Текст книги "Между волком и собакой. Последнее дело Петрусенко"

– Всё смести нельзя, – слегка улыбнулся Дмитрий. – Мы тоже кое-что из вековых традиций оставили. Без которых невозможно.

– О, да, да, я согласен, я не так выразился! Но атмосфера энтузиазма необыкновенная. И люди, они все хотят строить, учиться, добиваться. Это только у вас, в Советском Союзе…

На этом, пока что, «иностранный след» оборвался. Что и пришлось признать на этой оперативке.

– Может, мы зря иностранца искали? – сказал лейтенант Качура. – Как вы, Дмитрий Владимирович, говорили, мог быть специалистом, приехавшим из-за границы. Или вообще франтом каким-нибудь.

– Всё может быть, – согласился Кандауров. – В этом случае наша задача усложнится. Давайте прикинем наши действия…

Но тут отворилась дверь кабинета, быстро вошёл начальник, взволнованно бросил:

– Так, ребята! Хорошо, что вы все вместе. Объявился Брысь!

– Средь бела дня? – воскликнул Качура.

– Ну, положим, ещё утро. – Андрей Фёдорович кивнул Дмитрию. – Бери своих бойцов, и – по коням!

Быстро вышел, захлопнув двери, но сразу же вновь приоткрыл, заглянул, оглядел всех весёлым взглядом:

– По троянским, конечно же!

Хохотнул и теперь уже точно ушёл.

Фамилия начальника УГРО – Троянец – произносилась с ударением на «е» в последнем слоге. Конечно, все это знали. Кто был тот начитанный умник, который первым назвал его «жителем Трои», уже никто и не помнит. Но крепко прижилось именно это произношение – с ударением на «я». И все они автоматически стали «троянцами», Андрея Фёдоровича за глаза иногда называли «нашим Гектором». Секретом это прозвище не было, Троянцу и самому нравилось.

Через пятнадцать минут угрозовский пикап-газик – ГАЗ-4 – вёз оперативную бригаду в сторону улицы Григория Котовского. В кабину с шофёром сел фотограф Степанов, Кандауров и ещё трое сотрудников разместились в кузове. Он был открытым, но зимой кузов затягивали плотным брезентовым верхом. На ходу Дмитрий пересказал товарищам информацию от Троянца.

– Ограбление необычное… Это старый особняк на Коцарской, в нём сейчас живут несколько семей. Ночью, а, вернее, ранним утром, часа в три, дворник услышал какой-то шум из подвала. Ему по службе положено блюсти порядок, вот он и вышел из своей комнаты проверить. Вход в подвал – со двора. Тут его и прихватили бандиты…

– Похоже, не убили, – вставил лейтенант Качура.

Дмитрий кивнул: этот парень умел логически мыслить. Ясно, как бы такие подробности узнали у мёртвого.

– Сейчас он сам нам расскажет. Бригада квартальной милиции уже там.

Машина повернула на улицу Григория Котовского. Кандауров никак не мог себя заставить называть улицу так. Всё в нём противилось этому. Он о Котовском знал с 1915 года – со знаменитого ограбления Бендеровского казначейства. Боевики-налётчики, вот как их тогда называли, а Григорий Котовский – главарь банды. Умный, наглый, знавший и централ, и каторгу. Причём, не как политические вожди революции, а именно как грабитель и бандит. Вот как этот Брысь, которого они сейчас ловят… Дмитрий называл улицу так, как привык с детства – Коцарская. Чем плохое название? Чисто пролетарское: коцарями в 18-м веке назывались ремесленники, жившие здесь и изготавливавшие шерстяные ковры-коцы… Впрочем, Коцарской называли улицу и другие оперативники: и привычнее, и короче.

Впереди, у красивого двухэтажного дома, белели летние гимнастёрки милиционеров. Газик притормозил, поворачивая в проём невысокой каменной ограды, въехал во двор, оперативники выпрыгнули из кузова. Кандауров на этот раз был в форме, синем кителе с петлицами – три звёздочки на двух золотистых полосках. Потому сержант из квартальной бригады сразу же подошёл к нему.

– Товарищ майор, свидетель находится под охраной у себя в комнате. Привести?

