Текст книги "Странные женщины"

Глава 12

Маруся совсем потеряла сон. День и ночь, каждую свободную минуту она думала только об этой старой фотокарточке. И целый ворох беспокойных мыслей, тревожных догадок и смутных предположений кружил в ее голове, гудел, словно растревоженный пчелиный рой.

Эти мысли отвлекали от работы, будили по ночам, отнимали аппетит. Сердце болело, тревога лишала покоя. И тогда она, устав от этого бесконечного кошмара, отважилась на то, о чем втайне давно думала, но что никак не решалась озвучить…

Октябрь уже наступил. Он, в отличие от дождливого и холодного сентября, вдруг одарил мир таким теплом и таким солнцем, что горожане даже подумали, что лето решило вернуться…

Небо то глядело с немыслимой высоты перевернутой чашей чистейшей лазури, то пряталось в лохмотьях прозрачных облаков. Пьянящий воздух бодрил, удивляя хрустальной чистотой, освежал уставшие мысли. Тяжелые кроваво-багровые закаты все настойчивее окрашивали горизонт, но ковер из золота, багрянца и пурпура, выживший в дождливые сентябрьские дни, все еще темнел под ногами… Настырный ветер, несмотря на теплые дни, рвал по ночам ставни, стучался в двери, будто просился в дома погреться.

Октябрь баловал людей, словно просил прощения за неожиданно противный сентябрь. И все же… Несмотря на мимолетное тепло, октябрь – это предзимье. Экватор осени. Предвестник грядущих холодов. И Марусе в свободные минуты хотелось замереть где-нибудь у печки, закутаться в плед и долго-долго глядеть, по своей любимой привычке, в окно, наслаждаясь этой мимолетной, уже уходящей в никуда красотой удивительного октября…

Две недели, когда она таила в себе роящиеся мысли, дались нелегко. Наконец, окончательно созрев для серьезного разговора, она пригласила к себе своих самых близких друзей: Мишку, Александру и Ольгу Семеновну.

Ольга Семеновна – это отдельная глава в жизни Маруси, целая история и кусок жизни. Вообще-то Ольга Семеновна не относилась к членам семьи, не являлась ровесницей и не была коллегой. Ее квартира располагалась прямо под квартирой Маруси. Точно такая же однокомнатная, с большим окном и крошечной кухней, квартирка стала для Маруси одно время и убежищем, и пристанищем.

После внезапной гибели мамы и бабушки Маруся, словно потеряла опору, внутренний стержень… Она постоянно плакала, плохо спала, ничего не готовила, ничем не интересовалась, молчала…

Сначала все взяла на себя Александра: повсюду ездила, оформляла документы, встречала и провожала людей, но ее на все не хватало. Мишка помогал, как мог, носился по городу, ездил на кладбище. Сашкины родители тоже занимались всем понемножку…

После похорон стало особенно тяжело. Сашка разрывалась между работой, мамой, которая внезапно слегла, и убитой горем подругой. И тогда Ольга Семеновна, одинокая соседка из нижней квартиры, однажды вдруг позвонила в Марусину дверь, вошла, осмотрелась и спокойно отправилась на кухню готовить обед. Не причитала, не голосила, не жалела сиротинушку, а как-то буднично, деловито и совсем по-родственному взяла на себя все обязанности по дому, освободив выбившуюся из сил Александру.

После ужина, накормив Марусю и Сашку, женщина сказала, собирая посуду со стола:

– Ты, Александра, мамой занимайся. Это сейчас дело твоей жизни. О Маше не волнуйся. Я здесь, и никуда не сбегу.

Маруся, удивленно глянув на нее, тихо заплакала, а Ольга Семеновна ее не успокаивала, не уговаривала. Наоборот, тихо погладила по спине, как маленького ребенка.

– Ты поплачь, поплачь… Горе надо выплакать. Нельзя его в себе копить, а то сердце не выдержит такой тяжести. Плачь, детка, слезы иногда приносят облегчение.

Марусе тогда исполнилось двадцать восемь, а сейчас уже перевалило за тридцать семь, и все эти годы Ольга Семеновна стояла на страже: в любое время дня и ночи Мария могла к ней зайти, поговорить, переночевать и попросить совета. Поэтому, приняв для себя важное решение, Маруся пригласила и ее.

