Текст книги "О вечном"

Ирина Эйр
О вечном

* * *

Не вижу я в веке моём вдохновенья,

Ничто не коснулось заветной струны,

Грустны мои думы, грустны размышленья,

Ведь нет у народа прекрасной мечты!

На дне уж покоятся лучшие чувства,

Завалены глыбой ненужных проблем.

И в душах у многих давно уже пусто,

Они просто живут… а зачем?

И думы о смысле уж стали не нужны,

А вместо поэзии – осколки лишь прозы,

И даже любовь стала просто игрушкой,

Цветком изо льда иль искусственной розой!

Здесь мир в перевёртыши с нами играет.

Здесь лишь жалким писком становится крик!

И, может быть, люди не замечают:

Непрочным, бумажным сделался мир!

I

 
Там, где земля наполнена негой,
Где царят бескрайние поля,
Где леса макушками трогают небо,
Где волнуются пшеничные поля,
Где наполнен воздух ароматом
Свежескошенной травы
И где небо, опалённое закатом,
Стекает алой краской до земли,
Там жила как часть природы,
Как дитя её проказ
Надя – дочь самой свободы, —
Я о ней начну рассказ.
Она любила поутру
Проснуться с петушиной песней.
Любила, проводив зарю,
Уснуть под вечер с солнцем вместе.
Она любила звонко петь,
Сливаясь с соловьиным хором.
Она мечтала с птицами лететь,
Кружиться с ветром над земным простором.
Могла всю ночь она не спать,
Любуясь небом и луною.
Любила с вьюгой танцевать
И бегать под дождём порою.
Елена Петровна – мама Нади —
Была молода и красива.
И дни и ночи дочки ради
Старалась она, что есть силы.
Поутру она очень рано вставала,
Доила корову, кормила свиней.
Затем целый день кружева вязала
Из солнечных нитей и звёздных лучей.
Надюша те кружева продавала,
Возила их в город на дальний базар,
Немножечко денег она выручала
За свой прозрачный и лёгкий товар.
И каждый, увидев дочку и мать,
Всегда понимал, что они так похожи.
И надо, читатель тебе мой, понять:
У схожих снаружи и судьбы схожи.
Надюша была точной копией мамы:
Всё тот же высокий глубинный взгляд,
Всё та же улыбка, как солнце, сияла,
И тот же из русых волос наряд.
В той же деревне жил парень – Алёша,
И было ему девятнадцать лет.
(Надюша была на два года моложе, —
открою я вам свой секрет).
У мальчика не было папы и мамы,
А жил он со старым дедом.
Алёша – простой, добродушный парень,
Для деда был ясным светом.
Косил ли траву он иль строил что —
Всё спорилось, всё получалось.
Ему же казалось, как будто всё
Вокруг лишь него вращалось.
Надюша любила Алёшу как брата,
А он её несколько больше.
Она для него – отрада,
А он для неё – помощник.
С таким наслажденьем герой ежедневно
Её провожал на базар.
Мгновенье казалось просто бесценным,
Коль нёс её лёгкий товар.
Однажды Алёша под вечер,
Когда уж взошла луна,
Пришёл с думой к деду сердечному.
Герою сейчас не до сна.
«Любил ли ты, друг мой, когда?
Горело ли сердце огнём?
Мечтал ли о милой всегда:
И ночью, и утром, и днём?»
Алёша подумал немного
И продолжал свою речь:
«И ощущал ли тревогу
О том, как её уберечь?
Гадал ли о чувствах её?
Боялся ли, что нелюбим?
И смог ли сказать обо всём
Не речью… хоть словом одним?»
Старик покряхтел немного,
Дослушал Алёшину речь
И внуку сказал он строго:
«Алёша, позволь мне прилечь.
Я вижу, милок, ты влюбился.
Не в Надю? Скажи?» – «Да, в неё,
Но я ей ещё не открылся,
Не знает она ничего!» —
«Уверен ли ты в своих чувствах,
Правдивые ли они?
Быть может, ошибся ты просто
И принял за явь лишь мечты».
И дед посмотрел с укором,
Добавив: «Послушай, дружок,
Влюбляются все в твою пору,
Приняв за любовь лишь клочок.
Ты молод, горяч и доверчив,
И сердце любовью полно.
Ты даришь её бесконечно,
И ты получаешь добро.
Быть может, ты принял случайно
Привязанность к девушке той
За высшее чувство отчаянное,
За чувство с большой глубиной!»
Алёша лишь молчал
И слушал укор старика,
Но сердце его кричало.
Порыв удержал он в зубах.
Как горько ему было слушать
Суровый и грозный укор,
И звуки резали уши,
И сердце рвалось уже вон!
Когда же старик закончил,
Молчанье пришло в их дом.
Цвела тишина полночная,
И падала ночь за окном.
Алёша вздохнул глубоко
И тихо куда-то побрёл.
Он чувствовал: что-то широкое
Внутри набирало объём!
Оно стремилось наружу,
Оно оторваться стремилось.
Внутри напирало на кожу
И светом в глаза налилось.
И задрожали тут губы,
Огнём загорелись глаза.
