Текст книги "Улица Лунных кошек"

Улица Лунных кошек
Ирина Клюшина

Дизайнер обложки Галина Шевченко

© Ирина Клюшина, 2023

© Галина Шевченко, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0059-4084-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Я – человек

Фима ввалился в комнату и ухнул большую сумку на пол.

– Смотри! Я не знаю, что с этим делать. Все вышло случайно, – он открыл сумку и показал ее содержимое.

То, что находилось в сумке, не имело даже шанса в нее попасть, а уж тем более, там находиться. Это катастрофа! Фима не унимался: ходил из угла в угол и нервно дергал хвостом.

– Нам нужно успеть. Гудара, думай!

Гудара заглянула в сумку и без колебаний произнесла:

– Собирай вещи. В путь…

Почему так сложно понять, что я – человек? Совсем не важно какого цвета у меня волосы, прямые ли у меня ноги. Парнишка в красном пуховике отмахнулся от резкого колкого снега. Да пошел ты! Эти мысли в своей голове прокручивал Егор не первый раз, но когда разговаривал с отцом, отвечал иначе. Почему-то заикался и чувствовал себя ничтожеством, каким-то червяком.

Сегодня произошла очередная стычка с отцом. Будто что-то надломленное вот-вот совсем отвалится, и отмотать назад, переиграть, уже не получится.

Рот закрой, сопляк! Возомнил себя взрослым! Перед глазами Егора стояло, покрывшееся пунцовыми пятнами лицо отца, ноздри от напряжения побелели. Егор, стой, кому говорят! Но Егор не остановился. Он выскочил из квартиры. Сейчас совсем не до этого, лишь бы застать ее живой и тогда он сможет ей все высказать.

Когда Егору было пять лет, погибла младшая сестра. В семье не поднимали эту тему, но чувство вины мигало красной лампочкой каждый раз, как заходил разговор, хотя бы отдаленно будоражащий воспоминания того лета. Егор ничего не помнил. В силу маленького возраста. А, возможно, из-за эмоций, потянувших на дно, в самую темень, подальше от мира память о страшном событии.

Мама почему-то ушла, оставила его с отцом, не сказала ни слова. Бросила, как ненужного котенка. Отец старался изо всех сил быть хорошим, правильным, участвовать в жизни Егора. Не получилось. Вместе они прожили ровно одну неделю, после чего бабушка Алла забрала Егора жить к себе.

Учиться жить без мамы оказалось сложной задачей. И даже спустя год и еще один, и еще, легче не стало. Красная лампочка загоралась неожиданно, Егор пробовал управлять ею, пробовал выключать ее, забыть о ней, но она предательски загоралась.

Именно с бабушкой было спокойнее всего, она заменила ему и маму, и папу, и трагически ушедшую сестренку. Егор почему-то вспомнил в это холодное утро ее слова, они врезались ему в память, когда он был еще маленьким, «нельзя винить ребенка». Да, потеряли одного, но искалечить жизнь второму… так и жить тогда не стоит. Самые важные слова его жизни, как оберег. От них становилось легче на душе и казалось мир прежний. Смысл этих слов он поймет позже. Но тогда маленькому Егору было достаточно чувствовать, что они наполнены любовью и заботой.

Еще вспомнилось, как бабушка перед сном прижимала его голову к груди, подолгу гладила, целовала в макушку. Всему свое время. Чему там свое время, Егор не мог понять. Прижимаясь, почти засыпал от ее ласковых поглаживаний, и ему мерещилось, что мама рядом. Что сейчас он откроет глаза, а она улыбнется ему, возьмет на руки и заговорит с ним. Егорка, какой ты у меня большой. Улыбнется, закружит его и они упадут на ковер, будут долго смеяться.