Мишка влетел в квартиру позже всех и, снимая обувь в коридоре, пытался отдышаться и откашляться.

– Горло пересохло, так спешил к тебе! Что за суета такая опять, а? Что ты, Машка, опять выдумала? Не живется тебе спокойно, – причитал он, проходя в комнату. – Ого! Очевидно, жизнь перестает быть томной, раз тут такое важное собрание. Дай хоть отдышаться…

– Перед смертью не надышишься, – засмеялась Сашка.

– А что, – напрягся Мишка, – все так серьезно?

– Все. Сядь. Замолчи, – Маруся досадливо взмахнула рукой.

Она присела за круглый стол, на мгновение прикрыла глаза, собираясь с мыслями. Последние две недели не прошли даром, и Маруся уже понимала, что хочет сделать. Зато совершенно не представляла, как рассказать об этом людям, которые хоть и желают помочь, но не осознают важности происходящего.

Сашка, с которой Маруся делилась своими сомнениями, поняла ее замешательство.

– Хочешь, я начну? – предложила она.

– Ну, приехали, – Мишка раздраженно схватился за голову. – То один, то другой… Что стряслось?

Маруся встала со стула. Помолчала… И вдруг заговорила совсем не о том, с чего хотела начать.

– Не знаю, поймете вы меня или нет… Но я с некоторых пор мучаюсь вопросом, на который ответа не нахожу.

– Ой, Машенька, – Ольга Семеновна нахмурилась, – что-то слишком пафосно звучит. Давай-ка попросту, без вот этих красивых фраз, которые только тоску нагоняют.

– Ну, а если попросту, – усмехнулась Маруся, – я хочу узнать, что за женщина изображена на фото, где мне четыре дня от роду.

– Господи! Да мама твоя, кто же еще может держать четырехдневную девочку, – Ольга Семеновна всплеснула руками. – Что тут непонятного?

– Похоже, именно в этом загадка… – задумчиво покачала головой Александра. – Не мама, а неизвестно кто.

Мишка, помнящий их разговор с Марией, прищурился.

– Значит, ты все-таки не оставила эту затею. Вот упрямая!

– Подождите, – Ольга Семеновна развела руками. – Похоже, я одна не в курсе. Что происходит, Маша?

Маруся подошла к ней, положила перед ней две старые пожелтевшие карточки.

– Вот. Смотрите.

Женщина поправила седые волосы, собранные в аккуратный пучок на затылке, надела очки, присмотрелась.

– Так. Одинаковые фотографии. Только женщины разные. И что? В чем криминал?

– Ну, как что? – заторопилась Александра. – Подумайте. Родился ребенок. Он в роддоме еще на четвертый день. В Советском Союзе, между прочим, только на шестой-седьмой день выписывали домой. Я у отца специально спросила вчера.

– Так, – кивнула соседка, – и что?

– Не торопитесь, – остановила ее Александра. – На первой фотографии девочке четыре дня. Ее держит на руках полулежащая в кровати женщина. Похоже, это роддом. А на следующей карточке девочке пять дней. И ее держит на руках уже Марусина мама. И это уже где-то в квартире. Точно не в роддоме. Как это? Объясните, если можете.

Ольга Семеновна задумалась, прикусив губы. Молчала, внимательно разглядывала снимки, переводила взгляд с одной женщины на другую…

– Маша, а что это за женщина, ты не знаешь? – задумчиво спросила Ольга Семеновна. – Не узнаешь? Ты никогда ее не видела? Мама тебе ничего не говорила?

– Нет. Впервые вижу ее.

– Машка, а про надпись ты что думаешь? – Мишка, сидевший все это время молча, нетерпеливо вскочил.

– Да подожди, торопыга, – недовольно глянула на него Александра. – Все по порядку…

– Мишка, куда тебя несет? – Маруся тоже укоризненно нахмурилась, но, понимая, что тянуть не стоит, наклонилась к Ольге Семеновне. – Это еще не вся история. Самое важное впереди. Вот смотрите, – она перевернула обе фотографии обратной стороной. – Читайте.

Соседка, сосредоточившись, прочитала чуть слышно:

– Маруся. Пятый день.

– Вот, – тут же встряла Сашка. – Это Марусина мама написала. Она ее с первого дня Марусей называла. А на второй читайте, что написано. Ну?

