Текст книги "Горькое лекарство"

– Чего ж не уехала?

– Думаете, это так просто? Нет, найти возможность просто уехать можно, но вот работать по профессии – весьма проблематично! Вы представляете себе, сколько учатся на врача в Штатах?

– Очень долго?

– Пятнадцать-двадцать лет, если мы говорим о специалистах в конкретной медицинской области.

– Ого! – присвистнул Шеин. – А работать-то когда?

– В том-то и дело! Наш медицинский диплом в Америке не действителен, и это означало, что, даже если Инга сумеет уехать, то свою профессиональную деятельность ей придется начинать практически с нуля!

– К этому ваша ученица, как я понимаю, готова не была?

– Нет. Инга трезво смотрела на вещи: исследовав проблему, она пришла к выводу, что переезд невозможен. Но ей глубоко в душу запала та клиника с ее новейшими разработками, оборудованием и, чего уж скрывать, деньгами. Думаю, ни для кого не секрет, что врачи в Штатах – не только уважаемая, но и весьма высокооплачиваемая профессия! А в нашей стране, к сожалению…

– В частных клиниках врачи имеют возможность зарабатывать, – заметил Антон.

– Согласен, – кивнул профессор. – Но в тот момент, когда Инга посетила Америку, дела обстояли иначе. А еще она всегда отстаивала разнообразные нетрадиционные методы лечения онкологических заболеваний, так как обычно возможности врачей нашей специальности весьма ограничены…

– Простите, а что значит «нетрадиционные» методы лечения?

– Видите ли, молодой человек… вы уж извините, но, думаю, мой возраст позволяет вас так величать?

– Само собой, – согласился Антон, подумав, что в последнее время все меньше людей могут так к нему обратиться, ведь он не молодеет. Так что, пожалуй, это даже приятно.

– Так вот, – продолжал профессор, – медицина, опирающаяся на традиционную, признанную науку, предлагает три основных вида лечения онкологии: это оперативное вмешательство, лучевая терапия и химиотерапия. Многие пациенты, испробовавшие на себе все эти методы и не получившие желаемого результата, вынуждены обращаться к экспериментальной клинической медицине. Экспериментальными методами терапии мы считаем те, которые на сегодняшний день не до конца апробированы и не включены в протокол Всемирной организации здравоохранения. Они находятся на стадии клинических испытаний и требуют дальнейшего изучения.

– И что же это за методы?

– Ну, во-первых, генная терапия. Она разработана для людей, у которых можно предположить генетическую предрасположенность к развитию злокачественных опухолей, и основана на введении в опухоль генов, побуждающих раковые клетки погибать или, как минимум, препятствующих их размножению.

– И что, помогает?

– Одним помогает, другим – нет. Понимаете, все индивидуально, и не только в онкологии. Вот, к примеру, обычные лекарства – скажем, от гипертонии: кому-то помогают одни, кому-то другие. То же и с обезболивающими… Потому-то и существует столько разнообразных подходов.

– Есть и другие?

– Разумеется. Допустим, криоабляция, заключающаяся в замораживании пораженной ткани и введении ее в состояние некроза. Беда в том, что прилегающие здоровые клетки при этом тоже страдают, поэтому такой метод подходит далеко не всем. Существуют также лазеротерапия, ангиостатические препараты, направленные на препятствование образованию капилляров в опухоли. В некоторых случаях хорошо работают анаэробные бактерии, уничтожающие центр опухоли, до которого не добраться обычными способами. К последним и высокотехнологичным методам экспериментальной терапии относятся нанотерапия и таргетная терапия.

– А это что за звери?

– В организм вводится наногильза с микроскопическими частицами золота. Эта гильза способна обнаружить и уничтожить злокачественный очаг.

– Золото? Наверное, дороговато выходит!

