себя Горюнов, глядя на связного.

– Что случилось? Почему вчера не пришел?

Тобиас пожал ему руку и присел рядом на диван.

– Необходимо проверить Басира Азара.

– Мы же проверяли… – Тобиас взял протянутую ему фотографию. – Он? – Связной спрятал фото в бумажник. – Что у тебя с ним? Проблемы?

– Да как тебе сказать? – Петр потер шею. – Он меня тут прижал вчера. Слежку организовал…

– Басир?! – Тобиас наклонился вперед, чтобы заглянуть в лицо разведчика.

– Он подозревает меня в разведдеятельности, работе на сирийскую разведку. Сам же связан, как я думаю, с повстанцами, которые продолжают действовать в Ираке. Но категорически против идей ИГИЛ и иже с ними. Он сказал, что служил в аль-Мухабарате, более того, в ССБ какое-то время. Причем контрразведчик. Воевал в ирано-иракской войне.

– В таком случае, это не тот Басир, о котором мы получили сведения ранее. Все это чрезвычайно тревожно. Он активен? Какие требования выдвигает? Грозит разоблачением? – Тобиас выглядел мрачным и встревоженным.

– Нет, не думаю. Ему нужна помощь, как я понял, вероятно, деньги и оружие для их группы бывших офицеров и контрразведчиков, баасистов. Может, участие в переговорном процессе. Мы говорили о курдах и временном взаимодействии с ними, чтобы отбиться от игиловцев. Он настаивает на поездке в Эрбиль со мной и Зарой. Хочет контролировать переговоры.

– Речь ведь не идет о переговорах, – напомнил связной. – Ты не думал о ликвидации? Он может провалить все дело.

Петр покачал головой:

– Если бы он был одиночкой, тогда без сомнений это стало бы лучшим выходом. Но истинных моих целей он не знает. А вот если Центр подтвердит его слова и мои подозрения, то Басира можно использовать в Багдаде с его группой.

– Он согласится? – с сомнением нахмурился Тобиас.

– Если он действительно контрразведчик, то наверняка хочет быть нужным в своей профессии, а его выкинули из профессии, да и, по сути, из жизни. Он не стар, у него нет семьи, и он может стать для нас чрезвычайно полезным.

– Кто за тобой следил? Не он сам?

– Молодой парень. Шуван. Сын сослуживца Басира. Вел себя непрофессионально. Обучен весьма поверхностно и не имеет опыта ведения наружного наблюдения. Однако, если есть Шуван, есть и другие. – Петр умолчал о своей оплошности, какой он считал уход от слежки. Это буквально взорвало до недавнего времени стабильные отношения с Басиром. Очередной выговор получить из Центра Горюнов не жаждал.

– Теперь необходимо понять, как давно он тебя подозревает. И не было ли это подозрение мотивом, благодаря которому он втерся к тебе в доверие?

– Три года наблюдал, чтобы сейчас вяло предложить сотрудничество и пригрозить поквитаться со мной, если я буду действовать не в интересах Ирака?

– Чепуха! Попахивает провокацией. Ты засуетился, побежал сюда, запрашиваешь указания из Центра.

– «Хвоста» не было, – сердито возразил Петр. О провокации он подумал сразу же, но отбросил такой вариант.

Петр разговаривал с Басиром, видел его глаза, видел реакцию на ответы, слышал интонации. Тот недоговаривал, но и не врал.

– Как это некстати сейчас, – высказал общее мнение Тобиас. – Нужно время, чтобы найти что-нибудь о подлинной личности Басира.

– Если он сказал правду о своей службе в контрразведке, то, я думаю, с ним можно взаимодействовать, и вполне продуктивно. Насколько я успел его узнать, Басир – цельная натура, надежный, спокойный, не из тех кто, лишившись всего, превратились в одержимых фанатиков, псевдорелигиозных психопатов.

