Текст книги "Камская обитель"

Женщина согласно закивала головой, но тут же поняла, что делать этого не следовало.

– Помогите, – протянула она руки Андрею.

Тот осторожно взял её за кисти, потянул на себя, а потом ловко повернул в сторону стола. Стол стоял впритык к постели, поэтому женщине понадобилось только ноги спустить с кровати да опереться локтями в столешницу. Мужчина бережно укрыл её со спины, подложил под правый бок подушку. Потом отошел к шкафу, открыл дверцу и откуда-то снизу достал пару теплых носков.

– Ногам нужно тепло, – сказал он, – тем более при таком заболевании…

– Каком?

– Ну, я имел в виду температуру, простуду.

– А-а-а-а, – протянула женщина и не возразила, когда Жилин присев у постели на корточки, начал натягивать ей на ноги носки. Носки были из грубой шерсти, царапали и щекотали кожу, но гостья терпела, полагая, что ей в её положении не стоит привередничать.

Через несколько минут стол был освобожден от шприцев, лекарства и прочего, а на их месте появились миски с супом, плоская корзинка с хлебом, разделочная доска с нарезанным мясом и банка с горчицей.

– Хороша, – сморщился Андрей, откусив перед этим хлеб с щедро намазанной горчицей. – В нос бьет! Вы постарайтесь медленно есть, – посоветовал он гостье, – а то мне придется вас еще от несварения лечить.

– Я постараюсь, – женщина прикрыла глаза и потянулась губами к ложке с бульоном. В её тарелке, в отличие от тарелки хозяина, кроме бульона ничего не было: ни картошечки, ни морковочки, ни капустки. Один бульон, правда, с плавающими на поверхности янтарными звездами жира.

– Бульон выпьете, – наставлял женщину Жилин, – посидите. А минут через двадцать можно мяса поесть. Договорились?

– Угу, – не отрывалась от тарелки гостья. – Вку-у-у-усно. Мужчины умеют готовить.

Андрей на это ничего не ответил. Он смотрел, с каким аппетитом схлебывала женщина бульон с ложки, каким взором смотрела она на разрезанное мясо. Смотрел и чувствовал, что готов не только сегодня готовить для этой незнакомки, но и завтра, и через месяц, и через год. Когда она вскидывала на него светло-серые глаза и смущенно улыбалась, он внутренне сжимался, а кровь приливала к лицу и ушам. Хорошо за бородой не видать, а не то беда, сидел бы как рак вареный!

Покончив с бульоном, женщина откинулась на подушку. Лицо её чуть порозовело, на переносице выступили крошечные капельки испарины.

– Уф-ф-ф! – выдохнула она. – Как бы не лопнуть.

– Пузо лопнет – наплевать, под рубашкой не видать, – продекламировал в ответ Андрей. – Мне так всегда бабушка говорила.

Он неторопливо отправлял в рот ложку за ложкой, при этом умудрялся не оставлять крошек на бороде.

– Андрей, – начала женщина, – если уж так получилось, и я оказалась у вас, то нам придется какое-то время общаться. Правда?

Жилин кивнул.

– Так может, перейдем на ты?

Жилин опять кивнул.

– И я понимаю, как неудобно общаться с человеком, у которого нет имени. Давайте попробуем отыскать мое.

– Как?

– Очень просто! Ты называй мне женские имена, а я буду прислушиваться, вдруг узнаю своё? Знаешь, я одну вещь вспомнила, пока ты баню топил…

– Какую? – вскинулся Андрей.

– Вон там у тебя стоит чудо-печка. Я как увидела её, так сразу вспомнила, как кто-то, может и я, вытаскивает из похожей запеченную рыбу. Представляешь, я так ясно это вспомнила!

– А еще что-нибудь вспомнила?

– Нет, как ни старалась, – печально проговорила гостья. – Начнем? Называй имена.

Андрею пришлось поднапрячься, чтобы выдавать одно женское имя за другим. Вначале он вспомнил и произнес в различных вариациях самые простые имена на «А», потом на «Б» и так далее. Потом начал вспоминать редкие, иностранные имена вроде Регины, Анжелики и Кристины. Женщина ни на одно не отозвалась. Правда, что-то мелькало в её глазах при произнесении имен Римма, Кира, Ира, Нина, Дина.