– Давайте сначала место происшествия посмотрим, – распорядился Дмитрий.

Сержант повёл его, Качуру и фотографа глубже во двор. В стене дома имелся пристроенный выступ, в нём – дверь, около которой также стоял милиционер.

– Вот, – показал сержант, – здесь был мощный врезной замок. Вывернут ломиком. Савченко, зажигай фонарь, посвети! В этом подвале окон нет…

Следом за милиционером с фонарём все спустились вниз. Помещение было небольшим, в одном углу аккуратно стояли лопаты, тачка, какие-то мешки, грабли, старый разбитый комод. Опережая догадку Дмитрия, сержант пояснил:

– У сторожа здесь рабочий инвентарь и вообще склад. Красть вроде нечего, ничего ценного. А вот здесь – смотрите! – что-то ценное точно было!

Голос у этого молодого парня в сержантской форме стал возбуждённо-весёлым. Он забрал у милиционера фонарь и сам шагнул в противоположный угол подвала. Там внизу, в стене, темнело квадратное отверстие – небольшое, сантиметров сорок на сорок, прикинул Дмитрий.

– Тайник тут был, точно! – Сержант присел на корточки, светя фонарём. – Один кирпич вынули и открыли.

Кандауров уже тоже понял: квадрат из нескольких кирпичей аккуратно лежал на бетонном полу, в нём недоставало одного, отброшенного в сторону. Неглубокая дыра была пуста. А дворник, к которому они сами пришли в комнату, рассказал необычную историю. Ночью он вышел в туалет, который здесь был общий для жильцов первого этажа. Когда повернул в коридорный тупик, где располагались комнаты прачечной, кухни и туалета, услышал шум и понял – внизу, в подвале, что как раз под этой частью дома. Рассердился: кто может кроме него там хозяйничать? Выскочил во двор и не успел даже за угол завернуть, как прямо на него быстро вышли три человека. Двое тут же схватили его, он и опомниться не успел. Но особенно испугаться тоже не успел, потому что третий тут же спросил: «Ты кто, сторож? Где же твоё ружьё?» И засмеялся так, что у дворника на сердце отлегло.

– Это как же? – переспросил Дмитрий.

– Так… вроде весело, не злобно. Он у них за главного был, я понял. Сказал этим: «Да бросьте его, человек службу исполняет». Погрозил мне пальцем: «Гляди, не вздумай свистеть, тут же порешим. А так – живи, я сегодня ой какой добрый!»

– Что дальше?

– Они меня пустили и пошли. А у самого выхода этот их главный оглянулся и крикнул мне: «Скажешь легавым, что Брысь своё взял! Но ещё не поквитался – всё впереди. Так бабахну!» И опять засмеялся.

Дворник, пожилой усатый мужчина, видя, что Кандауров молча смотрит на него, покивал головой, добавил:

– Вы, товарищ милиционер, не сомневайтесь. Я точно запомнил слова этого… весёлого. Он ещё, когда сказал, что своё взял, погромыхал чем-то. В руке свёрток держал, вроде в полотно завёрнутый. Я видел дыру в подвале. Уж наверное оттуда достал ценности какие, вот и был радостный, добрый. А, не дай Бог, не нашёл бы «своего», то и прибили б меня там, на месте. Ведь бандиты, сразу видать.

– Вы его разглядели? Этого, весёлого?

Дворник вздохнул, покачал головой.

– Так светать только-только начало. А другие двое так мне руки скрутили, что стоял крючившись, головой вниз… По фигуре ладный такой, крепкий, не шибко высокий. В кепке, волосы не видать, но не старый. Нет, не старый…

– Да, не густо… А другие?

– Тех вообще не видел, со спины меня держали.

– Что ж, – поблагодарил Кандауров собеседника. – Спасибо и на этом.

Когда уже выходил в дверь, дворник нерешительно произнёс:

– Вроде ещё один был…

Дмитрий тут же вернулся:

– Ещё кого-то видели? Где?

– Не уверен я, – протянул тот. – Может просто случайный прохожий…

И рассказал: когда только шагнул из подъезда, ещё во двор не завернул, какая-то фигура шарахнулась от стоящего у ворот дерева. Метнулась к углу и скрылась. Дворнику показалось, что парнишка вроде.

