Текст книги "Камасутра. Короткие рассказы о любви (сборник)"

Криминальный рассказ

Он мял в руках барсетку, нервничал и выглядел так, как выглядят мужчины, попавшие в неприятную (с их точки зрения) ситуацию. Мой шеф изо всех сил пытался его успокоить. Для 9 людей из 10, которые обращаются в частное детективное агентство, нервозность – нормальное состояние. Клиенты такого рода – обычная ситуация, мы давно успели привыкнуть к ним. Словом, этот клиент ничем не отличался от остальных, и то, что для него было шоком, для нас составляло рутину. Здесь с первого раза было ясно, что неожиданностей не предвидится.

Обычно я не захожу в кабинет – шеф сам расправляется с любой ситуацией. Но иногда (особенно, когда мне нечего делать и я начинаю скучать, а скука моя чревата последствиями для всего агентства), шеф «натравливает» меня на свеженького клиента. Это был как раз такой случай.

После очередного увещевания шефа (просьба успокоиться уверенным тоном, заверения в конфиденциальности и все такое), наш клиент залпом выпил стакан воды и уронил на пол свою барсетку. Затем, для чего-то покосившись на закрытое окно, глухо произнес:

– У моей жены есть любовник.

«Тоже мне новость!» – со скукой подумала я. То, что речь идет о любовнике жены, ясно было с самого начала. С другим к частному детективу просто не приходят. С каким воодушевлением я уходила из милиции в это агентство! Какие воздушные замки строила по пути! Реальность же оказалась такой, что выть от нее захотелось с самого начала. Нет того, чтобы наше агентство хоть раз занялось расследованием громких убийств, поисками известного и жуткого маньяка, исчезновением таинственных сокровищ… Да просто вляпалось в какую-то плохонькую шпионскую историю, наконец! Нет, изо дня в день потные, нервозные субъекты обоих полов рассказывали о бесконечных любовниках и любовницах… И чувствовалось, что весь этот секс – не от страсти, а тоже от скуки. А «подследственные объекты» со своими нелепыми любовными похождениями напоминали сонных мух… ну точь в точь мухи на подоконнике! Скука смертная! Они не догадывались о самой примитивной слежке, и вывести их на чистую воду мог и пятилетний ребенок.

Очевидно, удивленный тем, что от его «глубокомысленной» фразы мы не попадали со стульев, клиент кашлянул и пытливо посмотрел на нас. Шеф изобразил полное внимание. Клиент стал успокаиваться (по моей статистике, это успокоение всегда приходило после первой фразы).

– У моей жены есть любовник. Я хочу знать, кто он такой. Я хочу знать о нем всё!

– Откуда у вас такая уверенность?

– Я сам за ней следил. Видите ли, моя жена… мы женаты уже три года. Она намного моложе меня. Я стал замечать, что она мне врет. Говорит, например, что ходила по магазинам. Я проверял, а в тех магазинах, где она якобы была, она не показывалась месяцами. Или говорит, что целый день провела дома, а сама уходила, и надолго. К тому же, она тратит большие суммы денег – неизвестно, на что. На что она тратит деньги, если ничего не покупает? Ходит в каком-то рванье… Я состоятельный человек. Жена моя не работает. Я хотел, чтобы ее сопровождал охранник, но она категорически отказалась. Пригрозила, что уйдет. Тогда я сам решил следить… почти каждый день она посещает один и тот же дом. И находится внутри очень долго. А в последнее время я стал замечать, что у нее депрессия. Она нервничает, часто плачет по ночам. Я слышу, как она плачет в подушку. Наверное, он уговаривает ее от меня уйти, а она не может решиться.

– Как вы поступите, когда получите доказательства, что у нее есть связь?

– Я… не знаю. Когда мы поженились, я твердо предупредил ее, что не потерплю лжи. Никакой лжи! Но теперь… Я не могу без нее жить, это просто ужасно. Словом, я не знаю….

– Скажите, у вас есть дети?

– Нет. Я не хочу иметь никаких детей! Моя жена всегда соглашалась с этим. Мы так счастливо жили друг для друга, и вот теперь…

– Но вы хотите знать правду? Вы уверены в том, что хотите ее знать?

