Текст книги "Добро пожаловать в музей, или Руками ничего не трогать! Где-то в Параллельномирье…"

Добро пожаловать в музей, или Руками ничего не трогать!
Где-то в Параллельномирье…
Ирина Сергеевна Ивко

Иллюстратор Анастасия Шаламонова

Иллюстратор Родион Клименков

© Ирина Сергеевна Ивко, 2017

© Анастасия Шаламонова, иллюстрации, 2017

© Родион Клименков, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4483-9819-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Из всех возможно существующих миров хуже всего приходится жителям Параллельномирья, поскольку любая глупость, каждая бредовая мысль, высказанная где-то не здесь, обязательно реализуется в нём. Поэтому жители этих параллельных миров постоянно живут в ожидании чего-нибудь непредвиденного, а потому всегда заранее пытаются представить себе, как можно нормально жить, если это непредвиденное всё-таки случится. И надо сказать, пока это им худо-бедно, но удаётся; по крайней мере, вот уже много лет они умудряются строить свои города, создавать империи, развивать цивилизацию – и всё это руководствуясь теми абсурдными, противоречащими подчас друг другу правилами. При этом ещё ни у кого так и не возникло мысли, что всё вокруг как-то неправильно, что так просто не может быть. Наоборот, с их точки зрения, в этом мире всё логично и закономерно и это жители других миров живут как-то странно и тяжело, ведь это их мир является параллельным. И только некоторых, вероятно, особо несчастных жителей данного мира иногда нет-нет да посещает крамольная мысль, которой они разумно ни с кем не делятся: а вдруг это наш мир на самом деле параллельный? Но в суете важных дел и бытовых событий эта мысль как-то быстро забывается, уходит на второй план.

И вот вам уже не кажется странным, что существует другой мир, что где-то есть места, в которых люди пишут письма не Большому Полярному Медведю, посещающему ежегодно все крупные столичные музеи, а какому-то старичку с белой бородой, который ни по каким общественным местам не ходит и никаких культурных заведений не посещает, а только раз в году влетает к детям в окна и исполняет их самые заветные желания. Хотя с точки зрения банальной логики история про зимнего деда звучит более убедительно, чем рассказы о Великом Белом Медведе, у которого по какой-то причине раз в году на четыре дня появляется тяга к прекрасному. Ещё более непонятно, для чего ему надо писать письма, ведь никаких подарков или даже исполнения одного желания тебе это не принесёт. Чем не явный пример отсутствия логики и доказательство того, что в мире, в котором вы живёте, творится что-то не то?

Однако такая простая мысль могла прийти в голову далеко не всякому, в основном директорам музеев. Очевидно, потому, что из всех жителей Параллельномирья самые несчастные люди – это музейные директора. Самые же несчастные музейные директора – это директора маленьких музеев, поскольку им, в отличие от своих более «укрупнённых» коллег, было совершенно негде спрятаться ввиду размеров здания и количества внутренних помещений. Что бы у них ни происходило, какие бы настроения ни бушевали в их душе – сотрудники музея всегда знали: директор у себя и из кабинета не выходил. А значит, спрятаться или отсидеться за дверью, притворяясь, что вы в данный момент отсутствуете, было просто-напросто невозможно. Самым же несчастным среди этих директоров был директор маленького городского музея по имени Блумерия Циперус (ну или, по крайней мере, он так считал). Неудивительно, что из всех жителей Параллельномирья он был как никто уверен в мысли о том, что именно этот мир и есть параллельный, а всё, что происходит с ним, – не более чем чья-то чудовищная и непростительная ошибка. Внутренне себя он ощущал мягкой и тонко чувствующей натурой, способной внести что-то новое в искусство, в частности в балет, где особенно требуется изящная и тонко чувствующая натура… Но вместо этого он был вынужден руководить музеем, разгребать ежедневные проблемы и неурядицы среди сотрудников, проявлять жёсткость и (о ужас!) постоянно думать о сроках. Последнее обстоятельство было особо невыносимо тонкой и свободолюбивой личности директора Циперуса, что только ещё более уверяло его в мысли о том, что его назначение на должность директора музея было чем-то неправильным, чьим-то просчётом, за который он теперь вынужден будет расплачиваться всю свою жизнь.

