Текст книги "Молитва о любви. Том I"

– Нет, конечно, нет. С семнадцатого года – нет.

– Ты о чём?

– О революции. Приедешь ко мне, объясню.

Отец ушёл на работу. Ляля быстро собралась, и, даже не позавтракав, покинула квартиру. С «милыми дамами» она не простилась: Лариса ушла на работу вместе с отцом, а Татьяна, видимо, отправилась на рынок, за очередной «жратвой».

Наступил понедельник. Марина с Артёмом, позавтракав, отправились на море. После вчерашнего ужина настроение было отвратительное, и они решили сразу же после моря, не заходя домой, отправиться в кино. Решили – сделали. Посмотрели два фильма, посидели в кафе – мороженом и к шести вечера вернулись домой. Подходя к подъезду, Марина увидела Ларису с какой-то девушкой невероятных размеров. Рядом с ней, её сестра смотрелась просто «дюймовочкой».

– Привет. А мы к тебе. Это Оля, моя подруга.

– Привет. Очень приятно. Марина.

– Оля хочет босоножки посмотреть.

– Лариса, ну я же тебе сказала, что не продам.

– Ну, посмотреть-то можно? Сестра, всё-таки, просит. Не кто-то с улицы, – раздражённо сказала Лара, – Я Оле пообещала уже.

– Оля, а какой у Вас размер? – спросила Марина.

– 36-й. Я только посмотрю. Лара сказала, что они импортные и очень красивые.

– Мама, можно я во дворе погуляю? – спросил Артём.

– Погуляй, сынок. Ладно, пойдёмте. Сестре сложно отказать.

Они поднялись на пятый этаж, зашли в квартиру, поздоровались с Ольгой Андреевной, которая готовила на кухне ужин, и прошли в комнату. Марина достала босоножки и с ужасом подумала о том, что Оля своими килограммами может разорвать эти несколько тоненькие ремешки, из которых сделана плетёнка.

Но как об этом сказать? После вчерашнего вечера Марина боялась хоть чем-то обидеть Ларису или её подругу.

– Это просто чудо! – воскликнула Ольга, – У нас таких днём с огнём не сыщешь. Не могу. Я померю.

И не дождавшись разрешения, быстро надела босоножки. Раздался характерный звук натянутой кожи. Оля прошлась по комнате. Босоножки ещё поскрипели, напряглись, что бы понравиться очередной обладательнице, растянулись вширь, и не разорвались. Марина облегчённо вздохнула.

– Я беру, – заявила Оля, – В них так удобно! И не давят совсем. Деньги я принесла. Дорого, конечно.

– А ты чек нашла? – спросила Лариса.

– Нет, конечно. Наверно, выбросила. Девочки, я не собираюсь продавать босоножки. Лариса, я же тебе говорила.

– Ой, Марина, ну, пожалуйста! Я тебя очень прошу. Ну, просто умоляю, – заныла Оля.

– Ну, чё, тебе жалко, что ли? Всё равно, тебе не поменяют без чека, – сказала Лариса, – Я тебя прошу, как сестра сестру.

В комнату зашла Ольга Андреевна.

– Марина, да продай ты эти туфли. Смотреть на них, что ли?

– Правильно, маму слушать надо, – поддакнула Лара.

– Да она разве слушает? Тоже, мне, миллионерша нашлась – деньгами швырять. Лучше Артёму куртку купим. Забирайте туфли.

– Хорошо. Забирайте, – согласилась Марина и взяла, протянутые Ольгой, деньги.

Девушки быстро попрощались и ушли. Оля не стала снимать босоножки. Идти в них, действительно, было комфортно и легко.

– Завтра на работе мне все обзавидуются, – заявила она с гордостью.

– Слушай, давай зайдём ко мне. Тебе, всё – равно, по дороге. У нас, после вчерашнего ужина, столько всего вкусного осталось. Пожрём, заодно и маме покажем босоножки.

Оля с радостью согласилась и отправилась к Ларисе в гости.

Зайдя в квартиру, Лариса с порога стала рассказывать маме, что они были у Марины и купили босоножки для Оли.

– И что за босоножки? Покажите.

– Они на мне, тётя Таня.

– Красивые. А тебе в них удобно?

– Очень! Они импортные. Умеют же делать! – ответила Оля.