– Противоопухолевое лечение редко бывает дешевым, особенно за границей, зато там предлагается широкий спектр различных экспериментальных программ, дающих отчаявшимся людям надежду. Впереди всех в этой области находятся Штаты, Израиль и Германия. Проблема в том, что в России практически отсутствуют подобные программы, и врачам нечего предложить пациентам, прошедшим все традиционные стадии. И каков результат? Больные обращаются к магам, волшебникам и прочим мошенникам, надеясь получить то, чего не может предоставить медицина. А потом… потом они умирают.

– А почему же у нас с этим так плохо? – спросил Антон. – В смысле, с экспериментальной медициной?

– Ну, во-первых, считается, что к ней можно прибегать лишь в том случае, когда традиционные клинические способы уже испробованы и не дали результатов. На нее решаются лишь люди с обильно метастазирующей опухолью и те, кому предписано не радикальное, а паллиативное лечение. Сами понимаете, что на этой стадии мало у кого есть шанс выздороветь, ведь обратить слишком далеко зашедший процесс вспять невозможно! Во-вторых, по мнению некоторых специалистов, эффективность экспериментального лечения злокачественных опухолей составляет примерно двадцать два процента, что считается незначительным.

– Незначительным?! – возмутился Антон, вопреки собственному желанию, захваченный рассказом специалиста. – Если из ста человек, которые все равно бы умерли, выживут двадцать два…

– Вы правы, молодой человек, – с улыбкой прервал его профессор. – Для пациентов и их родных это очень приличный результат, но вы же знаете, как медленно движется бюрократия! Российская медицина, вынужден признать, чрезвычайно неповоротлива, и для того, чтобы внедрить что-либо инновационное, приходится пройти такие круги адовы, что это мало кому по плечу! Ну, а еще давайте посмотрим на эту проблему с точки зрения тех, от кого все зависит: экспериментальная медицина отнюдь не безопасна! Она требует персонифицированного подхода, то есть лечение должно подбираться в зависимости от молекулярно-генетических особенностей конкретного пациента. Но персонифицированная медицина только-только зарождается, а значит, нет никаких гарантий, что химиотерапия, к примеру, вместо лечения не убьет пациента, малоизученная таргетная терапия не вызовет появления новых опухолей и так далее! Даже в Европе и Америке существует всего несколько крупных центров, занимающихся последними разработками в экспериментальном лечении онкологии, причем каждый из них специализируется в чем-то одном. Скажем, Мемориальный онкологический центр Слоуна-Кеттеринга проводит процедуры химической и термической абляции, а немецкий центр изучения рака при университете Гейдельберга применяет облучение тяжелыми ионами. Некоторые, как известный частный медицинский центр Топ Ихилов в Израиле, предлагают узкий спектр различных подходов – иммунотерапию, генотерапию и тому подобное. В России, надо сказать, тоже есть кое-какие экспериментальные программы, однако их слишком мало, и значимых отечественных разработок практически нет. Вы можете себе представить, что в то время, как у нас ученые работают примерно со ста пятьюдесятью лекарственными молекулами, в мире их разрабатывается более двух с половиной тысяч?! Проблема в том, что их просто-напросто не протолкнуть через «Великую Китайскую стену» отечественной бюрократии…

– Да уж, – хмыкнул Антон: за полчаса беседы с профессором он узнал об онкологии больше, чем за всю жизнь до этой встречи. И слава богу, если подумать! Никто не застрахован от болезни – как говорится, от тюрьмы да от сумы… И все же как-то не хочется думать о плохом, когда ты здоров!

– Так Инга хотела внедрить какие-то новые методы здесь? – задал он вопрос после довольно длинной паузы.

– Поначалу хотела попробовать, но потом поняла, что на осуществление своей мечты ей придется потратить всю жизнь. Инга оказалась к этому не готова.

– И она ушла в частный сектор?

– Честно говоря, мы с ней не виделись с тех пор, как она ушла из онкодиспансера, где проработала около десяти лет. Она надолго пропала, а потом вдруг позвонила поздравить с каким-то праздником. И на этот раз она казалась удовлетворенной, даже счастливой: и следа не осталось от былой депрессии! Видите ли, молодой человек, существует такой термин – профессиональное выгорание. В какой-то момент я почувствовал, что эта беда случилась и с Ингой, ведь в нашей профессии разочарований гораздо больше, чем радостей, и хоронить пациентов приходится чаще, чем врачам других специальностей… К счастью, я ошибся!