Вместе они поспешили на улицу, и дворник показал то самое дерево.

– Вполне мог тут кто-то стоять на атасе, – сказал Гриша Зарудный. – Но окурков нет.

– Я с вечера кругом подметал, и тут тоже, – пояснил дворник. – Если бы курил, то точно его окурки были бы. Старые все смёл.

– Значит, не курил… – Виктор Качура ходил вокруг дерева, внимательно вглядываясь в землю. – Подметали, говорите? А вот это что?

Он быстро поднял с земли небольшой предмет. Дмитрию показалось – сучок от дерева или кусочек коры. Но на ощупь понял: кожа. Туго скрученный и даже прошитый, в палец толщиной и размером с фалангу кусок кожи. Непонятно, то ли от каблука, то ли от ранта ботинка? Но явно от обуви. Значит, отпечатков пальцев искать не стоит. Каждый по очереди осмотрел находку, но к единому мнению – что это? – не пришли. Дворник тоже пожал плечами. Однако уверенно сказал:

– Когда убирался здесь, этого не было. Я бы заметил.

Кандауров ещё раз уточнил:

– Точно здесь видели человека?

– Отсюда побежал, от этого дерева. Отскочил от ствола и – наутёк.

– Раз так, – уверенно сказал Кандауров, – значит можно предположить, что был поставлен тут бандитами… Говорите, похож на подростка? Что ж, мог испугаться: увидел человека и дал дёру. И этот обрывок кожи утерять…

Квартальная милиция делала своё дело – опрашивала жильцов и людей из соседнего дома. Оперативники вернулись в Управление, где их ждал начальник УГРО Троянец. Он первый высказал мысль, которая уже посетила и Кандаурова.

– Похоже, Брысь отыскал спрятанный клад. О котором знал. Весел, значит, был? И добродушен? Видать большая добыча оказалась. Даже захотелось с нами радостью поделиться, имя своё назвал, надо же!

– И заметь, Андрей, что-то обещал взорвать. Конечно, слово «бабахнуть» можно понимать и в переносном смысле… Но что-то не верится мне в такие словесные изыски со стороны Брыся. Думаю, он и в самом деле предполагает что-то бабахнуть.

Дмитрий называл начальника по имени. Но остальные сотрудники знали, что Андрей Фёдорович только своему старому другу позволяет такую вольность. Кивнув, Троянец согласился:

– От радости бандита, похоже, занесло. Небось сам уже пожалел об этой фразе. Да что же это за зверь он такой, что все наши силки обходит? Никакой зацепки!

– Кто знает…

Дмитрий достал из кармана бумажный свёрток, показал Троянцу находку.

– В истории криминалистики и расследований есть немало примеров, когда маленькая деталь становится нужной зацепкой… Я, правда, и сам ещё не знаю, что это. И – пожал плечами, признаваясь, – связано ли это нечто с бандитами. Но отдам на всякий случай Викентию Павловичу. Пусть обследует в своей криминалистической лаборатории. Вдруг что-то да обнаружится.

– Викентий Павлович не пропустит, если что-то интересное. – Троянец уверенно качнул головой. – Это ты, Дмитрий, правильно решил: к науке обратиться и к товарищу Петрусенко.

Глава 7

Если войти в арку двухэтажного дома на Сумской, окажешься в уютном дворе. Небольшом, но с площадкой для малышей, скамейками в тени сиреневых кустов и беседкой под развесистым ясенем. В одном углу поставлен даже длинный, разделенный белой полосой стол для настольного тенниса.

Именно в этот двор вывел Володю подземный ход из тайного склада, где мальчики нашли спрятанные тротиловые шашки. Через три дня Володя был здесь своим человеком. Он не ошибся: почти все ребята из этого дома учились в ближайшей – его родной школе. Он нашёл приятелей из параллельного класса и сделал вид, что увлёкся теннисом. Пару раз выиграл, разок проиграл, и как-то сама собой возникла идея провести турнир на чемпиона. Причём, играли и мальчишки, и девчонки. Теперь у Володи было законное основание торчать в этом дворе хоть целыми днями. А теннисный стол, как по заказу, стоял очень удобно – нужный подъезд просматривался отлично.