– Это что, Марина спекулянткой заделалась? Импортной обувью приторговывает? – спросила тётя Таня с насмешкой.

– Говорит, что себе купила, а в магазине, вроде, перепутали и дали другой размер, меньший, – тут же подхватила её тон Лариса.

– А вы и поверили, дурочки. Да, Марина умеет сказки рассказывать. То у неё жених богатый, то она квартиру скоро получит. Не жизнь, а сказка. Ладно, есть садитесь. Всё уже разогрела.

– Тётя Таня, Вы думаете, она специально их на продажу привезла? – спросила Оля.

– Конечно! Небось, ещё и цену загнула ого – го.

– Мама, она их за 25 рублей продала.

– Ничего себе!? Да им красная цена рублей 10. Я же говорю, врёт твоя Марина.

– И ничего она не моя, – с обидой и злостью ответила Лара, – Я её ненавижу.

– А чек она показала?

– Нет у неё чека. Потеряла, – вступила в разговор Оля, – И что теперь делать? Дурой быть не хочется. На работе скажут – переплотила. Засмеют ещё.

– А, так у неё и чека нет? Ну, точно, спекульнуть решила! И, скорей всего, не первый раз! Вяжет, видите ли, она! Тоже, мне, дурочек молодых нашла. Ты их верни ей, – предложила тётя Таня.

– А как? Я же деньги уже отдала.

– Придумай что-нибудь.

– Мама, придумай ты. У тебя лучше получится.

– Снимай босоножки, – подумав, сказала Татьяна.

В среду вечером Марина учила Артёма ездить на двухколесном велосипеде, который они недавно купили.

– Мама, смотри, дедушка идёт! Ура! И тётя Лариса! – закричал Артём, слез с велосипеда и бросился навстречу гостям.

Марина посмотрела в ту сторону, куда побежал Артём. Она увидела отца и Ларису. В руках Лариса держала знакомую импортную коробку. Отец не стал обнимать и брать на руки внука, как он обычно это делал. Отстранил его и подошёл к Марине. Артём остался стоять рядом.

– Ну, здравствуй, дочка. Извини, но нам надо поговорить.

– Здравствуй, папа. Что случилось? Привет, Лариса.

– Да вот тут такая неприятность вышла. Лариса, дай мне босоножки, – попросил отец.

Лариса достала обувь, отдала отцу и закричала с истерикой в голосе:

– Мало того, что ты спекулянтка, ты ещё и наглая врунья! Подсунула рваные босоножки! Ты знала, знала, что они рваные!

– Подожди, Ларочка. Дай я Марине покажу. Вот, смотри.

Отец протянул Марине босоножки и показал на стык между плетёнкой и подошвой. У самой подошвы, на плетёнке, находились разрезы, аккуратно сделанные бритвой или острым ножом.

– Папа, но это же надрезы! Обувь так не рвётся! Этого раньше не было!

– Ты хочешь сказать, что это мы с Олей сделали? – заорала Лариса.

– Отец, если бы эти надрезы были, то они бы порвались под Олей. А она, насколько я помню, отправилась в них домой.

– Она их сняла, ясно тебе! – опять закричала Лариса, – Как только мы от тебя вышли, сняла. И ничего она в них не шла, понятно?!

– Марина, Татьяна говорит, что ты могла знать, да и Ларисе я склонён верить.

– А почему не мне? Или потому, что ты меня не воспитывал?

– Ты врунья! Ты меня обманула! И с босоножками! И с Нужновым обманула! Мне папа сказал! Я ему верю! А тебе не верю!

– Ты так сказал!? Но почему? Ты же всё знаешь!

– Да, сказал. Пришлось. Но сейчас дело в другом. Деньги надо вернуть.

– Верну, конечно. Артём, сходи домой и принеси мой кошелёк, пожалуйста.

– Дедушка, почему ты маме не веришь? Она меня никогда не обманывает.

– Не вмешивайся, Артём. Так получилось. Самому неприятно. Принеси деньги, пожалуйста. Или вы их уже потратили?

– Скорей всего, папочка, – изрекла Лара.

– Нет, деньги целы. Иди, Артём.

Артём побежал в квартиру за деньгами.

– И потом, Марина, – продолжил отец, – такие босоножки не могут стоить 25 рублей. Татьяна сказала, что им «красная цена» рублей десять.