В это же утро директор Циперус как никогда был на грани нервного срыва и близок к тому, чтобы раз и навсегда порвать со столь нелюбимым делом и предаться наконец осуществлению своей давней мечты: профессионально заняться балетом и объездить с гастролями полмира. Причина же столь скверного настроения заключалась в том, что сегодня как раз был последний день перед Зимними праздниками, во время которых городские музеи закрывались на четырёхдневные каникулы. По какой-то не очень понятной логике именно в эти четыре дня городское руководство требовало от всех городских музеев сдачу отчётности за месяц и за год по работе, которая хоть и была уже предварительно выслана им, но, по странным обстоятельствам, оказалась безвозвратно потеряна. Таким образом, на стол директора каждый год в один и тот же день ложилась невообразимая кипа отчётов и документов, но при этом с вполне вообразимыми назначенными сроками сдачи и отправки. Первое время директор Циперус ещё надеялся «выпутаться» из данной ситуации, отправляя письма с подробной информацией о том, когда и кем уже были отправлены требуемые отчёты, однако скоро понял всю безнадёжность данной попытки, ибо в ответ на одно его письмо тут же приходило несколько с сообщениями о том, что никаких отчётов получено в указанные дни не было, даже конвертов не нашли и вообще с того момента форма отчётов значительно изменилась, а значит, их всё равно надо переделывать. И не мешало бы почтовой службе музея проверить своего почтового гномика на предмет доставки почты – вполне возможно, это именно он виноват в их проблемах с доставкой и получением писем. Стоит ли говорить, что никакого отдела почты в музее никогда не было: сотрудники музея и так с трудом ютились в нескольких служебных помещениях пополам с экспонатами. Позволить себе в этих условиях выделить целый отдел под почту было непозволительной роскошью. Письма с отчётами в министерства рассылал лично директор Циперус и, будучи достаточно современным человеком, делал это с помощью электронной почты. А будучи ещё и человеком благоразумным, не позволял себе и мысли о том, что в музее может обитать почтовый гномик, ибо, как любой житель Параллельномирья, знал: в этом мире случаются и происходят только те вещи, о которых ты думаешь. Ночные монстры посещают лишь тех, кто ищет их в тёмных углах; чудовище обитает лишь в том шкафу, чей владелец боится чудовищ. Почтовый гномик разносит почту лишь у тех, кто не пользуется электронной почтой и пишет бумажные письма.

Жаль, что предшественники Циперуса были не так дальновидны (или же слишком скучали на этой должности), поэтому весь музей они наводнили наглыми и очень пронырливыми сказочными существами. Не то чтобы их действительно было так много, однако скрыться от них было совершенно невозможно. Вот ещё один повод позавидовать директорам музеев побольше: там рано или поздно, но всё-таки можно отыскать потайной уголок, где тебя невозможно найти, или запереться у себя в кабинете и притвориться, что ты вышел на минуту. Пусть потом себе ищут по всему музею – места-то много. А вот в маленьком музее это было совершенно невозможно, поэтому каждый сотрудник и обитатель музея всегда знал: директор у себя в кабинете и всё слышит.

Вот и сейчас за дверью, в соседнем зале, разгорался скандал, участники которого говорили нарочито громко, прекрасно понимая, что директор Циперус слышит каждое их слово. На этот раз ссорились двое, и, судя по голосам, один из них был музейный экскурсовод Ядвига Ядвиговна, а другой – музейный домовой Музей Музеевич. Спор между ними был делом вполне привычным. Ядвига Ядвиговна была женщиной довольно молодой, но при этом очень начитанной и с хорошей памятью (если она что-то прочитала, увидела, услышала – то обязательно всё запомнит), а потому считала, что просто не может никогда ошибаться, в отличие от других, чья память не была столь совершенна, а значит, не может быть безошибочным эталоном, с чем искренне был не согласен музейный домовой, который, хоть и появился в одно время с музеем (а было это тридцать с лишним лет назад), считал, что ни одна книга, ни одно прочитанное воспоминание не идёт ни в какое сравнение с личными воспоминаниями участника этих событий. И если уж на то пошло, то живёт он, может быть, и немногим дольше Ядвиги Ядвиговны, но с самых первых часов своей жизни был наделён возможностью мыслить, осознавать и запоминать, чего у людей пока что не наблюдается. Стоит ли говорить, что стычки между ними на почве разных мелочей происходили с завидной регулярностью и, не имея возможности противопоставить друг другу хоть сколько-нибудь весомые аргументы, они частенько втягивали в них окружающих, в частности одного из смотрителей музея, Пульхерию Ивановну. Вот и сейчас, несмотря на то что в споре смотритель не участвовала, музейный домовой не забыл упомянуть её имя.