Когда Володе нужно было уходить, появлялись его друзья, тем более что Мишу тоже знали ребята по школе. А Сергея они сами со всеми познакомили. Мальчишек этого двора совсем не интересовало, почему ребята зачастили к ним – все были приятели, на «свой» и «чужой» двор разделения не практиковались. Если не пикировались в теннис, то играли в ножичек на расчерченном кругу или просто болтали на разные темы. Впрочем, кое-кто из мальчишек быстро заметил, что у Володи есть здесь и другой интерес. Нет, конечно, не тайная слежка. Другой! Один парнишка так прямо ему однажды и сказал:

– Ты, Володька, зря на Анюту глядишь так!

И он, чувствуя, как жаром полыхнули щёки, всё-таки смог удивлённо сдвинуть брови и бросить небрежно:

– Не понял, ты о чём?

Но не удержался и сразу же спросил:

– А что?

Приятель по имени Витька хохотнул и пояснил:

– А то! Не тебе одному она нравится. Но к ней не подступись, в неё такой человек влюблён! Немец, от фашистов бежал, коммунист! Он, конечно, совсем взрослый, но ещё молодой. И красивый.

Ещё в первый день своего дежурства в этом дворе Володя увидел, как из того самого подъезда вышла девушка… Да, уже явно не школьница, лет семнадцати. И было в ней что-то такое необыкновенное… Мальчик не мог этому найти определение, просто ему хотелось смотреть на милое лицо с чуть раскосыми тёмными глазами, нежным очертанием губ, круглым подбородком, пушистым ореолом ровно постриженных волос, не закрывающих стройную шею, на хрупкую, но стремительную и спортивную фигурку… Опытный мужчина сказал бы: очаровательное юное существо, окрылённое счастьем и беззаботностью. Володя таких слов найти не мог, но почувствовал и внешнюю, и внутреннюю красоту девушки. Скоро от своих новых приятелей он о ней всё знал. Отец и мать этой девушки Ани были врачами, и она сама окончила первый курс, училась в Медицинском институте.

– Её папаша глаза лечит, – сказал Витя. – Даже операции делает. Анька с моей сестрой старшей дружит, так я слышал, она рассказывала, что он учился у какого-то знаменитого профессора… Гришина, что ли?

– Гиршмана, – понял Володя.

У него дома не раз упоминали о профессоре Леопольде Гиршмане, дед так даже знал этого врача.

– Точно, как ты сказал, – согласился парнишка. – А этому Гюнтеру на стройке что-то в глаз попало, его и направили в больницу, к Анькиному отцу. А после он стал к ним домой ходить, сначала к доктору, а потом уже и к ней, Анюте. Может даже они поженятся, Тоська моя так точно думает, что поженятся.

Скоро Володя увидел и этого Гюнтера. Ну да, симпатичный, и, конечно, если в Германии с фашистами сражался, в подполье был – можно в такого влюбиться. Да и влюблена девушка в него была – что ж тут не понять! Они шли через двор, немец держал Аню за руку, улыбался и говорил что-то, склоняясь к ней. А она так заливисто смеялась и прямо глаз от него не отрывала… У Володи сердце словно иголками кололо, он понял, что завидует, и сам себе приказал: «Глупости! Это ни к чему». Он для неё – совсем незнакомый мальчишка. А этот человек пусть и сильно старше, но отважный борец, и в тюрьме гитлеровской, может, сидел, и в боях участвовал…

Ребята во дворе сказали, что Аня и её семья скоро переедут. Тот же Витя объяснил – он лучше всех был осведомлен через свою сестру:

– На тракторном заводе новую поликлинику открыли, и Анькиному отцу предложили там быть заведующим по глазным болезням. Чем плохо? Здесь они живут в коммуналке, с двумя соседями, а там получили отдельную квартиру, двухкомнатную, в новом доме! На днях будут переезжать.

Скоро и дежурство-слежка троицы друзей тоже должно было закончиться. Подходило время Сергею уезжать в поход по Кавказу, Мишку тоже родители собирались отправить к родственникам в деревню. Ещё неделя – и надо будет рассказать отцу обо всём: о случайной находке тротиловых шашек, о своей слежке… Володя даже поёжился: ох и влетит ему от отца за эту «тайну»! Если, конечно, не произойдёт что-нибудь неожиданное за оставшиеся дни. Выследить бы гадов-диверсантов, привести бы УГРО прямо в их логово!

