Текст книги "Капкан для призрака"

– Из замурованной комнаты? – с улыбкой спросил Петрусенко.

– Она же была колдунья!

Девушка с такой непререкаемой убежденностью воскликнула это, что Викентий Павлович быстро-быстро согласился:

– Да, конечно, я и забыл… И что же дальше?

– А дальше Рюбецаль открыл у нее на пути бездонное ущелье. Она стояла на одном его краю, как демон зла, а он, в своей серой рясе, – на другом. Когда их взгляды встретились, блеснула молния, и Кровавая Эльза упала замертво. Рюбецаль ее победил!

– Он перенес тело графини обратно в замок, в замурованную комнату, там его и нашли, – подхватил Ганс. – Но ее дух, полный злобы и жажды мести, успел покинуть тело и остался снаружи.

«Как будто стены смогли бы удержать дух, окажись он даже в теле», – весело подумал Викентий Павлович, но от комментариев воздержался.

– Серый монах оберегает нас! Иначе бы дух Кровавой графини извел всех вокруг, как она изводила людей при жизни. Рюбецаль не пускает ее дальше замка. Но бывает иногда, что она прорывается, и если кто-нибудь встретится ей на пути, домой уже никогда не вернется.

У Греты сделались огромные от испуга глаза, и она вновь перекрестилась. А Викентий Павлович спросил:

– А кто пропадает? Местные жители?

– Да, несколько раз исчезали люди с хуторов и ферм… Давно, правда. А три года назад два приезжих господина ушли в горы и пропали. Их так и не нашли. Значит, она, графиня, ее злой дух!..

Викентий Павлович начал было расспрашивать парня и девушку о пропавших, но они больше ничего не знали. Да он и сам себя одернул: вот уж сыскная привычка видеть во всем преступление! Туристы могли, конечно, заблудиться в лесистых горах, где есть и ущелья, и обрывы, и, наверное, пещеры-лабиринты. Да, кое-что еще сохранилось в горах Шварцвальда, что само по себе просто удивительно! Немцы настолько любят порядок и благоустроенность, что предпочитают и природу загонять в рамки. И все же… Но, скорее всего, туристы просто уехали или даже ушли пешком дальше, по каким-то своим маршрутам, не позаботившись поставить об этом в известность окружающих. Ну а пропажи среди местного населения… Где тут правда, где суеверия и фантазии – постороннему человеку не понять. Да и зачем?

Дочка, утомленная долгим путешествием, заснула в этот вечер рано, сразу после ужина. Викентий Павлович сидел на веранде, курил трубку и читал, когда рядом, на аллее, показался его сосед по коттеджу – фон Кассель. Они приветливо кивнули друг другу, и Петрусенко, захлопнув книгу, предложил:

– Хотите реванш?

Прошлым вечером он выиграл партию в шахматы. Фон Кассель кивнул и поднялся на веранду. Они расставили фигуры, сделали несколько ходов. Фон Кассель надолго задумался, потом вдруг улыбнулся:

– Вы, герр Петрусенко, думаете, наверное: «Вот неважный игрок, а туда же – садится за доску!» А ведь я в юности отлично играл. И в военном училище – там у меня мало достойных соперников было. И потом, в своем городке Грааф-Лейке, там, в долине Оранжевой реки, я даже был чемпионом! Вот только потом много лет ни с кем играть не довелось, да и не до того было. Это когда пришлось спешно бежать от англичан… Вы просили меня рассказать о нашей жизни в Южной Африке. Вам все еще интересно?

Викентий Павлович и в самом деле как-то в разговоре сказал, что хотел бы послушать об англо-бурской войне из уст очевидца. Но это было сказано мимоходом, а вот теперь, похоже, буру самому хотелось воспоминаний.