– Между прочим, – громко, во всеуслышание заявил он, – Пульхерия Ивановна меня полностью поддерживает по этому вопросу, а она, простите, понимает в этом больше Вас, поскольку жила в это время и была непосредственным участником этих событий. А Вы, простите, только прочитали об этом в какой-то книге и уже считаете, что можете рассуждать, что могло быть, а чего нет!

– Ваша Пульхерия Ивановна, – в тон ему вторила экскурсовод, – не помнит, что было всего несколько дней назад! Не далее как вчера она уверяла всех, что в пору её юности популярно было носить соломенные шляпки с маленькими восковыми овощами на полях, притом что всего шесть дней назад рассказывала, что была очень модной девушкой среди подруг, поскольку была единственной, у кого была популярная тогда шляпа с незабудками! Как можно вообще верить в истинность слов такого человека, если речь идёт о событиях, случившихся много лет назад!

На этих словах нотки её голоса поползли вверх – явный признак того, что вот-вот грянет целая тирада; однако тут раздался сокрушительный грохот и звон, прервавший этот залп слов. От неожиданности директор Циперус подскочил в своём кресле, после чего, резко встав, выскочил из кабинета. Определённо, это было уже слишком! Где-то внутри директор Циперус ощущал, как клокотал, поднимаясь из него, гнев, но всячески сдерживался, стараясь не дать прорваться столь неприятному чувству наружу. В этот момент навстречу ему вылетела Пульхерия Ивановна, крепко сжимавшая в руках виновника происшествия – Бумса, маленькое, жалкое мохнатое существо, ещё одно из тех постоянных обитателей музея, доставшееся Циперусу в наследство от предыдущего руководителя.

Вид у него сейчас и правда был жалкий: сникший, жалобный, как и всегда после того, как он что-то натворит. Первое время директора Циперуса очень трогал этот взгляд, особенно когда Бумс смотрел своими большими проникновенными глазами и слёзно произносил: «Я нечаянно!» – но очень скоро он понял, что, несмотря на все слёзы и уверения, Бумс будет ломать вещи и экспонаты музея ещё не один раз. Поэтому теперь, увидев печальную мордочку Бумса и рассерженное лицо Пульхерии Ивановны, он только грустно подумал от безысходности: «Ну вот, опять…» – и стал ждать, что на этот раз последует вслед за этим эффектным появлением.

– Вы представляете, – тут же затараторила Пульхерия Ивановна, – сломал, опять сломал! А я ведь говорила, нет, я просила: «Не трогай ничего руками!» Десять раз сказала: «Не трогай», а он всё равно полез!

– Я нечаянно! – в очередной раз начал было Бумс, но Пульхерия Ивановна тут же остановила его жалобы:

– Что?! Нечаянно?! После того как тебе десять раз сказали: не лезь, а ты всё равно полез, это нечаянно! Ведь сказано тебе было: не лезь!

На этом месте терпение Циперуса окончательно иссякло, он выскочил в другой зал, громко закрыв за собой дверь, решив, что узнает, что же там случилось, немного позже, когда Пульхерия Ивановна успокоится, а Бумс не будет маячить перед глазами. В эти дни, накануне праздников, посетителей в музее было всегда мало, поэтому выставочный зал – это было сейчас единственное место, в котором директор Циперус мог хоть недолго побыть один. Каково же было его удивление, когда, сделав пару шагов, он в буквальном смысле наткнулся на одного посетителя! Прямо в центре зала на полу лежал мальчишка-подросток, бессмысленно уткнувшись в потолок. Каким-то чудом директор Циперус в самый последний момент сумел заметить его и обойти с другой стороны, однако мальчик, словно не заметив его появления, продолжал молча созерцать потолок. При других обстоятельствах Циперус наверняка возмутился бы такому поведению в музее и отругал бы за него мальчишку, но сейчас он старательно боролся с подступающим к нему гневом, поэтому всё, что он сделал, – это поинтересовался, стараясь, чтобы голос звучал спокойнее:

– Что ты делаешь?

– Я хотел сделать фотографию потолка, – ответил мальчик. – Я думал, что на потолке музея обязательно будет что-то интересное.