– Мне чудится что-то знакомое в этих именах, – поделилась она с Андреем. – Может, чуть-чуть не так, но очень похоже.

– А какое особенно?

Женщина задумалась, прожевывая кусочки мяса и повторяя чуть слышно: Ира, Нина, Дина…

– Не получается.

– Ничего страшного, – успокоил ей Жилин, подкладывая на тарелку кусочки мяса. – Если ты сегодня вспомнила ту запеченную рыбу, то наверняка вскоре еще что-нибудь вспомнишь, а там пойдет-поедет.

– Хорошо бы.

Сказала и осеклась, потому что заметила, как напрягся Андрей, как резко обозначились бороздки меж бровями. Но самое удивительное, что ей самой не хотелось быстро вспомнить, а значит, в ближайшие дни уйти отсюда. Непонятно!

Вот лесника понять можно: он в лесу один, ему бывает одиноко, а тут какой никакой, а собеседник, гость. Но что происходит с ней? Ей-то почему не хочется покидать спартанское жилище лесника? Может, разгадка находится в исчезнувшей памяти? Вдруг они как-то связаны друг с другом?

– Андрей, а мы с тобой раньше нигде встречаться не могли?

Жилин на минуту задумался, поглаживая бороду.

– Ну-у-у-у, в Афгане, думаю, мы точно не встречались, потому что по возрасту ты тогда пацанкой была…

– Ты знаешь, сколько мне лет?

– Нет, но определить с точностью до двух-трех лет могу. Тебе, судя по всему, лет тридцать, не больше. Ну, пусть на год больше или меньше.

– Боже! – закричала вдруг женщина. – Как же я не подумала! Дай мне быстрее зеркало! Зеркало, ты понимаешь?! Я увижу себя и вспомню себя! Как же я раньше не подумала об этом?

Если бы не разбитая голова, женщина кинулась бы на поиски зеркала сама. Но так ей пришлось только поторопить хозяина. Андрей встал и направился в сторону кухни. Оттуда он вышел с квадратным, сантиметров сорок на сорок, зеркалом. Женщина буквально выхватила его у него из рук, но из-за сильного возбуждения в первые мгновения никак не могла сосредоточиться на отражении. Когда же ей это удалось, её энтузиазм пошел на спад.

В зеркале отразились белые бинты на голове, царапины и кровоподтеки на носу, подбородке и левой скуле, а также синяки под обоими глазами, правда, уже исчезающие, зеленовато-желтые.

– Кошмар, – чуть не плача проговорила женщина, – в какую же переделку я попала? Меня избили или я свалилась откуда-то? Как ты думаешь?

Андрей ничего не мог ответить. Он сам в течение последних пяти суток не раз задавал себе тот же вопрос, искал причины появления здесь женщины.

– Успокойся, – Андрей осторожно высвободил зеркало из рук гостьи. – Когда болячки заживут, я уверен, ты узнаешь себя в зеркале, а пока пусть оно висит на своем месте. Нечего по пустякам расстраиваться.

Он понес зеркало за печку, а когда вернулся к столу, то нашел женщину в состоянии крайней задумчивости. Видно было, что она вспоминала. Он не стал беспокоить её, а собрал посуду и понес на кухню. Пока он намывал миски, ложки, нож и доску, расставлял посуду по местам и убирал хлеб в корзинку с крышкой, в комнате не было произнесено ни звука. А когда он снова присел к столу, то заметил странное выражение глаз своей гостьи.

– Вспомнила? – спросил он, в душе жалея несчастную, которая держалась рукой за затылок. – Ты сильно не напрягайся, иначе голова заболит…

– Как ты сказал? Иначе? Иначе…иначе…иначе…Ина-че…Инна. Меня зовут Инна!

Она произнесла это шепотом, но так, что у Жилина мурашки по коже пошли. Сомнений не было: случайное сочетание звуков дало толчок, и в памяти возникло имя.

– Хорошее имя, – улыбнулся Андрей. – Кстати, я его тебе не называл, хотя похожие были, например, Римма, Дина…Здорово! Не успеешь оглянуться, как вспомнишь все, – но голос у него был грустный.