– Инге нравится работать в частном медицинском центре?

– Насколько я понял из нашей беседы, благодаря ей там появилось онкологическое отделение, а раньше был всего лишь консультирующий онколог. Теперь есть даже стационар, в котором проводят хирургическое вмешательство, и куча диагностических и лечебных процедур, включая гамма-нож!

– А Инга занимается…

– Раком молочной железы. А в этой области, надо сказать, произошел настоящий прорыв в последнее время: женщины теперь редко умирают от болезни, они ведут совершенно нормальный образ жизни после лечения и имеют все шансы дожить до старости! Я давно убеждаю Ингу выступить на конференции или хотя бы написать статью в «Ланцет» о своем успешном опыте лечения инновационными методами, но она, видимо, слишком скромна.

– Неужели не соглашается? – поднял брови Антон. – Она что, лишена честолюбия?

– Я бы так не сказал… Инга говорит, что у нее пока недостаточно данных, но, сдается мне, дело в другом.

– В чем же?

– По-моему, она просто суеверна, как большинство врачей: ей кажется, что стоит только выйти со своими результатами на широкую аудиторию, как везенье закончится!

– Так это все-таки везенье, а не высокие технологии и инновационные подходы?

– И то, и другое, молодой человек! – усмехнулся профессор. – И то, и другое…

* * *

Войдя в кабинет Нелидовой, Мономах сразу заметил незнакомую даму. Честно сказать, чтобы ее не заметить, надо было быть слепым: создавалось впечатление, что она занимает большую часть пространства, довольно, кстати сказать, обширного. И дело не только в том, что незнакомка весила добрых полтора центнера, а в том, что вся ее внешность производила неизгладимое впечатление, заставляя окружающие предметы и других людей как-то стираться, отходить на второй план и казаться незначительными. Высокая полная блондинка, облаченная в брючный костюм василькового цвета, удивительным образом гармонирующий с ее тщательно завитыми белокурыми локонами, она взглянула на Мономаха из-под длинных, подведенных голубой тушью ресниц большими карими очами, похожими на глаза лесной лани, и с улыбкой, демонстрирующей потрясающей белизны зубы, произнесла:

– Так вот он какой, доктор Князев! Что ж, примерно так я вас себе и представляла, – и, поднявшись со стула, она решительно протянула Мономаху белую холеную руку. Пожимая ее, он отметил броский маникюр и несколько золотых перстней, которые на любой другой женщине выглядели бы нелепо, однако на этой смотрелись органично. Мономаху пришлось глядеть на нее снизу вверх, так как впечатляющая незнакомка оказалась на полголовы выше его.

– Почему вы не сказали мне, что вляпались… то есть попали в неприятную историю, Владимир Всеволодович?

Голос Нелидовой заставил его вспомнить о том, что кабинет принадлежит ей, а не той, что на какое-то время полностью завладела его вниманием. Голос звучал спокойно, однако Мономах неплохо успел изучить любовницу и видел, что она раздражена.

– Я не думал, что для вас это имеет значение, – ответил он. – А откуда, собственно…

– Это моя вина, Владимир Всеволодович, – широко улыбнулась дама-гренадер. – Дело в том, что я – ваш адвокат, и я решила, не теряя времени, разобраться кое с какими неувязками в вашем деле. Собственно, и дела-то пока никакого нет, и, думаю, нам всем бы понравилось, чтобы так все и оставалось, верно?

Ее вопрос был адресован главным образом Нелидовой, которая кивнула, выражая полное согласие с ее словами.

– Кстати, меня зовут Марина, – запоздало представилась адвокат. – Марина Бондаренко. Алла Суркова должна была…

– Да-да, она мне говорила, – пробормотал Мономах. Он не рассчитывал, что знакомиться с адвокатом придется в присутствии любовницы и, по совместительству, непосредственной начальницы.

