Текст книги "Знакомые люди"

И. Грекова
Знакомые люди

История эта – невыдуманная. Все это именно так и было. Автор позволил себе только изменить некоторые собственные имена и додумать кое-какие мысли, вложенные им в сознание одного из персонажей. Нельзя поручиться, что персонаж в точности так думал, но что-то похожее думал наверное.

Итак – подлинное происшествие.

Несколько лет назад мой знакомый, инженер Юрий Сергеевич М., проводил свой отпуск на Черноморском побережье Кавказа. С ним вместе путешествовал его сын Сережа, кудрявый романтический мальчик, вылитый «маленький принц» из сказки Сент-Экзюпери.

Сережа жаждал приключений. Путешествие проходило не без них. Нередко оказывалось, что в гостиницах не было мест, и отец с сыном ночевали где придется – один раз даже в чьем-то курятнике, по соседству с горластым петухом («Он ничего, только слишком рано встает», – сказал про него Сережа). Но в целом судьба им благоприятствовала – чаще всего место в гостинице вскоре находилось (на женскую администрацию помоложе, вероятно, действовала неотразимая улыбка Юрия, а постарше – кудри и неземной облик Сережи).

Впервые предоставленные самим себе, без материнской опеки, мужчины «ударились в разгул». Сколько было съедено чебуреков, персиков, мороженого! Сколько раз было схожено в кино, езжено на катере! Естественно, они порастратились.

Впрочем, отпуск все равно подходил к концу, пора было уезжать домой, в Москву. В Сухуми (последнем пункте маршрута) Юрий купил два билета на самолет (один взрослый и один детский), и еще у него осталась скромная сумма, достаточная для того, чтобы прожить оставшиеся дни – без особых излишеств.

Но случилось так, что накануне отъезда у Юрия (видимо, в автобусе) вытащили из кармана бумажник, в котором были почти все деньги, а главное билеты на самолет. Он оказался в сложном положении: в чужом городе, с ребенком, без денег, без билетов, без единой знакомой души. По карманам он нашарил какую-то мелочь, сущие пустяки.

Сережа был в восторге: «Это настоящее приключение?» Отец промычал что-то невнятное – бывает, мол, хуже. Решил ехать на аэродром, чтобы восстановить хотя бы билеты, номера которых он знал. Сережа настоял, чтобы ехать в такси, – по его представлениям, ехать на аэродром можно было только так. Отец пытался его образумить, ссылаясь на то, что денег мало, что на такси обратно им все равно не хватит. «Обратно – автобусом», великодушно согласился Сережа.

Взяли такси, поехали. По дороге Юрий разговорился с шофером, глядя ему в спину; рассказал о своей неприятности. Тот выслушал его с сочувствием, качая головой, пожелал ему успеха в деле с билетами и предложил: «Если негде будет ночевать – езжай ко мне». Юрий поблагодарил, но отказался: номер в гостинице был оплачен вперед, ночевать где было. Шофер все-таки назвал себя и дал адрес. Юрий записал его на папиросной коробке и забыл о нем. Шофер уехал с другим пассажиром.

А с билетами ничего не получилось. Девушка в окошке была непреклонна. Очень строго, очень официально она потребовала, чтобы Юрий внес полную стоимость билетов (может быть, так и полагалось по правилам, но не об этом сейчас речь). Улыбка, мастером которой был Юрий, на этот раз не подействовала, а на Сережины кудри даже не было брошено взгляда.

Обескураженный, за руку с мальчиком, вернулся он на площадь перед аэровокзалом. До ближайшего автобуса в город ждать было еще порядочно.

– Папа, ну а это – настоящее приключение? – ликуя, спросил Сережа.

Отец довольно кисло признал, что настоящее. Сережины глаза сияли, от избытка впечатлений он засыпал. «Совсем немножечко посплю и скоро проснусь», – сказал он. Юрий сел на скамью, посадил рядом с собой Сережу, положил его голову к себе на плечо; тот мгновенно уснул. Кругом стояла бархатная, теплая, звеневшая цикадами южная ночь; непривычные конфигурации созвездий ярко выделялись на черном небе. Сережа спал, а Юрий тем временем размышлял. Под стрекот цикад было удобно думать. Он вообще был склонен к философствованию, любил вдумываться в смысл обыкновенных слов, понятных каждому без объяснений. На этот раз, жалея о том, что у него нет в Сухуми знакомых, он спрашивал себя: что такое «знакомые» и чем они отличаются от «незнакомых»?

