Текст книги "ЮРИЙ МАЛИКОВ. ВТОРАЯ МОЛОДОСТЬ"

ЮРИЙ МАЛИКОВ. ВТОРАЯ МОЛОДОСТЬ

«Самоцветам» скоро исполнится полвека: десятого сентября 1970 года я вернулся из Японии и почти сразу начал собирать ансамбль.

– Вашему сыну тоже в этом году стукнуло «полтинник». Дмитрий отметил юбилей большим концертом. Довольны тем, как все прошло?

– В огромном, тысяч на шесть зале не было ни одного свободного места. Сына поздравили многие коллеги, сам Дима выступил с отрывком своего инструментального шоу Pianomaniя и фрагментами музыкальных спектаклей – тоже им написанных. В общем, концерт получился удачным.

– В числе прочих выступала и Наталья Ветлицкая, с которой когда-то у Дмитрия был роман.

– Понимаете, в чем дело, – я никогда не вмешивался в личную жизнь ни сына, ни дочери Инны, ни тем более друзей и знакомых. Наталья Ветлицкая – красивая, обаятельная женщина. Но с Димой у них не сложилось, думаю потому, что двум творческим личностям вместе сложно, один в паре должен уступать. А тут, видимо, идти на компромиссы ни один не хотел, у обоих – характер…

– В одном интервью Наталья делилась, как однажды в пылу ссоры ударила вашего сына туфлей по голове: «На каблуке была железная набойка – он ходил перебинтованный. На этом все кончилось. Димин папа понял, что нашему союзу не бывать…»

– Не помню истории про туфлю. Мне кажется, Наташа придумала или преувеличила. Она разве что могла запустить в Диму подушкой. Кстати, я не был против их отношений, решение о расставании они принимали сами. На прощание Дима подарил ей песню «Моя душа». Я рад, что позже он нашел свое счастье – Лену. Свой тыл. Ему хорошо – для нас, родителей, это самое главное.

Правильная позиция, как мне кажется, когда папа с мамой не очень глубоко вникают в жизнь ребенка. Разве что подсказывают и направляют. Не помню, чтобы я ссорился с сыном или «нравоучал». Если мы с женой вдруг начинали его критиковать, Дима замыкался в себе.

Он рос в общем хорошим, спокойным мальчиком. Не отлынивал от музыкальных занятий, занимался спортом: летом гонял в футбол, зимой – в хоккей. Жили мы тогда на Преображенке в знаменитом доме композиторов, купили кооперативную квартиру – маленькую, двухкомнатную, на первом этаже. Прямо над нами жил знаменитый пианист Владимир Крайнев. Позже он женился на Татьяне Тарасовой и супруги уехали в Германию, но в годы Диминого детства звуки рояля Крайнева постоянно окутывали мощными вихрями нашу квартиру. Дом-то блочный, слышимость хорошая. На девятом жила Элеонора Беляева – ведущая программы «Музыкальный киоск». А через стенку от нас – Лариса Мондрус, по утрам она довольно громко распевалась. При таком соседстве просто невозможно не заниматься музыкой…

Правда, самый первый педагог сына, вздыхая, делился с моей тещей: «Думаю, все-таки ваш внук никогда не станет музыкантом, не хватает усидчивости. Было Диме тогда шесть лет. И как помнится мне, сын рос человеком серьезным. Возвращаюсь как-то домой, а он важно докладывает: «Папа, тебе звонили – Фрадкин, композитор, Прудкин, директор, и Плоткин, продюсер».

– «Самоцветы» в то время были ведь на пике популярности…

– Это действительно так. Бари Алибасов, в те же семидесятые выступавший со своим «Интегралом», много лет спустя признался: «Когда видел тебя с твоими «Самоцветами», хотелось взять автомат и в вас пульнуть!» Мы-то собирали стадионы, а «Интеграл» выступал в небольших залах, рок-музыка ведь была под запретом.

А началась история «Самоцветов» в Японии. В 1969-м меня премировали заграничной поездкой за отличную учебу в консерватории и успешную работу в Москонцерте – почти десять лет я трудился в аккомпанирующем составе, будучи единственным за всю историю организации контрабасистом с высшим образованием. В Стране восходящего солнца проходила выставка ЭКСПО-70 – туда съехались музыкальные коллективы из более чем ста сорока стран. Слушая их, я понимал, что вот за такой музыкой будущее. Решил: вернусь домой и создам ансамбль. В Японии проработал около полугода, получал одиннадцать долларов суточных (в то время для Японии это были большие деньги). Не пил, не ел, экономил на всем. И скопил приличную сумму. Перед отъездом накупил новейшей японской аппаратуры для будущего коллектива. Пятнадцать ящиков! Довольный, отправился в Москву. Дома меня ждала Люся с Димочкой. Когда улетал, сыну исполнилось всего полтора месяца, теперь же он вполне уверенно стоял в кроватке.

