Текст книги "Сезон нелюбви"

Сезон нелюбви
Ирина Критская

© Ирина Критская, 2018

ISBN 978-5-4496-0526-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЛЕТО

Маме

 
Вновь в полынных степях сотни яростных солнц
иссушили траву добела.
И над самой рекой в синеве – испокон
золотые летят купола.
Золотые летят и исходит трезвон,
разбивая рассветную тишь…
Твой полет в поднебесье уже завершен,
ты, я знаю, уже не летишь.
 
 
Ты уже не летишь средь холодных миров,
зябко ежась от звездных дорог,
Гонит в травы пастух стадо cонных коров.
вот и полдень… горячий песок…
Ты бежишь и смеешься под синью небес,
босиком, в сарафане, с бантом…
Я закрыла глаза, только сон не исчез,
я всё время пишу не о том…
 
 
…Дом над речкой и сад, вишен алый туман,
В палисаднике флоксовый мед.
На скамейке забытый старинный роман,
желтоглазый, пушистенький кот
в круге теплого солнышка тихо мурчит —
ждет хозяйку и щурит глаза.
…Это только во мне до сих пор всё горит,
всё не знаю, что Богу сказать.
Всё не знаю, что там, где полынный разгул —
рыжей девочки смех всё слышней.
Все пишу по ночам ей свою ерунду,
все тоскую, тоскую о ней…
А она гонит уток на старый затон,
собирает кубышки в букет,
И мальчишка соседский в неё вновь влюблен —
в этот яркий и солнечный цвет
кучерявых волос, заплетенных жгутом,
В зелень глаз и в характер – кремень.
Утекает вода вместе с майским дождем,
и опять растворяется день,
 
 
…Я уже не тоскую, о чем тосковать,
только жаль, мне уже не найти
этот дом, это детство и ту благодать,
даже если полжизни в пути…
 

Дождь

 
То ли плачешь, а то ли ждешь…
Странность слез, будто в чае соль.
Не кончается этот дождь,
урезает аккорд бемоль
до звучаний печальных струн,
до стенаний осенних лир.
Отражения глупых лун
так похожи на сотни дыр
в сером, старом полупальто,
что напялил дурной июнь —
вот и сеет сквозь решето
Воду, воду… Попробуй, сплюнь
через левое пару раз —
в черта, в дьявола – от тоски.
И гортанно поет намаз
кто-то истовый у реки…
Дождь все лепит, в лугах туман
не развеется, хоть умри.
Но торжественный, как орган
Соловьиный зов – до зари!
 

Про ромашки

 
В пене складок разлив луны,
и сияньем окаймлены
серединки – нежней желтка…
Лето летнее здесь пока.
Лето летнее – дождь стеной,
бьётся в стекла жучок шальной,
зацепился за бахрому.
Лето летнее – в дар ему.
Да и мне бы – остановить
лета прялку, но вьётся нить…
Тень касается лепестков,
Серединок… нежней желтков…
 

…возвращаюсь…

 
Хоть всю жизнь проведи на скрещеньях дорог,
сердцем выстынь…
Стань травинкой простой, кем-то скошенной в стог,
только пристань
замаячит однажды. В минуту, когда
всё пропало,
ты увидишь, как в детстве сочна лебеда
у причала.
И качается лодка на тихой воде,
спят кувшинки,
Морщит нос старый леший – в седой бороде
паутинки,
Там парным молоком пахнет к ночи река.
…«Утя-утя» —
Звонко бабка кричит, как орешек, крепка.
А в закуте
так тепло, и козленок родился едва —
ножки ломки,
и манит чем-то тайным и страшным подвал —
всё б в потёмки!
И рвануть прямо к маме, от страха без сил,
с комом в горле,
и читать целый день, благо дождь моросит
Конан Дойля.
 
 
Мне б на этот причал! Там, где старый баркас
я б осталась!
Но пройдя сто дорог что-же я каждый раз…
…возвращаюсь…
 

Тот, кто грел…

 
Потихонечку тает лето…
На губах горьковатой сладостью
остаётся. Ещё согрета
я лучами его. И радостны
мне последних деньков щедроты…
Август где-то болит меж рёбрами.
И опять этот странный кто-то
светло-серыми и недобрыми
смотрит в душу… куда ж деваться ей?
Где берёт слов проклятых патоку?
Но кислит из варенья вишенье,
и знобит – на веранде завтракать —
больно ветры уже холодные,
больно солнце уже несмелое,
И под утро гремит щеколдою
Тот, что грел мою простынь белую…
 

Кончилось лето

 
Кончилось лето, ты видишь – кончилось!
Лета всегда кончаются.
В небе закаты арбузно – сочные
речку зажгли. Красавица
так и горит. Кто-то злой чёрным пламенем
берег спалил, обуглились
травы до пепла и вот реют знаменем
листья на зябких улицах.
 