– Честно говоря, я планировала встретиться с вами, а не с главным врачом больницы, – снова заговорила Бондаренко. – Просто так уж вышло, что вы, Владимир Всеволодович, были на операции, а я не хотела откладывать дело с медсестрами в долгий ящик…

– На самом деле, было не совсем так, – вмешалась Анна. – Мне сообщили, что по вашему отделению ходит какая-то дама и задает среднему и младшему медицинскому персоналу странные вопросы. Тогда я решила выяснить, что происходит…

– И мы встретились, – закончила за главврача адвокатесса. – Пришлось объяснить, кто я такая и зачем кручусь в отделении. Надеюсь, вы не в обиде, Владимир Всеволодович?

– А зачем вы опрашивали медсестер? – спросил он вместо того, чтобы ответить на ее риторический вопрос.

– Пыталась выяснить, действительно ли вы сексуальный маньяк, бегающий за каждой юбкой, – фыркнула Нелидова. – Вот уж глупость!

– И… как много людей вы успели опросить? – пробормотал Мономах, представляя себе, что теперь подумают о нем подчиненные.

– Всех, кого намеревалась, – спокойно ответила Бондаренко. – Больше всего информации мне предоставили две ваши девочки, сейчас… – она стукнула по экрану навороченного смартфона красивым розовым ногтем. – Вот, Алина Руденко и Татьяна Лагутина.

Ну конечно, Лагутина, куда же без нее! Уж эта наговорит…

– Они очень удивились, что я задаю такие вопросы, – продолжала адвокатесса.

– И что сказали? – осторожно поинтересовался Мономах.

– Что никогда не видели, чтобы вы преследовали кого бы то ни было настойчивыми ухаживаниями. И даже не слышали о таком!

– Марина Павловна попросила меня вызвать сестру, которая обвиняет вас, Владимир Всеволодович, – сказала Нелидова. – И знаете, что интересно?

Он молча устремил на нее вопрошающий взгляд.

– Выяснилось, что Мутко в отпуске…

– Причем уже три дня как, – встряла Бондаренко. – А вот с Капустиной вообще странная история. Я позвонила ей, представилась и попросила о встрече. Она сказала, что будет разговаривать только со следователем, и ни с какими адвокатами общаться не обязана!

– И что теперь делать?

– Я найду способ встретиться с этими милыми дамами, которые, судя по всему, вовсе не горят желанием ответить за свои слова. В конце концов, потребую, чтобы Никифоров вызвал девиц для беседы в моем присутствии, это не проблема!

– А в чем тогда проблема? – спросила Нелидова.

– На мой взгляд, проблемы нет, – беспечно пожала пышными плечами адвокатесса. – То, что якобы пострадавшие не могут подтвердить свои слова, нам на руку! Между прочим, Татьяна Лагутина сказала, что доктор Князев не обратил бы внимания ни на одну медсестру, даже если бы они стояли голые под прожектором.

– Даже так? – усмехнулась главврач. – Почему?

– Лагутина не уточнила, но, полагаю, это о многом говорит. Сдается мне, если допросить девиц по отдельности, кто-нибудь из них, если не обе сразу, откажутся от первоначальных показаний. Но то, что они лгут, не означает, что вам, Владимир Всеволодович, нечего опасаться.

– Почему? – удивился он. – Если все это – наглая фальсификация…

– Is fecit cui prodest!

– Ищи, кому выгодно? – машинально перевел Мономах с латыни. – Что вы имеете в виду? Разумеется, выгодно следователю, ведь на этих показаниях он строит обвинение!

– А вот я бы не была так уверена на вашем месте, – покачала головой Бондаренко. – Похоже, у кого-то еще на вас зуб, вот и «нарисовались», очень кстати, две «обиженные» девицы! У вас есть предположения, кто бы это мог быть?

Нелидова и Мономах быстро переглянулись и почти одновременно покачали головами.