Инна ничего не ответила. Несмотря на усиливающуюся головную боль, она пыталась восстановить какую-то ускользающую деталь, важную, как она считала, деталь. Что-то такое мелькнуло у неё в голове, когда Андрей подал ей зеркало. Но что? Форма зеркала, его размер? Причем она уверена, что с зеркалом у неё связана какая-то неприятная эмоция. Возможно, она когда-то гадала, и в зеркале увидала нечто страшное? А может, её работа была как-то связана с зеркалами? Например, она была продавщицей в магазине, торгующем зеркалами, или была мойщицей…Стоп! Мойщица! Мыть, чистить зеркала…Она ожидала, что зеркало будет грязным, но оно было чистым и это её удивило, потому что раньше…Что? Что? Где-то были зеркала или одно зеркало, которое доставляло массу хлопот. Причем это как-то связано с мужчиной. Мужчина и зеркало…зеркало и мужчина…Как болит голова! Так, нужно закрыть глаза и представить грязное зеркало, например в разводах…Нет!!! Не в разводах, а в каплях! Точно!

– Ура-а-а-а! – закричала Инна. – Вспомнила! Когда ты принес мне зеркало, я почему-то заранее предположила, что оно будет грязным, в таких, знаешь, мелких капельках, которые получаются, когда мужчина бреется. Он бреется, а капли летят по сторонам и на зеркало. И это зеркало приходится ежедневно чистить, потому что кто-то всегда сильно недоволен, если оно не сияет, – женщина ударила себя кулачками по ногам. – Кто? Муж, отец, брат? Не помню. Зеркало в капельках помню, а кто брился, глядя в него, не помню!

– Перестань, – Андрей схватил Инну за плечи и с силой уложил.—Ты нервничаешь, а тебе это на пользу не пойдет. Успокойся, постарайся уснуть. Может, во сне что-нибудь вспомнишь. Недаром всем ученым их открытия во сне приходили. И тебе во сне приснится дом, твои близкие…

– Ты действительно так думаешь? – Инна послушно легла, потянула на себя одеяло. – Да, мне надо отдохнуть, иначе голова разлетится на куски.

Она закрыла руками лицо, успокаиваясь и выравнивая дыхание. Но пальцы её заметно дрожали, а тело под одеялом съежилось, закостенело. Андрей вытащил из шкафа шубняк и укрыл Инну поверх одеяла. Почувствовав на себе тяжесть, женщина отняла ладони от лица.

Её губы и подбородок окрасились кровью, которая стремительно вытекала сразу из обеих ноздрей. Инна с ужасом уставилась на свои окровавленные ладони, не в силах понять, что случилось. Андрей кинулся за водой и тряпкой. Второпях он отшвырнул от себя стул и тот отлетел к стене и так ударился в неё, что, казалось, дом дрогнул. Тут же в боковом окне возникла морда волкодава, привлеченного необычным шумом в тихом прежде жилище. Сквозь стекло Шах разглядел больную, чье лицо сейчас было покрыто темной жидкостью, а хозяин пытался мокрой тряпкой вытереть её, но у него ничего не получалось. Тогда он просто положил тряпку на переносицу и заставил женщину повернуть голову набок. Тряпка основательно набухла от крови, и Андрею пришлось искать другую, смачивать в холодной воде и снова прикладывать к лицу испуганной всем происшедшим Инны. Только через несколько минут кровотечение прекратилось, а женщина смогла спокойно вздохнуть и расслабиться.

– Инна, не бойся. То что пошла кровь носом, это даже хорошо. Хуже было бы, если кровь запеклась внутри черепа. Кровотечение – это, конечно, результат сильнейшего удара по затылку. Тебе сейчас покой нужен, а ты напряглась и спровоцировала такую кровопотерю. Но сейчас все позади. Дай я тебе хорошенько лицо вытру. Вот так, отлично.