Алёша разжал тут зубы
И выпустил в воздух слова.
«Однажды утром пахучим
Я в поле траву косил
И слушал песнь птицы певучей,
Малиновый звук в поле плыл.
То было дивное утро,
Оно наполняло меня!
От этого чудилось, будто
Ребёнком был маленьким я.
Мне чудилось, будто сливался
Я с утром и солнцем мечты
И будто весь мир смеялся,
И мне улыбались цветы.
Играли друг с другом ромашки
Касанием лепестков,
И танцевала кашка
С соцветьем других цветов.
А воздух был наполнен
Столь мягким ароматом.
И небо казалось бездонным,
Душа наполнялась отрадой.
Прилёг отдохнуть я на стоге
И слушал песнь птицы небесной,
Как вдруг услыхал недалёко
Другой голос нежный, прелестный.
А птичка моя замолчала,
Как будто заслушавшись песней,
Везде лишь она звучала.
И не было песни чудесней!
Я спрятался тихо за стог,
Боялся спугнуть ту певицу.
Дышал я так тихо, как мог.
И вновь запели вдруг птицы.
Сливалися птиц голоса
С той песней, высокой, хрустальной.
Она неслась в высь, в небеса,
Мотив был немного печальный.
Вдали появилась девушка,
Что пела ту песню дивную.
Она собирала бережно
Цветы в небольшую корзину.
Глаза её излучали
Столь чистый, таинственный свет.
И я пред тобой ручаюсь, —
Прекрасней их в мире нет.
Хотя я не видел море,
Скажу всё же наверняка, —
Глаза её глубже вдвое,
Лазурней, чем в море вода!
Тот образ мне был так приятен,
Что глаз отвести я не мог.
Он чист был и необъятен,
В него не вселился порок.
А девушка улетала,
Играя, смеясь с мотыльком.
С отрадой за ней наблюдая,
Я думал тогда лишь о том,
Как завтра я утром свежим,
Лишь солнышко только взойдёт,
Увижу образ столь нежный,
Волос её нежных полёт.
На следующий день я не встретил
Её, пусть весь день и прождал.
Как день пролетел – не заметил,
Как синяя ночь подошла.
Когда я вернулся, уж было
На улицах наших темно.
Весь мир мне казался постылым,
Где горе царило одно.
Надели берёзы серёжки,
А я лишь о ней мечтал.
С волненьем, почти безнадёжно,
Её я лицо написал.
Глядели, как настоящие,
Её неземные глаза.
Я их написал блестящими,
Такими, как были тогда.
Когда просыпался, сразу
Смотрел я на лик всегда:
В нём жил образ светлый, прекрасный,
И мне улыбались глаза.
На фоне небес бесконечных,
Над шумом земной суеты
Парил лик прозрачный, чудесный.
А взгляд был такой глубины,
Что знал сотворенье Вселенной,
Промытый слезами, огнём прокалён,
Сквозь тысячи перерождений
Познал то, зачем мы живём.
Часами бродил по деревне,
Мою незнакомку искал.
Мне силы давали деревья,
И веру я не потерял.
И много недель миновало,
Я мог только небо молить,
А денег осталось так мало,
Что не на что нам было жить.
Лишь образ любимый дарил вдохновенье,
Но делать уж нечего было!
С отчаяньем и сожаленьем
Решился продать я картину.
На рынке я сразу понял:
Внутри было что-то не так,
Душа моя в счастье тонет,
Почувствовал – это знак.
И вдруг, оглянувшись, узнал я
Ту девушку возле меня.
Она что-то быстро вязала.
Товар был её – кружева.
Узнал я образ нежный
И ясный её светлый взгляд,
И лёгкий её белоснежный,
Простой, невесомый наряд.
Я подошёл к ней и сразу
Решился заговорить.
Хвалил кружева её разные,
И всем захотелось купить.
И люди вставали в очередь,
Боялись – не хватит им,
Визжали от радости дочери,
Купив ворот к платьям своим.
Она же смотрела так ласково.
В глазах благодарность читал.
И жизнь показалась прекрасною,
Сбылось то, о чём я мечтал.
Домой возвращались мы вместе
Она прошептала вдруг мне:
«Спасибо!.. Ты был мне полезен,
Я так благодарна тебе!»
Улыбка любовью светилась,
И счастьем горели глаза.
Сказала она: «Я молилась,
И мне помогли небеса.
Товар мой берут очень плохо,
Порой я сижу допоздна.
Сегодня купили так много!
И быстро я всё продала.
Спасибо тебе, мой спаситель,
Спасибо за помощь твою.
В долгу пред тобой, покровитель,
Проси, – я всегда помогу!»
В ней не было крошки жеманства,
Кокетства девичьего нет.
Всё было в ней просто, прекрасно.
И шёл от неё тёплый свет.
Смутился я тут немножко.
«Помочь мне приятно было,
Меня называй Алёшей.
Скажи мне лишь твоё имя!»
Она, не смущаясь нисколько,
Сказала, сияя в отраде:
«Коль этого надобно только,
Зови меня просто Надей!»
С тех пор мы с ней крепко дружим,
И мир для меня прекрасен.
Как сильно же я ей нужен, —
Вопрос для меня не ясен».
 