Ольга Семеновна наклонилась к фотографии и, старательно шевеля губами, произнесла:

– Мария. Четыре дня от рождения. Улица Комсомольская, дом семнадцать, квартира восемь. Всегда жду!.. – она испуганно взглянула на Сашку. – Кого ждет? Кто?

– Ага, – радостно ухмыльнулась Александра, – и вы, наконец-то, поняли, что дело тут нечисто!

Повисла пауза. Мишка, устав от загадок, разглядывал книги на полках, Александра, подложив ладошку под щеку, задумчиво глядела на растерявшуюся Ольгу Семеновну, а Маруся, совершенно запутавшись в своих предположениях, в тысячный раз разглядывала злополучные фотографии.

Наконец, соседка, вздохнув, обернулась к Марусе.

– Маша, знаешь, милая, что-то мне все это не нравится, – она тронула ее за руку. – Ты присядь, присядь… Послушай, – соседка ткнула пальцем в карточки. – Это что-то непонятное. Запутанное и, мне кажется, очень неприятное. Чувствую, тут дурно пахнет. Я маму твою прекрасно помню: святая была женщина. Чистая, нежная, добрая… Улыбчивая, приветливая. А как тебя любила! Тряслась над тобой, растила с такой любовью… Она не могла совершить ничего пакостного. Поэтому брось об этом думать, выкинь в мусорное ведро эти фотографии и живи себе спокойно.

– Вот-вот, – Мишка радостно обнял женщину за плечи. – Хоть один здравый человек! Ольга Семеновна, золотые слова! И я о том же толкую. Но ведь она, дурища, ничего слышать не хочет.

– Не могу я забыть, – Маруся сердито глянула на него. – И хотела бы, да не могу! Просто как наваждение какое-то!

Ольга Семеновна высвободилась из объятий Мишки и тревожно блеснула глазами.

– А что ты хочешь? Вот объясни мне, глупой, чего ты добиваешься? Адрес этот пойдешь искать? Или женщину, которая тридцать семь лет назад сфотографировалась с тобой? Или в полицию отправишься? Какие варианты? Я, милая, даже предположить боюсь! Ты ж сама себе яму роешь…

Маруся упрямо прикусила губы, отвернулась, отошла к окну, скрестив руки на груди.

– Ну, все, – Мишка обреченно махнул рукой. – Зависнет теперь у окна.

– Да замолчи ты, – замахнулась на него Александра. – Что за жизнь! То одно, то другое…

Маруся, постояв у окна, немного успокоилась, поправила волосы.

– В общем, так… Нравится вам или нет, но я буду искать эту женщину. Мне ничего не остается: мамы уже нет, бабушки тоже, родственники живут далеко, и ничего, я уверена, толком не знают. Я маму очень любила и люблю. И всегда буду любить. Но я должна понять, что это за адрес. Почему она меня всегда ждет? И почему в четыре дня от роду я лежу на руках чужой женщины? Если поможете – буду рада. Если нет – всегда пойму.

– Ну, что? Я-то, понятное дело, всегда рядом, а ты? – подмигнула Мишке Александра.

– Разве я могу Машку кому-то доверить? Она ж обязательно куда-нибудь вляпается, – хитро прищурился Мишка.

Ольга Семеновна, поглядев на них, светло улыбнулась и вздохнула.

– И все же, как хорошо, что мы вместе. Не зря в народе говорили: на миру и смерть красна! Не пропадем, Маша, разгадаем твою загадку. Найдем ключик. Не горюй, милая!

Глава 13

Весь следующий день Маруся провела в университете. Она работала по привычному расписанию: первая пара – лекция на четвертом курсе, вторая – семинар в группе третьего курса, затем две пары подряд – консультации для дипломников. Времени на раздумья о вчерашней встрече не оставалось, но как только выдалась свободная минута, она, налив себе чашку горячего чая, с удовольствием присела за свой стол справа от окна.

Но, видно, день, так хорошо и размеренно начавшийся, решил, что слишком много спокойствия – чересчур большое благо…

Внезапно раздался телефонный звонок, и Мишка, проглатывая слова и ужасно волнуясь, заорал в трубку так, что Марусе пришлось даже прикрыть телефон ладонью, чтобы не напугать коллег, сидящих рядом за столами.