Он вытирал ей лицо, шею и грудь, а сам был не меньше её испуган. На побелевшем лице ярче проступили едва подсохшие царапины и кровоподтеки. На шее загнанно билась голубая жилка, и такими же голубыми стали губы Инны. Надо было что-то предпринимать. Андрей повернулся к узкому подоконнику, где временно разместилась его домашняя аптека, глазами выискал зеленоватую ампулу. Злоупотреблять этим лекарством, конечно, не следовало, но сегодня особый случай. Женщина на грани, она вся похолодела, а тело дрожит как при малярийной лихорадке. Это нервный срыв, спровоцированный усилиями вспомнить, поставил диагноз Андрей, и решительно взялся за шприц. Укол позволит Инне расслабиться, отдохнуть, проспать часов двадцать, не меньше. А сон в её положении—главное.

Жилин зарядил шприц, приложил ватку к горлышку бутылки со спиртом. В тот момент, когда он заголил бедро женщины, за окном послышался недовольный визг Шаха, который так делал всегда при виде любого медицинского инструмента.

– Так нужно, – пробормотал Андрей, – иначе она не оставит попыток вспомнить все и сразу. Пусть отдохнет, пусть рана на голове подживет, нервы успокоятся. Она и без того за один только день многое, я считаю, вспомнила. А при такой болезни, как у неё, стоит только чуть-чуть вспомнить, а потом пойдет и пойдет. Веришь, Шах?

Лесник глянул в сторону окна, но пса там уже не было. Нервы волкодава не выдерживали блеска металлической иглы, белизны ваты и бликов стеклянного сосуда со спиртом. Шах спустился с крыльца и двинулся к стожкам. Увидев его, Зула поднялась с места, потянулась, прогнувшись, резко мотнула головой и сделала два шага навстречу. Ей одного взгляда хватило, чтобы понять: гостья снова доставляет их хозяину забот. Это значит, что охота откладывается.

А лес манил, дразнил сытым курлыканьем отъевшихся за лето птиц, шорохом мелкой дичи, свистом начавших линять зайцев. Зула глянула в сторону леса, отметила про себя его оголенность и какую-то прозрачность, вздохнула по прежним вылазкам вместе с хозяином, нутром вспомнила вкус свежей крови и хруст косточек под тяжелой лапой.

Но жизнь в заказнике научила собак не только охотиться, но и терпеливо ждать. Зула понюхала воздух: смертью не пахло. Придется дождаться, когда гостья уйдет из леса, а хозяин снова будет принадлежать им безраздельно. Она еще не забыла, как однажды здесь уже появлялась женщина, но после долгой снежной зимы та исчезла, и больше они её ни разу не видели. Исчезнет и нынешняя гостья. Хозяин окунется в привычную жизнь, проводя в лесу сутки напролет, снова начнется увлекательная игра, которую хозяин называет: «Взять!».

А раз так, то сейчас можно и побездельничать, поваляться на душистом сене, погреться в последних лучах закатного солнца.

– У-у-а-а-а, – дохнула в морду Шаха Зула и вернулась на прежнее место.

– Ы-ы-ыг, – согласился Шах и поискал подходящее место для себя. Он бы, конечно, с удовольствием вернулся на нагретые доски крыльца, но, зная за собой слабость подсматривать, что происходит в доме, отказался от этой затеи. Снова стать свидетелем проникновения стального жала в человеческое тело ему не хотелось. Потоптавшись на одном месте, Шах свалился на душистое сено, поместив большую голову на лапы, и несколько минут, не отрываясь, смотрел на подругу, принявшуюся выискивать насекомых в своей густой шерсти. Запах березовых дров из бани щекотал нос, и он прикрыл его лапой.

Глава седьмая

Вокруг стояла тишина, которая бывает перед тем, как выпасть первому снегу. Легкие снежинки робко запорхают в воздухе, прилаживаясь к веткам деревьев, к бурому листку дуба или ясеня, закачаются на тонком проводе, идущем из лесной чащи к дому, на одно мгновение скользнут по кристально-тягучей волне родника. Снежные разведчики растают, но через несколько часов по их следам налетит, закружит, замелит все вокруг бесчисленная армия крупных белых хлопьев. Но и она окажется недолговечной. Поначалу растерявшееся от дерзкого нападения, солнце снова вернется и мстительно растопит выпавший не ко времени снег. Но это будет его последняя битва с наступающей по всем фронтам зимой. Потом солнце подберет свои лучи, спрячется за белесую дымку и станет наблюдать, как хозяйничает на земле белокрылая метелица, как невидимый портной начнет шить шубы для кустов и деревьев, малахаи для крыш, под которыми живут и пытаются согреться люди.