Стыдно вспомнить, но из Японии ни жене, ни сыну не привез ровным счетом ничего: все деньги потратил на гитары, микрофоны, колонки и прочее. Но не услышал от Люси ни слова упрека, помогая разбирать коробки с аппаратурой, она видела, как я счастлив. А вот сама, подозреваю, в душе особого воодушевления не испытывала. Просто в силу характера и воспитания не показывала истинных чувств. Ну представьте состояние женщины: муж заявляется домой после многомесячной разлуки – и даже сувенира типа нитки жемчуга не привез, а все разговоры дома только о будущем ансамбле.

– Где же вы нашли такую удивительную и понимающую жену?

– Познакомились мы в московском Доме культуры трудовых резервов. За несколько лет до встречи Люся занималась там в самодеятельности и пятого января 1965 года заглянула навестить старых друзей. Вечером в ДК проходил сборный концерт, выступали артисты разных жанров – и акробаты, и чтецы, и конферансье, и фокусники. Я играл на своем контрабасе, Лев Оганезов – на фортепиано, еще был с нами барабанщик, втроем мы аккомпанировали певице Марии Лукач. Ее муж Владимир Рубашевский был главным дирижером Московского мюзик-холла. Где, как говорили в творческих кругах, танцевали самые красивые девушки СССР, привыкшие к роскоши, обожанию мужчин и вниманию прессы. Коллектив гастролировал по всему миру, в Москве попасть на их концерты было невозможно.

В общем, стою я в коридоре ДК в обнимку с контрабасом, вдруг подходит Маша Лукач: «Юра, тут девочка из мюзик-холла, очень хорошая, хочу тебя познакомить, – и добавляет: – Между прочим, они только что из Парижа». Думаю: «Ничего себе!» – мне-то хвастаться особо нечем – застенчивый парень из провинции, приехавший в Москву со своим единственным сокровищем – контрабасом.

Я появился на свет на хуторе Чеботовка, недалеко от станицы Вешенской, где снимали «Тихий Дон». Родители познакомились и поженились в июне 1941-го. Буквально через несколько дней грянула война. Отец ушел на фронт танкистом. Осенью 1942 года его часть отступала к Сталинграду, путь пролегал через Чеботовку. Федору Михайловичу позволили навестить жену. Через девять месяцев родился я. С войны папа, который великолепно пел, играл на баяне и гармошке, привез единственную ценную вещь – немецкий аккордеон, который стал семейной реликвией. После войны отец служил в Калининграде и семью туда перевез. А в 1954-м мы переехали в подмосковный Чехов. Там я окончил школу и поступил в индустриальный техникум. Будущая специальность называлась так: «открытая разработка угольных и нерудных месторождений». Мог бы стать богатым человеком: полезные ископаемые – основа бюджета страны. Но я увлекся музыкой…

Однако вернусь к знакомству с будущей женой. Как она выглядела – шедевр! Парижский шедевр! Я дар речи потерял, когда ее увидел. Маша толкает меня в бок: «Не бойся, давай знакомиться…»

Мы отработали концерт, я, по-прежнему ужасно стесняясь, подхожу к Люсе:

– Извините, можно вас проводить?

– А куда? – искренне удивилась она. – Я живу в соседнем доме.

Спасибо Маше – пришла на выручку.

– Конечно, – говорит, – Юра, проводи нашу Люсеньку. Чтобы никто ее не обидел.

Выходим из ДК. Мороз лютый, Люся в легкой шубке и полусапожках. У подъезда говорит: «Подождите. Сейчас поднимусь, потеплее оденусь». Стою на улице, жду… А я ведь в легоньких ботиночках. Думаю: побегать, что ли, по сугробам, а то совсем продрог.

Выходит она, а возле подъезда написано «ЛЮСЯ», каждая буква больше метра. Позже любимая призналась, что была поражена – еще никто не вытаптывал на снегу ее имя.

Погуляли сколько смогли. В шесть утра у меня самолет, отправлялся на первые в жизни заграничные гастроли: Китай и Вьетнам.