– Тише, тише! Ты чего кричишь? Что случилось?

– Почему не берешь трубку, когда тебе звонят?

– Потому что не сижу без дела. Читала лекцию и проводила семинар, выключила звук, я всегда так делаю. А что такое? Что за пожар?

– Да тут уже не просто пожар, а пожарище! – Мишка распсиховался на полную катушку. – Сашка тебе звонила, ты не взяла трубку, она позвонила мне… Там просто кошмар какой-то у нее…

– Господи! Что случилось? – сердце у Маруси испуганно екнуло.

– Не знаю. Подралась твоя Сашка с кем-то! С подростками, по-моему! Или детей чужих избила. Толком не понял. В общем, она сейчас в полиции. Ее сразу забрали вместе с детьми.

– Ой! Куда забрали? – Маруся вскочила со стула, чувствуя, как холодеют руки.

– Да не ойкай ты! Беги, спасай свою буйную подругу. Адрес отделения полиции сейчас сообщением пришлю.

Маруся умоляюще сложила руки, позабыв, с перепугу, что мужчина ее не видит.

– Мишенька, миленький, поедем со мной!

Мишка на другом конце провода притворно застонал:

– Отстань, липучка! За что мне такое наказание? Ты и твоя подруга всю кровь мою выпили, кровопийцы!

Но Маруся, привыкшая за эти годы к тому, что верный друг всегда рядом, заспешила:

– Мишенька, пожалуйста, обещаю: сделаю все, что попросишь! Ну, что я там одна буду делать? А? Пожалуйста, поедем Сашку спасать!

Михаил, давно любящий эту суматошную женщину, и хотел бы отказаться, да не мог. Просто не мог, и все! Любая ее просьба сразу отзывалась в его душе готовностью сделать все, что угодно. Он мог бы и ночью подняться по ее зову, и на край земли пойти по ее призыву, и весь мир бросить к ее ногам, если бы она этого потребовала…

Ему, конечно, хотелось, чтобы она поняла, наконец, ради чего он соглашается на все ее капризы. Но Мария, привязавшаяся к нему узами дружбы, все никак не удосуживалась посмотреть на ситуацию с другой стороны.

Через полтора часа они встретились у полицейского участка недалеко от Марусиного дома. Увидев паркующуюся машину Мишки, Маруся кинулась ему навстречу. От радости она поскользнулась и, взмахнув в полете руками, приземлилась буквально в полуметре от еще движущегося автомобиля. Побледневший Михаил выскочил из машины и схватил перепуганную женщину за плечо.

– Ты спятила совсем? С ума сведешь своими фокусами!

– Да я нечаянно, – виновато оправдывалась расстроенная Маруся. – Чего ты орешь как ненормальный? Думаешь, я мечтала умереть у тебя под колесами?

Немного успокоившись, Михаил поддержал ее под руку, помог отряхнуть пальто.

– Больно? Ударилась? – негромко спросил он.

– Да нет… Не ударилась. Просто испугалась, а тут еще ты вопишь.

– Ну, извини, – Михаил покаянно развел руками, – я тоже не железный. Тоже испугался.

Постояв, они огляделись и, заметив вход в отделение полиции, двинулись туда.

Все оказалось очень серьезно. Поначалу они никак не могли понять, в чем обвиняют их подругу. Молоденький лейтенант нервничал, срывался на крик, пытался что-то им доказать, тряс какими-то документами… Михаил, решив, что события заварились нешуточные, даже хотел пригласить знакомого адвоката. Но дело спасла Маруся.

– Постойте, не горячитесь, – примиряюще произнесла Маруся. – Никто вас не обвиняет.

– Как это никто? – молоденький офицер раздраженно ткнул пальцем в притихшую Александру. – Ваша подруга слова сказать не дает.

Маруся сердито оглянулась на Сашку и погрозила исподтишка ей кулаком. Затем вновь наклонилась к лейтенанту.

– Давайте спокойно разберемся, а то у меня уже голова кругом идет. Что сделала Александра?

Лейтенант, покраснев, опять стал пересказывать конфликт. Но Мария его остановила.

– Это я поняла. Она дала сдачу несовершеннолетнему, так?

– Да, – кивнул офицер.