* * *

 
И снова пришла тишина,
Заполнив собою все щели.
Царила повсюду она,
Себе открывая двери.
Тишина – это просто воздух,
Но немного другого состава,
Что приходит помпезно и грозно,
Что приходит, когда это надо.
Больше в смеси её кислорода,
И поэтому легче дышать,
Людям честным, душою свободным,
Ложь на правду не стал кто менять.
Ну, а тот, кто порокам поддался,
Задыхается, гибнет в ней.
Тишина заставляет бояться
Не других, а себя скорей.
Тишина заставляет думать,
В глубь себя объективно смотреть.
И, снимая слой фальши и шума,
Она может людей всех раздеть.
Тишина – это просто воздух,
Беспрестанно, что расширяясь,
Заполняет собой всё, что просто,
А от трудного отстраняясь.
 

* * *

 
Дед дослушал речь горячую
И тихонько Алёше сказал:
«Ты прости меня, милый, незрячего,
Ты прости меня – я очень стар.
Не узнал я порыва прекрасного,
Притупились все чувства мои.
Сам когда-то любил деву красную.
Не сердись на меня и прости…
Помню, ты спросил меня вначале,
Не любил ли и как всё ей рассказал.
Завтра я отвечу, обещаю.
От речей сегодня я устал».
 

* * *

 
Только солнце проникло в окошко,
И пропели ему петухи,
Уж проснулся герой мой Алёша,
Погрузился уж в думы свои.
Накормил не спеша он скотину
И сходил на ручей за водой,
Пощипал для услады малину,
Всё мечтая о Наде одной.
 

* * *

 
У любви, конечно, нет границы.
У неё нет ни начала ни конца.
О любви нам надо лишь молиться,
Ею награждают небеса.
О любви, мой друг, мечтать не стоит, —
Её можно отпугнуть и испугать.
Той любви, придуманной тобою,
Всё равно на свете не бывать!
Ведь нельзя же пережить нам дважды
Ту любовь, что создали мечты,
И любовь, что к нам придёт однажды, —
Дважды в одну реку не войти!
Жизнь тебя лишь для любви готовит,
Открывает твоё сердце для любви.
Но не каждый той любви достоин,
И не каждому её дано найти!
Подари любовь свою, ты, людям,
Думай ярче, чувствуй глубже ты!
И поверь, что в сердце не убудет,
А умножится любовь твоя внутри!
 

* * *

 
Вечером, чуть начало смеркаться,
Лёша к деду своему пришёл.
Дед давно его уж дожидался,
В нём он собеседника нашёл.
«Что ж, Алёша, ты хотел услышать
Про любовь, про молодость мою,
В моём сердце та любовь всё дышит,
Я её никак не усыплю», —
Начал сказ свой дед старинный,
На плечах тащил что целый век.
И рассказ вмещал, хоть был не длинный,
Всю ту боль, что знает человек.
«Раньше жил я в городе большом,
С интересом я учился на юриста.
Полон сил был, думал лишь о том,
Как бы стать большим специалистом.
Жизнь прекрасна! Я был молод,
У меня всё получалось и везло!
Я, как ты, любовью весь был полон.
Очень важно в жизни было то,
Что любил я однокурсницу – студентку.
Знаю я, – любила и она.
И любовь дышала в каждой клетке,
В сердце жарком пела и цвела.
Мы гуляли с Машенькой ночами
(Так зовут её, забыл тебе сказать).
С ней не знали мы ни горя, ни печали,
Собирались звонко свадьбу мы играть.
Но однажды стала молчаливой
И задумчивой любимая моя.
Грустной стала, боязливой.
Избегать вдруг начала меня.
Как-то вечером она мне говорила:
«Я с тобой сегодня не пойду,
Уезжаю я к подруге, милый,
К ней приеду – тут же напишу».
Я, конечно, очень испугался
И спросил: «Когда же ты вернёшься?»
А она: «Не надо волноваться.
Я не знаю, как всё обернётся».
И она уехала…
Ждал письма я очень долго,
Жизнь была помехою,
И я понял, – нет в ней толку!»
 

* * *

 
Жизнь никчёмна, нелепа,
Если нет в ней любви!
Ты не рад солнцу лета
И красотам зимы!
Суета всё на свете!
Глупо всё и уныло.
Смысла нет в жизни этой,
Если рядом нет милой!
Задыхаешься, гибнешь!
Ведь незнанья нет хуже!
Всё, что хочешь, отнимешь,
Но не это. О Боже!!!!!
Ты кричишь о пощаде,
Землю лбом пробиваешь,
Всё отдашь ты, не глядя,
На любовь променяешь.
Что-то режет, дробит
И грызёт твою душу.
Будь уверен внутри!..
И люби… – станет лучше!
 

* * *

 
«Где-то через три месяца
Получил я письмо.
Сердцу грустно и весело, —
Понял я – от неё.
Грустны были те строки,
Что погибель несли.
И тряслись мои руки,
И крутило внутри.
В том письме говорилось,
Что не любит меня,
Что уехала с милым
Навсегда! Навсегда!
То, что он её любит
И что дарит колье,
Что она позабыла
О всех чувствах ко мне.
«Понимаешь, ты беден,
Мне не дашь ничего.
С ним весь мир мы объедем», —
Говорило письмо.
Я решил тогда твёрдо,
Что не стоит мне жить.
Я ходил, словно мёртвый,
И не мог говорить.
Позже понял: не надо
Себя жизни лишать,
Ведь любовь – есть награда.
Грех – себя убивать.
Не сама жизнь берётся, —
Не тебе отнимать.
Жизнь Всевышним даётся,
И лишь Он сможет взять.
Я уехал в деревню,
Чтобы Машу забыть,
И оставил стремленье
Я диплом получить.
И решил, что в деревне
Я забвенье найду,
Чувства прочные, бренные
Позабыть я смогу.
Только память всплывала,
Только чувство росло.
И, цветком расцветая,
Ещё ярче жило.
И однажды зимою,
Лунной ночью, во мгле
Вдруг увидел её я —
Наяву – не во сне.
Она горько рыдала,
У порога стоя,
И к груди прижимала
Своё нежно дитя.
Она мне говорила,
Свои слёзы роняя:
«Милый, ясный, любимый,
Знаю, что потеряла!»
И дитя целовала
B кричала: «Прости!
Я люблю тебя, Ваня,
И любила внутри!»
Я её не простил…
Боль была меня выше.
Ночью Бога молил,
Чтоб меня Он услышал,
Чтобы момент возвратил.
Я б тогда на коленях
У неё попросил
Неземное прощенье.
Лёша слушал сказ деда,
Глядя прямо в глаза.
И из глаз, словно с неба,
Покатилась слеза.
 

