Книга: Чуковский - Ирина Лукьянова

Потому и биография в серии ЖЗЛ — объемистый том. Читать интересно, поскольку, повторюсь, история великого Корнея — это ещё и история литературы. А события — от комических до трагических.

Вот молодой журналист, выучив английский язык по книжкам, едет спецкором в Англию — и обнаруживает, что никто его не понимает. И он никого.

А вот умирает от туберкулеза любимая дочка Мурочка, талантливая девочка, унаследовавшая способности отца. Та самая — «Дали Мурочке тетрадь, стала Мура рисовать». Знакомые с детства строчки видятся иначе.

По-своему благополучная судьба, со скидкой на людоедскую эпоху — без ГУЛАГа или высылки/эмиграции. Публиковали, да ещё как — имя знакомо каждому первому.

А вот что сам Корней Иваныч думал о своём времени? О современниках? Так ли уж был весел и беспечен? На чем основывалась его удивительная удачливость и писательская плодовитость?

И «Современники» Чуковского, и его жизнеописание — однозначно читать! У меня они шли подряд, одна книга хорошо дополняет другую.

...Эй вы, ребятки,

Голые пятки,

Рваные сапожки,

Драные калошки.

Кому нужны сапоги,

К чудо-дереву беги!.. Это из "Чудо-дерева"

Что еще значительно и ценно в книге? Все,касающееся семьи и детей Чуковского- смерть Муры-младшей дочки (повесть "Солнечная"), пропавший без вести на фронте сын -Боба, смерть Николая, талантливого писателя, отношения с женой, ревнующей Чуковского к работе... На стр.549-о прикреплении писателей к 1931г. к цехам и заводам, выдаче им расчетных книжек. Обязанность писать о величии труда, истории людей,вещей,открытий,пятилетках. Атмосфера...Ни смеха,ни шуток-ПЛАН... стр.600-608 - о ПЕРЕВОДЕ,к коему Чуковский предьявлял повышенные требования; борьба с переводчицей Шекспира - "диктатурой"Анны Радловой. Издание книги "Высокое искусство"(перевода). Теория "самоцельной бесцельности" Чуковского -стр.675. -Зачем что-то делать, если смерть побеждает? Потому что так надо! Не пропустите главы о Великой Отечественной, эвакуации Чуковских в Узбекистан и приведенное четверостишие Николая Глазкова -стр.706:

Господи,вступися за Советы, Защити страну от высших рас, Потому что все твои заветы Нарушает Гитлер чаще нас...

Да, О "чуковщине" и борьбе с ней-на стр.521,527,530,539. А есть еще отношения с Репиным, Пастернаком и Сашей Черным, переводы Уайльда и Уитмена, дружба с Короленко и Юлианом Оксманом, и вечная-на всю жизнь- влюбленность в поэзию Тютчева и Некрасова.

Почти все времена, в которые довелось жить Чуковскому, приносили ему несчастья. Вся его жизнь — это сплошные трудности и катастрофы. Незаконнорожденный сын прачки, исключенный из гимназии и не получивший никакого официального образования, человек, всю жизнь трудившийся, но несколько раз переживавший с семьей голодные времена. Чуковский похоронил не только свою жену, но и троих детей, его зять был арестован и расстрелян. Нам он кажется одной из главных фигур детской литературы, чьи книги, наверное, знают все дети до сих пор, но сейчас трудно представить, что во всех областях свой литературной работы Чуковский сталкивался с тем, что его запрещали, не печатали, прорабатывали. Конечно, мы уже все привыкли к тому, что, наверное, не было в эти времена ни одного писателя, которого бы это не коснулось, но тут как-то неприятно ужасаешься: боже, чем могут не понравиться эти сказки? Как вообще можно к ним придраться, что им предъявить? Ан нет, можно: сказки, в которых, например, медведи едут на велосипеде, никак детей к труду не приучают, не формируют в них правильного советского человека, они развивают в детях вредные фантазии и вообще ненаучны. На фоне всей жизни Чуковского его последние годы, когда он был патриархом, как называет его Лукьянова, кажутся уже чем-то чудесным: писатель построил в Переделкине детскую библиотеку на собственные средства, ездил в Англию, где он был удостоен степени доктора литературы honoris causa Оксфордского университета. Но во все периоды его жизни, и благополучные, и неблагополучные, удивительно читать о том, что несмотря ни на что, у него еще есть силы, он не ломается и способен работать и находить если не источник вдохновения, то просто способность жить дальше.

Отчасти из-за этих гонений и получалось, что Чуковскому постоянно приходилось уходить в смежные области литературной работы: критику, детские книги, некрасоведение, переводы и теорию перевода, педагогику, исследования массовой культуры. Не давали работать в одном месте — приходилось идти в другое, и горько понимать, что мы не знаем, чем бы он на самом деле занимался, если был бы свободен, что именно бы написал. В книге Лукьяновой хорошо рассказано о его критических и литературоведческих работах, так что те из них, с которыми я не знакома, хочется немедленно найти и прочесть. Думаю, что если биография вдохновляет на то, чтобы открыть какие-то другие книги, то она однозначно стоит потраченного времени. Несмотря на внушительный объем, читается она довольно легко.