– Но ведь она не первая на него напала. Он кинулся на нее, схватил за пальто, и тогда она ответила… Правильно? И еще… – Маруся прищурилась, словно подбирала удобные слова. – Она заступилась за малолетнего ребенка, так? Они же издевались над шестилетним малышом? То есть моя подруга просто спасла ребенка, правильно?

– Что вы все переворачиваете с ног на голову? – лейтенант недовольно сморщился.

– Да как же переворачиваем? – встрял Михаил. – Факт остается фактом: ее не задерживать нужно, а награждать! А вы ей что-то еще предъявляете. Странно.

– Да как вы не понимаете? – повысил голос лейтенант. – Она отняла малыша у хулиганов – это правда! Но она не должна была бить несовершеннолетних, это же по закону наказывается! Несовершеннолетние вообще неприкасаемые! За это сразу статья… Можете вы это осознать?

– Да ведь они били его по голове сумками, – не выдержала и вмешалась Александра, – лупили изо всех сил! И хохотали! Толкали друг к другу, по кругу передавали! Он ревел на всю улицу, из носа кровь хлынула. Он падал в грязь, брюки порвал, а они только гоготали дико… Ублюдки! А люди-то, люди у нас! Наверное, чтобы случайно не задеть несовершеннолетних, все мимо да мимо бежали! Обходили стороной, глаза отводили… Молодцы, да? – Она, разгорячившись, даже стукнула ладонью по столу. – Вы бы тоже мимо прошли?

– Да прекратите вы демагогию здесь разводить, – сурово глянул на нее лейтенант.

– Как интересно, – не сдержался Михаил. – Значит, надо было пройти мимо четверых отморозков, которые издевались над шестилетним пацаном. Вот так у нас все в стране. Делаем вид, что ничего не замечаем, отворачиваемся, боимся испачкаться. Считаем, лучше не связываться с подонками, не заступаемся за женщин, одобряем домашнее насилие… Так и живем. А потом жалуемся, руками разводим и статьи пишем про малолетних преступников.

– Ну, что вы передергиваете, – офицер хмуро взглянул на Михаила. – Я не об этом говорю. Что прикажете мне делать, если родители этих хулиганов заявление напишут?

– Но ведь не написали еще?

– Мамаша одного из них здесь уже всем нам угрожала, обещала связи поднять…

– Так объясните ей доступно, – вскочила со стула Маруся, – где находятся подростки, которые нарушают законы. А потом… Ведь родители этого ребенка могут встречное заявление написать, правда? Ведь он реально пострадавший! Этого они не боятся?

– Да нет у него родителей, – тяжело вздохнул лейтенант. – Бабка одна, и та еле живая. Ладно, – он махнул рукой, – забирайте свою заступницу. Данные ее мы зафиксировали, если надо будет – позвоню.

Едва выйдя из здания полиции, Маруся гневно обернулась к подруге.

– Ты в своем уме? Не хватало еще, чтобы ты за решетку угодила!

– Ты сама не знаешь, о чем говоришь, – негодующе глянула на нее Александра. – Я шла по улице, никого не трогала. Слышу – за кустами кто-то громко плачет, кричит что-то, и следом – громкий хохот. Думала, мужики пьяные веселятся, но потом поняла, голоса-то детские. Я подошла к кустам, заглянула, а там эти сволочи, лет по четырнадцать-пятнадцать, малыша лупят по голове сумками и толкают от одного к другому. Тот рыдает, весь в грязи, кровь из носа хлещет, а им хоть бы что. Гогочут и матерятся на всю улицу, – Сашка яростно сжала кулаки. – Ну, что? Ты бы мимо прошла? Нет? Вот и я не смогла. Подбежала, одного схватила за плечо, а он, поганец, как размахнулся, как дал мне по плечу! Я чуть ни взвыла. Ну, и не сдержалась, конечно…

– Дурдом какой-то, – Михаил покрутил пальцем у виска. – Вечно какая-нибудь история с вами приключается.

Тут Александра, хлопнув себя по лбу ладонью, развернулась и со всех ног понеслась обратно в отделение полиции.

– Она что? Забыла что-то там? – Маруся испуганно остановилась.

Минут через пять Александра подошла к ним с крошечным листочком в руке.

– Это что? – поинтересовался Михаил.