Отношения с отцом поначалу были хорошими, только из-за частых командировок он навещал сына редко. Егор никогда не думал, что творилось в голове отца. Переживал ли он? И если переживал, то как? Егор помнил, как при встрече они оба не замечали вокруг себя ничего, мир существовал крупными мазками, как часть декораций. Он чувствовал, как их любовь друг к другу увеличилась, они пытались любить сильнее. Егор ждал с трепетом каждый приезд отца, отсчитывал дни и даже часы. Отец неизменно приезжал с игрушкой. Иногда шли в кино. Однажды отправились на хоккей. Терпеть не могу хоккей. Но все-таки как хорошо было нам вместе в тот день. Мы ели хот-доги в фойе – все уделались в кетчупе, а папа вытер мне рот и, глядя на меня смеющимися глазами, щелкнул любя по носу: «Эх ты, мой шустрик». Утрата на время объединила их крепче цемента.

Годы шли. Самые родные и близкие сердцу люди превратились в ершистые комки непонятных, чужих людей. Любой разговор заканчивался нравоучением и руганью.

Идя по утреннему обледенелому проспекту, Егор злился на отца, тот обсмеял его цвет волос. Да зеленый! И что? Егор гневно раздувал щеки. Почему сразу урод? Почему сразу не пойми кто? Кто именно меня понять должен, и как он определит, кто я? Бабушка бы поддержала меня, а он только бесится!

Егор вдыхал морозный воздух и торопился на встречу, которую больше откладывать нельзя. Сегодня он поставит точку, и она должна будет его выслушать. Только бы адрес был верным.

Глава 2. Чертовщина или белая кошка

Тротуар украшало серое, колкое месиво, оно не дружелюбно топорщилось, атаковало ботинки прохожих. Егор подскользнулся и со всего размаху шмякнулся на спину, еще чуть-чуть и ударился бы головой. Соленое месиво врезалось в теплые ладони, и соль предательски побежала в ранки короткими очередями пощипываний. Егор резко вернулся из своих мыслей в холодное февральское утро, посмотрел по сторонам. Перед ним стоял одноподъездный дом. Странный дом. С мягкой дверью, точно сшитой из лоскутков ткани, цвета голубой лазури, с желтыми, розовыми, красными и синими прожилками. Он был похож на размалеванный листок малыша, который учится держать карандаш в руках. Егор прищурил глаза и в неторопливом зимнем рассвете прочитал адрес дома. Не понял. Что еще за улица Лунных кошек? Здесь вроде должен быть проспект Крапольского. Чертовщина какая-то.

Егор оперся на правую руку, пытаясь встать с мокрого соленого месива и почувствовал, как под ладонью что-то хрустнуло, боль прошила руку насквозь резким уколом, он посмотрел на ладонь, в ней торчал переливающийся осколок. Егор достал его и выбросил в снег. Встав с тротуара, он увидел, что из желтого кармана пуховика свисает, не известно откуда взявшаяся гирлянда. Егор потянул ее, и один за другим начали появляться огоньки: мерцающие, яркие, тусклые, матовые, большие и маленькие… Вот это бездонный карман. Когда гирлянда полностью оказалась в руках Егора, он с облегчением выдохнул. Ну, наконец-то. Теперь нужно найти кого-то, кто бы подсказал, где я нахожусь. Но улица была безлюдна.

Он еще раз посмотрел по сторонам и подошел к мягкой двери дома. Потрогал ее. Она и в правду была обита лоскутками ткани. Ничего себе… Не хватало еще, чтобы дверь открыла кошка на двух лапах в человеческий рост в шляпе с цветком и в кружевном переднике. На обложке одной из детских книг он видел такую.

– Именно так и есть, – из-за двери разноцветного дома послышался мягкий голос.

Отворилась дверь, на пороге стояла кошка ростом с подростка, голову украшала шляпа небесно-голубого цвета, правда, без цветка. Со шляпы тонкими струйками на шерсть кошки стекала разноцветная краска, от этого белая шерсть напоминала радужный торт. Кошка лизнула с лапы зеленую краску и произнесла:

– Радугу будешь?