– Да, хочу. Я все обдумал. Я хочу знать правду, какая бы она ни была.

Когда он ушел, шеф ехидно посмотрел на меня и прокомментировал «Х – файлы». Словом, на следующий день за нашей дамой следить отправился другой оперативник. Но уже к вечеру шеф вызвал меня к себе в кабинет.

– А у нас начались странности! Вот, почитай….

Отчет был составлен очень грамотно. Действительно, дама посещала одну квартиру. Этот день она провела так. Муж ее уехал на работу к 8 утра. Ровно в 10 дама вышла из дома, села в свою машину и отправилась по указанному нам адресу. В 11.05 она вошла в дом, поднялась в квартиру на 4 этаже и оставалась там… до 17.35 часов! В 17.35 она вышла из дома, вернулась в квартиру мужа. Больше она на улицу не выходила, а в 20.30 вернулся с работы ее муж.

– Тебе не кажется, что 6 часов для свидания с любовником – это слишком? – сказал шеф.

– Да уж… Почти как работа. А кто живет в квартире? Она сдается?

– Нет, и никогда не сдавалась. В квартире живет пожилая женщина. Старая учительница.

– Кто-о-о?! Это ее мать?

– Нет. Ее мать умерла 5 лет назад.

– А… одна эта учительница живет? Или с сыном?

– У нее нет детей. Живет одна. Есть еще две странности. Ты прочитала описание одежды и внешности нашей красавицы? Тебя ничего не поразило?

Я прочитала. Женщина была одета в джинсы, простую голубую футболку и сине-белые кеды. Волосы сзади небрежно забраны в хвост. Ни грамма косметики на лице…

– Это не любовник. Я не знаю, что она делает в той квартире, но это не любовник!

– Умница! Но и это не все. Конечно, я сразу сообразил, что на свидания к любимому мужчине в таком виде не ездят. Странность последняя-то, что вся квартира нашпигована заглушками. Заглушки для мобильников, видеокамер и т. д. Кто-то грохнул ни одну тысячу долларов, чтобы сделать эту квартиру полностью непроницаемой для любой следящей и подслушивающей аппаратуры! Некоторые из этих глушилок только посольства используют! Она установила аппаратуру, кто ж еще. Как будто точно знала, что муж наймет частных детективов. Ну, что скажешь? В таких условиях нельзя сделать ни одного снимка!

Скуку сняло, как рукой.

– Скажу, что мне самой интересно. И, конечно же, завтра поеду туда.

– И как ты догадалась, что я хотел тебя об этом попросить? – съехидничал шеф.

Есть дела, в которых абсолютно бесполезен любой мужчина, даже самый опытный мент. В таких делах одна женщина способна сделать больше, чем несколько мужчин, и правило это отлично знает каждый хороший детектив. Кажется, это дело было именно таким.

Дом был самым обыкновенным – старинный, с широкой мраморной лестницей, по которой так трудно было подниматься на 4 этаж. Но я поднялась, и смело позвонила в нужную дверь. Судя по отчету оперативника, наша дама находилась там.

Через день наш клиент снова нервничал в уже знакомом ему кресле. В этот раз он выглядел обреченным. За три дня он постарел лет на 20. В углу его губ появились морщинки – такие морщины, от горя, как правило, не исчезают никогда. Шеф поручил говорить с ним мне, и я не удержалась:

– Переживали?

– Что ж, жизнь все равно разбита, и нечего тут переживать. Я готов вас выслушать.

– И поделом вам! Нечего быть таким категоричным!

– Вы о чем? – удивление немного отодвинуло обреченность, с которой, похоже, он уже свыкся, – вы узнали, кто…кто он?

– Разумеется. Мы же лучшее агентство в городе!

– И кто ее любовник?

– Ну, любовником я бы его не назвала. Скорей, любимый мужчина. И знаете, я думаю, этого мужчину ваша жена будет любить всю свою жизнь!