 
Кончилось лето… ты веришь? Кончилось!
Подлое до предательства.
Август с июлем мне вечность прочили —
выдали обязательства
греть душу вечно… но вот – обманули ведь,
нет их, как будто не было…
Сыплет мой сад на дорожки сухую медь —
речка светла, как зеркало.
 
 
Кончилось лето… я знаю – кончилось
глупое, безвозвратное…
Свет пронизал словно шпагой рощицу
тучи – комочки ватные.
Так – каждый год засыпаю. Окуклившись
Бабочкой сплю, убогая…
Лето вернётся!
…Но как же обуглились
Травы от ветра злобного…
 

ОСЕНЬ…

Лошадка октября

 
Всё вечно – осенью зола становится золой.
Перегорело всё дотла и дождь, как дьявол злой
вбивает жухлые листы в густую чернь земли,
И красных астр большие рты кричат – «Ах! Убели
её снегами, бог скупой! Смотри, как страшен цвет,
земля не может быть золой, ей так к лицу букет
весенних яблонь, что белы, снегов твоих белей.
Она не выдержит хулы бессмысленных дождей».
 
 
Но дождь и дождь, и дождь и дождь – и снова дождь с утра,
и ты забудешь и не ждёшь, черна земли зола.
Но только рыжий тонкий штрих рябинов и смущён
в окно заглянет… дождь притих. С еловых, синих крон
спадёт холодная вода под солнышком паря.
Так норовиста и гнеда лошадка октября…
 

В моём саду

 
В моем саду случилась осень…
Случилась быстро, глупо, вдруг.
И в зелени высоких сосен
предзимья сладостный испуг,
И ожиданье, предвкушенье,
и свежесть зимняя, и боль,
И безнадежность всех решений,
и беспросветная юдоль.
 
 
Но… где-то в небе синий отсвет,
Там отражений странный свет.
А поутру горланит кочет,
И смерти нет. Поверь мне нет!
Всё лишь зима – и раннесть ночи,
и скользкость утренних перил,
и месяц вкусный, точно сочни,
что ты с вишнёвочкой любил.
 
 
Вдруг познаётся бремя истин,
И упадает ранний снег.
Наш дом к восьми до хруста выстыл,
И хризантемой пахнет грех…
 

Осенние зеркала

 
Это, знаешь, случится со всеми.
Знаешь, каждому будет черёд.
И беда, под названием – время
даже слабых поставит вперед.
Бритвы остро отточенных линий
растерзают в клочки горизонт,
сто созвездий навеки застынут,
станет нeбо, как старенький зонт —
очень плоским, по краю дырявым,
пропускающим воду и грязь.
И не будет на чёрных управы,
преклоненные, помолясь,
мы попросим еды и пощады,
и свободы и, может, любви…
И получим – на рыло по аду —
кто последний – хоть ценник сорви,
пусть никто никогда не узнает,
что так дёшево ценится зло!
Знаешь, все в зазеркалье бывает,
Зеркала – не простое стекло..
 

Про пупсика

 
Но как-то, однажды – совсем не понадоблюсь я…
Я стану ненужной, пластмассовой – кудри из пакли.
Меня зашвырнут на чердак равнодушно – не так ли?
Там буду валяться средь книг и чужого белья…
Там буду смотреть в небеса застеклённым зрачком,
считая по пальцам всполохи мелькающих вёсен.
Меня стать живой – никогда и никто не попросит,
ну, может, отправят (мешаю) в тот угол пинком.
Я стану послушной, податливой, как пластилин…
Стеку, расплывусь на полу разноцветною лужей,
пытаясь запеть – вдруг исторгну крик глупо белужий —
Никто не услышит меня до патлатых седин.
 
 
И вдруг. Распахнется скрипучая дверь чердака!
И кто-то, смеясь, прокричит – глянь, там пупсик-старуха!
В немодной одежде. Мышами прокушено ухо,
и держит смотри-ка чего-то. Как сжата рука!
Я правда держала, так крепко. Не помню вот – что…
Блокнот? Может фото… цветок… иль трав

...

конец ознакомительного фрагмента