– Что? – вытаращил на нее глаза Егор.

– Извини, но я немного не так представляла себе нашу встречу, – не дожидаясь ответа, она продолжила. – Предлагаю сегодня сварить радугу, а гирлянду будем после чинить. Успею и про фонарики тебе рассказать. Пошли, – скомандовала кошка и протянула только что облизанную лапу Егору.

Он перевел взгляд на гирлянду, из раздавленного фонарика струилась фиолетовая мерцающая жидкость.

– А ты настоящая?

– Держи лапу и узнаешь.

Лапа оказалась мягкой и теплой, слегка пульсирующей. Интересно, а у тигра тоже такая лапа? Вопрос возник сам собой.

– Не знаю. Я с тиграми не общалась, – кошка, как ни в чем не бывало, ответила на его мысли и потянула Егора на лестницу. – Предупреждаю, нас тут много, попрошу не таращиться и задавать вопросы по существу.

Кошка первой зашла в подъезд, за ней – Егор. Шерсть его новой знакомой была нереально мягкой и приятной на ощупь, какими бывают только плюшевые одеяла. Егор заметил, что шерсть переливается, но краска почему-то не капает на пол, а возвращается вверх к шляпе, завершая круг. Кошка тихо и грациозно поднималась по ступенькам, нервно подергивая кончиком пушистого хвоста. Интересно, она точно живая? А то, может, сон? Егор ущипнул себя за руку. Кошка не исчезла, а боль от щипка осталась.

Взгляд Егора привлек зеленый узор на стенах лестничных пролетов, он напоминал лабиринт и заканчивался на середине стены, дальше рисунок переходил в небо с перистыми облаками на потолке. Кое-где на стенах встречались детские рисунки с уже узнаваемыми очертаниями цветов, домиков, мамы и папы. Будто рисунки из детского сада.

Кошка поднималась по ступеням, Егор не отставал. Гирлянда по прежнему болталась в его левой руке, а раздавленный фонарик, аккуратно открученный от гирлянды лежал в красном кармане пуховика.

– Попробую по существу, – сухость во рту мешала говорить, Егор облизнул губы. – Откуда дом такой взялся? Почему дверь из лоскутков? Это сон? Почему встречу со мной вообще «представляли»? И кого это «нас тут много»? – он на одном дыхании выпалил все эти вопросы. Боялся, что кошка оборвет на полуслове, или сон закончится.

– Тсс. Болтаешь много, – шепнула кошка.

Они остановились на лестничной площадке между вторым и третьим этажами. Егор посмотрел в окно и увидел внизу людей. Люди шли как ни в чем не бывало, словно не стоял здесь никакой дом. Он развернулся к кошке, хотел задать новый вопрос, но передумал. Та наклонилась, подняла странный предмет, очень похожий на штепсель от гигантского провода.

– Опять нас отрубили от питания. Придется сорок третью комнату передвинуть на другой этаж и проверить засов.

– Сорок третья комната двигается? Подъезд вроде один или я что-то путаю?

– Подъезд один, а этажей много. Строители хотели грандиозный проект сделать, да чуток перестарались. Сорок третья по этажам каждый день кочует, и у нас по этой комнате расписание имеется. Все по технике безопасности, – кошка произнесла последние слова с важностью директора школы, к которому пришла проверяющая комиссия.

– Что-то я не готов идти. Может, в другой раз зайду?

– Ну, как же! – улыбнулась кошка, развела в разные стороны лапы и штепсель громко ухнул на пол. – Ждать будем каждого, раз зашел – значит, зашел, и никаких там «в другой раз зайду». И вообще ты болтун отменный, переговоришь даже барофон наш.

– Хорошо. Я помолчу, – Егор поднял штепсель и протянул кошке.

– Вот! Отличная заявка на победу.

– Куда это добро нести? Или воткнуть, может, куда?