Уступив свои позиции, солнце лишь изредка будет приходить сюда в гости, слепя сваркой голубоватого снега, напоминая всему живущему, что его отступление временное. Пройдет время, солнце наберется сил и попросит зиму на выход. Та станет сопротивляться, делать вид, что уходит, а сама будет возвращаться и именно тогда, когда её не ждешь. Но в конце концов сила окажется на стороне светила, а зиме придется укрыться до того времени, как солнце устанет от работы, истратит силу своих лучей и запросит отдыха. Вот этим и воспользуется зима и снова окажется хозяйкой положения.

Зула чуяла запах снега, поглядывала в пока еще чистое, безоблачное небо и невольно вздрагивала, когда перед мысленным взором мелькал тот жуткий проем в лесополосе, где она безнадежно дожидалась смерти и лишь из последних сил вскакивала на ослабевшие от голода лапы, чтобы шугануть настырных, терпеливо ожидающих добычи ястребов.

От этого видения судорогой сводило челюсти, и застывала в жилах кровь. В такие минуты Зуле было необходимо почувствовать горячее тело друга, его успокаивающее дыхание возле уха или крепкую руку хозяина, теребящего её за холку. Сегодня хозяин занят, но есть верный Шах, и Зула одним движением перекинула свое тело поближе к псу, сунула нос в густую шерсть ему под брюхо.

Страшное видение отступило, но будет посещать собаку снова и снова, и ничто не истребит из её памяти горчайшего чувства предательства и мучительного вопроса: «За что?».

Глава восьмая

Дверца печки раскалилась до малинового цвета, а бешеное пламя так и норовило вырваться изнутри, облизывая красные кирпичи огненными языками. Если бы у дверцы не было прочного запора, пламя давно бы оказалось на свободе, и, пьянея от вседозволенности, загуляло по дому. Вначале оно бы ластилось к половицам, расползаясь шустрыми золотыми ручейками, а, добравшись до деревянной мебели, до книг, до бревенчатых стен, азартно накинулось на них, ожгло, воспламенило и, набрав от них силу, двинулось вверх, к потолочным перекрытиям. Одолев и это препятствие, пламя всей своей мощью ринулось бы поднимать островерхую крышу дома, разрывать на части и, не торопясь, жевать её, с усмешкой глядя на тщетные попытки людей бороться с ним, непобедимым. А потом огненный дьявол хохотал бы над отчаянием и страхом беспомощных людей, когда куски шифера с жутким треском полетят вниз, пятная белоснежную поляну перед домом, или поджигая сложенное в стога сено, которое так красиво заполыхает в предзакатный час зимнего дня.

Эта картина постоянно возникала у Инны в мозгу, когда она сидела у затопленной печки. Но так продолжалось недолго. Через некоторое время пламя утишалось, покорно поедало толстые поленья, и воображение женщины рисовало другую картину, более мирную, спокойную. В огне мелькали чьи-то лица, морды зверей, силуэты странных зданий. Вытяжная труба комментировала картины утробным воем или сытым гудением, а женщине казалось, что она смотрит кино в черно-золотом изображении. Иногда пламя приобретало все цвета радуги, красиво рассыпалось фейерверком, оставляя после себя невесомые хлопья пепла.

Сидеть у печки было гораздо интереснее, чем у окна. Вот уже месяц, как за ним ничего не меняется: всё та же стена леса, и всё та же пухово снежная перина со следами Андрея и двух псов. Можно было выйти, обойти весь дом, но картина осталась бы неизменной – снег и стена леса. Правда, было еще небо, чаще затянутое белой дымкой, реже чистое, полыхающее холодным голубым огнем.