– Папа, она специально чек выбросила. Думала, мы ей поверим! Не на тех напала!

– Был бы чек, я бы тебе, может, и поверил, что они столько стоят. Но то, что ты бракованные босоножки продала, это ты отрицать не можешь. Это бесспорный факт. Неужели, не заметила?

– Уже весь завод знает, что ты спекулянтка! Все знают про босоножки! – заорала Лариса.

– Замолчи, Лариса. Да, Марина. На заводе разговоры пошли, – извиняющимся тоном сказал отец, – Стыдно людям в глаза смотреть.

– Отец, так нельзя. Это недоразумение, поверь. Я их и продавать не хотела. Лариса, почему ты не скажешь отцу правду?

– Лариса здесь ни при чём. Она лишь хотела сделать доброе дело подруге.

– Сделала, называется! Сама чуть спекулянткой не прослыла! Перед подругой стыдно!

В этот момент подбежал Артём и протянул дедушке деньги.

– Папа, пересчитай, – заявила Лариса, – Обманет и не покраснеет.

Отец пересчитал деньги.

– Отец! Ну почему!? Почему ты со мной так поступаешь?! Прошу тебя, поверь мне! Ну, хоть раз в жизни пойми, что я твоя дочь! Услышь меня! – Марина заплакала и тихо добавила, – Я уже не прошу – полюби.

– Нехорошо получилось, понимаю. Пойми меня тоже. Татьяна ждёт. Пойдём домой, доченька.

– Дедушка, так нельзя! Это не чётно! – закричал Артём и заплакал.

Отец с Ларисой развернулись и, не сказав ни слова, ушли. Марина, обняв плачущего сына, смотрела им вслед. Немного пройдя, Лариса обернулась, показала сестре язык, взяла отца под руку и гордо зашагала дальше.

Это был 1980 год, и прослыть спекулянткой было гораздо позорнее и унизительней, чем считаться даже «гулящей женщиной».

С той злополучной встречи со злополучными босоножками прошло девять лет.

За эти годы Марина ни разу не видела отца и не разговаривала с ним, он не приезжал к ним в гости, не звонил и не давал о себе знать. Она надеялась, что со временем, отец поймёт и поверит в то, что произошло недоразумение, что её вины нет и что она, его дочь, не заслуживает тех обвинений, которые он высказал ей при последней встрече. Каждый год на его день рождение, Марина звонила в Таганрог, и каждый раз, услышав её голос, на том конце провода клали трубку. Разговаривать с ней никто не желал. Было больно, обидно и несправедливо.

На работе Марине дали освободившуюся в коммунальной квартире, комнату и она, после длительного и многоступенчатого обмена, переехала с сыном в двухкомнатную квартиру. Маму из Таганрога, тоже, путём обмена, перевезла в деревню в трёх часах от Москвы.

Ляля за эти девять лет к отцу не приезжала. Видеть «милых дам» не желала. Отца у себя принимала. Он, как и раньше, приезжал к ней достаточно часто, помогал материально, ходил с ней в театр и в рестораны, и жаловался, что никак не может выдать Ларису «замуж» и, видимо, внуков от неё не дождётся.

Ляля решила замуж больше не выходить, хотя предложения были. Отпуск проводила в роскошных курортах на Кавказе или в Крыму. Жила в своё удовольствие. Заняла высокий пост по работе. Об инциденте с Мариной знала. Мнение своё не высказывала, хотя была твёрдо уверена, что её сестра так поступить не могла.

Марина с сыном собирались провести отпуск у матери, но ночью ей приснился странный сон, а утром, уже на работе, она вдруг встала с рабочего места и отправилась в профком. И что её толкнуло? Какая сила? Не понятно.

– Добрый день. Скажите, пожалуйста, что у Вас есть на самое ближайшее время и, желательно, на Чёрном море, – спросила она у женщины, занимающейся путёвками.

– Есть несколько домов отдыха. Одна едете?

– Нет, вдвоём с сыном. Посмотрите, что есть поближе к Таганрогу?

– Ну, у Вас и запросы! И быстро и близко! Раньше о чём думали? Есть 500 километров от Таганрога. Под Анапой. Ближе нет. Устроит?

– Устроит. Выписывайте.

– Так это через два дня надо там быть. Успеете?

– Успеем.

– Название не хотите узнать?