– В розетку и втыкай, – показала лапой на стену под окном. – И пошли на третий этаж.

Он воткнул штепсель в розетку, и они продолжили подниматься по лестнице. Егор держался за гладкие металлические перила, считал серые шероховатые ступени – привычка с детства.

С бабушкой каждый день играли в «сосчитай ступени». В пятиэтажных домах нет же лифта. Приходится тащиться с тяжелыми сумками по лестнице. Наверное, она специально придумала эту игру, чтобы веселей было подниматься. Позже это превратилось в привычку, и в каждом новом подъезде он считал ступени. Егор точно знал максимальное количество ступеней в любой застройке – восемнадцать. А здесь девятнадцать!

– А со ступенями у вас тут что?

– Ступени, что же еще. Или цвет не нравится? Стой тут! – кошка вновь оборвала разговор.

На третьем этаже, куда они только что поднялись, была одна дверь. Ее нестандартные размеры позволили бы войти даже слону, не то, что человеку. По краям двери формировался тончайший иней и медленно продвигался к центру, где находился странный навесной замок с пятью отверстиями для ключей, соединяющий две створки двери. Больше всего Егора удивили странные дверные ручки – безупречно начищенные до блеска, золотые запястья в кандалах узника. В углу стоял металлический засов с бегающими по нему кошками.

Егор прислушался, звуки из-за двери доносились глухие и непонятные: то ли пытались выбраться оттуда, то ли подавали сигналы о помощи. Дыхание Егора стало тяжелым, он почувствовал, как внутри все сжимается от страха. Он отгонял мысли о том, что творится за дверью, на столько все было реально и непонятно. Кошка тем временем с легкостью поставила засов, видимо, на место, где он должен быть, будто тот бутафорский, а не металлический. Иней поспешил отступить к краям двери. Из комнаты послышался слабый стон.

Кого они там заперли? Почему не выпускают? Сердце колотилось так, словно вот-вот выпрыгнет из грудной клетки.

Кошка обернулась и увидела немигающий взгляд Егора. Зрачок разлился чернотой, поглотив радужку глаза. Лицо осунулось, посерело.

– Тебя как зовут? – как ни в чем не бывало спросила кошка.

– Егор, – почти не шевеля губами выговорил он.

– Да это сквозняк там, стены сделаны не на совесть, комната промерзает, – быстро тараторила кошка, пытаясь отвлечь его. – Угловая. Понимаешь? Отремонтировать все не можем.

– А засов зачем?

– Ну, так сбегут же… – кошка прикусила язык. Явно сболтнула лишнего.

– Кто? – Егор ожил на мгновение и вновь застыл.

– Ох, что же ты такой любопытный? Не готова я сейчас рассказывать. Пошли. Нас ждут на двадцать седьмом этаже. Ты, кажется, туда шел.

– Нет. Я искал двадцать седьмой дом на проспекте Крапольского, – Егор постепенно приходил в чувства.

– Пошли быстрее. Раз отрубили от питания, значит, чудеса начинаются.

Поднимаясь по ступеням, он всячески старался забыть странные голоса из сорок третьей комнаты и продолжил считать ступени. Получалось не очень.

– Мы пришли, – радостно промурлыкала кошка.

– Это же девятьсот восемьдесят восемь ступеней.

– Как себя чувствуешь, счетовод?

Егор ничего не ответил, только наклонил голову в бок и пожал плечами. Говорить сейчас хотелось меньше всего. Пока поднимались, он успел заметить, что на каждом этаже расположена только одна – обычная – дверь, лишь сорок третья имела странный вид.

Кошка плавно открыла дверь перед Егором, и теплый пряный аромат сладостей вырвался на лестничную площадку встречать гостей. Комната казалась пустой, в центре, на жаркой плите в ушастой кастрюльке что-то булькало. Егор шагнул вперед.