Лесная тюрьма без запоров. Иди, куда пожелаешь, на все четыре стороны. Но с двух сторон на километры тянется лес, с третьей стороны, в полукилометре от дома бурливый приток Камы, которого до сих пор не могут угомонить Никольские морозы. Если же идти в противоположную речке сторону, то через десять километров выйдешь к узкоколейке, а по ней можно добраться до Колыванова с тремя сотнями дворов, магазином, медпунктом и девятилетней школой. Но десять километров и село для Инны все равно, что путь к Марсу, неведомый мир за тридевять земель.

Вот и сидит она в доме лесника, смотрит на огонь и ощущает себя затворницей лесной обители. Камской обители. Почти как у Стендаля. Сможет ли она когда-нибудь вырваться отсюда? Существует ли сила, которая высветит её прежнюю жизнь, память о которой вылетела от удара по голове?

Подумав об этом, Инна осторожно дотронулась до затылка. Отросшие волосы кололи пальцы, под которыми чувствовался чуть бугристый, трехчленный шрам. Рука у Андрея, видать, легкая, и рана зажила без проблем. Чего не скажешь о голове в целом, которая отзывалась на любое изменение природы, скачки атмосферного давления и даже физическое усилие. А еще бывали носовые кровотечения, правда, не такие сильные, как в первый раз. После небольшой кровопотери, заметила Инна, голова, бывало, полторы-две недели не беспокоила. У неё на случай кровотечения теперь всегда был наготове большой носовой платок, который только и оставалось, что обмакнуть в ведро с ледяной водой, стоящее у самой двери, и приложить к переносью.

В остальном же женщина чувствовала себя довольно хорошо, если не считать приступов беспокойства, тревоги и неуверенности в себе, выражающихся то в суетливом хождении по дому и поминутном выглядывании из окон, а то в оцепенении, как сегодня. Попавшая в лесную глушь, Инна, как ни старалась, ничего не могла вспомнить из самого необходимого: кто она, как сюда попала и где обреталась раньше? Те первые смутные воспоминания-картины не дали ответов, а новые не возникали, даже если заставлять себя ворочать мозгами с утра до ночи. Кроме головной боли ничего не получишь. Андрей это объяснял тем, что и чудо-печка, и зеркало, и сочетание звуков её имени не только были в прежней жизни но, очевидно, частенько мелькали перед взором. Сколько она ни смотрела на печь-голландку, на лес за окном, на собак, они не вызывали никаких ассоциаций.

– Значит, – рассудил Андрей, – тебя окружало совсем другое. Судя по всему, ты жила в городе, вдали от леса, в благоустроенной квартире, и у тебя не было собаки. Может, была кошка?

– Не помню.

Инна представила себе абстрактную кошку, на четырех лапах и с длинным хвостом. Ни-че-го. Наверное, и кошки у неё не было.

Андрей долго думал, как помочь женщине вспомнить. Когда-то по телевизору он видел передачу о работе психологов, которые специальными упражнениями восстанавливали у больных память. Да и когда он сам лежал в госпитале и не мог разговаривать, врач советовал ему повторять те слова, которые он слышал от других. Жилин натужно ворочал языком, проговаривая самые обычные слова: дом, мама, корова и прочее.

Поначалу долгими вечерами обитатели лесной избушки часто играли в игру: Андрей называл слово, а Инна придумывала к нему определение или действие. В большинстве случаев сочетания получались неинтересные, банальные, но изредка у них бывали и удачные, оригинальные. Например, к слову «вокзал» Инна добавила «Казанский», и они долго гадали, куда это отнести: вокзал в городе Казани, или это Казанский вокзал в Москве? В другой раз к слову «муж» Инна, не задумываясь, добавила «в командировке». Означало ли это, что её муж ездит по командировкам, или это был отголосок популярных анекдотов, которые начинаются: «Уехал муж в командировку»? Были еще словосочетания «кухня без границ», «соседи услышат», «улица Центральная» и другие. Но по ним невозможно было узнать ни где Инна жила, ни какой была её семья, ни каким видом деятельности она занималась.

Попробовал Андрей зайти со стороны топографии, стал называть названия областей, городов, рек и озер. Никакого результата. Перечислил около полусотни профессий – ничего. Стал называть мужские имена – опять провал.

В конце концов, они оставили эту идею и положились на лучшего доктора – время.