* * *

 
Прощайте любимых, прощайте!
Ведь там, где любовь, нет зла!
Оно исцеляется счастьем,
Чтоб шире любовь росла.
Прощайте вы, что б ни случилось,
Прощайте за боль и печаль.
Любовь – это Божия милость,
Как Бог, постарайтесь прощать.
Прощайте всё, не судите
Вы строго любимых своих,
Тогда и судимым не быть вам.
Творец завещал: простить!
Прощайте любимых, прощайте!
Любовь ведь, как жизнь, одна!
Дана, чтобы нести людям счастье.
Любовь, чтоб прощать, дана.
 

II

 
Деревня есть Божие место,
И всё здесь – творенье его.
Поля, лес, простор поднебесья —
Всё создано Божьей рукой.
Конкретно, что было условным,
Здесь жить можно только душой,
Чтоб стать, как природа, свободным
И фальши чтоб снять капюшон.
И жизнь здесь и смерть перед вами.
Добро, ложь и зло – всё налито.
Что лучше – узнаете сами.
Всё честно здесь, всё открыто.
Для нас создан мир идеальным.
Пред нами поставлен был выбор.
Любви бы нам выбрать венчанье,
Но мы выбираем гибель.
И счастье Творец предлагал нам,
Весь мир положил перед нами,
Но мы выбираем страданье,
Что гибель идёт – мы не знаем.
Она чёрной краскою грозно
Прольётся, людей заполняя,
А выбирать будет поздно, —
Она только смерть предлагает.
Не за речное теченье,
Не за природу свою.
За то, что у слов есть значенье.
За правду деревню люблю.
 

* * *

 
В лесу под высокой берёзой,
Макушкой что небо гладит
И листья роняет, как слёзы, —
Там ждёт мой Алёша Надю.
Внутри у него суматоха,
В груди что-то больно колет,
Язык онемел немного,
И руки он сжал до боли.
 

* * *

 
Нет хуже, чем ожиданье,
Ты – раб, время – полный хозяин.
В душе гробовое молчанье,
А голос себя теряет.
Неведенье мощной рукою
В твои ударяет колени.
Какое-то чувство немое
В душе поселяет сомненье.
Оно разрастается, душит.
Минуты невыносимы.
И внутренний голос твой глушит
Какая-то дивная сила.
Она изнутри в тебя давит,
Стараясь до сердца достать.
И в сердце покой исчезает.
Нет хуже, чем просто ждать.
 

* * *

 
Но Надя не опоздала,
Спасла этим Лёшу она.
Надюша прекрасно знала,
Что ждать не любила сама.
Она улыбнулась Алёше,
Улыбкой весь мир освещая,
И стало всё в мире вдруг проще,
Не стало тревоги, печали.
Алёша со светлой душою
Сказал, разрушая сомненья:
«Не думай, коль плохо скажу я,
Слова не имеют значенья.
Не слушай ты слов моих глупых,
А лучше взгляни мне в глаза,
Ведь только они могут думать
И лучше всё смогут сказать.
О встрече, лишь только о встрече
Всегда небеса я молю.
И сердце уходит в вечность.
Пойми, я тебя люблю!»
Надюша смотрела на Лёшу
Серьёзным, но добрым взглядом.
«Алёша, пойду я лучше,
Ведь поздно, а дом мой не рядом.
Прости, не готова к ответу,
Признаний я не ждала.
Не думала я об этом,
Но чувства твои приняла». —
«Постой, мне не надо ответа.
Не думай, а просто чувствуй.
Сказал я, чтоб знала ты это.
Не мог удержать в себе просто». —
«Мой друг, я тебя понимаю,
Слова нам сейчас ни к чему.
Твоим я глазам доверяю», —
Сказала Надюша ему:
«Мне надо остаться одной,
Мне надо себя узнать.
Пойду я, Алёша, домой.
Не надо меня провожать».
Алёша смотрел вслед ей долго,
Глазами её провожая.
Она оглянулась на тропке,
Навеки свой взгляд оставляя.
 

* * *

 
Зажглись уже звёздочки-свечи,
И воздух ласкал, маня.
Алёша почувствовал вечер,
Мокрый вечер дарил себя.
Повсюду парил тонкий запах
До нитки промокшей земли.
А коль потревожишь, лес плакал
Слезинками тёплой мечты.
И слышно, как вечер дышит,
Своим обнимая дыханьем.
И нет ничего легче, тише,
Чем вечера пониманье.
Земля вся окутана паром
От зноя уставшей травы,
А небо пылает пожаром
От звёзд и холодной луны.
Природа устало вздыхает
И хочет от дня отдохнуть.
И вечер глаза закрывает,
Поёт себе, чтобы уснуть.
 