Глава 3. Столетняя бабка

Опять его ждет?..

В светлой комнате на письменном столе лежал черный кот и наблюдал за своей хозяйкой. Та смотрела в окно и царапала ногтем коврик компьютерной мыши.

– Сегодня опять приходили и жужжали. Слышал? Уже который день жу-жу-жу. Жу-жу-жу. Наверное, призрак… А, может, существо из другого измерения. Помнишь, я играла в игру. Там еще много вселенных было, живи где хочешь. Круто же было бы попасть в соседнюю вселенную, правда, Фим?

Кот дернул хвостом, посмотрел на потолок, словно искал эту вселенную, но не ответил.

За окном пролетал снег с остатками листьев, дымила заводская труба, остальное пространство занимала огромная грязно-желтого цвета пупырчатая стена дома культуры. Словно шкура гигантской жабы. Сегодня жаба издавала недовольные звуки, это ученики мучили музыкальные инструменты. К концу года они обязательно научаться на них играть, а пока, это было кваканье жабы.

Монитор компьютера ожил и на экране запрыгал какой-то человечек, Даша внимательно посмотрела на него, и губы ее беззвучно зашевелились. Она читала. Кот лениво потянулся и уставился вместе с ней в экран. Жаль, не умею читать. Что она там видит? Хозяйка взяла в руки мышку, щелкнула ей и человечек исчез.

– Друзья без тебя скучают. Друзья… – девочка печально выдохнула слова и потянулась к рюкзаку. Она что-то искала в нем.

В свои одиннадцать лет Даша ухаживала за котом, делала уроки и даже умела готовить. А каких замечательных разноцветных рыбок она готовит. Мммм…

– Я вот что думаю. Если мир такой существует, то я напишу записку родителям, положу ее в прихожей… или лучше на столе в кухне… Чтобы они не беспокоились, а сама отправлюсь в этот мир и тебя возьму. Обязательно. Жаль только, что ты меня не понимаешь.

Кот наклонил голову в бок, как человек, который удивляется, вопросительно мяукнул. Эх, не могу я тебе ответить. А то и в правду надумаешь бежать, и мне письмецо на столе оставишь: мол, друг мой хороший, прощай, позаботься о моих родителях.

Мечта оказаться в другом месте возникла у Даши не сразу. Кот помнил ее еще веселой и жизнерадостной девочкой, но потом пришло одиночество. Одиночество не знает ни возраста, ни пола. Хотя что в нем плохого?.. Но для Даши одиночество – беда вселенского масштаба. Давит оно на нее. Сильно давит.

Как-то, придя из школы, она села в коридоре и, стягивая сапоги, рассказала квартире, воздуху в этой квартире, коту, одежде, сломанному зонтику, как ей надоели эти парадные улыбки и пустые вопросы.

– «Как дела?» Да плевать они все хотели на то, как у меня дела. И маме с папой я ни капельки не нужна. Они никогда меня не слышат. И даже не видят. Уйди я из дома – не сразу и хватятся.

Кот никогда не видел, чтобы домой к Даше приходили друзья. Видимо, их и не было. Зато он знал о первых столкновениях Даши с миром, о всех ее переживаниях. Но чем тут поможешь? Время такое. Все дети у гаджетов. Даже летом, глядя в окно он редко видел детей. Удобно эти взрослые придумали. Дали ребенку в руки гаджет и искать не надо, по каким помойкам ходит, с каких гаражей прыгает.

Поначалу, когда появился компьютер, Фима видел, что хозяйке нравится в нем пропадать. Да и самому коту это на лапу было: пока Даша играла, он мог нежиться на солнце и лениво потягиваться. Наигравшись вдоволь, Даша все больше ходила грустной, чего-то ей не хватало.

– Фима, знаешь, учительница математики мне вчера сказала, что родителей не выбирают и любить их нужно такими, какие они есть. Любить. Хорошо ей говорить. Она, наверное, своих родителей любит, а я вот не знаю, – Даша достала из рюкзака то, что искала – расческу.