Но мечты оставались мечтами, дни шли, ничего не происходило. Вот только переезд семьи врача Потапова – Аниной семьи, – он дождался. Как раз пришёл на своё «дежурство», а минут через двадцать во двор въехал грузовик. Оказывается, это Гюнтер постарался. Из многих квартир повыходили люди – как же, такое событие! Ребята тоже сновали между взрослыми, и Володя слышал все разговоры. Из них узнал, что немец руководит большой стройкой, вот и договорился о грузовике, да ещё трёх грузчиков из своих строителей взял в помощь. Сам Гюнтер прикатил следом на легковой машине и стал всем распоряжаться. Сразу пошла работа: грузчики стали выносить мебель, упакованные в ящики и мешки вещи. Мальчишки тоже хотели помогать, но Гюнтер весело сказал:

– В Советском Союзе эксплуатация детского труда запрещена!

– Мы же просто так, нам самим интересно!

И всё же Гюнтер не разрешил.

– Нет, мальчики. Тяжёлые вещи носить по этажам не надо. Есть кому. Хотите помогать – укладывайте в кузов лёгкое. Стулья, одежду, бельё…

«Хорошо он говорит по-русски», – с уважением подумал Володя.

Он запрыгнул в кузов и стал принимать не тяжёлую мебель, мешки с вещами. Машина быстро наполнялась, стало уже тесно. Тут грузчики стали носить брезентовые тяжёлые мешки и прогнали мальчиков из кузова. Они сами укладывали их у левого борта.

– Это книги, – сказал Володе Витя уважительно. – Моя сеструха помогала Аньке их упаковывать. Говорит, такая большая библиотека у Потаповых, уйма книг! И всяких научных, и классика, и приключения. Ну и тяжёлые же они!

Грузчики как раз затягивали в кузов очередной мешок – книги выносили последними. Сделали всё быстро, и часа не прошло. Гюнтер посадил Аню и её родителей в легковую машину, Володя, крутившийся поблизости, слышал, как он сказал Потапову:

– Не беспокойтесь, Пётр Степанович, шофёр и грузчики знают адрес, куда везти. А мы поедем вперёд.

И укатили. Двор как-то сразу опустел. Соседи ещё пообсуждали событие, но постепенно разошлись. Володя, пользуясь общей кутерьмой, проскользнул в подъезд, спустился в подвал, убедился, что на знакомой ему двери висит замок. Успокоенный, вернулся к мальчишкам играть в теннис.

Вскоре во дворе появился Миша – пришёл сменить друга. Но Володя не стал так сразу, демонстративно, уходить. Никто из ребят, конечно, ничего такого не замечал, не обращал внимание, но Володя всегда помнил: тут могут быть другие глаза и уши – более зоркие и чуткие. Потому он ещё немного посидел в беседке: кто-то вынес доску и шашки, и мальчишки сыграли сначала простую партию, а потом – в «Чапаева». Только после этого сказал:

– Побегу домой, ждут обедать.

– Передай моим, – Миша отдал ему сетку с пакетом сахара и хлебным батоном. – Наказали купить, но я возвращаться не стал, знал, что ты пойдёшь домой. Вот, и сдачу…

Володя шёл к себе и думал: как хорошо, всё-таки, что они с Мишкой живут в одном доме. Он знал, что особняк на улице Артёма принадлежал когда-то только одной их семье. Дедушке и бабушке, и их детям – троим. Всего-то пять человек – и такой огромный домина! Сейчас совершенно спокойно три семьи там разместились, и всем места хватает! Об этом заговорил и с бабушкой, когда та налила в тарелки ему и себе борща, и они сели за стол. В их семье не придерживались правила «Когда я ем, я глух и нем», наоборот – многое обсуждали именно за столом, во время обеда и, чаще, ужина. Вот Володя и сказал:

– Бабуля, это же хорошо, что у нас есть соседи? И Журины, и Бушуевы? Разве нам тесно в нашей квартире? Совсем ни к чему нам весь такой дворец! И так всего хватает!