Сын швеи и еврейского студента, исключенный из гимназии самоучка, одессит в Петербурге – у неразборчивых оппонентов было чем попенять Чуковскому. Впрочем, К. И., известнейший литературный критик своего времени, и сам никого не жалел. Попасть под его перо боялись Брюсов, Гумилев и Ахматова; на рецензии Чуковского крепко обижались Анненков и Саша Черный, Бальмонт и Блок, считавший его поначалу демагогом и выскочкой. Лидию Чарскую же Чуковский попросту уничтожил, выставив примером плохого вкуса и литературной пошлости (при этом после революции, узнав о бедственном положении Чарской, К. И. выхлопотал ей пенсию). Он с большим удовольствием распинал на страницах кадетских журналов второстепенных писателей, доводя их до эпиграмм и белого каления. Его статья “Нат Пинкертон и современная литература” впервые обратила внимание на феномен популярного чтива и шире – массовой культуры, которую К. И. исследовал на протяжении всей жизни. В главном споре эпохи – между формой и содержанием, между “чистым искусством” и общественной пользой книги – Чуковский не принимает ничью сторону, по его убеждению, лишь созданное бескорыстно, случайно, бесцельно приобретает духовную ценность.

В то же время сам К. И. остро страдает от безденежья и писательской несостоятельности: журналистам и тогда платили немного, а замахнуться на большую литературу не позволяла самокритичность (рядом с Блоком и Горьким это неудивительно). Рефлексия, неуверенность в своих способностях, меланхолия – постоянное настроение дневника Чуковского – разительно контрастируют с жизнелюбивым, обаятельным, неутомимым писателем, на лекции которого по всей России собирались полные залы. Расцветавший в относительно спокойные времена, Чуковский прятался и убегал от потрясений своего века. Человек традиции, человек корней, которого на земле держали дела и семья, он не уехал и не свёл счёты с жизнью. Работа помогла ему пережить перелом.

Революция сделала Чуковского детским писателем, попросту закрыв иные пути. В голодном Петрограде, где К. И. носился в поисках средств существования для обитателей Дома искусств, где пытался издавать литературные журналы, где спасал книгоиздание вместе с Маршаком и Замятиным, было не до критики: книги и рецензии на них шли на растопку печей. Потом советская власть припомнила ему и сотрудничество с либеральной печатью, и командировку в Англию в 1916 году, и критику Горького, и якобы буржуазное происхождение – и окончательно запретила писать о современной литературе. Чуковский, удивлявший современников разнообразием интересов и эрудированностью, ушёл, как и многие тогда, в периферийные области: литературоведение, перевод, детскую литературу. И везде добился первоклассных результатов. Только сам К. И., должно быть, знал, чего ему это стоило.

Пришлось пережить и травлю сказок, и борьбу с антропоморфизмом (“чуковщиной”), и обвинения в космополитизме. Пришлось побороться за право трактовать Некрасова по-своему, за работу над мемуарами Репина, за правильный перевод Шекспира – Чуковский оставался беспокойным проповедником своей единственной религии, русской литературы. И стоически сносил упреки, в том числе и своей дочери Лидии, за неучастие в политических акциях, за то, что где-то давал слабину, что-то подписывал, кого-то не уберег. Всё это было, никто тогда не избежал компромиссов с властью, но между неизбежной гибелью в борьбе с системой и посильной повседневной помощью он выбирал последнее и неустанно хлопотал за литераторов, ученых, знакомых и родственников, иногда просто невинно пострадавших, от которых получал письма с адресом: “Москва или Ленинград. Корнелю Чуйковскому”. Каждодневная работа – вот рецепт выживания: вставать поутру, садиться за стол, писать, редактировать, корректировать, бегать по издательствам и учреждениям, просить, умолять, пропихивать… Терять детей, выживать в эвакуации, терпеть, когда травят и мучают, и работать, работать, работать. Поэтому, быть может, он не погиб, раздираемый изнутри, как Фадеев, не стал присяжным заседателем литературы, как Федин, не вертелся флюгером, куда прикажут, как Михалков, и душевно не истратился, как Шолохов. “В России надо жить долго”, говорил Чуковский. Наверно, это и есть урок, который можно вынести из его биографии: живи отдельно, своим миром, не сближаясь со злом, работай над любимым делом, не опускай руки, когда невозможно, и тогда победа, пусть даже моральная, останется за тобой.