Фима опять промолчал, он сидел и смотрел на Дашу.

– Интересно получается: если у тебя есть родители, то ты их должен любить. Их же не выбирают. А ребенка родители обязательно любят? Они тоже его не выбирают. А как вообще понять, что тебя любят? Я вот люблю свои джинсы. Но джинсы молчат и не обнимают теплее, хотя расшиты разноцветными розочками. Люблю солнечную погоду. Но природа капризная и не устраивает погоду такой, какой я ее загадываю. Маму и папу, вроде, тоже люблю, но не уверена, что они меня тоже. Когда они говорят «люблю», то щиплют за щеки, гладят по голове, отворачиваются и быстро уходят. Иногда мне кажется, что это у них ритуал такой. Как подарки на новый год или день рождения. Купил, подарил, забыл.

Даша взяла маленькое круглое зеркальце с книжной полки и комната взорвалась цветными переливами солнечных зайчиков. Кот сразу спрыгнул и понесся за ними. Даша заливисто рассмеялась, будто не было грустного разговора. Немного поиграв с котом, Даша посмотрела в зеркальце, распустила аккуратный тугой пучок темных волос. Они мягко рассыпались, качнулись к шее и замерли. Она бережно их расчесала.

Кот остался сидеть у стены, где исчез последний солнечный зайчик.

– Фима, пошли пить чай. Я тебе витаминки любимые дам, – Даша положила зеркальце с расческой на стол, вышла в коридор и уже оттуда добавила. – Сегодня розовую или голубую рыбку?

Кот мяукнул и побежал за Дашей. Любую. Вкус у них одинаковый, а размер и форма не важны, тем более цвет. Фима громко размурлыкался, предвкушая лакомство.

На маленькой кухне, где из мебели стоял гарнитур в две узкие секции, стол и три табурета, пряталась заветная коробочка с рыбками. Сколько Фима не пытался их отыскать, не мог. Где она их прячет?.. Под духовкой что ли?.. Среди сковородок с дурманящим блинным запахом?..

Даша достала рыбок и протянула коту. Иногда она доставала абсолютно одинаковых рыбок и предлагала выбрать. Кот делал вид, будто выбирает, чтобы поддержать игру. Сегодня пусть будет розовая. Голубая осталась лежать на ладошке девочки, не тронутая.

– Я тебе секрет открою, – девочка провела рукой по черной шелковистой шерсти кота. – Ты же хранить секреты умеешь? – и не дожидаясь ответа – он ей, собственно, и не нужен был – продолжила. – Я знаю, что в этом мире я одна. Ну, еще есть ты и Жужжалка.

Благодарный кот заглянул в глаза юной хозяйке и увидел в них одинокое одиночество. Он смотрел на Дашу, и беспокойство побежало мурашками по телу от ушей до самого кончика хвоста. Он ни дня не жалел, что пришел в этот дом, но что они упустили, чего не учли? Еще этот Жужжалка! Кот его подери.

Даша налила в чайник воды и ставила его на плиту, когда щелкнул замок входной двери, и в квартиру, бурно обсуждая что-то, вошли родители.

– Даша, ну ты где? Возьми у папы коробки, а то он их все уронит, и вид будет не товарный, – из коридора в кухню звонко влетел мамин голос.

Даша вышла в коридор, за ней кот. Она протянула руки, чтобы взять коробки. Фима готов был вытянуться в полный рост и забрать эти коробки с фейерверками, будь они не ладны. Странные они эти взрослые: будто со своими взрослыми делами сами разобраться не могут, для этого им обязательно нужен ребенок.

– У кого-то опять будет праздник с друзьями и смехом, – Даша не отрываясь смотрела на отца.