– Мне всё равно. Выписывайте.

– Хорошо, выпишу. Вы не пожалеете. Называется «Морской прибой». И кормят хорошо.

«Да уж, о еде, как о смысле жизни, предупреждают», – подумала Марина и, оплатив путёвки, вернулась на рабочее место.

«И что это было?» – думала она, глядя на две путёвки, лежащие перед ней, – Нет, Артём, конечно, будет рад. Но ведь и в мыслях не было уезжать к морю! Собирались в деревне провести отпуск. Мама расстроится, ждала нас к себе. Ладно, дело сделано и обратного пути нет».

И вот настал день, когда они с сыном приехали в «Морской прибой». Название громкое, а дом отдыха простой и очень маленький. Зато море рядом и природа красивая. Вещи не распаковали, только купальники достали и наперегонки помчались к морю. Весь день купались, загорали, мороженое ели, смеялись по пустякам. Одним словом, радовались жизни.

«Как же, всё-таки, хорошо, что я купила путёвки! – думала Марина, – Я счастлива. Артём доволен и счастлив. Впереди целый месяц беззаботной жизни…с хорошим питанием…а, главное – море рядом!»

Вечером, когда солнце практически скрылось и стало немного прохладно, вернулись в номер. И только тогда почувствовали, что обгорели невозможно: носы красные, кожа болит так, что дотронуться больно. Это называется просто: дорвались!

Марина сбегала в магазин за сметаной, намазались ею с головы до ног, сходили на ужин, хотя сил совсем уже не было, но не оставлять же сына голодным. Оценили «хорошее питание». Интересно, что же тогда «плохое»?

– Завтра утром схожу купить что-нибудь на завтрак, пока спать будешь, – успокоила она сына, видя, как он ест пережаренную картошку с котлетой из хлеба.

Утром, когда проснулись, оба поняли, что море и солнце и, тем более, счастливая жизнь на сегодня отменяется. Не до счастья: кожа болела так, что шевелиться было невозможно.

– Есть предложение перенести поход к морю на завтра, а сегодня осчастливить эту комнату нашим присутствием! – звонко сказал Артём.

– Как же я тебя люблю, Тёмочка! Ты у меня самый лучший и самый умный! Я согласна! Счастье переносится сюда! Схожу в столовую, принесу завтрак, и будем отдыхать от моря! До магазина, точно, не дойду.

Марина сходила за завтраком и принесла его в номер. Далось ей это с большим трудом. Манную кашу есть было невозможно, ну а яйца испортить сложно. Съели по яйцу с хлебом, на том и успокоились.

– До обеда дотянем, – сказала Марина и услышала стук в дверь.

– Открыто, заходите, гостем будете! – весело сказал Артём и тут же скривился: даже смеяться было больно.

В дверь вошла работница «Морского прибоя».

– Вы Марина Красовская? – спросила она.

– Да. А это мой сын – Артём. А что? Что-то не так?

– Вы только не волнуйтесь, пожалуйста. Вам тут из Москвы прислали… – сказала и замолчала. Тяжело вздохнула, как будто сил хотела набраться, и продолжила: – …телеграмму. Вы только не волнуйтесь, – и посмотрела на Марину с жалостью.

Сердце упало куда-то вниз. От нестерпимой боли сжалось в точку.

Или совсем исчезло? Вспомнился странный сон, в глазах потемнело, ноги стали ватными, сил не осталось на то, что бы встать, подойти к женщине и взять белый кусочек бумаги, в котором было написано что-то такое, что непременно принесёт ей ещё, более нестерпимую, боль.

Пронзила мысль: «Что-то с мамой».

Помог сын. Взял из рук женщины телеграмму, развернул, прочитал про себя и только потом сказал, да так тихо, что еле услышала, вернее, не услышала даже, а осознала: умер отец.

– Мама, наш дедушка умер. Похороны сегодня в час дня, – сказал, подошёл к ней, обнял, – Поехали. Мы же успеем?

– Должны. Сколько сейчас времени? – голос свой не узнала.

– Десять. Вы собирайтесь, а я вам такси вызову, – быстро сообразила работница и выскочила из комнаты.

Марина с сыном были готовы через 5 минут, а ещё через 5 минут подъехало такси.

– Проехать 500 километров за три часа сложно. Но будем пытаться. Садитесь, – сказал водитель.