– В сериалах люди часто теряют память, а со временем она к ним возвращается, порой неожиданно, из-за малейшего толчка, – Андрей, сидя на корточках, строгал лучинки. – Но для этого должно пройти время, в голове все успокоиться и встать на место. Подожди, все образуется.

– Я согласна, – ежилась у окна Инна, разглядывая черные следы на сиреневом снегу. – Но если у меня есть семья, представляешь, как они сейчас беспокоятся обо мне. Если я внезапно появилась здесь, значит, я внезапно исчезла откуда-то. Был человек и вдруг исчез. Кто-то же меня ищет?

– Конечно, ищет, но…

– Что?

– Страна у нас огромная. Предположим, что ты ехала в поезде. Я приблизительно просчитал твой маршрут сюда. Это могло быть только одно место, в нескольких километрах от магистральной линии электропередачи. Но там никогда не останавливаются пассажирские поезда, а до станции еще добрых тридцать километров. Не выпала же ты из поезда на ходу? Хотя, судя по твоей растерзанной одежде, ранам на лице и голове, синякам на теле, я и это могу предположить. Но почему? Кому ты так насолила, что тебя выбросили из поезда по полном ходу?

– Нет, не на ходу, – медленно проговорила Инна, уставясь в одну точку. – Я точно помню, что поезд остановился, а я очень хотела пить. Рядом с насыпью была такая ямка, знаешь, устланная жухлой травой и заполненная, видать, дождевой водой. Я потянулась к ней, потому что очень хотела пить, потянулась и выпала. Никто меня не выбрасывал, я сама.

– Это нереально, Инна, – загорячился Андрей. – Пассажирские в том месте не останавливаются. Остановиться мог только товарняк, чтобы пропустить встречный. Но не на товарном же ты ехала…

Тут он задумчиво поглядел на женщину, что-то припоминая. Потом поднялся с низкого табурета у печки, вышел в сени. Вернулся быстро, неся перед собой истерзанное кашемировое пальто Инны.

– На, – протянул он ей пальто, – понюхай.

Женщина удивленно посмотрела на Жилина, но все же взяла пальто и медленно приложила к лицу.

– «Клима», – блаженно улыбнулась Инна и сильнее втянула запах пальто. – Мои любимые духи.

Андрей зачарованно наблюдал за действиями женщины. Вдруг знакомый запах заставит её еще что-нибудь вспомнить? На её лице возникло выражение блаженства. Так, он знал, женщины млеют от глотка хорошего шампанского, сексуального прикосновения или…аромата любимых духов. Он привык видеть Инну немного растерянной, со сведенными к переносью бровками в моменты сильной задумчивости, часто видел на её лице гримасу обиженного ребенка, но такого, как сегодня, ему не доводилось видеть. Впервые Андрей осознал, насколько привлекательна невесть откуда взявшаяся женщина.

Но минутка прошла, и женщина вдруг сморщила нос, брезгливо скривила губы.

– Пахнет…, – по-видимому, она не могла сразу распознать запах. – Пахнет животным, лошадью, верно?

Она вскинула на него глаза с тем, чтобы убедиться в своем предположении.

– Верно. Когда я тебя раздевал, сильно подивился, где эта дамочка могла вываляться в конском навозе. Пахнет именно конским навозом и мочой. Так может, ты не с поезда упала, а с лошади? Или…

– Что?

– Это невероятно, но я могу предположить, что ты ехала в вагоне, в котором перевозили лошадей.

Андрей внимательно окинул фигуру женщины.

– Но на дрессировщицу ты не похожа, на спортсмена-конника тоже, к тому же твоя одежда, а особенно белье…

– Ты хочешь сказать, что по моему виду не скажешь, что я имею какое-то отношение к лошадям?

– Никакого отношения, не считая того, что твое пальто пропиталось их запахом.

– Боже, еще одна загадка! – женщина сжала лицо ладонями. – И я не помню никаких лошадей!

Они надолго замолчали. Инна перебирала в голове все, что там сохранилось на тему «Лошади». В голове замелькали вздыбленные передние копыта и замотанные эластичным бинтом щиколотки; развевающиеся голубоватые гривы бешеных скакунов, запряженных в шикарные сани со счастливыми седоками; игры жеребят на цветущем лугу. Она это все знает? Видела? Принимала в этом какое-то участие?