– Одну минуточку, – попросил его Петрусенко. – Если позволите, я позову жену! Она не простит мне, если пропустит ваш рассказ…

Петрусенко очень хорошо знал, как далеко простирались колониальные интересы Германии – практически на все континенты. С особой силой это проявилось в восьмидесятые годы прошлого века – впрочем, не так уж и давно. Именно тогда в Южной Африке появились первые немецкие фактории. А в 1884 году канцлер Бисмарк, управлявший Германией как своей вотчиной, уведомил державы мира об учреждении германского протектората над обширной территорией между бухтой Ангра-Пекена и Оранжевой рекой. Именно тогда, в 84-м году, двадцатичетырехлетний лейтенант колониального полка Герхард фон Кассель прибыл в Южную Африку.

Он был отпрыском знатного рода, впрочем – младшим сыном, без наследства. Перед ним открывалась перспективная военная карьера. Но… африканский воздух, напоенный неведомыми ароматами, пронизанный иным ритмом жизни, просто заворожил романтичного молодого человека. Они стояли лагерем в долине, прилегающей к Оранжевой реке, недалеко от городка Грааф-Лейка – центра бурского округа. Окрестные фермеры-буры снабжали военных продуктами, молодые офицеры в свободное время ездили в город, их приглашали на вечеринки фермеров. Именно на такой вечеринке Герхард познакомился с Николеттой – дочерью богатого бура Йоста ван Коорна. Их чувства оказались взаимны, и скоро они поженились. Николетта была единственной дочерью, и когда через два года после свадьбы ее отец заболел и умер, она стала хозяйкой большой фермы с табунами коней, овцами, быками, а также рабами-готтентотами. Герхард уже и до этого каждую свободную минуту проводил на ферме, помогал тестю. Теперь же, не раздумывая, вышел в отставку и сам стал скотоводом. Все у них шло хорошо: хозяйство приносило стабильный доход, родился сын Гендрик, через шесть лет – дочь Гертруда. Герхард фон Кассель быстро стал влиятельным человеком в колонии. У него было военное образование, и потому именно его избрали начальником бурского конного ополчения, которое созывалось для отражения набегов дикарей, для охраны города и округа. Гендрик уже ходил в школу, когда началась война c англичанами.

Викентий Павлович прекрасно помнил это время. Три года со страниц газет не сходили публикации об англо-бурской войне. Симпатии буквально всех были на стороне отважных буров, которые сражались за свои свободные республики. Англичан называли палачами, захватчиками, тиранами! На железных дорогах постоянно вылавливали гимназистов – от десяти и до семнадцати лет, – которые мечтали пробраться в Южную Африку и сражаться вместе с бурами… Прекрасные чувства – благородные, романтичные! Почти десять лет миновало, а нет-нет да и заиграет на улице шарманка песенку того времени:

 
Трансвааль, Трансвааль,
Страна моя,
Ты вся горишь в огне…
 

Услышишь, и сердце заноет… А этот высокий загорелый немец жил там и сражался. Правда, не в Трансваальской республике, а немного южнее, в Оранжевом Свободном государстве. Бывший лейтенант фон Кассель, а теперь фельдкорнет – начальник ополчения, стал во главе одного из повстанческих отрядов. Его отряд бился долго и упорно и был разбит уже в 1902 году, почти перед самым окончанием войны и полной победой англичан. Фон Кассель не сомневался: его ждет в лучшем случае тюрьма, а скорее всего – казнь. Уже были казнены многие повстанцы, и он понял: спасение – в бегстве… Так начался еще один этап его жизни – жизни фермера-кочевника.

Пять лет семья фон Касселя жила на границе колонии, за сотни миль от родного города. Его имение и имущество было конфисковано новыми властями, а с собой он сумел увезти лишь несколько лошадей, овец и быков. В большом крытом фургоне они ездили по долинам и степям, останавливаясь иногда на короткое время, иногда надолго – строили крааль, разбивали огород. Гендрик уже был отцу помощником и в кочевом скотоводстве, и в охоте. К охоте парнишка имел особый талант. А уж дичи на просторных территориях у Оранжевой реки было столько, что и представить трудно!