Машина мчалась со скоростью 150, а иногда, и 170 километров в час. Марине было страшно, особенно, за сына. Но надо было успеть.

И они успели. Въехали во двор ровно в час дня.

После похорон все отправились на поминки.

Все приглашённые стояли у входа в ресторан, который был полностью арендован для столь грустного события, и ждали приглашения, чтобы войти. Татьяна, Ляля и Лариса были окружены родственниками. К Марине с Артёмом подошли сотрудники завода, знавшие её с юности.

Высказывались соболезнования, но в большей степени, всех интересовала её жизнь, работа и сын. Она рассеяно отвечала на вопросы, благодарила за сочувствие, а сама пыталась встретиться взглядом с сёстрами. Татьяна с Ларисой стояли к ней спиной, всем своим видом показывая, что общение, даже в такой день, не входит в их планы. Ляля же, пообщавшись с родственниками, подошла к Марине.

– Здравствуй, Марина. Артём, ты совсем взрослый. Здравствуй.

– Здравствуй, Ляля. Спасибо, что прислали телеграмму.

– Вас было очень сложно найти. Всю Москву на ноги подняли. Молодцы, что приехали.

– Мы еле успели.

– А ты помнишь нашего двоюродного брата? Вы, помню, с ним встречались.

– Ляля, это было почти 30 лет назад! Я его не узнаю.

– Пойдём, я вас к нему отведу.

Ляля подвела Марину с Артёмом к родственникам. Представила всех друг другу.

– Здравствуй, Марина. Я – Михаил. Ты меня не узнала? Ещё бы! Я совсем старый стал. И лысый.

Марине было лет 13, когда она познакомилась в доме отца с двоюродным братом. Он был старше её на 15 лет, необыкновенно красив, умён и добр. Они договорились, что Михаил зайдёт к ней через неделю в гости, и они пойдут фотографироваться. Для этого случая мама купила ей красивое платье. Михаил пришёл, и они отправились к морю, а не в ателье. Была зима. Марина страшно замёрзла, но сказать брату стеснялась. После этой прогулки она пролежала с высокой температурой две недели. Больше они с братом никогда не встречались, но тёплые воспоминания из памяти не стёрлись.

– Здравствуй, Михаил. Как я рада тебя видеть. Познакомься, это мой сын, Артём.

– Привет, Артём. Надеюсь, мы с тобой подружимся. У меня такой же взрослый сын. Я вас обязательно познакомлю.

В этот момент всех пригласили пройти в ресторан. Для родственников был накрыт отдельный стол, как и положено. Когда Марина с Михаилом и Артёмом подошли к столу, то оказалось, что свободен только один стул. Татьяна позвала Михаила.

– Марина, пойдём, сядем за другой стол, – предложил Михаил, – Не переживай, я вас с Артёмом не оставлю.

– Спасибо. Мне здесь не очень рады.

– Бояться, что на наследство будешь претендовать.

– Какое наследство? Мне ничего не надо.

– Но это ты знаешь, а они-то по себе судят. Наследство у твоего отца большое.

– Михаил, меня это не интересует. Мне нужна была только его любовь, но этого не случилось, – Марина заплакала.

– Мариночка, родная. Не плачь.

– Он меня не любил. Даже никогда «родной» не назвал. Ни одного ласкового слова ни от отца, ни от матери. Это очень больно, Миша.

– Артём, – сказал Михаил, – мы твою маму уговорим поехать ко мне в гости, как ты считаешь?

– Я хорошо считаю, дядя Миша. Мама сейчас в отпуске. Мы только один день позагорали и всё.

– Вот и прекрасно! После поминок зайдём к Татьяне домой, за моими вещами, и сразу же отправимся в Краснодар, а потом к морю.

– Меня не надо уговаривать. Я согласна.

После поминок, Ляля уехала в Ростов, попрощавшись со всеми родственниками и обменявшись с Мариной адресами. Марина с братом и сыном зашли в отцовскую квартиру.

Лариса заперлась в своей комнате. Татьяна подошла к Марине.

– Марина, ты, наверно, хочешь взять что-то в память об отце? К сожалению, у меня ничего нет. Ну, если только вот эти часы. Отец их долго носил, пока они не сломались. Но, может, починишь? Если захочешь.

– Я возьму, – сказал Артём, – Спасибо.