«О Господи, ещё один любитель снимков», – подумал про себя Циперус, но вслух зачем-то произнёс:

– А чем ты собирался снимать этот потолок?

У тебя же в руках ничего нет.

– Так и на потолке ничего нет, – вяло ответил мальчишка, словно Циперус спросил какую-то глупость.

– Тогда для чего ты тут лежишь? – снова спросил его Циперус.

– Думаю.

– Послушай, – как-то невпопад продолжил Циперус, – ты ведёшь себя неправильно, нельзя вот так лежать на полу музея и думать.

– Почему? – спросил мальчишка с таким искренним недоумением, что Циперус ещё больше смутился.

– Как почему? Просто запрещено… и потом, вдруг кто-нибудь пойдёт, не увидит тебя и споткнётся.

– Кто? – спросил мальчик, оторвав наконец свой взгляд от потолка и устремив его в сторону Циперуса. Кисти рук у него при этом совершили оборот вокруг, словно демонстрируя отсутствие кого бы то ни было в зале.

– Как кто? – удивился Циперус. – А я, например? Я ведь мог и не заметить, что ты тут лежишь, и споткнуться об тебя!

– Это говорит лишь о том, что Вы не очень внимательны. Будь вы внимательнее к другим, Вы бы сразу меня заметили. То есть я не могу лежать на полу только потому, что Вы невнимательны и можете споткнуться?

– Нет, ты не можешь лежать на полу, потому что, если я упаду и споткнусь, тебе будет так же больно.

С этими словами директор Циперус развернулся и направился в сторону центрального входа в музей.

Тут судьба, очевидно решившая окончательно доконать его за сегодняшний день, подкинула ему новый «сюрприз»: не успел он подойти к входной двери, как её потрясла серия сильных ударов, после чего она с громким стуком открылась и на пороге появилась большая серая крыса. Крыса одной холодной зимой была найдена и обогрета предыдущими сотрудниками музея и оставлена до лучших времён, точнее, до весны. Однако наглое животное настолько прижилось в музее, что считало его чуть ли не своей вотчиной и каждый год с приходом зимы снова появлялось на его пороге, попутно устраивая скандал по поводу того, как посмели в её отсутствие провести плановую перестановку, совершенно не согласованную с её интересами. Каждый её приход в музей сотрудники ждали как вселенский потоп или семь казней египетских. Не удивительно, что очень скоро весь старый коллектив музея как-то быстро уволился с прежнего места работы, а пришедшие им на смену сотрудники вынуждены были уживаться и делить одну крышу с доставшимися им в придачу сказочными обитателями, в том числе и этой музейной крысой. Ходили слухи, правда, что, придя к руководству в музее, директор Циперус ещё пытался урезонить эту сказочную «братию» и первым, с кого он начал, была именно крыса. Зима в тот год выдалась снежная, а потому сквер возле музея и ведущую к нему дорогу основательно занесло снегом (по слухам, это директор Циперус договорился с дворником, чтобы тот нарочно не разгребал завалов, в надежде, что через них старой крысе будет довольно сложно пробираться и она решит провести зиму где-нибудь в другом тёплом месте). Радости сотрудников не было предела, однако через три дня, то есть всего на несколько дней позже обычного срока, парадную дверь музея потряс громкий стук, а затем она с шумом, как от пинка ногой, отворилась: на пороге стояла крыса. В тёплой шапке, с вещмешком за плечами и на лыжах, на которых наглое животное и добралось через сугробы. Настроение у неё было как никогда скверное, и, естественно, она тут же закатила скандал. После этого случая директор Циперус оставил всякие попытки выдворить крысу из музея, однако с её нахальным поведением не смирился и потому каждый раз, когда она являлась к нему с очередным скандалом, делал вид, что просто не замечает, или молча проходил мимо. Крыса же понимала такое поведение по-своему, а потому распалялась ещё больше и начинала скандалить ещё громче. Вот и сейчас она, вальяжно облокотившись о створку двери, начала выражать своё недовольство, периодически подёргивая своими усами:

– Слышь, директор, а, директор, и долго ещё я буду терпеть эту витрину в третьем зале? Я, кажется, уже говорила, что мне она там мешает, мне что, в вентиляционную трубу весь год под витриной лазить?!

Однако в этот раз директор Циперус был не в том настроении, чтобы хотя бы делать вид, что он её замечает и тем более прислушивается к её словам.