* * *

 
Гуляла по небу луна
И злобно над всеми сияла.
Надюша задумчиво шла,
Её она не боялась.
Она не боялась людей,
Она не боялась природы.
И жизнь не страшила ничем
И привлекала свободой.
И долго Надюша так шла
Не к дому, а в мыслях витая,
А ночь такой тёплой была
И девушке жизнь показала.
Она показала ей царство,
Где много улыбок и света.
Здесь многие ищут счастье,
Но жизнь здесь лишь плёнка, кассета.
И всё от неё лишь зависит.
Здесь музыку в жизнь воплощают.
И жизнь зарождается, дышит,
Пока лишь кассета играет.
Здесь царствует страсть и желанье,
И каждый живёт в другом мире.
А в воздухе водки дыханье
Даёт людям ум и силу.
И пахнет всё смрадом и дымом,
Слова не имеют значенья,
Никто здесь не хочет быть милым,
Любовь здесь – игра, развлеченье.
Пред Надей открылась картина:
Невзрачное зданье средь тьмы,
Вокруг было шумно и дымно,
И нервно мигали огни.
В дыму таком, словно в тумане,
Особенно были страшны
И здания серые камни,
И надпись на жёлтой двери.
На улице люди стояли
(Попробую их описать).
Девчонки парней обнимали,
Давая себя целовать.
Они так противно визжали,
Готовые юбку задрать,
А парни их на руки брали
И жадно тащили назад.
А кто поскромнее, другие,
Ребят уводили с собой
И что-то потом говорили,
Слегка прикасаясь рукой.
В углу, освещённом красным,
Там парень с девчонкой играл.
Он трогал рукой своей грязной
Слегка обнажённый стан.
Она его обнимала
Руками и голой ногой
И губы к себе прижимала,
Тихонько вздыхала порой.
Он страстно хватал её ногу,
Лизал обнажённую шею,
К губам возвращался снова
Он всей наслаждался ею.
Она здесь нашла, что искала,
Глаза её загорелись.
Его она толком не знала,
И знать ей совсем не хотелось.
Здесь счастия ищут люди,
Короткого, только на ночь.
И пусть потом мерзко будет,
Сейчас – беспредельная радость.
И подъезжали сюда то и дело
Поношенные машины.
И выходили столь смело,
Смотря свысока, «джентльмены».
Из кожи лезли, старались,
Девчонкам шептали так лестно,
А девочки звонко смеялись
И думали: «Как здесь чудесно!»
Здесь девки и парни серьёзно
Бутылками водку глотали,
Затем без прелюдий, а просто
Друг с другом любовь начинали.
С крыльца доносились крики,
Девчонка кричала: «Нет! Нет!..»
Ей парень дал много выпить,
Потом прошептал её сонет.
Сейчас же хотел с ней развлечься,
Он был сейчас просто как все,
Руками ласкал её плечи
И пил её губы в вине.
Кричала и билась в оковах
Из рук его сильных и плеч
Но он разорвал её кофту
И начал огнём её жечь.
И быть она здесь не хотела,
И долго, как птичка, билась,
Но голову всё ж наклонила,
Ему она покорилась.
И замерли карие глазки,
И сердце её рвалось вон,
Лицо залилось красной краской,
И рот испустил страшный стон.
И, как поражённая громом,
Надюша в сторонке стояла.
Всё тело наполнилось звоном,
Сознанье она теряла.
Мешалось всё перед нею,
И открывалось виденье:
Все парни и девки – немые,
Но то же у них поведенье.
Безглавыми были все люди,
И жалко болталась шея.
А руки и ноги, как прутья,
Вились и тянулись за нею.
Над Надей кружились глаза,
Стеклянные и большие,
И что-то хотели сказать, —
Безмолвны стекляшки пустые.
Ей прутья тянули бокал
С каким-то напитком прозрачным.
Вдруг кто-то на нём написал:
«Попробуй жизнь настоящую».
И тут разошлись небеса,
И ангел тянул ей руку.
Тут Надя открыла глаза:
Всё мутно, вокруг пахло луком.
Когда же в разум пришла,
То над собой увидала
Пустые, немые глаза, —
Впервые она закричала.
А парень стоял над ней
И начал руками тянуться.
Тут вмиг Надя стала смелей, —
Бежала, не смев оглянуться.
И ноги её так несли,
Как будто бы были чужими.
Но знала: святые спасли,
Бежит она с высшею силой.
Шептала молитву она,
Бежала, и звёзды неслись,
Но снова, опять темнота
Её натолкнула на жизнь.
Вдали показались три тени,
И Надя решила, что вновь
Лишь только злое виденье
Решила поведать ей ночь.
Но тени всё приближались,
Отчётливей облик стал.
Биенья в груди учащались,
Вновь кто-то по сердцу стучал.
Бежать назад не было мочи,
И не было сил кричать.
Надюша шептала: «Отче,
Прости меня и не серчай!»
И что-то сердце кололо,
Подкатывал к горлу ком,
Мечтала она, чтобы снова
Услышать забвения звон.
 

* * *

 
Страх… Вы знаете, что это?
Попробую вам описать.
Когда внутри рвутся колики,
И нет вовсе сил кричать.
Когда душа, мысли замерли,
Когда голова пуста,
Когда мыслей нет, нет и знамени,
Что нужно нести до конца.
Внутри всё пустынно, вакуум,
Ладони сомкнуты вместе.
А губы холодные замкнуты,
Душа завывает песню.
И пустота заполняется
Беззвучною песней души,
Клубком, что внутри разрастается,
Вобрав в себя нервов пошив.
Становится всё тяжелее,
Когда тот клубок растёт.
Он отнимает у шеи
Все нервы на свой оборот.
И нервы с натягом крутятся
На этот зловещий клубок.
От этого кровь в венах мутится,
Бурлит, словно горный поток.
Когда жуткий страх исчезает,
Клубок тот раскрутится вмиг.
А дух оживёт и воскреснет,
Очнётся весь внутренний мир.
Наступит в душе облегчение,
Как в поле после дождя.
Внутри снова будет свечение,
Идёт что от сердца-огня.
 