Марина с сыном гостили у брата целых две недели. И это было счастье! Она, впервые, почувствовала себя в Семье! К ней и к её сыну прекрасно относились! Брат любил её, как сестру. Он был ей и братом и другом. Это было новое, необъяснимое чувство, и это чувство было похоже на то, которое она испытывала, когда отец приезжал к ней в Москву. Если честно, он к ней никогда и не приезжал. У него были деловые командировки. А, заодно, встреча с дочерью. Заодно!

А если бы он, хоть раз, сказал, что любит её. Ели бы один только раз назвал её «Принцессой»! А если бы провёл с ней хоть неделю вдвоём, на море, или в деревне! Не важно, где. Просто вдвоём. Как отец и дочь. Может быть, её жизнь сложилась бы иначе? Счастливее? Было бы меньше боли, больше уверенности в себе и в собственных силах, она бы больше добилась в жизни, будь у неё отцовская поддержка и любовь. Просто была бы другая жизнь.

Уже возвращаясь в Москву, в поезде, Марина обняла сына и сказала:

– Артём, как важно для человека, что бы его любили. Любили и верили. Знай, что я тебя люблю, сынок. И помни об этом всегда – всегда.

Сёстры, после похорон отца, больше никогда не встречались. Ляля потеряла адрес Марины, а у тёти Тани брать не хотела. Лариса замуж так и не вышла. Со временем, она с мамой, переехала в деревню, а в квартире отца поселились Татьянины племянники с детьми и жёнами. Бывшая роскошная квартира аристократа быстро превратилась в коммуналку.

БЕССЕРДЕЧНАЯ

I часть

Через три года после окончания войны, в артистической, достаточно обеспеченной семье, родился долгожданный ребёнок. Дочке дали имя – Людмила, а между собой стали ласково называть её – Милочкой или Принцессой. Отец, Артур Вениаминович, работал главным режиссёром местного театра, а его жена, Лидия, как и водится в таких случаях, ведущей актрисой этого же театра.

Их брак длился двадцать лет и был, по их мнению, удачным. Познакомились они в Ростовском театральном училище, где Артур посещал занятия по режиссёрскому и сценарному мастерству, а Лидия, как и свойственно красавице, училась на актрису. Они очень быстро сдружились, так как их жизненные цели и желания совпадали: оба мечтали о славе, только в Москве хотели проявлять свои способности, семья в их планы не входила и о детях они даже не думали. За время учёбы их дружба перешла в симпатию друг к другу и после окончания училища они решили ехать покорять столицу вместе. За год мытарств в Москве оба поняли, что их здесь никто не ждал и не желал видеть их талант. Посовещавшись друг с другом, они приняли решение вернуться в родные пенаты. Трудности настолько их сроднили, что они решили сочетаться браком и попытаться, пусть со временем, но, всё-таки, покорить Москву. Детей решили не заводить, дабы те не мешали в достижении их общей цели.

За 18 лет работы в провинциальном театре, Артур стал главным режиссёром, а Лидия – ведущей актрисой. Представители из Москвы любили посещать премьеры их небольшого, но очень известного театра – театра имени А. П. Чехова. Однако предложений о переезде в Москву они так и не получили. Артур Вениаминович отчаялся, стал настаивать на детях, но Лидия была непреклонна в этом вопросе, пока не осознала, что время молодости прошло и пора подумать о потомстве.

Милочка родилась очень слабенькой и болезненной. Врачи поставили неутешительный диагноз: порок сердца и увеличенные миндалины. Миндалины часто воспалялись и ухудшали работу и без того больного сердца. Своё детство Мила часто проводила с высокой температурой, неделями лежала в больницах или в детских санаториях – после больницы.

– Бедный ребёнок, мне так её жаль, – тяжело, со вздохом, говорил Артур, – В таком возрасте рожать – это опасно. Это мы виноваты в том, что у нас больная дочь. Раньше надо было подумать о детях. И я тебе об этом говорил. Неоднократно! Но разве ты хоть раз, хоть в чём-то меня послушалась?

– Артур, ты, как всегда, хочешь жить по сценарию, написанному тобой. Но так, к сожалению, не получается. Мы с тобой давно в этом убедились. И потом, как ты можешь меня упрекать?! Я же актриса! Молодость у нас так быстротечна! И у меня была причина!