Папа, обладатель низкого бархатного голоса и всегда горячих рук, как ни в чем не бывало посмотрел сверху на Дашу и аккуратно передал коробки ей в руки, снял пуховик и повесил в шкаф. Шапки он не носил, поэтому тряхнул головой и мелкие капельки-снежинки полетели в рассыпную, оголяя черные, как смоль, волосы. Кот брезгливо скинул с себя попавшие на него капли.

– Пап, – робко начала Даша, – ты меня видишь?

– Так, меня сегодня не беспокоить, я занята проектом, – мама Даши, кажется, никогда не закрывала свой рот. Она могла разговаривать из любого места квартиры, как сейчас из спальни, – Дим, представляешь, мне предложили место старшего редактора. Даже не верится.

– Поздравляю, пупсик. А мне сейчас нужно рекламу дать. С сегодняшнего дня начинаю выполнять план по продажам, – папа обошел Дашу, как препятствие на дороге и направился в ванную мыть руки.

Дашин вопрос остался висеть в воздухе подтверждением ее невидимости.

На кухне засвистел чайник, оповещая, что пора бы его снять.

– Пап, куда коробки убрать? В кладовке места уже нет.

– Дашка, а ты что там спрашивала у меня? – вода перестала журчать, и папа вышел из ванной, вытирая руки о пушистое синее полотенце.

– Да, так. Ничего, – Даша смотрела в глаза папе и не двигалась с места.

– Тогда положи их на журнальный столик, я потом уберу.

Даша направилась в большую комнату. Чайник, тем временем, озверело свистел.

Вот почему так? Когда приходили гости, кот видел, что родители как будто гордились Дашей. Они крепко обнимали дочку, нахваливали, демонстрировали любовь. Когда гости уходили, любовь и гордость забрасывались в самый темный угол. О ней даже не вспоминали.

– Дашуль, чай налей. Мне как всегда две ложки сахара, – откуда-то из коридора донесся мамин голос.

– Хорошо, мам, – Даша взялась за дужку чайника и отдернула руку, – Ой, горячущий-то какой, – она обмотала руку полотенцем и сняла чайник с плиты. Из носика чайника вылетали клубочки пара, обжигая веселым приветствием. Даша разлила чай по кружкам, в кухню вошли родители.

– Так, – потирал руки папа, – что там у нас с пряниками к чаю?

Кот запрыгнул на широкий подоконник. В прозрачных кружках дружно застучали чайные ложечки. Родители разошлись по комнатам с чаем и пряниками.

Фима перебрался на колени к Даше. Она вдруг стала похожа на столетнюю бабку с пустым взглядом и телом одиннадцатилетней девчушки. Ни дать, ни взять – колдунья. И он такой черный.

– Мне кажется, они меня не любят. Заняты, чем угодно. Видел, папа даже не услышал мой вопрос? – Слезы прозрачными, бесшумными паровозиками побежали по щекам и капали на шерсть животного.

Вот бы отвезти тебя к Гударе на радугу с печеньем. Черный кот не мигая смотрел умными глазами на девочку. Даша прижала кота к груди, и он почти почувствовал, что она идет к себе в комнату на ватных ногах.

Свет из маленькой черной лампы пролился на стол со стулом, часть ковра и спинку кровати, брызнул на стены, замер. Даша легла вместе с Фимой на кровать и спустя несколько минут оба услышали:

– Жу-жу-жу, жу-жу-жу.

Голос не пугал кота, его пугало другое, что Даша больше не боится этого жужжания и даже говорит, что Жужжалка, как она называла невидимого гостя, ее жалеет и понимает.

– А, Жужжалка, это – ты? – не открывая глаз, она пододвинулась к стене, – Садись, – край кровати примялся.

Кот спрыгнул с кровати на пол и выгнулся дугой, распушил хвост. Не нравился ему этот Жужжалка. Даша лежала на кровати, кот наблюдал за ней и за третьим – невидимым —, чье присутствие выдавала лишь вмятина на краю кровати.