* * *

 
То чувство для Нади новое,
Ей прежде был страх незнаком.
И смерть не пугала суровой,
Своей костяною рукой.
«Да, смерть – это самое лучшее,
Что может случиться со мной,
Когда улечу вслед за тучами,
И ангел помашет рукой.
И это, видимо, значило б,
Что я не нужна больше здесь,
Что роль мне другая назначена,
Что мне пора в царство небес.
Зачем же живём мы на Свете? —
Легко и так трудно сказать.
Пока я не знаю ответа,
Его надо в жизни искать.
Отче, прошу тебя, Господи,
Помилуй меня и прости!
Скажи мне, зачем люди-особи
На этой земле жить должны!
Направь ты меня на путь истинный,
И жить ты меня научи!
Ответ на вопрос трудный, жизненный,
Прошу, помоги мне найти!
Не смерти боюсь, ты пойми меня,
Боюсь, без ответа уйти.
Боюсь, я уйти в мир невидимый,
Уйти, не познав тайн души!» —
Так Надя шептала отчаянно,
Она превратилась в мольбу.
Цвела тишина печальная,
Шаги разрезали лишь тьму.
Виденье когда стало ближе,
То Надя во тьме разглядела:
Три парня шли, средний был выше.
Все в дико плохом настроеньи.
Все трое неплохо одеты
(Ну, для деревни, конечно),
Курили они сигареты,
И дымом пропахла одежда.
Один был брюнет невысокий,
Что шёл походкою нервной.
И взгляд был серьёзный и строгий,
Он думал о чём-то, верно.
Другой тоже смуглый брюнет,
Примерно такого же роста.
В потёртый пиджак одет.
Он шёл как-то мелко, но грозно.
А третий, что выше всех, —
Блондин был довольно приятный.
Казалось, что был он из тех,
Кто силой владел необъятной.
И шли они медленно в ряд,
Как волки в лесу на охоте
За зайцем пугливым следят
В надежде набить свой животик.
Вдруг новый звук слышится Наде —
То быстрый был стук каблуков.
Шаги приближалися сзади,
И слышен был запах духов.
Тот запах столь резкий, дешевый,
Что слышала в клубе она,
Для здешних он очень знакомый,
Что девушка знала сама.
Она от любви убегала,
Что только что в клубе нашла.
В душе гадко, мерзко ей стало.
Она убежала. Ушла.
Девчонка нашла, что хотела,
И в страсти на время забылась.
Сейчас она в землю смотрела,
Себя опасалась, стыдилась.
Столь громко сапожки стучали,
И запах её выдавал.
Не знала она вначале,
Что ей приготовлен капкан.
Те парни её окружили
И потянулись руками.
Брюнет сказал: «Вова, держи!»
Блондин: «Посмелей, дорогая!»
А тот, что шёл нервной походкой,
Воскликнул: «Катюша, здравствуй!
Вот это подарок! Находка!
Подарим друг другу ласку!»
Она отвечала: «Уйдите!»
Но знала, что это впустую, —
«Не буду я с вами, поймите!
Устала я очень. Пойду я…»
«Ну что ты, Катюша, милашка, —
Мурлыкал брюнет, улыбаясь, —
А как же твоя мордашка!
Нам будет весело, знаешь!»
Блондин тут сказал: «Ну что вы!
Мужчины вы или детки!
Тащите её вон к дубу!
Зачем же нужны ещё девки!»
А Надя, не в силах стоять,
И боль подступала к груди,
С готовностью правду сказать,
Решила девчонку спасти.
 

* * *

 
Ничто не бывает случайным.
Всё время нас учит жизнь.
И надо нам думать отчаянно,
Зачем нам минуты дались.
Любое событие, случай
Приходит не просто так.
И вовремя думать нам лучше,
Потом не попасть чтоб впросак.
Минуты, как высшие сны,
Рассказывают о грядущем.
Всё время мы думать должны,
О чём говорит этот случай.
Ведь в жизни нет совпадений,
Мы жизнь свою строим сами,
А для обстоятельств стеченья
Мы почву готовим заранее.
 