Через месяц вернулся и кинулся разыскивать Люсю. Оказалось, теперь она с мюзик-холлом отправилась на полуторамесячные гастроли. Так что с будущей женой увиделись только весной. В одну из первых встреч не придумал ничего умнее, чем потащить ее в консерваторию. Вообще, Люся обожает русскую классику. Чайковский – самый любимый, Прокофьев, Рахманинов… А я ее пригласил на концерт органной музыки Баха. Люся терпеливо три часа слушала, потом спросила, смущаясь: «А другой музыке вас не учат?»

Обычно я ждал ее после репетиций в мюзик-холле и мы вместе отправлялись в консерваторию. Люся сидела два часа в классе, пока я занимался с концертмейстером. Потом шли гулять или в кино.

Расписались через полтора года – девятого октября 1966-го. Могли бы и раньше, но я пообещал себе отвезти любимую в ЗАГС непременно на собственном автомобиле. Вот и ждал, когда подойдет очередь на «Москвич-408». В те годы ведь невозможно было просто прийти в салон и купить машину.

– Чья заслуга – долгий, крепкий брак?

– Думаю, общая. Это вовсе не значит, что мы никогда не ссоримся. Ругаемся, можем даже несколько часов не разговаривать. Чаще из-за какой-нибудь бытовой ерунды. Но подолгу не дуемся никогда, наверное, в этом секрет. Кроме того, в моем роду все однолюбы.

О Люсиной мудрости уже упоминал. Взять ту же Японию – сыну всего полтора месяца, а муж улетает надолго на другой конец света. Скажи она тогда «Нет!», зарыдай, прижимая к груди маленького Диму, я бы, разумеется, остался дома. И не было бы никаких «Самоцветов» в нашей жизни. Смело могу сказать: это она, Люся, дала старт многим моим творческим деяниям. И я, конечно же, бесконечно ей благодарен.

Вообще, родоначальник нашего жанра – замечательный композитор Юрий Антонов. Его песня «Нет тебя прекрасней» открыла эпоху ВИА. Он написал хит, который зазвучал буквально отовсюду, и молодежь вдруг захотела слушать гитару, учиться на ней играть. В это же время появились и ансамбли: «Поющие гитары», «Веселые ребята», «Добры молодцы», «Песняры»… В их концертных программах в основном звучали известные европейские хиты с русскими текстами. Шлягеры на родном языке первыми запели «Песняры», затем «Самоцветы». Когда я их создал, мне было всего двадцать семь.

Первая встреча со зрителями могла стать последней. Мы подключили аппаратуру – ту самую, из Японии, – вышли на сцену… От волнения у меня дрожали колени. На протяжении выступления колонки странно вибрировали. Позже разобрались: японские инструменты были рассчитаны на напряжение 220 вольт, а у нас оно составляло 127. Вся техника могла сгореть в один миг. Но выдержала, судьба над нами сжалилась. Сцену мы покидали под гром аплодисментов. Приняли! Так началась история «Самоцветов».

Судьбоносной считаю встречу с композитором Фрадкиным, который предложил песню на стихи Михаила Пляцковского «Увезу тебя я в тундру». Невероятно щедрое предложение! Ведь «Тундру» Марк Григорьевич планировал подарить Краснознаменному ансамблю имени Александрова – а отдал мне, руководителю никому не известного коллектива. Благодаря этой песне родилось наше имя – «Самоцветы». Однажды на репетиции, исполнив строчку «Сколько хочешь самоцветов мы с тобою соберем…» – все ребята вдруг замолчали и посмотрели друг на друга. До этого много месяцев перебирали разные названия, но ни одно не нравилось. Даже конкурс объявили среди зрителей. А тут поняли: вот оно!

Через много лет нашу «Увезу тебя я в тундру» позаимствовал для «НА-НА» давний друг Бари Алибасов, который когда-то мечтал нас всех перестрелять…

После «Тундры» появились песни про БАМ, «У деревни Крюково», «Мой адрес – Советский Союз», многие другие… Вот удивительно – семидесятые и восьмидесятые называют эпохой застоя, а творческая энергия тогда била через край. Сейчас, к сожалению, запоминающихся песен мало…

По сей день часто спрашивают: «Мой адрес – Советский Союз» написана по партийному заказу?» Уверен, что формальная, «на заказ» песня быстро исчезла бы и из нашего репертуара, и из памяти людей. Даже сейчас, когда и Советский Союз, и БАМ, и

...

конец ознакомительного фрагмента