…Бывший бур обвел взглядом своих слушателей и улыбнулся. Кроме Викентия и Людмилы, на веранде стояли недавно подошедшие Ермошин и Эльза, на ступеньках тихо сидели, взявшись за руки, дочь фон Касселя и ее неизменный спутник Эрих. Отец кивнул в сторону Труди:

– Вон она лучше меня может рассказать, сколько там одних антилоп самых разных видов: гну, канны, бубалы, газели, голубая антилопа…

– А еще – орикс, каама, ориби, горные скакуны трек-бокены.

– И это только одни антилопы, да и то не все, – подхватил бур, как только Труди замолчала. – Однако именно антилопы – главная дичь для таких кочевников, какими были мы. – Хотя есть еще земляные поросята, страусы, зебры…

– А львы? – Ермошин подался вперед, глаза его увлеченно блестели. – Много львов в тех местах? На них вы охотились?

– Львы нам постоянно встречались, – кивнул фон Кассель. – Но ведь мы охотились для того, чтобы жить, еду добывали… А львы – не дичь, они сами охотники. Мы старались их не трогать, они – нас. Лишь однажды, когда наши интересы совпали и дороги пересеклись, пришлось убить льва и львицу…

Старший и младший Кассели гнались верхом на лошадях за небольшим стадом антилоп ориксов, которых называют еще сернобыками. Они отбили трех антилоп и нагоняли их. Гендрик, семнадцатилетний ловкий юноша, вырвался вперед и уже готовился стрелять из своей винтовки. И в этот момент из-за колючего кустарника, росшего повсюду в этой местности, выпрыгнул лев. Он летел по воздуху в гигантском прыжке, и тело его казалось длинным и легким. И все-таки лев не рассчитал: та антилопа, на которую он нацелился, рванула в сторону прямо из-под огромной когтистой лапы, а лев, рухнув на землю, на несколько секунд распластался на ней, оглушенный. Этих секунд хватило антилопам – они уже убегали прочь, недостижимые для льва. Тот даже и не думал их догонять, знал – это бесполезно. Лев может лишь в два-три удачных прыжка свалить добычу, в беге он тяжел, быстро устает, и состязаться с антилопами ему не по силам.

Когда лев прыгнул, он оказался как раз между антилопами и всадниками. Лошадь Гендрика испуганно захрапела и взвилась на дыбы, юноша не удержался в седле, а падая, выронил винтовку. Лев издал страшный рык и повернул свою огромную черногривую голову в сторону Гендрика. И парню показалось, что в глазах зверя он видит радостный блеск: одна добыча ушла, но перед ним была другая. В нескольких метрах сзади высился очень большой термитник, Гендрик инстинктивно сделал движение в его сторону, но тут его буквально пригвоздил к месту крик отца:

– Замри!

Выкрикнув, Герхард фон Кассель выстрелил во льва. Он знал, что времени перезарядить ружье у него не будет. Сам бы он, выстрелив, мог ускакать, но сын оставался беспомощным перед зверем… И все же выстрел оказался не смертельным. Правый бок льва окрасился кровью, он страшно зарычал и прыгнул в сторону всадника. И вот тогда Гендрик показал, что он не потерял ни смелости, ни самообладания. Он метнулся к своей винтовке, мгновенно вскинул ее к плечу, прицелился… В отличие от отца, юноша оказался с левой стороны льва и попал точно в сердце. Но полюбоваться мертвым зверем отец и сын не успели.

– Смотри, – крикнул Герхард, – львица!