Он быстро прошёл мимо, едва не наступив на нахально выставленный перед ним крысиный хвост, резко открыл дверь и так же резко захлопнул её, чтобы как можно скорее приглушить визгливые выкрики крысы за своей спиной. От такой неожиданности крыса даже подскочила и на какое-то время замолчала, для того чтобы через несколько секунд разразиться очередным потоком слов, общая суть которых заключалась в том, что она не намерена терпеть такое обращение и будет жаловаться на директора Циперуса министру культуры и главе города.

Но директор Циперус уже не слышал её причитаний. Стоя на улице, он с удовольствием вдыхал свежий морозный воздух, казавшийся ему сейчас много чище того, что был в музее, несмотря на витавшую в нём грязь и копоть от городских предприятий. С не меньшим удовольствием созерцал он и заснеженный сквер возле здания музея, в котором не было сейчас ни души. Постепенно раздражение его стало «опадать», он снова почувствовал, что может вернуться к работе. Сделав ещё один глубокий вдох, он повернулся к входу в музей и собирался войти внутрь, но тут что-то на крыльце зацепило его взгляд, и он остановился. Что-то здесь изменилось, появилось что-то, чего раньше не было, но он никак не мог понять, что, и, только приглядевшись, увидел маленький белый конверт, оставленный кем-то на приступке крыльца. Циперус подошёл к лежащему конверту, аккуратно взял его в руки. «Нортону Беру – Северному медведю», – прочитал он на лицевой стороне, однако подписи «от кого» и «откуда» или хотя бы почтового штемпеля не было. Очевидно, кто-то пришёл сюда и просто оставил конверт с письмом. Вот только кто? И откуда он мог знать, что в музее действительно живёт полярный медведь? Этого Циперус не знал. Конверт не был запечатан, поэтому письмо легко можно было открыть и посмотреть, кто его написал, но, как воспитанный человек, Циперус не мог себе этого позволить. С другой стороны, не мог он и просто выкинуть письмо или оставить его здесь, словно он его не заметил, – а вдруг там было что-то важное? Поэтому, поколебавшись, Циперус положил письмо во внутренний карман пиджака и вошёл в музей.

К его приходу обстановка среди сотрудников и обитателей музея немного успокоилась: никто не ссорился, не кричал, не валялся на полу и ничего не портил. Бумс и экскурсовод сидели за столом в служебном помещении и потягивали из кружек горячий чай. С соседнего стула напротив за Бумсом очень внимательно следила Пульхерия Ивановна, скорее по привычке, поскольку, как никто другой, знала, что последний способен что-то сломать и натворить даже в этой ситуации. В самом дальнем углу стояла крыса, она тоже молчала, но время от времени всё же недовольно трясла усами и морщила нос, будто воцарившиеся в музее тишина и спокойствие сильно действовали ей на нервы. В соседнем зале, облачившийся в свою любимую фиолетовую мантию, ходил музейный домовой и что-то рассказывал мальчишке, с которым Циперус беседовал здесь же всего несколько минут назад. Вид у обоих был очень довольный: наконец-то один нашёл себе слушателя, а другой – интересный персонаж для снимков.

Прекрасно понимая, что подобная идиллия воцарилась в коллективе ненадолго, директор Циперус решил воспользоваться моментом и незаметно прошмыгнуть к себе в кабинет. И вовремя: как раз когда он переступил порог, где-то послышался звон падающей кружки, капающей на пол воды и громкий вскрик экскурсовода: «Да что ж такое-то!», затем коронная фраза Бумса: «Я нечаянно!» – и «А я же говорила!» Пульхерии Ивановны. Но поздно: Циперус был в кабинете и успел запереть дверь. Письмо он сразу вытащил из кармана и бросил на стол, а сам засел за работу с документами, но только процесс этот у него явно не шёл. Не проходило и пяти минут, чтобы он не бросил взгляд на письмо и не задумался о том, что вдруг там действительно что-то важное или кто мог написать это письмо.

И дело здесь было не столько в любопытстве, сколько в том, что, признаться, директор Циперус немного робел при каждой встрече с Нортоном Бером (ну а кто бы тут не заробел, если бы ему пришлось общаться пусть и с очень вежливым, но всё-таки медведем), поэтому старался общаться с ним только по работе и не обращаться по пустякам, в противном случае он всегда чувствовал себя немного глупо. Как будто сделал что-то не то, неправильно.