– И тем не менее он пришел к тебе с угрозами. Он может быть менее стабильным, чем тебе кажется, из-за пережитого, из-за участия в войне. Ты ведь говорил, что он воевал, плюс непростая работенка в местной контрразведке. Они, как ты знаешь, не брезговали самыми разными методами получения информации. Уж если на то пошло, этот твой доктор, – Тобиас кивнул на дверь, – более перспективный тип для нас. Пока он работает втемную – деньги и шантаж делают свое дело. Но в будущем…

– Я думал об этом… Но он планирует эмигрировать из страны. Я обещал подыскать ему местечко где-нибудь в Америке. – Петр многозначительно подмигнул: – Обсуди это с Центром. Хорошо бы задействовать нашего носатого приятеля, – имея в виду Галиба, уточнил он. – Но доктор, поверь мне, не тот кадр. Большая семья связывает его по рукам и ногам. Арабы в целом народ верный, но бедуины – они не имели понятий о земле и Родине, как понимаем их мы. И это накладывает отпечаток на их менталитет. Доктор давно и плодотворно работает нашим агентом, но не хочет знать, на кого именно работает, а это, по сути, указывает на то, что ему все равно, кому продаваться. Лишь бы платили больше. Он неплохой человек и любит свою семью, но не будет с нами сотрудничать бесконечно. Если удастся найти ему работу в США, боюсь, он проработает на нас максимум год и то не из благодарности, а просто пока не найдет теплое местечко, пока не наработает связи и не почувствует себя уверенным за будущее – без нас. Возможно, побежит в ЦРУ, чтобы сдать меня и таким образом избавиться от шантажиста.

– Не понимаю. Тогда целесообразнее не помогать ему, а сделать, например, так, чтобы он стал жертвой похищения игиловцами. – Тобиас взглянул на часы.

– Ты, однако, кровожадно сегодня настроен. Вот в этом и хитрость – попросить устроить его в Америке именно моих недавно обретенных друзей. Если доктор надумает жаловаться, то ему пояснят, что я их человек. Понимаешь? Он поймет, что у меня все схвачено, рыпаться бессмысленно и продолжит работать на наше благо, не догадываясь, на чье именно. Это лучше, чем позволить ему сбежать хотя бы в Иорданию.

– Сейчас надо позаботиться не о трудоустройстве доктора, – поморщился Тобиас, вставая с дивана. – Но я провентилирую этот вопрос. Хотя с учетом всех предстоящих мероприятий, которые мы запланировали, ты можешь сослужить ему плохую службу своей рекомендацией.

Разговаривали они очень тихо. Даже если доктор не пытается записать их разговор, он может и просто подслушивать. Однако выставить его из кабинета никак нельзя из-за соблюдения конспирации, ведь по легенде Ваджи принимает пациента.

– Как только у меня будет информация, смотри «Базар».

Он имел в виду, что нанесет парольный знак на один из павильонов Сук-ас-сарая. В зависимости от того, какой будет знак, Тобиас оставит закладу либо в старом квартале, либо под мостом, либо… Мест тайниковой связи было около десятка, все так или иначе логично привязанные к перемещениям дипломата. Тобиас имел дипломатическую неприкосновенность.

Через час Петр добрался до цирюльни, впервые за долгое время не ощущая боль в спине. Ваджи знает свое дело.

С Али он столкнулся у входа. Тот смущенно поглаживал обритую голову:

– Здравствуй, друг. Басир тебя накормил?

Али, не глядя в глаза, покачал головой. Побритый, он выглядел моложе и не таким безумным, если бы не беспокойные руки, которыми он теребил пуговицы рубашки.

– Басир! – крикнул Петр в открытую дверь. – Али голодный!

– Он не стал есть. – Басир появился у выхода, вытирая руки о полотенце. – Долго спишь, – проворчал он. – Когда едем?

Он явно имел в виду поездку в Эрбиль.

– Не сегодня и не завтра, – недовольно ответил Петр.

– Ждешь указаний? – усмехнулся Басир.

– Пойду покормлю парня. – Он проигнорировал словесный выпад и осторожно взял нищего за локоть.

В ближайшем кафе заказал для Али куббу[29]29
  Кубба – жаренные в масле шарики из рубленого мяса в рисе


[Закрыть] и пшеничные лепешки, чай и лимонад для себя. Он не рвался побыть в обществе с безумным Али, просто не хотел оставаться сейчас наедине с Басиром, до того как получит сообщения из Центра. Правда, ждать, может, придется долго.

Али ел жадно и взахлеб. Петр заказал ему еще порцию. А сам вдруг с тоской подумал, что от Мура – Теймураза Сабирова, однокурсника по ВИИЯ и коллеги по разведслужбе, после взрыва почти ничего не осталось. Его жена получила только извещение о гибели мужа. Может, орденом Мужества посмертно наградили.

Петр задумчиво покачал головой, глядя на безумного несчастного парня.

– Почему ты не стал есть? Басир ведь предлагал.

Али на мгновение поднял голову. Взгляд его оставался мутным.

– Он сердитый. Ясем всегда был таким.