С высоты седла он видел то, что не мог еще видеть сын: раздвигая высокую траву, в их сторону прыжками мчалась львица. А оружие у обоих было разряжено. Мгновенно юноша вскочил в седло позади отца, и они поскакали прочь от убитого зверя. Через минуту до них донесся горестный вой львицы – донесся издалека. Герхард остановил коня, оглянулся: львица и не думала гнаться за ними. Она, рыча, ходила вокруг лежащего льва, время от времени опускала к его голове свою голову, ложилась рядом, снова вскакивала и ходила. Охотники смотрели долго, потом Гендрик сказал:

– Отец, это первый лев, убитый нами! Неужели мы не возьмем его шкуру?

Голос у парня дрожал от разочарования. Видя, что отец задумался, он горячо воскликнул:

– Давай вернемся и убьем львицу!

…Фон Кассель замолчал, оглядев своих слушателей, потом улыбнулся:

– Если кто-то хочет посмотреть, Труди покажет шкуру львицы, мы привезли ее с собой. А шкуру льва взял себе Гендрик.

– Смелый парень ваш сын, – произнес Ермошин с уважением.

– У меня и дочь отважна, как амазонка, – ответил фон Кассель, а Труди тихонько засмеялась. – Ей было десять лет, когда она сцепилась с гиеной и победила!

По тому, как переглянулись Труди и Эрих, Викентий Павлович понял, что Эрих эту историю уже знает. Но остальным было очень интересно, и отцу Труди пришлось рассказать и эту историю. У Труди была маленькая газель – совершенно ручная, ходившая повсюду за девочкой. Отец и брат подстрелили на охоте ее родителей, не заметив в высокой траве детеныша. Девочка выкормила красивого скакунка, газель была ее любимицей. Как раз в то время они оставили одно свое временное жилище и переезжали в поисках другого. На ночь все улеглись спать в фургоне, стадо загнали во временный крааль, двое оставшихся у них и кочевавших с ними слуг-готтентотов несли по очереди стражу у костра. Маленькую газель привязали к колесу фургона, но среди ночи Труди проснулась: ей почудился писк газели. Родители и брат спокойно спали, и она тихонько откинула полог и спрыгнула на землю. И в тот же миг газель испустила громкий испуганный крик, раздался противный лай, переходящий в вой. Девочка увидела в темноте, как какой-то зверь схватил ее газель и поволок в сторону. Веревка была порвана или перегрызена, но Труди, недолго думая, успела ухватить за самый ее кончик. Она уже узнала отвратительного зверя, потому что не раз видела гиен. Они были трусливы, но очень жадны. Обычно людей избегали, даже когда бродили стаями, но эту одинокую гиену, наверное, очень манил запах и голос малышки газели…

Вой, писк и крик девочки, конечно же, разбудили всех. Мать, отец и брат выскочили из фургона, бежали от костра слуги, а гиена, перепуганная, но невероятно жадная, не выпускала из сжатых челюстей ногу газели и пыталась утащить ее. Однако с другой стороны, перехватив тельце своей любимицы, ее держала Труди. И не просто держала: одной рукой она ухватила с земли какую-то ветку и колотила по гиене… Весь этот кавардак продолжался не более пяти минут. Когда подоспели отец и брат с ружьями, гиена уже удирала со всех ног в степь, а Труди сидела на траве, обнимая газель, и плакала – не от пережитого страха, а от жалости к своей любимице. Она боялась, что зверек умрет, но газель, хоть и была искусана, выжила, только осталась хромой…

Люся не выдержала и захлопала в ладоши. Эльза спросила:

– А где теперь твоя газель?

– Она осталась там… дома. Гендрик обещал, что будет заботиться о ней.

– Однако, фон Кассель, как я понимаю, вы все-таки вернулись в свой город? – спросил Петрусенко.

Тот кивнул, но ответить не успел. Рядом с верандой внезапно появился Виктоˆр Замятин. Эрих и Труди встали с крыльца, пропуская его, и он медленно поднялся на веранду. Вид у него был такой странный, что все внезапно замолчали. Викентий Павлович успел подумать: «Похоже, у парня опять приступ…»

Замятин обвел всех взглядом. Глаза у него были не просто испуганные, а какие-то затравленные.