Конечно, шеф бы сказал, что я перегнула палку. И лицо у клиента стало таким…Словно выстрелил бы в меня, если б смог! Рассмеявшись, я положила перед ним несколько фотографий.

– Да вот же он! Смотрите, тут он купается. А здесь ваша жена кормит его яблочным пюре. А вот тут они в парке…

Фотографии выпали из его рук:

– Что… что это? Кто…

– Да ребенок у вашей жены! Ребенок! Не любовник, а сын! Маленький мальчик, 5 лет! Эту тайну она тщательно скрывала от вас потому, что вы были так категоричны с самого начала. Она думала, что если вы узнаете про ребенка, то выгоните ее вон. А она очень вас любит. И ребенка любит. Вот и разрывалась между вами двумя! Вы только представьте себе, как она страдала! Поселила ребенка у няни, и каждую минуту рвалась к нему! Думаю, она так настрадалась, что и жизнь ей была не мила, вот она и перестала все это прятать… никакого любовника и близко нет!

Фотографии выпали из его рук, и тогда произошло невероятное. Он заплакал. Да так, что мне по-настоящему пришлось отпаивать его водой!

Дней через десять, уже занимаясь другим делом, я проходила через городской парк. Все втроем были там. Мой клиент катал мальчишку на всех каруселях. Тот уплетал мороженое и был одет в одежду из самого дорогого детского магазина. Что же касается женщины, то и джинсы, и неряшливый хвостик канули в небытие. То заплаканное, издерганное существо, которое совало мне в руки те фотографии, растворилось в прошлом. Лицо ее светилось счастьем, и каким! И действительно, мне редко потом доводилось видеть радость, которая в тот день, в парке, застыла на лицах этих троих….

Здравствуй, зверь

– Поезд в 7.30 утра.

– С вокзала?

– С Восточной.

– Почему с Восточной?

– Говорят, сегодня намечается забастовка железнодорожников, с вокзала московские поезда не пойдут. Отправят прямо с подходных путей. Так что даже не успеем попрощаться как следует.

– Москве привет.

– Да чего у ж там, все равно недели через две встретимся!

Желтый лист с шорохом упал за окном. Сидя на кровати, охватив руками колени с прижатым к ним одеялом, ей казалось, что в мире не существует ничего, кроме желтого листка за окном, с шорохом упавшего на асфальт. «Все будет хорошо, слышишь? – прокричал внутри хриплый, отупевший от тепла голос. – Все хорошо – слышишь?» она только тверже сжала колени и ткань тонкого пододеяльника прилипла к голой груди.

В принципе горд у вас совершенно тупой, ты извини, конечно, – он стоял возле зеркала, и утренний свет осени покрывалом обволакивал его не слишком широкие плечи, не слишком красивые черты лица, не слишком умный лоб.

– говорят, ехать в Одессу как в прорубь: или все – или ничего. Одно слово – Одесса, хитрые пробивные бестии и, главное, всё всегда знают лучше тебя. В Москве от этого отвыкаешь и устаешь. Ты не сердишься, что я так откровенно, нет?

Она улыбнулась и покачала головой. В ту же самую секунду ей показалось, что эта улыбка словно отрезала часть ее лица, снесла будто взрывом, превратив губы и подбородок в кровавое мессиво. Но снаружи не отразилось ничего – была только юная женщина (совсем еще девочка), без косметики в облаке распущенных пушистых волос, прижимавшая одеяло к обнаженной груди, будто тому, кто стоял возле зеркала, было не все равно (закрыта грудь или нет), ведь он видел достаточно, чтобы уяснить ценность женщины девочки, мутными от боли глазами улыбающейся в окно.

– Одесса красивая, и одесситки – прелесть. И ты, конечно, тоже прелесть. Только вот проводники у вас в поездах наглые, за постель много дерут… – он замолчал, в горле словно застыл терпкий ком, он подумал, что благороднее (право же) будет просто ударить ее по лицу, чем – так…

Она улыбалась, не понимая – за что. За что несется на нее поток ничего не значащих слов – целое море бесформенной чуши вместо того, чтобы просто сказать правду…. А где была эта правда, в чем? В том, что никакой забастовки железнодорожников не будет и он уезжает в Москву не поездом, а самолетом.