Он уверенно кивнул головой, подтверждая свои слова. И Людмила Илларионовна тоже кивнула, соглашаясь. Она знала, чем надо дорожить в жизни. Она знала цену настоящим потерям. Не вернуть погибшего сына Сашеньку, но не умирает память о нём. Не увидеть ей больше младшую дочь Катюшу, но её малышка – а она всегда про себя так называла Катю, – живёт счастливо. А с ними – Митенька, их опора и любимый старший сын. Да, формально – он племянник Викентию. Но с восьми лет живёт в семье Петрусенко как сын. Именно тогда, малышом, Митя остался сиротой. Его мать и отец трагически погибли, одновременно: в Крыму, при строительстве дороги через Байдарский перевал, сошла лавина, снеся с земли посёлок строителей. А Митин отец, инженер-дорожник, возглавлял там работы, и к нему как раз приехала жена – Митина мать, младшая сестра Викентия… Свою, родившуюся после этих событий дочь, они назвали в честь Митиной мамы – Екатериной. А уже сам Митя своего сына назвал именем погибшего отца – Владимиром. Вот этого самого мальчишку, Володю – внука любимого и дорогого…

Положив подбородок на сцепленные ладони, Людмила Илларионовна смотрела на мальчика, энергично работающего вилкой уже над тарелкой с жареной картошкой. Высокий, стройный и крепкий, он выглядел старше своих лет. Очень похож на отца: твёрдые, чёткие черты лица, смугло-матовая кожа, волосы тёмные, густые и слегка волнистые. А вот глаза Леночкины – прозрачно-серые, под тёмными бровями и такими же тёмными ресницами… «Красавчик» – думала о внуке бабушка, но не дай Бог, никогда б не сказала ему такого вслух!

Да, она знала, чем дорожит в этой жизни и что есть истинные ценности. А особняк… Что ж, теперь в нём живут и другие люди – хорошие люди, и ребята, друзья внука. Людмила Илларионовна чуть улыбнулась: надо же, она слегка подзабыла, каким их дом был раньше! Нет, нет, помнит, конечно… Парадный вход с улицы начинался большой прихожей, из неё все входили в залу-гостиную. Оттуда коридор разветвлялся, вёл в кабинет Викентия Павловича и спальную комнату. И прямо – в столовую, такую же обширную, как гостиная. Здесь была лестница на второй этаж, к трём детским комнатам-спальням. И в ещё одну прихожую, поменьше, из которой был выход на веранду и заднее крыльцо. По этому крыльцу можно было спуститься в маленький садик за оградой – их собственный садик со скамейкой под фонарём, двумя дорожками… Что ж, их семье не на что жаловаться. Им оставили совсем неплохую часть особняка. Главное – свой отдельный вход, именно этот вход со двора, из бывшего садика. Две другие семьи пользуются общим входом, общей ванной и общей кухней: эти службы как раз пришлись на их половину. Они же, Петрусенко-Кандауровы, – переделали веранду под кухню, большую часть прихожей – под ванную комнату. Столовая стала жилой комнатой для Викентия Павловича и Людмилы Илларионовны. Хорошо, что столовая такая большая, в два окна. Вот они и отгородили часть у одного окна фанерной перегородкой – там стоит кровать, столик, стул и тумбочка для Володи. А единственная доставшаяся им комната второго этажа стала спальней Дмитрия и Елены… Очень даже не плохо. Как говорит внук – всего всем хватает.

Дмитрий вернулся поздно. Его покормили ужином на кухне, все собрались там же, слушая его рассказ о необычном ограблении на Коцарской.

– Очень интересно, – покачал головой Викентий Павлович. – А не особняк ли это архитектора Данилова? В прошлом веке построен, недалеко от фабрики Жоржа Бормана. Был такой у нас епархиальный архитектор, Фёдор Иванович Данилов, храмы строил, но и дома тоже.

– Ну разве ты можешь ошибиться, дядя! Точно, мы уже посмотрели по документам департамента городского строительства – тот самый дом. Может, скажешь и кто в нём жил перед революцией?

Викентий Павлович весело глянул на племянника, перевёл взгляд на улыбающуюся жену, на Елену, собиравшую посуду со стола и замершую на миг в ожидании ответа.