* * *

 
Надюша не видела раньше
Того, что открыла ей тьма,
Поэтому, может, отважно
Она к тому дубу пошла.
Она подошла к парням строго
И оттолкнула блондина.
Он девушку за руку трогал,
Лежала что в середине.
Тут Надя её разглядела:
Лицо было нежным и белым,
А карие глазки глядели
На них с отвращеньем, но смело.
Как кратеры южных вулканов,
Они горели огнём
И, будто на бой вызывали,
Кричали: «Приблизься – сожжём!»
В глазах можно было читать,
Что многое Катя видала,
В любовь стала рано играть
И ласку мужскую узнала.
В них хитрость и смелость царят,
Они всегда завлекают.
В такие глаза загляни,
Не девочка – сразу узнаешь.
Спадали до талии кудри,
Что чёрные, словно смола.
И Наде казалось, будто
Скульптурою дивной была.
Играла на ней мини-юбка
И красная кофта в обтяжку.
Чуть порвана чёрная куртка,
Короткая и блестящая.
И Надя узнала девчонку,
Что в красном углу видала.
Она подтянула юбчонку,
Спасения не ожидала.
Хотя Надя знала, что Катя
Не раз через это прошла,
Но обошла её сзади
И речь свою начала.
Она к тем парням обращалась,
И крепок был голос и твёрд.
Сейчас, ничего не стращаясь,
Воскликнула: «Бес в вас живёт!
Не люди вы – дикие звери,
Что только влеченьем живут
И что лишь инстинктам верят,
И к каждой что суке бегут.
Им всё равно, кто такая.
Им важен лишь только пол.
Одна сейчас, позже другая.
Ей тоже не важно, кто он!
Инстинкт – да, лишь только этим
Возможно зверей оправдать.
Кого б на пути пёс ни встретил,
Влечёт его – надо догнать.
А вы? Что же? Те же собаки?
О нет! Вы все хуже в сто раз!
Собаки доходят до драки
За то, чтоб решить, кто сейчас!
А вы! Вы готовы все вместе
С девчонкой любой играть,
Наверное, так интересней:
Не надо ни драться, ни ждать!
Для вас, как для псов,
Она – тело, которое можно лишь пить,
Но псы всё ж готовы так смело
Друг друга за суку убить.
А люди… вы знаете… люди
Отличные тем от собак,
Что человек думать будет
Пред тем, чтоб пустить душу в мрак.
Он может остановиться
И подавить влечение.
Он хочет души добиться!
Позор для него – развлечение!
Намного же проще, конечно,
Испив вино страсти, забыть.
И быть беззаботным, как прежде.
Так проще, так легче жить.
Ведь тела добиться легче.
И всё, что здесь нужно – лишь сила.
Слов надо намного меньше,
Не нужно стараться быть милым.
Здесь всё равно: умный, глупый.
Богач ты иль, может, бедняк!
Весёлый ты, может быть, нудный!
Права я? Ведь это так!
А душу!.. Попробуй добиться!
Что, трудновато? Пожалуй.
Хоть силой, хоть мило смейся,
Красавцем хоть будь, – толку мало.
А людям, вы знаете, людям,
Им нужно души единенье.
Коль просто у них тело будет, —
То это лишь униженье!
Задумайтесь хоть на мгновенье
О столь беспросветной жизни!
Поймите, что, к сожаленью,
Она не имеет смысла!» —
Так Надя кричала, краснея,
Парней не боялась она.
Она поняла всех скорее:
Людей настигает беда.
 

* * *

 
Беда уже близко подкралась,
Неслышно и незаметно,
В сердца она к тем стучалась,
Служил кто ей беззаветно.
И кто-то открыл ей уж двери,
Душою кто хил был и слаб,
Кто сказкам красивым поверил,
Попал уже в сеть её лап.
Беда и хитра, и коварна:
Коль мелкую щёлку найдёт,
Проникнет в неё мягко, плавно,
И щель уже в пропасть растёт.
А в душах людских щелок много.
И люди их не замечают.
Беде открывают дорогу
И жить ей в себе позволяют.
Прошу! Будьте бдительны, люди!
И чувствуйте глубже, острей!
А коли стучаться к вам будет, —
Гоните беду поскорей.
Потом зашивайте прочнее
Ту щель, что беда нашла!
Нет в жизни задачи сложнее!
Но шейте – отступит Беда.
 

* * *

 
Беда уж давно жила в душах
Парней, что над Катей стояли.
Беда закрывала им уши,
И слов они не понимали.
Они смотрели на Надю
И тупо глазами моргали.
Глаза их, столь дымные, в смраде,
Ничто уже не выражали.
Конечно, им трудно понять
Слова той девчонки горячей,
Но речь может душу достать
И из слепых сделать зрячих.
Но думать они не хотели,
А чувствовать было больно,
На Надю так злобно глядели,
Сожрать готовые будто.
Блондин тут сказал сквозь зубы:
«Смотрите, ребята, их двое».
И Кате он впился в губы.
Брюнет: «Пригодятся обе!»
Глаза запылали пожаром,
От злости горели они,
И что-то забытое, старое
Ударило с силой в мозги.
То было всё то, что старались
Ребята с Катюшей забыть,
Что долго на дне оставалось,
Сейчас же надумало всплыть.
Но в душах нет покаяния,
Нет боли за жизнь и себя,
И нет к исправленью желания,
Вновь правду свою обретя.
Нет, нет! Всё не так-то и просто,
Ведь людям лучше в незнании,
А память зарыть глубже можно,
Подальше, за грани сознания.
Они позабыли про правду,
Про главные ценности Света,
И жизнь их им кажется славной,
И верят, что правильно это.
И проще не знать иль забыть всё,
Что было, что будет потом.
Им от себя надо скрыться
Под страсти огромным плащом.
От разума к подсознанью
Так сложно построить мост,
Поэтому легче незнанье,
А правда несёт лишь злость.
Брюнет сильно сжал Наде руку,
Не в силах смотреть ей в глаза.
Вдруг начал кричать что-то в ухо
И потащил назад.
Блондин тут вдруг сделался зверем
И начал кричать на него.
Брюнет, видно, не был уверен,
Пустил, не сказав ничего.
«Не трогать! – сказал блондин грозно, —
Послушай, девчонка, меня!
Кричать на нас, думаешь, можно?
Боятся нас здесь, как огня!
Ведь ты нас совсем не знаешь,
Мы самые сильные здесь.
Ты зря нас сейчас оскорбляешь,
Не будем терпеть того ведь!»
И голос его был грозен,
Он громом повсюду гремел.
Верхушки дрожали у сосен,
Он зверем на Надю смотрел.
«Ты знаешь, с кем говоришь-то?
Сидел ведь я за убийство
Шесть лет, я не помню, иль три».
Брюнет, тот, что нервный, прокрякал:
«Зачем рассказал ты о том,
Пускай лучше даст свои тряпки,
А мы продадим их потом!»
 

* * *

 
Я понимаю, читатель,
Что в прозе писать надо это,
Но с лирикой мир лучше ладит, —
Она покрывает всё светом.
 