Поэтому ему не очень хотелось подходить к нему с письмом неизвестно от кого, особенно если ничего важного в нём нет. Но с другой стороны… Отбросив в сторону документы, Циперус взял конверт и вытащил письмо. Письмо было написано на белом альбомном листе детским круглым почерком, наподобие того, каким старательно пишут в прописи.

«Уважаемый Нортон Бер! – было написано в письме. – Нет, многоуважаемый Северный Медведь! Я случайно узнала о том, что Вы сейчас приехали в наш город и находитесь в этом музее.

Я знаю, что это Вы и есть тот самый Король Северных Медведей, который приезжает к нам каждый год на праздники Зимних дней, а не тот белый медведь, которого всем показывают в Центральном музее, поскольку Вы не любите, когда вокруг много шума. Поэтому и решила написать Вам, а не на Зимнюю почту, как это все делают. Пожалуйста, не сердитесь на меня за этот поступок».

Дальнейшее Циперус читать не стал, посчитав это слишком личным. Главное – теперь он знает, что письмо написано маленькой девочкой и она ждёт ответа на него. А значит, он, Циперус, просто обязан передать его адресату.

Из всех музеев, больших и маленьких, главным в городе, конечно же, является Центральный городской музей, что, однако, не делает его самым популярным. Поэтому вторым по значимости в городе был небольшой тематический музей, честь руководить которым и имел директор Циперус. Так что, жалуясь на свою судьбу, Циперус самую малость преувеличивал, поскольку любой другой директор другого маленького музея с удовольствием поменялся бы с ним местами. Причина, по которой этот музей пользовался популярностью среди туристов, заключалась прежде всего в том, что он был значительно меньше, а значит, его можно было пройти быстрее. Ну а главное – билет туда стоил немного дешевле, чем в Центральный городской музей, поскольку фотографировать и снимать в нём посетители могли бесплатно. А посмотреть в музее, надо сказать, было что. Одни только отдельные экспозиции музея были настоящей картинкой с обложки журнала. Тут можно было увидеть вещи из самых разных уголков мира – от самых южных до самых северных широт. Вот только если витрины южных территорий были представлены довольно полно и ярко, то одна-единственная витрина, посвящённая Северной земле, смотрелась как-то пусто и убого: не было в ней ни ярких экспонатов, ни привезённых издалека древностей. Даже персонального сотрудника, который занимался бы только этой экспозицией, не было, поэтому её внешний вид – это было коллективное представление о Севере всех сотрудников и обитателей музея, в общем, людей, никогда его не видевших. Целый год витрина стояла никому не нужной, и только раз в году её открывали, перекладывали одни и те же экспонаты из одной части в другую из расчёта, что так станет лучше, после чего снова забывали на год. Так что на общем фоне витрина Севера большой популярностью не пользовалась и даже ни одной фотографии туристы рядом с ней не делали. Подобное упущение было недопустимо для музея, который был вторым по популярности в городе, а потому директор Циперус с самого начала своей работы стал искать специалиста, который бы смог заняться Арктическим отделом (состоящим из одной небольшой витрины) и всем Северным отделом (состоящим, собственно, из той же самой витрины). Но, как оказалось, это было не так просто. Во-первых, само по себе Северное направление, его жители, природа и обычаи интересовали далеко не всех – прежде всего потому, что мало кто хотел ездить в этом Северном направлении, изучать природу, обычаи и жителей этой прекрасной страны. Отсюда вытекала вторая проблема: те, кто всё-таки соглашался работать с Северным отделом музея, знали о нём столько же, сколько все работники музея, вместе взятые, то есть почти ничего. Так что спустя полгода сотрудник в Северный отдел так и не был найден, и Блумерии Циперусу стало казаться, что так и не найдётся специалиста, который возьмёт на себя Северный отдел и витрина эта так и будет стоять в музее неким тёмным пятном. Как вдруг…

Это случилось как раз перед Зимними праздниками, в тот день директор Циперус, как всегда, занимался отправкой годовых отчётов. Работы было много, поэтому он почти не отрывался от экрана, стараясь полностью сосредоточиться на мире статистики, данных и цифр. Так что, когда послышался стук в дверь, директор Циперус коротко бросил: «Войдите» – и снова уткнулся в экран. Дверь открылась, по крайней мере, было слышно, как щёлкнула ручка двери, однако звуков шагов за этим не последовало: очевидно, посетитель скромно ждал приглашения в дверях. Циперус глубоко вздохнул, понимая, что ему всё-таки придётся покинуть столь нужное ему сейчас пространство данных и цифр теперь, когда он наконец-то стал в нём осваиваться, и повернул голову в сторону двери, чтобы вторично пригласить посетителя войти… да так и замер.