– Впрочем, я надеюсь, мы увидимся через две недели, – он будто пытался продолжить начатую ранее мысль, но… застревал мерзкой тошнотворной дрожью в горле взгляд женщины-девочки, прижимающей одеяло к груди, и желтый лист – сын осени, падал на асфальт за окном.

Тяжелая чушь липкого безвоздушного пространства комнаты давила на мозги. Ему хотелось подбежать к ней, сорвать одеяло и отхлестать им по лицу – в кровь, чтобы заглушить в груди боль и чувство унизительности собственной роли. Хотелось закричать: «Ты, маленькая дура, очнись! Ну очнись, закричи, побей мебель, стекла, прояви характер, ведь я надругался над тобой – над твоей душой, я подлец! Ведь я же знаю, что был у тебя первый! Ну скажи, что я сволочь, мерзавец, что таких не может носить земля! Маленькая дура, ведь ты же знаешь, что я тебя предал. Я тебя предал, развлекся пару часов, чтобы вышвырнуть прочь как использованный презерватив! Я даже имя твое не помню – понимаешь? Уже не помню! Я негодяй! Это все неправда, что я тебе говорил! У меня жена и двое детей, и отец жены – президент фирмы, в которой работаю. Я приехал в Одессу зарабатывать деньги, понимаешь? Ты мне не нужна! На дух мне не нужна! Не оставлю жену, ты, маленькое большеглазое ничтожество! Ты думаешь, я здесь на свои деньги, да? Думала, я тебя увезу? Ты, маленькая дрянь…»

В глазах женщины-девочки отражалось несколько закатов. Он вдруг увидел себя в них – лет двадцать назад, и ненависть одиночества подступила пряной волной. Ненависть к одиночеству. Был в глазах ее свет, и несколько несказанных слов, запрещающих сказать то, что думал вначале.

«Ты улыбаешься мне – это неправда. Я знаю – ты раздираешь в этой улыбке свое лицо. Знаю – рвешь на куски душу, чтобы я не понял вдруг, сколько для тебя значу. Твое сердце – сосуд из тонкого хрусталя, и я – это я, понимаешь? Я уничтожил его на твоих глазах, уничтожил твоей улыбкой и этой постелью. Я превратил твою душу в ничто потому, что обо всем тебе лгал: о себе, о моей жене, о Москве(на фиг тебе туда, идиотке), о том, что еду поездом с какой-то Восточной… Я знаю, что будет с тобой потом. Знаю, как обхватив голову руками ты будешь метаться в четырех стенах и выть словно раненый зверь, выть как обезумевшее животное, пытаясь ногтями выцарапать меня из своего сердца. Ты будешь биться головой о стену потому, что в этот осенний рассвет я объяснил тебе всю сущность жизни и то, что ты, маленькая дрянь, не человек. Ты будешь кричать в голос от тоски, от одиночества и отчаяния, когда, обернувшись на пороге своей комнаты (своей жизни) ты ничего в ней не увидишь… Это видно в твоей улыбке. Твоя улыбка царапает мою душу».

Она знала, что он уйдет. Ей хотелось вцепиться ему в волосы и крикнуть:” Знаю! Все знаю! Знаю, что летишь самолетом, что поездов с Восточной нет! Знаю – у тебя жена и двое детей, и отец жены купил тебе фирму! И еще ты приехал сюда зарабатывать деньги, одновременно развлекаясь со мной! Думаешь, смог обмануть? Я все о тебе знаю! И ты ничего не значишь для меня – право же, ничего не значишь! Мне было с тобой хорошо. Сам того не ведая, ты объяснил, что жизнь – это свора бешенных псов на свалке, оставляющих позади только выжженную пустыню. Я даже имя твое забуду через полчаса. Будь с собой честен. Ну давай, скажи, что никогда меня не хотел и я ничего для тебя не значу. Что я только красивая девчонка на уровне портовых шлюх с одной только разницей – ты был у меня первым. Но это тоже ничего не значит. Скажи, что ненавидишь меня за то, что я внесла в твою жизнь сразу несколько проблем. Ну скажи хоть слово, и я сама объясню тебе все, поддонок!"