– Знаешь, – прервал её задумчивость Жилин, –я сейчас подумал, что ты могла ехать в пустом вагоне, где до этого везли лошадей. Вот откуда запах.

– Глупости! С какой стати мне ехать в лошадином вагоне? Ты знаешь людей, которые ездят в таких вагонах?

– Нет. Но это единственное объяснение. Возможно, ты попала туда не по своей воле или, напротив, по своей, но по нужде.

– Какой еще нужде? – нахмурилась Инна. – Я что не могла получше сортир найти? Глупости!

– Подожди. Подумай: у тебя разбита голова, причем как бывший солдат, я могу точно сказать, что это рана не от падения. Голову тебе разбили и не кулаком, а железкой. Предположим, – повернулся к ней Андрей, – на тебя было совершено нападение, неизвестный шарахнул тебя, например, куском трубы по затылку и затолкал в вагон. Поезд тронулся, ты ехала, ехала, пока не очнулась. Очнувшись, ты видишь яму с водой, пытаешься дотянуться и выпадаешь из вагона. Поезд уходит восвояси, а ты остаешься. По воле судьбы тебя обнаруживают мои собаки и ведут сюда, где я тебя вскоре и нашел. Кстати, хотел тебе сказать, что я планировал остаться у родителей еще на несколько дней. Но словно меня что-то тянуло сюда. Ведь если я бы задержался в Успенске, ты…

– Я бы умерла, да?

– Может, нет, но состояние твое было критическим. Представь, ты, голодная, лежишь в нетопленом доме без ухода и помощи, с температурой и разбитым затылком. Могло случиться и заражение.

– Не надо, – болезненно сморщилась Инна. – Мне жутко об этом даже думать. Я ведь вообще могла не дойти сюда, свалиться под деревом или попасть в болото, в эти, как ты говорил, в Зыбки. Значит, я должна сказать спасибо собакам?

– Они сделали то, что должны были сделать. Они уже не раз выручали охотников и грибников. Ничего особенного. Но ты согласна с моей версией?– Андрей подвигал короткой кочергой в топке.

– Не знаю, – Инне действительно было странно слышать эту историю. Никакого отклика она не находила в её душе или в мозгах. Наверное, это не про неё. – Мне трудно судить.

– Ладно, не задумывайся, – легко отказался от своей версии Андрей. – Может, все было по-другому. Сейчас не это важно, а то, что нам делать? Я могу отвезти тебя в Успенск или в Набережные Челны, передать тебя в органы, которые обязаны заняться выяснением обстоятельств. Но дело в том, что тебя, наверняка, отправят в психдиспансер на обследование, лечение частичной амнезии. Будут держать тебя взаперти, пока не вспомнишь свое имя. Я знаю такие случаи.

– Правда? – в глазах Инны заплескался испуг. – Я не хочу в психдиспансер!

– Понятно, не хочешь.

Голос Андрея дрогнул, и он почувствовал, что краснеет. Тут же нещадно зажгло уши.

Зачем он пугает бедняжку психушкой? Действительно ли беспокоится за неё или просто не хочет, чтобы она ушла отсюда? Она поверила его словам о диспансере, а он теперь глаз не смеет на неё поднять. Он так хочет, чтобы она задержалась здесь, а он бы играл с ней в слова, помогал восстановить память. Ведь может так случиться, что до выяснения всех обстоятельств её поместят в какую-нибудь конуру или больничную палату. Кто её будет кормить, кто за ней станет ухаживать?

Не-е-е-т, нельзя ей пока к людям. Надо подождать, когда память восстановится, а лучших условий для отдыха, чем в заказнике, не найти. Уж он позаботится о ней, не обидит.

– Я ни на чем не настаиваю, – медленно заговорил Жилин, – но предлагаю тебе пока остаться здесь, со мной…с нами, – поправился Андрей, имея виду и собак. – Я верю, что память к тебе вернется, ты только дай себе время и возможность окрепнуть физически и душевно. После всего, что ты пережила, другой бы с ума сошел, а ты молодец.