– Что ж, тогда я, пожалуй, пойду, – сказала адвокатесса, поднимая свой внушительный зад со стула. – Будем держать связь, Владимир Всеволодович!

– Я тоже пойду, – поспешил вскочить и он, не желая оставаться в кабинете и обсуждать ситуацию с Нелидовой. Конечно, рано или поздно придется это сделать, но лучше не сейчас, когда он и сам в тупике.

Распахнув перед Бондаренко дверь, он вышел следом.

– Проводите меня до лифта, если не возражаете, – попросила она. – У вас тут настоящие катакомбы, и без гида легко можно потеряться!

Мономах подумал, что столь яркая и корпулентная дама вряд ли смогла бы потеряться где бы то ни было, но кивнул и, держась чуть впереди, повел ее по извилистому коридору к служебному лифту: ожидать общего слишком долго, а он не хотел продолжения разговора – по крайней мере, до тех пор, пока не обмозгует все сам, в одиночестве. Завернув за угол, он едва не налетел на Гурнова, направлявшегося куда-то с сосредоточенно-задумчивым видом.

– О, Вовка! – обрадовался он. – Ты чего…

Патолог осекся при виде большого, облаченного в васильковый костюм тела, маячившего за спиной приятеля.

– Добрый день, – поздоровалась Бондаренко, очаровательно улыбнувшись.

– До… брый, – выдохнул Иван, восхищенно таращась на нее, словно школьник-подросток на грудастую училку.

– Дальше я сама, спасибо, – обратилась адвокатесса к Мономаху; действительно, они уже почти дошли. – А вы все-таки подумайте над моим вопросом, Владимир Всеволодович, – неожиданно добавила она. – Is fecit cui prodest…

И, покачивая полными бедрами, двинулась прочь.

– Ну, Вовка… – пробормотал патолог, провожая взглядом ее фигуру, занимающую, казалось, почти все пространство узкого коридора. – Кто эта жар-птица, черт подери?!

– Мой адвокат, – ответил Мономах: было забавно наблюдать, как худое, остроносое лицо приятеля наливается краской. – А ты зачем вылез из своего подвала – неужели Нелидова вызвала?

– Какая еще Нелидова? – бесцветным голосом отозвался Иван, не сводя взгляда с угла, за которым только что скрылась Бондаренко.

– Твой начальник, Нелидова!

– А-а… Слушай, а как ее зовут?

– Нелидову? Ты что, забыл – ее зовут Анна…

– Да при чем тут Нелидова, Мономах, я про адвокатшу твою! – нервно перебил друга патолог.

– Кажется, Бондаренко… Марина, да. Тебе-то что?

– Познакомь нас!

– Чего?

– Меня и ее. Лады?

– Зачем?

– Не тупи, Вовка!

Мономах во все глаза смотрел на Гурнова, совершенно его не узнавая. Приятель любил женский пол, недаром он был женат несколько раз, но ни разу он не видел его в состоянии столь сильного возбуждения. Ни одна из многочисленных жен Ивана не вызывала у Мономаха теплых чувств, однако он смирялся с неизбежным и старался не общаться с ними без особой надобности. Все они походили друг на друга, словно горошины из одного стручка – невысокие, худенькие брюнетки со стервозным характером. Так почему же при виде женщины, абсолютно не соответствующей его идеалу внешности, патолог вдруг лишился дара речи и пустил слюни, как щенок?

– Ну, познакомишь? – нетерпеливо повторил свою просьбу Иван, умоляюще глядя на Мономаха.

– Ладно, если хочешь. А ты чего здесь…

Но Гурнов уже развернулся и затрусил в сторону, противоположную той, в которую шел перед встречей с Мономахом. Пожав плечами, Князев медленно двинулся следом.