– Я боюсь его!

Буквально все вздрогнули от этих неожиданных слов. А еще от самого голоса: почти шепота, в котором прорывались истерические всхлипы. На несколько мгновений все растерялись, а Замятин, переводя расширенные зрачки с одного человека на другого, быстро-быстро добавил:

– Этот Лапидаров! Он страшный! Я узнал его, и он меня тоже узнал! Но он меня не тронет, нет! Я закроюсь в комнате, и он не войдет!

Все это Замятин произнес по-русски, и вдруг стремглав бросился прочь, мгновенно скрывшись в сумерках сада.

– Что он сказал? – удивленно спросил фон Кассель.

– Он боится Лапидарова, – перевел Петрусенко. – Похоже, они были знакомы раньше, до Баден-Бадена… Или просто встречались.

– Викентий, он ведь по-настоящему напуган! – воскликнула Люся встревоженно. – Может быть, ему и правда угрожает опасность?

Сергей Ермошин успокаивающе погладил по руке Эльзу.

– Мне этот Лапидаров не нравится, – сказал он со смешком. – Но что-то не верится в его кровожадность. Ведь этот парень – Виктоˆр, – немного не в себе?

– Верно, – кивнул Петрусенко, – он страдает приступами слабоумия, депрессии и необоснованного страха… Возможно, этим все объясняется. Но кто знает… Он на днях мне тоже говорил что-то подобное: «Я его узнал…»

– Пойду найду его! – Эрих направился в сад, Труди за ним. – Не беспокойтесь, мы все узнаем!

Они ушли, а Викентий Павлович, чтобы разрядить обстановку, попросил фон Касселя:

– Вы не досказали свою историю… Так как же окончилось ваше кочевье?

– Три года назад английское правительство согласилось дать автономию нашей республике, теперь она называется Колония Оранжевой реки. Мы, повстанцы, получили милостивую амнистию. – Фон Кассель горько усмехнулся. – Можно было вернуться в Грааф-Лейк, и я это сделал, хотя сердце не принимало новую власть… Но, честно говоря, я устал кочевать – все-таки я не дикарь, а цивилизованный человек. И очень хочу, чтоб дети мои тоже выросли не дикарями. Хорошо в юности жить и расти на природе, закалять тело и характер. Но я всегда мечтал, чтобы Гендрик и Гертруда получили образование. Всему, что знал, постоянно учил их сам, у нас с собой были книги, учебники…

Когда семья фон Касселя вернулась в Грааф-Лейк, он узнал, что попал у англичан в «черный список» и что его имение и ферма конфискованы. Но очень скоро фон Кассель выкупил их у новых хозяев. Дело в том, что в последний год кочевой жизни он нашел настоящий клад! Однажды он и Гендрик ушли на два дня на большую охоту и оказались в густых зарослях у небольшого озера, в совершенно диком месте. Перед ними открылось невиданное и грандиозное зрелище – груды гигантских костей: огромных ребер, черепов и… Отец и сын одновременно испустили радостный вопль: среди костей они видели множество слоновьих бивней – больших и поменьше, загнутых и прямых, белых и желтоватых, отполированных солнцем, ветром, временем… Да, это было кладбище слонов – почти эфемерная мечта всех охотников за слоновой костью. Герхард фон Кассель перекрестился, обнял сына и сказал:

– Гендрик, дорогой! Это нам награда за терпение и труды!