…Он представлял себе: вот идет по улице маленький человек, тот же Сережа. Как ему хорошо! Сколько кругом интересного! Он присаживается на корточки, чтобы лучше разглядеть лужу. Лужа – красивая, перламутровая, с бархатной грязью по краям. Большой дядя сверху, почти от уровня крыш, смотрит на него с улыбкой:

– Ты что тут делаешь, кудрявый?

– Лужу смотрю.

– Смотри-смотри, да не засматривайся. Штаны замарал. Мать небось не похвалит.

– Не похвалит.

– Ну, давай руку.

Большая рука спускается откуда-то сверху, тоже от уровня крыш, и бережно берет маленькую руку в мокрой красной варежке. И вот уже ребенок идет от лужи, идет с чужим дядей, по-нашему – с «незнакомым». Но детское сознание не знает разграничения людей на «знакомых» и «незнакомых». Ребенок изначально «знаком» со всеми. Все люди – его знакомые. И дети. И собаки. И кошки.

Естественное, блаженное, привольное состояние!

…А вот идет по улице взрослый человек. Кругом поспешают, обгоняют его другие взрослые. У каждого – своя авоська, свой портфель, свои знакомые.

…Едут люди в автобусе, в трамвае, в метро. До чего ж они сухи, замкнуты, чужды друг другу! До чего ж они незнакомы!

Человек в метро сидит и читает. Сосед по скамье с любопытством заглядывает в книгу. Читающий недоволен. Он старается плечом загородить от соседа страницу. Тот больше вытягивает шею, прямо затылком чувствуешь, как он напрягся. Вот нахал! Читающий возмущен: он чувствует, как в нем растет, раздувается чувство оскорбленной «приватности» («privacy» – английское слово, не имеющее русского эквивалента).

А вот взрослый человек в силу необходимости проталкивается сквозь толпу. И снова в нем бушует оскорбленная «privacy». Он почти ненавидит окружающие его плечи, локти, головы. Все эти люди ему мучительно посторонни, крайне незнакомы. От их близости он неподдельно страдает.

Но когда же, в какой момент совершается в человеке переход от светлого детского «все знакомы» к взрослому, отчужденному «я их не знаю и знать не хочу»?

Это – как у кого. У некоторых детей такое «посвящение во взрослые» наступает рано, слишком рано.

Например (вспоминает Юрий), у семилетней Тани, дочери соседей по дому, этот переход уже совершился. Девочка худенькая, отвлеченная, ходячая запятая (Юрий не раз, встречая ее на лестнице, пытался заговорить, но всегда натыкался на стену вежливо-оскорбленной «privacy» в зеленых глазах). До чего же она полна уважения к обычаям, разъединяющим людей! Вместо простого, естественного мира, где все знакомы, ее окружает искусственный мир церемоний…

Юрий улыбнулся, вспомнив рассказ Таниной матери о «случае с ногой». Мать-то как раз была смешливая, общительная, и они с Юрием нередко беседовали у лестничного мусоропровода.

Дело было так: Таня играла на балконе со своим двухлетним братом Сашей, оставленным взрослыми на ее попечение. Мальчик забавлялся ногой, оторванной от деревянного паяца-дергунчика. В ноге еще сохранилась тугая резинка; Саша вытягивал ее, отпускал и с удовольствием слушал звонкий щелчок. Но вдруг как-то ненароком он выронил ногу, и она упала вниз на другой балкон.

Саша залился отчаянным ревом. «Ногу! Ногу!» – кричал он и никак не хотел успокоиться. Таня была в квартире одна с братом и должна была принять решение. Она знала, что там, внизу, живут Солнцевы (недаром папа, запрещая им с Сашей прыгать и стучать, всегда говорил: «Не стучите по потолку Солнцевых!»). Таня – человек долга, а долг повелевал зайти к Солнцевым и попросить, чтобы они вернули ногу.

Но… беда в том, что Солнцевы были Тане н

...

конец ознакомительного фрагмента