* * *

Честно говоря, Антон и не надеялся на то, что коллеги Цибулис будут с ним полностью откровенны (все профессиональные сообщества, а врачебные – в особенности, не склонны выносить сор из избы, о чем бы ни шла речь), но и на то, что ему не удастся добыть вообще никаких полезных сведений, он не рассчитывал: все отзывались об онкологе положительно, никто не смог припомнить ничего компрометирующего! Да, у нее хороший процент ремиссий, она тщательно отбирает приходящих пациенток, желая, чтобы результат экспериментальных методов, применяемых ею, был оптимальным и действительно помог больным. С Цибулис работать непросто (это уже поведали медсестры): она требовательна, если не сказать – придирчива, но это же нормально, когда речь идет о жизни и смерти! Тем не менее у Шеина создалось впечатление, что коллеги-онкологи Цибулис недолюбливают. Они не сказали ничего прямо, однако по тому, как скупо врачи о ней отзывались, можно было сделать такой вывод. Возможно ли, что они завидуют? Помимо Цибулис, в онкологическом отделении работали два врача, один из которых специализировался на гастроэнтерологии, а другая – на раке кожи. Казалось бы, их интересы не пересекаются, ведь больные у всех разные, а значит, предполагать, что, к примеру, Цибулис переманивает у них пациентов, не приходится. И все же что-то тут не то! Антон слишком долго проработал в органах следствия, чтобы не обзавестись такой полезной штукой, как интуиция, однако кроме нее, после посещения медицинского центра «Светочъ», с претенциозной буквой «ять» на конце, у него на руках не было ни единого факта.

Погруженный в невеселые думы, Шеин направлялся к выходу из медицинского центра, не обращая внимания на роскошное фойе в стиле хай-тек с красивым узором из ламп дневного света на потолке, фонтаном, занимающим всю стену, удобными креслами и диванами (он уже имел возможность оценить обстановку при входе и понять, что учреждение приносит владельцам немалый доход). Проходя мимо стойки администратора, он вдруг заметил, что симпатичная девушка за ней пристально смотрит на него. Неожиданно она слегка скосила глаза и сделала недвусмысленное движение головой в сторону двери черного входа. Неужели он все-таки нашел того, кто сможет что-то рассказать? Когда он входил, то представился и показал служебное удостоверение, так что администратор была в курсе, кто он такой, вот только она не могла знать, зачем он приходил!

Завернув за угол в узкий коридор, ведущий, очевидно, к двери на задний двор, Антон остановился. Ждать долго не пришлось: симпатяга администраторша появилась через пару минут.

– Аня меня зовут, – представилась она сразу. – Вы, я слыхала, Цибулис интересовались?

– От кого слыхала? – задал встречный вопрос Шеин.

– Я сижу в таком месте, знаете ли – мимо меня муха не пролетит! – пожала плечами девица и самодовольно усмехнулась.

– Ясно. Так что там насчет Цибулис?

– Мне есть что о ней порассказать!

– Похоже, вы ее не любите?

– Ее никто здесь не любит.

– Странно, а я вот слышал, что она хороший специалист!

– Да при чем тут это? Всем плевать, какой она специалист, ее не за это терпеть не могут!

– Неужели? – нахмурился Шеин, почуяв, что ему и в самом деле повезло нарваться на эту девчонку – подумать только, а он ведь едва не ушел несолоно хлебавши! – Чем же Цибулис всем не угодила?

– Она любовница владельца «Светоча». Ну, вернее, одного из владельцев. Второй – его жена.

– Откуда вам это известно?

– Тоже мне вселенская тайна – все в курсе! Думаете, почему у Инги льготы, каких нет ни у кого другого, какими бы отличными специалистами они ни были!

– О чем вы говорите?

– Одной Цибулис позволено решать, каких пациентов она принимает, а каких – нет. Это во-первых. Во-вторых, начальство не вмешивается в ее дела, не спрашивает о лечении, не требует подробных отчетов. Главное, чтобы пациенты были доволь…

– Но позвольте, разве не на этом принципе основывается работа всех частных клиник? – прервал девушку Антон.

– С одной стороны, да, но вы просто не представляете себе, как начальство контролирует врачей и медсестер! А вот к Инге наш главврач даже подступиться не может – она на особом положении.

– Понятно… Скажите, а не мог ли кто-то из ее коллег затаить на нее обиду или злобу?