– Отчего же не сказать… Ещё один архитектор, господин Фарнезе – итальянец, потомок знаменитого аристократического рода. Так, во всяком случае, он утверждал. Его пригласил харьковский градоначальник ещё в 14-м году для постройки нескольких зданий, в том числе нового отеля в европейском стиле. Но началась война, строительство откладывалось. А Фарнезе поселился на Коцарской, в том самом доме, с семьёй, прислугой. В 17-м году, как только начались волнения, спешно уехал со всеми домочадцами… Кто знает, может планировал вернуться?

Дмитрий уже без улыбки кивнул, подтверждая информацию Викентия Павловича.

– Именно так, итальянский архитектор Луиджи Пьетро дель Фарнезе… И что интересно, дядя: среди жителей улицы ходили слухи о том, что оставил итальянец где-то в доме свои сбережения. Кое-кто из новых жильцов даже поиски вёл. Ничего не нашли, конечно. А вот Брысь, судя по всему, нашёл. Тот ли, итальянца, или кого другого, но схорон Брысь, похоже, точно знал, где искать.

– Вот что я тебе скажу, Митя. – Петрусенко тоже стал серьёзным. – То, что сегодня на Коцарской произошло – очень живой момент. Бандит пришёл туда не случайно. Похоже, появился в его окружении человек с информацией о спрятанном… будем говорить «кладе». Надо искать тех, кто мог знать – из прошлого. Я бы прежде всего заинтересовался бы прислугой итальянца.

– Мы сегодня в Управлении на совещании тоже об этом говорили. Но у нас есть ещё одна зацепка. Надеюсь, что есть. Хотя и очень маленькая.

Дмитрий уже встал из-за стола, принёс свою планшетку и достал свёрток.

– Смотри, дядя! Эту штучку мы нашли на месте, где, скорее всего, стоял «атасник»…

Разворачивая свёрток, Дмитрий рассказал подробности. Даже Елена отошла от мойки с посудой, чтоб посмотреть. Все склонились над небольшим кусочком плотно свёрнутой и прошитой сапожными нитками кожи. Руками никто не трогал.

– Интересно… – протянул Викентий Павлович. – Явно от обуви. От каблука? От ранта? А почему ты принёс?

– Для тебя, дядя, – сказал Дмитрий. – Вернее, для твоей лаборатории.

Дело в том, что два года назад в юридических ВУЗах страны стали создаваться криминалистические лаборатории. В юридическом институте, где преподавал Викентий Павлович, тоже появилась такая лаборатория. Именно там, по заданию следственных органов, стали проводиться судебные экспертизы и исследовательские работы – весь штат судебных криминалистов из Управления перешёл туда. А Петрусенко лабораторию возглавлял.

– Если из этого кусочка кожи можно что-то выжать, ты выжмешь. Я тебя знаю.

– Ну что ж… – Викентий Павлович внимательно разглядывал находку, всё также не прикасаясь к ней. – Если это от ботинка или сапога отвалилось, земля, пыль могут кое-что подсказать. Сама кожа, нитки… Возьму.

Ещё в 1935-м году в столице, в Институте уголовной политики приняли решение создать лабораторию научно-судебной экспертизы. С её руководителем Степаном Петровичем Митричевым Викентий Павлович держал постоянную связь. Вернее, это Митричев часто обращался к опыту следователя Петрусенко, зная того как поборника научного подхода к расследованию преступлений. Ещё с давних лет, с самого начала своей работы в полиции, с первых дел, молодой «сыщик Петрусенко» – так его часто называли и коллеги, и журналисты, – очень интересовался всеми достижениями научной криминалистики. Не пропускал ни одной публикации, ни одного громкого процесса в России и за рубежом. Это был не только теоретический интерес: приходилось Викентию Петрусенко и на практике пользоваться знаниями в серологии, токсикологии, бертильонаже, а, позже, – и в дактилоскопии.

Хлопнула входная дверь – это, наконец, вернулся домой Володя. Пора, уже стемнело. Правда, он был тут же, сидел с друзьями-соседями на крыльце. Людмила Илларионовна незаметно поглядывала в окно кухни и видела мальчиков, что-то живо обсуждающих.