В первый момент ему почудилось, что напротив него на стуле сидит большое белое облако, и только потом он понял, что это не облако – это мех, белый пушистый мех на туловище, над которым возвышается белая пушистая голова, а ещё у него есть целых четыре лапы с чёрными когтями и, вполне очевидно, ещё и маленький круглый хвост. В общем, на стуле напротив директора музея сидел настоящий белый медведь.

Будучи директором музея в Параллельномирье, Циперус давно уже привык ко всему, даже к говорящим животным и прочим сказочным персонажам, которых жители других миров сочли бы нереальными. Однако появление в кабинете медведя, да ещё и белого, было уже чересчур, даже для Циперуса. Повисла долгая и неловкая пауза, в ходе которой белый медведь и человек долго смотрели друг на друга. Первым молчание решил нарушить медведь.

– Здравствуйте, – произнёс он, глядя прямо на Циперуса.

– Добрый день, – машинально выдавил из себя Циперус, но дальше ничего не спросил. Поэтому медведю пришлось самому объяснять цель своего визита:

– Я к вам по поводу работы музейным сотрудником отдела Севера. Вот моё резюме.

При этих словах в лапах медведя тут же появился листок, который он аккуратно положил на стол перед директором. Последний всё ещё сидел, неподвижно уставившись на гостя, и молчал. В голове у него крутились обрывки слов: «медведь», «работа», «резюме», которые никак не хотели сходиться вместе. Впрочем, одна мысль в этой кутерьме всё-таки мелькала, и именно за неё Циперус ухватился, как за некую спасительную ниточку: только что появился кто-то, сам пожелавший взять на себя обязанности сотрудника по Северной экспозиции, и впервые этот кто-то может подойти со знанием к делу. Как ни странно, но эта простая мысль ему помогла, поэтому, собрав всю свою волю в кулак, директор Циперус всё-таки смог выдавить:

– Опыт и образование в области Северной культуры имеются?

На этом месте опять повисла пауза, во время которой медведь посмотрел на директора Циперуса так, словно он сказал какую-то очевидную глупость. «А вы сами не видите?» – будто говорил этот взгляд. Впрочем, медведь был слишком вежлив, чтобы сказать это вслух. Хотя Циперус и сам понимал, что начал не с того вопроса, но было уже поздно.

– Разумеется, – произнёс наконец медведь. Голос у него был ровный и сдержанный, под стать пушистому меху и длинным когтям на лапах. – Я всё это указал в своём резюме.

– Да, конечно, но мне бы хотелось немного уточнить этот вопрос, прежде чем дать окончательный ответ, – попытался объяснить Циперус, – тем более что я ещё не успел ознакомиться с Вашим резюме.

– Я уже отправлял предварительное почтой, но не был уверен, что Вы его получили.

– Странно, – произнёс Циперус, про себя припоминая, что не проверял музейную почту уже три дня. – К нам Ваше письмо не поступало, должно быть, Ваш почтовый гном что-то перепутал, – добавил он, вспомнив отговорки из министерства.

– Я отправил его электронной почтой, – ответил медведь. – Я не верю в почтовых гномов.

Тут пришла уже очередь Циперуса смерить удивлённым взглядом посетителя. «Интересно, – подумал он, – а его самого не смущает тот факт, что говорящий белый медведь тоже не очень похож на реальный персонаж?» Однако, судя по лицу медведя (или всё-таки морде, у медведей, пусть даже и говорящих, всё-таки морда?), этот факт его не только не смущал, но он чувствовал себя вполне реальным и настоящим настолько, что мог ставить под сомнение возможность существования любого другого волшебного существа. Признаться, даже сам директор Циперус чувствовал себя каким-то нереальным в его присутствии, точнее, не верил в реальность всего происходящего: он, взрослый человек, сидит у себя в кабинете и принимает на работу северного медведя научным сотрудником. Правда, не стоит забывать о том, что у этого взрослого человека уже бегают по учреждению без всякой пользы как минимум три сказочных персонажа, так что ещё один, хотя бы полезный, общей картины не испортит.