Сын Горничной, который ночами самостоятельно изучал всё, до чего только могли дотянуться его руки, жадно впитывающий в себя любую полезную и интересную для него информацию, которую он накапливал годами, не растеряв тот восторженно-юношеский взгляд на мир, и взамен за все эти чудеса, которые окружали его(а ведь и правда, мне кажется, что до самых последних дней Корней Иванович считал мир совершенно удивительным и немного волшебным местом, иначе как можно было создать то, что создал он?), он отдавал миру добро, которого на его долю выпало не так уж и много, в стократном размере. Насколько восторженно я проглатывала все главы, повествующие о том, как молодой еще Коля Корнейчуков боролся за своё место в мире, жил, переживал свои юношеские проблемы, настолько же тяжело мне было читать дальше. Человеку нужно с чем-то бороться, преодолевать трудности. Но когда они сопровождают тебя всю жизнь - руки опускаются. Мария. Мурочка, "источник самой светлой радости и самого мучительного страдания". Известно, что огромное количество произведений Корнея Ивановича было посвящено и вдохновлено именно ей, его четвертым ребенком, любимой дочкой, маленькой музой, которая так много пережила за свою совсем короткую жизнь. И Корней Иванович - вместе с ней, за неё. Каждое его письмо, каждая запись в дневнике, как-то касающаяся Мурочки, пропитана просто невероятной любовью. И такой же сильной болью.Конечно, тяжело переживать то, что твоё творчество не принимается, считается чем-то вздорным, но это не идёт ни в какое сравнение с осознанием того, что твой ребёнок медленно умирает. Пронзительные главы, в которых описываются отношения Корнея Ивановича с Мурочкой, её жизнь, болезнь и смерть, пробирают до дрожи. Как он смог не сломаться даже после этого?

В доме Чуковского есть узкая лестница с высокими ступеньками. И пружина, которую ему прислали американские физики. Они исследовали колебания волн, и выяснили, что такая пружина способна сама спускаться по ступеням. Маленьким посетителям и сейчас показывают, как задорно она переваливается с ступеньки на ступеньку. Как это делал когда-то Корней Иванович.

Папа по саду пойдёт, Папа с дерева сорвёт Маше - гамаши, Зинке - ботинки, Нинке - чулки, А для Мурочки такие Крохотные голубые Вязаные башмачки И с помпончиками! Вот какое дерево, Чудесное дерево!...

Можно смело сказать, что литература была для него буквально всем, начиная от способа прокормить рано созданную семью и заканчивая попыткой трудом забыться в последние годы, отвлечься от неминуемо приближающейся старости. А самое главное, стержнем, помогающим Чуковскому переживать нелегкие годы, которых на его долю выпало огромное количество. Судите сами: революция, две мировые войны, голодные годы в Санкт-Петербурге, собственный арест и арест и ссылка дочери Лидии, смерть троих детей, младшая из которых Мурочка умерла в 11 лет, смерть любимой жены, годы сталинских репрессий, борьба с «чуковщиной», и наконец, собственная смерть не от старости, а от тяжёлой болезни в мучениях. Судьба никогда не была к нему благосклонна, но несмотря на это, он остался для нас именно Добрым Дедушкой Корнеем. Таким он старался быть и для окружающих его людей. Даже в самые трудные для собственной семьи времена, часто несмотря на то, что в своё время кардинально расходился с этим человеком во взглядах, он всегда стремится помочь, облегчить чью-то судьбу, похлопотать за кого-то. Незадолго до смерти из больницы он помогает Зое Задунаской и Л. Э. Любарской, которые тоже одна за другой попали в больницу и оказались там в непростых условиях. Это лишний раз доказывает, какое всё-таки огромное сердце было у этого великолепного человека. Человека с большой буквы!

Нужно добавить, что такую личность, как Корней Чуковский, конечно же, невозможно рассматривать вне истории. И Ирине Лукьяновой удалось в своей книге создать не просто биографию одной персоналии, а настоящий срез эпохи. Живым интересным языком автор рисует перед нами картины прошлого, давая происходящему свою оценку. А о скольких исторических личностях мы узнаём из этой книги, даже трудно себе представить. Ахматова, Блок, Маяковский, Репин, Пастернак, Сологуб, Вигдорова, Некрасов, Солженицын, знаменитый физик Матвей Бронштейн, и конечно, его собственные Николай Чуковский и Лидия Чуковская, которые пошли по стопам отца и выбрали своим поприщем литературу – это только малая часть упомянутых в книге персон.

Книга включает в себя 4 части: Провинциал, Просветитель, Подозрительный и Патриарх. Каждая из частей разбита на главы, а те в свою очередь состоят из эссе, посвященных тому или иному событию в жизни писателя. Чувствуется, что Лукьянова провела огромную работу по сбору материала, она цитирует огромное количество источников и анализирует происходящее со знанием дела. Но нельзя сказать, что она навязывает читателю какие-то свои представления. Для меня она всё-таки осталась, как и полагается в таком случае творцу, тенью своего героя.

Я очень советую, найти время и возможность для того, чтобы прочитать эту замечательную книгу и открыть для себя с другой стороны того, кого все мы знаем с самого детства.