– Ты не потеряла мой телефон?

– Нет.

«Думаешь, я тебе позвоню? Я вылечу в Москву через несколько дней, у меня уже есть билеты. Этого ты не будешь знать. Ты даже не будешь знать, кто я такая, зачем ты был нужен мне на несколько этих часов… Я просто хотела понять, на что способна сама. Только… только убирайся отсюда скорей, зверь! Зверь, тебя ждет достойная старость! У тебя никогда ничего не будет. Ни счастья, ни любви, – и ты никогда не поймешь то, что мог когда-то понять. Зверь, ты думал унизить мою душу – ты не знал, что унижаешь себя. Ты не знаешь, зверь, что тебя ждет – а я объясню, если ты еще не понял этого по моим глазам. Тебя ждет старость и ничего кроме, и кто-то более умный и сильный затормозит мордой твоей об асфальт. И ты почувствуешь, как это – в грязь собственной рожей подбирая с тротуаров чужие плевки как объедки с городских помоек. Ты узнаешь это, зверь, очень скоро – втоптанный в грязь, ты почувствуешь кованное железо чужих сапог на твоей спине и, запрокидывая к небу глаза, ты ничего не увидишь. Зверь, ты поймешь, что всегда был никем, несмотря на твои деньги и связи. Ты поймешь – и я не хочу быть на твоем месте в тот день. И на месте твоей жены не хочу! И не буду. Никогда, зверь, не буду!»

В глазах женщины-девочки отражались светлые квадраты окна.

– Ну, значит, до встречи в Москве.

Желтый лист прошуршал по стеклу – как по чьей-то душе чужая боль.

– Поезд в 7.30, слышала, знаю…

В тишине утренних улиц дребезжал первый трамвай.

«Твои глаза выжгли мою душу. Для моей души – это слишком много, для моих денег – слишком мало. Почему мы не можем сказать друг другу правду в глаза? Женщина-девочка, мы нужны друг другу. Я не знаю, в каком городе, в какой точке земли я позову тебя, прикасаясь руками к ночной тишине, за право почувствовать тебя рядом готовясь отдать половину жизни. Я прикоснусь к ночной тишине и где-то в глубине чужих континентов ты станешь дарить свои глаза другим, и словно выжженная пустыня – та пропасть, толкнувшая нас в объятия друг к другу. Я не знаю, что произойдет завтра. Боль уничтожит названия улиц и городов. Без тебя даже снег будет черным – в облаке пушистых светлых волос девочки, чью улыбку отнимают обстоятельства и деньги. Я был последним поддонком и зверем. Я был зверем, шел по жизни на четырех лапах, пуская в ход только клыки и злость, зная, что добиться своего можно, только пробив чей-то череп. Я был зверем – ощетинившимся, диким, злым, моя жена была просто самкой в берлоге и дети – маленькими волчатами, там, где за порогом лежал черный снег и наверху не было неба, не существовало ничего, кроме окликов и когтей еще более диких зверей. Ты оказалась только маленьким клочком нескольких дней, и пушистые волосы твои словно разметались по снегу, и снег стал белым, а ты растворилась в тепле, внезапной болью обожгла мою грудь. Маленькая девочка-женщина, я не знаю, в какой точке земли в глухой час боли произнесу по слогам твое имя, уставясь в пустоту выбеленной стенки. Говорят, в жизни мужчины остаются три женщины: первая, последняя и еще одна. Еще одна, в сумраке полузабытых одесских ночей с каким порывом ветра тебя занесло в мой гостиничный номер, с каким порывом морской волны ты ворвалась в мою жизнь, чтобы оставить в ней след. След растаявшей пустоты потому, что тебя больше не будет в той обреченности, составляющей мою боль. Ты ворвалась в меня, опалив собой все дороги и дома. Милая девочка, для моей души – это слишком много, для моих денег – слишком мало…»

Желтый лист шуршал за оконным стеклом.