– Почему вы спрашиваете?

Расспрашивая коллег Цибулис, Шеин не вдавался в подробности, объясняя, почему именно задает свои вопросы, ведь Суркова просила не распространяться, а исподволь выяснить, какова ее репутация среди работников центра и нет ли среди этих людей тех, кто желал бы ей зла – немудрено, что Аня понятия не имела о причинах его визита. И все же он решил не скрывать правду, ведь именно от этой девушки он, возможно, получит нужные сведения.

– Дело в том, что у вашей докторши, похоже, есть серьезный недоброжелатель, – сказал он. – Она жалуется на письма с угрозами, проколотые шины и так далее. Только вот Цибулис даже не представляет, кто бы это мог быть.

– Надо же… – протянула Аня, мгновенно посерьезнев. – По правде сказать, я думала, что вы из-за того скандала пришли, а вот, оказывается, в чем дело!

– Погодите-ка, что за скандал такой?

– А вы не в курсе? Ой, тут такое было!

– Расскажете поподробнее?

– Парнишка прибегал, молодой совсем, спрашивал, как найти Цибулис. Я в тот день работала, спрашиваю, по какому вопросу, а он разорался, что хочет в глаза убийце поглядеть, представляете?!

– Это он Цибулис называл убийцей?

– Ну, а я о чем!

– Вышла к нему Цибулис?

– Не-а, медсестру прислала. Струсила она, вот я что думаю!

– И что сделала медсестра?

– Не знаю, как ей это удалось, но каким-то образом она сумела утихомирить паренька и вывести его на улицу… Хорошая девка была, просто ужас, что с ней такое случилось!

– С кем, с медсестрой? – встрепенулся Антон. – И что же с ней случилось?

– Так убили ее!

– Убили? Точно?

– Да уж куда точнее-то! – развела руками администраторша. – Зарезали, можете себе представить?!

– Да ну? Ограбили?

– Вроде бы, да. Совсем рядом – она и квартала пройти не успела… И чего ее потянуло на ночь глядя на улицу, ведь со смены сорвалась!

– Как считаете, тот парень мог ее… того?

Аня ненадолго задумалась.

– Думаю, да, – наконец ответила она. – Он прям бешеный был, красный весь – такой на все способен! Только вот… – она вдруг умолкла.

– Только вот что? – поощрил ее вопросом Антон. – Вас что-то смущает?

– Он на школьника был похож, честное слово! С другой стороны, школьники сейчас такие, что и ножичком по горлышку могут ничтоже сумняшеся…

– Но за что же ему медсестру-то убивать, ведь терки были с докторшей, так?

– Да, но Ольга ведь с ней и работала – может, он решил, что, раз до самой Цибулис добраться не может, то и ее помощница сойдет? От вас человек приходил, я ему все про того парнишку рассказала, но он, по-моему, не впечатлился. Только спрашивал, не видела ли я здесь, в центре, какого-то Князева – кажется, он любовник Ольгин был. Даже фотку показывал – ничего такой мужчинка…

– От нас приходил? – удивился Антон.

– Ну, может, и не от вас, но он следователем представился, удостоверение показывал. Я ему сказала, что никакого Князева знать не знаю, и он сразу же потерял ко мне интерес…

– Что ж, спасибо за ценную информацию, Анюта, – пробормотал Шеин. – Вы единственная, кто хоть что-то прояснил, остальные только славословят Цибулис или говорят очень мало, будто боясь сболтнуть лишнее.

– Еще бы, ведь Инга у нас священная корова… То есть я не хочу сказать, что она толстая, даже, скорее, наоборот…

– Милая моя, я понял, что она неприкасаемая, – прервал администраторшу опер.

– Точно!

– А почему же вы не боитесь гнева начальства?

– Да потому что работаю последнюю неделю! – радостно сообщила девушка. – Подруга нашла мне место в дорогущем косметическом салоне, вот!

– А что, разве в «Светоче» плохо платят?