Сашка помолчала и умоляюще глянула на подругу.

– Марусь, ты только не нервничай.

– Что? Еще что-нибудь?

– Нет, – Сашка улыбнулась. – Просто не злись. Я сейчас у этого нервного лейтенанта попросила адрес мальчишки.

– Какого мальчишки? – Михаил напрягся. – Зачем? Разбираться пойдешь?

– Нет, не того, кто меня ударил, а того малыша, которого били. Пойду к нему домой.

– Господи, – Маруся всплеснула руками, – у меня нет слов! Тебе мало приключений? Еще хочется? Зачем тебе этот ребенок?

– Не знаю. Но пойду обязательно. Очень хочется на него еще раз поглядеть.

Вот так и бывает в жизни. Часто неосознанное приводит к ужасным разрушительным последствиям, но иногда… Иногда оно дарит внезапное счастье, которое переворачивает привычную жизнь с ног на голову.

Глава 14

Лидия Васильевна медленно шла по Невскому проспекту.

Октябрь, тихий, солнечный и какой-то торжественный, царствовал в городе, и это торжество света и тепла, совершенное не свойственное петербургской осени, удивляло и радовало. Воздух, чистый, прозрачный и невесомый, словно искрился в лучах октябрьского солнца, и лица горожан дышали умиротворением и безмятежностью. Все совпало в этот день: уникальная красота города, невероятная для октября погода и совершенное спокойствие, царящее на улицах… И это удивительное единение создавало редкостную по нынешним временам гармонию…

Лидия Васильевна, несмотря на ухудшение здоровья, старалась по возможности чаще выходить на улицу. А уж теперь, в преддверии подступающей зимы, она стремилась не упустить ни одного погожего дня, и, гуляя, с радостью наблюдала за жизнью любимого города.

Она шла не торопясь, чуть прихрамывая, опираясь на палочку, специально купленную для нее сыном. Сережа поначалу выбрал какую-то пафосную, полированную, с инкрустированным набалдашником, но Лидия Васильевна сразу отвергла эту невиданную роскошь.

– Зачем, сынок? – пожала плечами она. – Такая опора нужна лицу важному, известному, заботящемуся о своем имидже. А мне купи простенькую, но надежную, такую, чтобы и ладонь ласкала, и опору давала, и глаз ничей не привлекала.

Тогда Сергей выбрал вот эту палочку: легкую, приятную и руке, и глазу.

Лидия любила гулять в одиночестве. Просто шла, смотрела на лица встречных прохожих, пыталась поймать их настроение. Если двигалась по центральным улицам, то сразу выделяла из толпы коренных петербуржцев гостей города. Но чаще всего Лидия ходила по небольшим, не туристическим улочкам, переулкам, переходам, скверам и паркам. Вспоминала далекие прогулки с покойной бабушкой, с мамой, с маленьким сыном…

Этот загадочный город до сих пор приводил ее в недоумение, она никак не понимала, в чем его секрет. Века проходят, а он стоит… Стоит, неподвластный времени, войнам и революциям. Все вроде бы переменилось, но все осталось прежним. Улицы и теперь кажутся такими же, как семьдесят лет назад, в дни ее детства.

Правда, дух города становится иным. Это и понятно: в век скоростей ты поневоле становишься мобильней, подвижней, утрачиваешь степенность, осанистость и чинность. Но все же величественность, монументальность и державность навсегда останутся с этим удивительным творением человека.

Она шла, улыбаясь незнакомым людям, подставляя солнцу лицо, исчерченное морщинами…

Лидия не думала о прошлом. Не хотела. Ни к чему это. Зачем теребить память, будоражить душу, обнажать давно сокрытое… Но иногда, забывшись, она вдруг окуналась в воронку воспоминаний, затягивающую сразу и надолго. И тогда, словно всполохи вчерашней зари, вспыхивали в душе былые чувства, всплывали из глубин памяти давние события и так давили сердце, что она даже останавливалась посреди улицы, боясь потерять сознание.