Причина, действительно, была: Лидия до сорока лет играла Джульетту, Офелию и Нину Заречную в «Чайке», а во время детских каникул, бывало, и Красную Шапочку. Беременными она своих героинь совершенно не представляла, от ролей отказываться не желала, вот и дотянула до сорока лет.

Милочку родители обожали, поэтому ни денег ни сил на её здоровье не жалели: лечили в лучших больницах и санаториях города, консультировались о её слабом сердечке, исключительно, у известных врачей области, а когда дочери исполнилось три года, повезли в Москву. Именно там, известный детский кардиолог, Леонид Харитонович Кечкер, успокоил их немного, сказав, что, вполне вероятно, к 18 годам порок может «компенсироваться», и их ребёнок проживёт долго и счастливо. Но именно в 18 лет, и никак не раньше, необходимо будет сделать небольшую операцию по удалению гланд.

– А сейчас, дорогие родители, – сказал Кечкер, – Глубоко вздохните и только через 15 лет выдохните, так как придётся вам тяжело. Девочку надо беречь и не перегружать её слабое сердечко. Простужаться ей, категорически, нельзя. Закаляйте ребёнка и радуйтесь её удивительной красоте.

И действительно, Милочка была удивительно, как хороша. Для актёрской пары внешность их болезненного ребёнка, была настоящей гордостью:

– Доченька вся в меня, – говорила Лидия, – Такая же красивая и, наверняка, талантливая. Вырастет и станет большой актрисой. Выздороветь бы ей только, моей малышке.

– Да, дорогая, это самое главное. Посмотрим. Может, и в кино будет сниматься, если повезёт, – отвечал Артур.

– Опять сценарий пишешь? О кино можно только мечтать. Я до сих пор мечтаю, а что толку? Но в одном ты прав: надо её постепенно приучать к сцене. Может, на репетиции брать?

– Не рано ли? Уж, больно она слабенькая. Немного подождать надо. Ты в кино мечтаешь сыграть, а я до сих пор надеюсь, что меня заметят и пригласят в Москву. Каждый раз, когда приезжают знаменитости из Москвы и смотрят мои спектакли, я жду. Жду, жду, жду. Жду восторга, жду предложений! И ничего. Ничего не меняется. Лида, скажи, я что, плохой режиссёр?!

– Ты прекрасный режиссёр, Артур. Я уверена – тебя заметят. И обязательно пригласят в Москву. Не отчаивайся. Надо ждать. Ждать и верить. И я жду. Только вот Офелию уже не смогу сыграть, да и Анну Каренину, тоже. К сожалению, героинь, которым далеко за сорок, в нашей драматургии нет.

– Как это нет? А бабушка в «Красной Шапочке»? Чем не героиня?

– Издеваешься?

Милочку жалели, любили, холили и лелеяли, одевали во всё самое красивое, дорогое и модное. Продукты покупали только на рынке, закаляли, не кутали. Одним словом, делали всё, что им посоветовал известный на всю страну врач. В детский сад Милочку не водили, и с детьми играть ей категорически запрещали – а вдруг нечаянно толкнут или, ещё хуже, случайно заразят каким-нибудь гриппом.

К ней приставили няню – высокую, статную, с благородной осанкой, пожилую гречанку, с удивительным именем Афина. Женщина была прекрасно образована, до пенсии работала в школе, знала историю, литературу, прекрасно говорила на греческом языке и очень любила свою страну, в которой никогда не была. Афина носила длинные, до пола, юбки, широкие блузы под пояс и платки, завязанные на затылке в красивый узел.

Когда Милочка была здорова, няня водила её к морю, и они часами гуляли по берегу и дышали воздухом, в котором было очень много йода, полезного для слабого здоровья девочки. Когда же Милочка заболевала, няня садилась рядом с ней у кроватки и читала сказки. Сказки Милочка любила не все, многие считала «не добрыми» и «неправильными» и не верила им: она не верила, что Красная Шапочка выйдет здоровой из животика волка, что лягушка может превратиться в красавицу царевну и что Иванушку – дурачка, пролежавшего на печи полжизни, полюбит царевна и подарит ему полцарства. Ей было жалко Красную шапочку, которую съел волк и бедную Настеньку, которую отправили зимой в лес за подснежниками. Но, особенно, Милочка переживала за Русалочку, которая умерла из-за любви к прекрасному принцу. Она просила Афину перечитывать её несколько раз, в надежде, что конец сказки будет другим и принц поймёт, кто спас его и Русалочка останется жива. В такие моменты Милочка расстраивалась из-за очередной «неправильности» и сердце начинало сильно стучать, воздуха не хватало, и она просила няню остановиться.