– Когда я сюда устраивалась, золотые горы обещали: двадцать тысяч стабильно плюс ежемесячные премии в размере зарплаты. А на самом деле премию только два раза дали, а так – двадцать тысяч и ни копейкой больше, мне оно надо?! Знаете, какая здесь нервная работа? Постоянные звонки, периодически прибегают недовольные клиенты, и мне или сменщице приходится все разруливать. А все шишки тоже на нас сыплются, ведь начальники не любят решать проблемы, они предпочитают, чтобы проблем вовсе не было, а если они есть, значит, мы и виноваты!

Ох, как же это знакомо Антону: видимо, все начальники одинаковы!

– А я могу вам позвонить, если вспомню еще что-нибудь полезное? – спросила Аня, пристально глядя прямо в глаза Шеину. Неожиданно, но приятно: Антон знал о том, как действует его привлекательная внешность на большинство женщин, но в последнее время ему стало казаться, что пора переходить в другую, более возрастную лигу – похоже, молоденькие девицы теряют к нему интерес. Ан нет, есть еще порох в пороховницах!

– Конечно, – широко улыбнулся он, вытаскивая из кармана визитку. – В любое время, Анечка! У меня только еще один вопросик: вы, случайно, не помните фамилию того паренька, который скандалить прибегал?

– Не знаю я фамилии, но… Если это важно, я могу попытаться выяснить. Я позвоню?

* * *

Дамир с Антоном поделили коллег Цибулис на две группы – тех, кто трудился с ней в одном центре, и тех, кто сталкивался с ней за его пределами, так как Суркова хотела услышать об онкологе стороннее мнение. Она решила, что проблема Инги может иметь более глубокие корни, нежели те, что успели прорасти за время ее нахождения в частном медицинском центре. Пока что Ахметов успел встретиться с двумя коллегами Цибулис, и они твердили одно: онколог – успешная, даровитая женщина, всего добившаяся собственным трудом, работающая не покладая рук и пользующаяся заслуженным авторитетом. Поэтому и от последнего, с кем намеревался поговорить Ахметов, он не ожидал ничего иного. Геворг Вазгенович Гаспарян работал в НМИЦ онкологии и оказался очень занятым человеком: Дамир дважды договаривался с ним о встрече, и каждый раз она срывалась из-за срочных дел доктора медицинских наук, профессора Гаспаряна. Лишь на третий раз, как в русских сказках, все «срослось», и доктор пригласил Дамира встретиться в своем кабинете в отделении абдоминальной онкологии, которым он заведовал.

– Инга Цибулис – мошенница! – практически сразу заявил Гаспарян, ввергнув Ахметова, привыкшего к положительным отзывам в адрес онколога, в состояние шока.

Взяв себя в руки, Дамир задал законный вопрос:

– Почему вы так говорите?

– Да потому, что ее, с позволения сказать, методы – чистой воды профанация! – фыркнул Гаспарян. Его лицо с большим носом и глазами слегка навыкате выражало презрение к предмету разговора. – Немудрено, что она не выносит их на медицинские конференции и не пишет статей – ее бы подняли на смех!

– Но… послушайте, Геворг Вазгенович, у нее же стопроцентные показатели излечения!

– То-то и оно! – Доктор даже вскочил со стула, словно какие-то бурные процессы внутри его маленького тела мешали ему усидеть на месте. – Вы хоть представляете себе, какова смертность от онкологии в нашей стране?

Дамир покачал головой: к счастью, у него не было причин это выяснять. Профессор и не ожидал ответа, тут же воскликнув:

– Двадцать процентов! По данным Минздрава, более двадцати процентов онкологических больных умирают в течение года после постановки диагноза! Между прочим, рак груди по смертности занимает второе место – шестнадцать процентов…

– А у кого же первое? – не успев подумать, спросил Дамир.

– У рака легких и бронхов, – ни на секунду не задумавшись, ответил Гаспарян: похоже, тема медицинской статистики была ему близка. – А у Цибулис – почти сто процентов выживаемости, – продолжал он на одном дыхании. – Где это видано, спрашивается?!