К этому времени он уже знал, что вернется в город. Несколько раз он и Гендрик приезжали на слоновье кладбище и перевозили в фургоне бивни. Потому и в город они вернулись уже с этим драгоценным грузом. В тот год на слоновую кость был особый спрос, и фон Кассель сразу возместил многие потери. Он снарядил экспедицию и еще трижды ездил к далекому маленькому озеру, на кладбище слонов…

– Это же настоящее приключение, как в книгах! – воскликнула Эльза. Молодой авиатор улыбнулся и сжал руку девушки, словно хотел сказать: «У нас с тобой будет много приключений…» Он-то знал, что жизнь очень часто и в самом деле настоящее приключение. Словно подслушав его мысли, фон Кассель сказал:

– Наверное, кому-то так и покажется. А для нас это просто жизнь. Мы вновь стали заниматься скотоводством, Труди пошла в колледж. А Гендрик отказался. Ему было уже девятнадцать лет, и он заявил мне: «Я, отец, ученым все равно не стану. Год послужу корнетом в конном стрелковом полку и буду заниматься фермой. Это мое дело, я его люблю!» И знаете, я согласился: парень и в самом деле знает, чего хочет. А я… год назад похоронил жену и затосковал. Так захотелось снова увидеть родину, Германию! Сам-то я родом из Саксонских земель, но там у меня ничего нет. Старший брат умер, его сын меня не знает, встретил вежливо, но холодно. Он знатен и богат, возможно, решил, что я – бедный родственник, буду просить помощи… Да и климат мне там не подходит, отвык, знаете, от настоящих холодов. Вот, приехали мы с Труди сюда, в Баден-Баден. Здесь нам очень нравится, я присматриваю в округе хорошую ферму. Куплю, стану здесь жить. А дочка через месяц поедет в Нюрнберг, учиться в университете.

Из сгустившейся темноты сада появились Эрих и юная африканка.

– Я его не нашел, – сказал парень, обращаясь сразу ко всем. – Во всяком случае, здесь, на вилле, его нет.

– Он так стремительно умчался… – Викентий Павлович покачал головой. – Куда бы это?

– Да куда угодно, – ответил беспечно Эрих. – У Виктоˆра настроение меняется, как у ребенка. Он сейчас может веселиться в курзале, танцевать!

– Вот как?.. А Лапидарова вы случайно не видели?

Эрих непроизвольно нахмурился при упоминании Лапидарова, отрицательно покачал головой:

– Нет. Он, наверное, тоже ушел в город. А насчет Виктоˆра… У него могут быть самые разные фантазии, я уже привык.

– А что, – поинтересовался Ермошин, – этот Замятин… он и раньше кого-то боялся?

– Хороший вопрос! – воскликнул Петрусенко. Он сам собирался его задать.

Эрих на минуту задумался, потом покачал головой:

– Нет, такого не помню… Да глупости это, его больное воображение!

– Что ж, может быть, и так, – согласился Петрусенко. А сам подумал, что события развивались довольно последовательно, чтобы все списывать только на воображение. Вот Замятин испуганно смотрит на Лапидарова в столовой. А вот на площадке перед рестораном, ссорится с ним. Теперь же вслух кричит о своем страхе… Да, у него бывают резкие перепады настроения, и психика нездоровая. Но только ли этим объясняется страх? Ведь Лапидаров – темная лошадка и явно криминальная…

Фон Кассель сделал ход, и Викентий Павлович тут же отбросил ненужные мысли, задумался над ответным ходом. Ермошин и Эльза несколько минут назад пожелали всем приятного вечера и ушли. Незаметно растворились в сумраке и Эрих с Труди. Катюша крепко спала в комнате, Люся легонько раскачивалась в плетеном кресле, смотрела на играющих мужчин и тихо переговаривалась с ними. Вечер был необыкновенно теплым, почти незаметный ветерок нес с близких гор хвойный аромат, окутывал им троих людей, сидевших на веранде в уютном свете красивого газового фонаря. И Викентий Павлович расслабленно, умиротворенно подумал:

«Как хорошо, что мы сюда приехали! Маленькие неожиданности не нарушают покой, скорее разнообразят его. Давно мы так чудесно не отдыхали…»

Да, это был последний мирно-интересный день отпуска Петрусенко. Потому что утром выяснилось: пропали сразу два постояльца пансионата. Пропали таинственно и страшно.