– Нянечка, – говорила девочка, – Если бы Русалочка могла говорить! И писать она не умела. Написала бы на песке и всё бы закончилось хорошо.

– Мы не будем больше читать эту сказку. Не плачь, моро му (греч. – малыш).

– Нет, будем. В сказках всё должно хорошо заканчиваться. Давай её перепишем. Можно?

– Нет, милая, нельзя. У неё уже есть автор. Андерсен. Он хотел сказать, что, когда любишь, многим приходится жертвовать.

– Я люблю Русалочку и тоже жертвую. Я своё сердце погулять выпустила. Оно постучалось и ушло. Давай другую сказку почитаем, «правильную». Может, оно вернётся?

Няня прекращала читать, давала ей нужное лекарство и начинала рассказывать девочке о своей любимой стране, в которой никогда не была, но очень по ней скучала.

Когда Милочка подросла и стала ходить в школу, Афина стала читать ей большую толстую книгу, которая называлась «Мифы и легенды Древней Греции». Эту книгу о Греческих Богах и Героях девочка полюбила гораздо больше, чем сказки. Она восхищалась Амазонками, защищавшими Трою, с восторгом слушала о подвигах Геракла, жалела Пенелопу, которая столько лет ждала своего Одиссея и сострадала Афродите, потерявшей своего единственного, так сильно любимого юношу.

– Афина, почему Боги допустили, что бы Адонис погиб? – спрашивала Милочка у няни, – Мне их очень жалко. Они так любили друг друга.

– Боги не могут за всем уследить, – отвечала няня.

– Надо было Адонису послушаться Афродиту. Тогда бы он остался жив, и они были бы счастливы. Долго – долго. Няня, дай мне капли, а то моё сердце хочет убежать.

– Милая моя, тебе совсем нельзя нервничать. Не допустим, что бы твоё сердечко убегало. Мы же не хотим стать «бессердечной», – пыталась шутить няня.

– Афиночка, – смеялась Мила, – я не стану бессердечной. «Бессердечная» – это, когда у человека совсем нет сердца, и он никого не любит. А я всех люблю. И тебя и маму и папу.

– А ещё и Афродиту с Адонисом, и Русалочку. Моро му, да разве с таким сердцем можно всех любить? Не выдержит оно, сердечко твоё, так много любви.

– Моё сердце всё выдержит, вот увидишь! Я вырасту и обязательно стану здоровой! И любить буду! Разве можно жить без любви? Ты хочешь, что бы у меня была такая жалкая жизнь?

– Конечно, не хочу. Ты обязательно станешь здоровой. И в Грецию ко мне приедешь. Я покажу тебе гору Олимп. Там жили твои любимые Боги.

– А сейчас не живут? Почему ты говоришь – жили?

– И сейчас живут, милая. Конечно, живут. Они же бессмертные.

– Обязательно приеду. И к ним и к тебе. Ты разве собираешься уезжать, нянечка моя любимая? А как же я?

– Не волнуйся, агапи му (греч. – любовь моя). Это не скоро будет. Дай бог, лет через десять. Ты уже совсем взрослой станешь. И красавицей. Как Афродита.

– И такой же несчастной? Не хочу, как Афродита. Уж лучше просто Музой. Мельпоменой, например. А что? Муза театра и трагедий! Стану актрисой! Как моя мама. Красота! И кинжал в руке! А на голове венок из кипарисовых веточек. Как ты думаешь, мне пойдёт?

– Тебе всё пойдёт, милая. И актрисой станешь. Великой актрисой. Ты же у меня красавица.

– А ты у меня самая лучшая няня на свете. Не уезжай, пожалуйста. Моё сердце не выдержит, ты же знаешь.

Сердце и, правда, не выдержало, когда однажды Афина пришла попрощаться с Милой и её родителями.

– Уезжаю, – сказала она. – Домой поеду, на Родину. Вот, бумагу из Греции получила. Разрешили мне вернуться.