И проплывали перед глазами давно ушедшие друзья, родственники, любимые и любящие… И тогда она, крепко зажмурившись, мотала головой, глубоко вдыхала чуть горчащий осенний воздух и шла дальше…

Вернувшись домой, Лидия Васильевна застала там Галину. Галя, ставшая уже почти родственницей, много-много лет подряд помогала Лидии по хозяйству и давно сделалась не просто помощницей, но и советчицей, и медсестрой, и поварихой. Сергей, шутя, называл ее «ругательницей». Так и спрашивал, возвращаясь домой: «Как там наша ругательница?»

А началось все с того, что Сережа в выпускном классе вдруг сильно заболел. Воспаление легких так скрутило его, что юношу пришлось даже положить в больницу. После выписки ему назначили долечивание дома, но он, ужасно уставший от бесконечных лекарств, не хотел пить надоевшие таблетки, пропускал предписанные процедуры, избегал назначенных исследований.

И тогда за дело взялась Галина. Она, тогда еще тридцатилетняя молодая женщина, записала себе на листочке все, что касалось домашнего лечения, и с таким рвением принялась выполнять намеченный план, что Сергей взвыл от ее контроля.

Галина спуску ему не давала. Стоило юноше хоть немного нарушить режим, как их квартира оглашалась недовольными возгласами Гали. Сергей прятался от нее в ванной, запирался в своей комнате, убегал на улицу и придумал ей прозвище, которое приклеилось на всю оставшуюся жизнь.

С его легкой руки Галя стала «ругательницей» и, кстати, ничуть не обижалась на это. А когда Лидия Васильевна делала сыну замечания, помощница только отмахивалась: «Ой, оставьте, ребенка, ради бога. Пусть себе тешится».

Сергей, повзрослев до сорока лет, так и остался для Галины ребенком, о котором она постоянно волновалась, заботилась, которому до сих пор в соседней булочной покупала любимые коврижки с медом и от которого строго требовала чистоты и порядка в комнате.

Этой весной Галине исполнилось пятьдесят пять, и она по-прежнему хозяйничала в квартире Лидии Васильевны: готовила еду, подавала лекарства и не давала никому спуску.

Увидев вернувшуюся с прогулки хозяйку, Галина протянула ей тапочки.

– Ну, как дела? Голова не кружится?

– Галя, почему она должна кружиться?

– Вот только не надо передо мной изображать вечную молодость, – глянула на нее укоризненно Галина. – Я знаю, что говорю. Вон какая вы бледная. Давление измеряйте скорее.

Лидия Васильевна очень любила Галю за преданность, за терпение, за строгость и за умение сочувствовать и жалеть. Не сюсюкать, не охать и ахать, а именно сочувствовать, принимая их беды и боли как свои собственные. Уже много раз подряд она предлагала Гале переселиться к ним в их огромную квартиру, доставшуюся Лидии от отца, но та упорно отказывалась.

– Зачем я стану тут у вас селиться, – бормотала она, – если у меня свой угол есть. Маленький, да мой. Мне хватает.

Галина продолжала жить в старой коммунальной квартире в центре города. Но если кто-то болел, то Галина, никого не спрашивая, молча переселялась к хозяевам и терпеливо выхаживала то Лидию, то Сергея. А когда была жива мать Лиды, Галина и ее лечила, кормила и прогуливала.

Своей семьи у Галины не получилось: один раз, правда, она вышла замуж, но, как сама говорила, не пришлась мужу по вкусу. Он ушел к другой, а Галя так и осталась одна, не решившись повторить попытку.

Сегодня, закончив уборку, Галина вошла в комнату Лидии и, остановившись у входа, сложила руки под фартуком.

– Ты чего, Галя? – поинтересовалась Лидия Васильевна. – Садись, отдохни…

– Некогда мне рассиживаться, обед на плите кипит. Я вот что хотела сказать… У Сережи есть женщина.

Лидия чуть не подавилась чаем от неожиданности. Закашлявшись, поставила чашку на край стола и ошарашенно уставилась на свою помощницу.

– Что? Какая женщина? С чего ты взяла?

Галина шмыгнула носом и, довольная произведенным эффектом, прищурилась.

– Меня не проведешь! Я в этом доме каждую пылинку в лицо знаю…

– И что? – нетерпеливо перебила ее хозяйка. – Ну, не тяни Галя! Сейчас сердце выскочит…

– Ну-ну-ну, – прикрикнула помощница, – а то я быстро «скорую»-то вызову! Держите себя в руках!

– Все. Я спокойна. Начинай, – вздохнула Лидия.