– Конечно, было приятно познакомиться с твоим городом и с тобой. Надеюсь, ты не будешь в обиде за то, что произошло между нами?

– Конечно, нет. О чем речь…

– Номер телефона ты записала. Буду рад тебя снова увидеть.

– Да, я тебя тоже. Ты ведь сам понимаешь, что наши случайные отношения ничего серьезного не значат.

– Разумеется. Очень хорошо, что ты понимаешь тоже.

– А как могло быть иначе?

«Я не знаю, в какой точке земли смогу тебя позвать. Вот ты стоишь здесь, сейчас, зверь – это лишь несколько минут. Ты пытаешься уловить во взгляде моем боль, но обо мне ты ничего не знаешь. Зверь, через несколько долгих часов (твой самолет оторвется от земли ввысь, в никуда) наступить ночь. Я закрою двери, задерну шторы и под тусклый свет лампочки в 60 Ватт я увижу тебя. Резкую очерченность твоих скул, горькую складку возле рта, высокий лоб, мужественные черты некрасивого мужского лица, за которым скрывается твердый характер и сильная воля. Знаешь, зачем я останусь одна в ночной тишине? Чтобы снова побыть с тобой – и услышать твой голос в далеком глухом углу любой земли. Я не смогу ни на кого променять тебя, зверь. Снова и снова я стану протягивать руки к пустоте, ведь тебя в комнате больше нет, ты ушел. Я буду биться в ночной пустоте, слыша твой голос. Люди, разлучающие нас… Стая псов, ради выгоды и денег швырнувших меня в твою постель. они уничтожат тебя очень скоро. Ты даже представить не сможешь, как. А знаешь, с чьей помощью? С моей! Меня бросили в твою постель ради больших денег – чтобы уничтожить. Я ничего не смогу сделать, в этом виновата не я. Знаешь, я никогда не была на стороне побежденных. Я никогда не испытывала теплых чувств к людям, потерпевшим провал. Но к тебе я готова идти, зверь, даже если у тебя не останется крыши над головой и не будет денег на кусок черного хлеба. Люди не позволили нам быть с тобой, нас разлучили самым ужасающим, варварским способом – между нами воздвигли стену из бетона, забыв о том, что я человек. И ты, зверь, ты человек – тоже. Нас отняли друг у друга – бросив в пропасть всеобщего отупляющего кошмара больших денег. Будь они прокляты, эти деньги… Я буду слышать в темноте твой голос. Этого у меня никто не смеет отнять. Не посмеют отнять мою боль, зверь, слышишь? И поэтому я приду к тебе! Я найду тебя в любой точке пространства, в мировом океане или на суше, и между нами больше не будет стен. Никто не посмеет отнять нас друг у друга. Ты только подумай, зверь, какая большая земля и сколько на ней домов, огромных, высоких домов, и в них – люди, миллиарды людей, и на этой земле, в скопище этого необъятного муравейника хотя бы на пару часов мы нашли друг друга. Разве это не чудо, зверь, что в огромном пространстве мы столкнулись на пару часов, а ведь могли не столкнуться. Я приду к тебе очень скоро, жди. Я еще не знаю, как это будет, только сегодня, в этой комнате, я начала свой путь. Однажды где-то в каком-то из городов я распахну двери туда, где ты будешь, и скажу:” Здравствуй, зверь!» И осень, плача за окнами, золотым дождем влажных листьев покроет нас, и все вернется на места, как было прежде… И ты подумаешь, что все это уже видел и знал когда-то… Подумай сам, зверь – я хочу, но не могу быть рядом с тобой…»

– Значит, договорились?

– Счастливо! (зверь, все знаю)

– Скоро увидимся? (попробуй скажи нет!)

– Скоро (зверь, все знаю)

– (Знаешь – что?)

– Как листья шуршат по стеклу.

– Но ты придешь? Ты сама обещала – придешь и скажешь то, что давно хотела сказать?

– Здравствуй, зверь! Отворю дверь в комнату. Тебя там не будет. Там никого не будет, зверь, меня – тоже. Только ночь желтыми листьями постучит в окно.

– И все вернется?

– Кто знает…