Володя, Миша и Сергей говорили о своём расследовании. Уже прошла неделя из тех двух, что они определили сами для себя. Ещё через неделю Серёжа уедет в путешествие на Кавказ с ребятами из отряда Трублаини, Миша тоже всячески оттягивает свой отъезд в деревню, но родители уже настаивают. Если за оставшиеся семь дней ничего не изменится… Но Володя верил: обязательно что-то произойдёт! Те, кто спрятали ящики с тротилом, не станут ждать долго, для них это опасно. И даже если диверсионная операция почему-то откладывается, должны же они беспокоиться о сохранности взрывчатки, проверять. А значит, кто-то должен войти в подвал, открыть дверь… Нет, на этот раз он не упустит пришельца, как упустил Сявку. Ни за что!

Володя почему-то был уверен, что именно в его дежурство появится «объект». Как тогда, первый раз. Ну, а если нет – что ж, придётся всё рассказать отцу. И совершенно не за что будет его и ребят ругать! Они нашли вход в катакомбы, обнаружили ящики с тротилом, выследили ход, по которому к ящикам приходят диверсанты. Милиции останется только задержать их – на то она и милиция…

Внук уже ужинал, поэтому бабушка только спросила:

– Володя, чаю выпьешь?

– Нет, – ответил он, – не хочу. Пойду почитаю, а то ведь скоро спать уложишь.

Мальчик видел, что взрослые разглядывают что-то на столе, но его не позвали, он и не стал любопытствовать. Зашёл сначала в ванну, хорошенько вымылся, почистил зубы, в комнате, с этажерки взял книгу и ушёл в свой «застенный уголок», как называл его комнатку дед. Уже лёжа в кровати, под свет ночника раскрыл «На графских развалинах». У взрослых имелась своя библиотека из серьёзных книг – и художественных, и научных. Конечно, там были и его любимые мушкетёры Дюма, индейцы Фенимора Купера, Жюль Верн и Майн Рид. Но всё-таки года два назад Володя стал сам покупать некоторые книги. Теперь у него была своя библиотека: Льва Кассиля «Кондуит и Швамбрания», «Вратарь республики», Валентина Катаева «Белеет парус одинокий», Александра Фадеева «Последний из удэге», Михаила Шолохова «Донские рассказы», Бориса Житкова «Морские истории» и, конечно же, все вышедшие книги Аркадия Гайдара. «На графских развалинах» Гайдара он уже читал, но сейчас захотелось перечесть. Там ведь тоже мальчишки следят за бандитами, за врагами Советской власти. И развалины старого замка очень похожи на то подземелье, которое нашёл он с друзьями. И опасность, и таинственность – всё похоже…

Когда через некоторое время дед заглянул к нему, Володя сказал ему:

– Сейчас, главу дочитаю и погашу свет.

– Я тебя не тороплю, – Викентий Павлович присел на кровать. – Что, интересная книга?

– Интересная. Это же здорово выслеживать бандитов, разоблачать их! И лазить по всяким развалинам… А что, у нас в городе есть такие места? Старые развалины или подземные ходы?

Сам вопрос не вызвал бы у Викентия Павловича подозрения: мальчишкам всегда интересны такие вещи. Да и логически вроде к месту был задан. Но вот тон… Внук постарался спросить словно случайно, между прочим. Перестарался. Подобные нюансы Петрусенко улавливал сразу. И подумал: «Э-э, голубчик, что-то ты хитришь! Что-то задумал…» Но виду не подал, ответил:

– Кое-кто считает, что под Харьковом проложены катакомбы, их так много, что это чуть не целый второй подземный город. Уверен, это не так. Но подземные ходы есть, на них люди натыкались давно. Чаще всего, при строительных работах. Но, бывало, и просто проваливались – конка однажды провалилась. Это, если помнишь, первые трамваи так назывались. А другой раз – корова.

Володя засмеялся:

– Это когда же?

– Давно, до революции… А в тринадцатом году городские власти даже решили создать комиссию для исследования подземных ходов. Инженеры, архитекторы открыли подземную галерею во дворе Коммерческого клуба. Был этот клуб между Рымарской и Сумской, недалеко от театра, и года за два до этого подземный ход там был обнаружен.