– В общем, так… – Галя на мгновение задумалась. – В этот раз, когда вы в больнице лежали… Помните, в августе?

– Да помню, – не выдержала Лидия, – не тяни!

– Так вот. Я пришла поутру убирать, а Сережка уже уехал. Ну, я и пошла в его комнату, а там… – она замолчала, хитро прищурилась и покачала головой.

– Галя, что ты, как неваляшка, крутишься? – потеряла терпение Лидия Васильевна. – Что дальше-то? Просто с ума сведешь своей медлительностью!

Помощница обиженно поджала губы, но все же прибавила темпа:

– Ну и вот… А на тумбочке женские часы лежат, и в ванной два полотенца.

Лидия Васильевна замерла. В голове заметались сотни мыслей, и она, прикрыв рот ладошкой, потрясенно взглянула на замершую Галину.

– Да ты что? Господи… Что ж ты молчала столько времени? Ведь середина октября уже! Вот партизанка!

– Так вы ж сами учили меня не делать поспешных выводов. Вот я и не делала. Наблюдала.

– Галя, – Лидия Васильевна прикусила губы, чтобы не расхохотаться. – Я всю жизнь мечтаю, чтобы он женился, внуков нам с тобой родил, а ты так долго медлила!

– Зато точные сведения вам даю, а не сплетни и домыслы. И еще кое-что знаю… – Увидев рассерженные глаза Лидии, заторопилась. – Все, все! Не сердитесь! Значит, так: точно у Сережи есть кто-то… Он в Москве купил духи. Дорогущие, я думаю.

– Что? А ты откуда знаешь?

– Да он особо и не прятал. Поставил на стол у себя в комнате. А сегодня их там уже нет. Понятно?

Лидия Васильевна заволновалась. Неужели Бог ее услышал? Она перекрестилась на бабушкину икону, так и висящую там, куда та сама ее когда-то повесила.

– Иди, иди, Галечка, я посижу. Подумаю. Спасибо тебе.

Она еле дождалась возвращения сына домой. Перебрав десятки дипломатических вариантов, решила спросить напрямую. За ужином, правда, Сергея не отвлекала: ела мало, говорила о погоде, городских новостях, об удивительном октябре, о его планах на новый год… Но, когда сын, допив чай, расположился у телевизора, присела напротив и внимательно посмотрела на своего мальчика, ставшего уже совсем взрослым.

– Ты чего, мама? – насторожился Сергей. – Что у меня на лбу такое интересное написано? Уже минут десять меня так разглядываешь, будто несколько месяцев не видела!

Лидия Васильевна, не зная, как подступиться к деликатной теме, смущенно замялась.

– Сережа, хочу задать один вопрос…

– Один? – сын лукаво прищурился. – Ну, давай. Хотя, судя по твоему настроению, не похоже, что один.

– Ой, перестань, – досадливо отмахнулась мать. – Не до шуток мне.

– Да что такое? – сын встревожился.

Лидия, тряхнув седой головой, решительно пошла в атаку.

– Сережа, ты собираешься жениться?

– Я? – сын испуганно округлил глаза. – Боже! Что за выдумки?

– Но у тебя кто-то ночует?

– Где? – Сергей недоуменно пожал плечами. – Мам, что такое? Сон плохой приснился? Где у меня кто-то ночует?

Это притворство окончательно вывело женщину из себя, и она, нервно теребя оборку на домашнем платье, повысила голос.

– Сережа! Не ври мне! Когда я лежала в больнице, сюда приходила дама.

Сын поначалу озадаченно нахмурился, а потом облегченно выдохнул.

– Это же Мила! Мама, это же Мила, ты помнишь ее?

– Мила? Какая Мила? – Лидия Васильевна замерла, соображая, о ком идет речь.

И тут до нее дошло… Мила училась в одной школе с Сергеем. Правда, была на пять лет его младше. Когда-то, случайно встретившись на школьной репетиции команды КВН, они познакомились. Он, старшеклассник, не придал этому значения, а она, пораженная его эрудицией и начитанностью, безответно влюбилась в симпатичного десятиклассника. Потом он ушел в армию, а она доучивалась в школе и готовилась к поступлению в вуз. После армии он поступил в институт, и Мила, не растерявшись, поступила туда же…