* * *

 
Блондин перервал: «Молчать всем!
Пусть слушает всё обо мне!
Животным ты назван несчастным!
Она живёт, словно во сне!..
Родители умерли рано,
Отец – когда было мне восемь.
Любил просто выпить он рьяно,
Не мог, не хотел он бросить.
А мать второй раз замуж вышла,
Но отчим детей не любил.
Он пил под вечер лишку,
А после сестру мою бил.
Он бил её очень жестоко
(Она меня младше была),
И стало ей как-то так плохо,
Что чуть она не умерла.
Однажды, вернувшись под вечер,
Услышал я крик её дикий.
Подумал: убьёт ведь, конечно…
Всадил ему нож прямо в спину.
Всё замерло вдруг. Всё затихло,
Он страшно тут застонал.
Задел ему сердце я, видно,
И замертво он упал…
Сестра моя сделалась бледной,
И нервно дрожали глаза.
А встреча была та последней,
Не виделись впредь никогда.
Мне было тогда пятнадцать,
Меня посадили на три.
Тогда я решил не сдаваться
И перерождался внутри.
Но вскоре письмо получил я
От матери старой тогда.
Писала: беда случилась,
Сестрёнка твоя умерла.
С тех пор предо мной дрожали
Её, как в тот вечер, глаза.
Но вечер тот скорби, печали
Я не изменил б никогда.
И я не жалел об убийстве,
Его повторить бы я смог.
Жалел об одном только в жизни,
О том, что сестру не сберёг.
Но, всё равно, я не сдался,
Решил лишь для матери жить.
Тогда я себе обещался
Её, как икону, хранить.
Два года прошли незаметно.
И верил я в счастье одно.
Писал я домой – безответно.
Как вдруг на постели – письмо.
Тогда мне привиделось, словно
Тот белый конверт почернел.
Боялся открыть его долго.
Стоял я и просто глядел.
Потом прочитал так красиво
Написанные две строки:
Мать умерла твоя, Дима.
Мне очень жаль, прости».
Тут голос рассказчика грозный
Сменился на тихий и рваный.
Лицо было жалким, тревожным,
А мысли мешались, скакали.
«Я вышел и сразу уехал
Туда, где не знал никого.
Я жил под открытым небом,
Не ел и не пил ничего.
Я плохо всегда одевался,
Всегда были очень бедны.
Когда же один я остался,
То понял, что деньги нужны.
Мне было тогда восемнадцать.
Брать на работу боялись.
И с местными начал общаться,
В деревне без дела слонялись.
Я жил, у кого попадётся.
Кто добр был ко мне – приютил.
А ел я тогда, что найдётся.
И так я три года прожил.
Потом повзрослел я и понял,
Что надо бы денег достать,
Что лучшей я доли достоин.
И начал тогда воровать.
Два раза меня поймали,
Я смирно сидел свой срок.
Досрочно всегда отпускали.
Опять воровал, что мог.
И ездил по всей стране я,
Скрывался всегда от тюрьмы.
Всё меньше боялся, взрослея,
Всегда имел деньги свои.
Наверное, спросишь меня ты,
Чего ж не работаю я.
Свои документы я спрятал,
Узнают – посадят меня».
Надюша стояла, не смея
Ни слова сказать, ни дышать.
Смотрела в глаза, бледнея,
Хотелось помочь ей, обнять.
Она удержала порывы,
Сказала: «Не знала, прости.
Ужели нельзя быть счастливым,
И вечно с клеймом будешь жить?» —
«Мне сделают паспорт поддельный,
Начну тогда новую жизнь.
Работником стану я ценным,
А ты за меня помолись.
Ты мне девчонку напомнила,
С которой я в детстве дружил.
Задела струну ты далёкую.
Поверь, буду честно я жить…
Ну ладно, уже очень поздно.
Пойдём, я тебя провожу.
Тебя не обижу, не бойся.
Опасно одной – защищу.
А вы, проводите Катюшу.
Смотрите, не троньте её.
Прости нас, не знаю, как лучше…
Сказать не могу ничего».
И шли Надя с Димой молча
И, попрощавшись в конце,
Сказал: «С пониманием проще,
Желаю удачи тебе.
Спасибо за то, что слушала,
За то, что меня поняла.
Достойна ты самого лучшего,
Словами меня ты спасла».
 

* * *

 
Как трудно хранить своё я,
Когда ты на свете один.
Когда, не поймут тебя
Ни друг, и ни мать, и ни сын.
Когда, рассказав один раз
Друзьям вдруг о тайнах души,
Они не поймут. В тот же час
Ты скажешь себе: замолчи!
Так часто ты правду видишь
Там, где не видит никто.
А слово сказав, их обидишь,
Когда ты желал лишь добро.
Кричишь: «Замолчи!» – Это слово
Затянет мешок тугой ниткой.
Себя заключаешь в нём снова,
Чтоб не было слышно и видно.
Живёшь уж не ты – оболочка,
И прячешь себя – ты актёр.
Собой ты бываешь лишь ночью,
В мечтах даёшь чувствам простор.
Лишь тот, кто однажды сможет
Все мысли твои понять,
Кто их разделяет тоже,
Тот сможет мешок развязать.
Посыплется всё наружу,
Что долго таилось в мешке,
И вдруг стать собою сможешь,
И скажешь: «Спасибо тебе!»
Важнее всего понимание,
Не каждый способен понять.
Не прилагайте старанья,
Понятным чтоб каждому стать.
Такого не будет, читатель,
Ведь очень все разные люди.
Лишь тот, кто тебе понятен,
Душой твоей родственной будет.