Текст книги "Колечко с бирюзой"

Глава 14

Ночью Игорю внезапно стало плохо. Вызвали Герасимова, следом, прямо со дня рождения дочери, благоухая хорошим вином и праздничными пирогами, примчался Лацкарт.

Резко упавшее давление и бледность кожных покровов указывали на возможность внутреннего кровотечения.

Перепуганная Наташа из своего угла видела только бессильно свесившуюся с кровати руку и слышала быстрый говорок начальника отделения, прерываемый глухим басом Герасимова.

– Наташа, – повернулся к ней Яков Самойлович, – выходит, ему стало плохо сразу же после ужина? Как я понимаю, ничего особенного он не ел, все, как обычно, в соответствии с диетой?

– Да, – подтвердила девушка и вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что же происходит за спинами врачей, – никаких отклонений от диеты не было.

– Подойди ближе, – приказал Лацкарт, – и расскажи подробно, как обстояли дела до ужина.

– В полдник он выпил только сок, даже печенье не съел, – почти прошептала Наташа, нервно теребя в пальцах косынку, – а потом я помогла ему добраться до кресла-качалки. До нее всего три шага; я подумала, что ничего страшного не произойдет, до туалета же он добирается…

– А ты подумала, дурья твоя башка, – Лацкарт постучал согнутым пальцем ей по лбу, – сколько усилий требуется даже здоровому человеку, чтобы с нее подняться? При этом прежде всего напрягаются мышцы живота, ты же будущий медик, должна это знать, черт побери! – Гневно сверкнув глазами, он с досадой произнес: – Старый идиот! Доверился сопливой девчонке! – И, отвернувшись от Наташи, пробурчал Герасимову: – Давай его на стол! Хорошо, если только внешние швы разошлись… – Он вновь повернулся к девушке и сердито прикрикнул: – А ты не реви! Будешь присутствовать на операции, убедишься, что своим «уходом» натворила!

– Погоди, Яков Самойлович, – прервал его Герасимов, – кажется, он приходит в себя.

Врачи вновь склонились над Игорем, а Наташа подкралась ближе и встала рядом с дежурной медсестрой, которая хотя и покачала головой и губы поджала осуждающе, но отодвинулась в сторону, предоставив девушке лучшее место для обзора.

Цвет лица Игоря почти сравнялся с цветом наволочки. Струйки пота, скатываясь с висков, слились в большое влажное пятно вокруг головы, а лицо стало походить на лик со старой иконы, измученный, почерневший…

Раненый открыл глаза, обвел собравшихся взглядом и вдруг улыбнулся. И это было так неожиданно и неестественно, что Наташа судорожно вздохнула, а Елизавета даже закашлялась.

– А ну-ка, марш за ширму! – рявкнул на них Лацкарт. – Когда надо будет, позову, а сейчас чтобы ни звука, пока я буду осматривать больного!

Осматривали Игоря минут двадцать, потом Лацкарт и Герасимов отошли к окну и еще с четверть часа обсуждали ситуацию. Но Наташа опять каким-то внутренним чутьем поняла, что с повторной операцией, очевидно, повременят и дела ее подопечного на самом деле не так уж и плохи.

И действительно, Лацкарт подозвал ее и Лизу и строго-настрого приказал им ночью не спать, каждый час измерять больному давление и температуру. При всех изменениях его состояния в худшую сторону немедленно докладывать доктору Герасимову, а в случае крайней необходимости не стесняться и самого начальника отделения поднять с постели.

– Извините, Яков Самойлович, но, кроме Карташова, у меня еще полсотни больных да придурковатый санитар, который если заснет, то только от пинка и просыпается! – Елизавета недовольно скривилась. – Зря, что ли, Наталью к нему приставили? Вот пусть она вокруг него и побегает, не поспит, раз умудрилась таких дел натворить!

– Успокойся, Лиза. – Лацкарт окинул Наташу суровым взглядом. – Вся информация как раз для этой милой дивчины и предназначалась. Но ты должна быть в курсе и контролировать исполнение моих распоряжений. На сегодня – никаких обезболивающих! Болезненные проявления пока в норме, так что до утра потерпит наш альбатрос как миленький, а там посмотрим. – Доктор положил руку на Наташино плечо и чуть сжал его. – Проследи, деточка, за ним: если боли усилятся или давление, не дай бог, упадет, мигом лети за Семеном Семенычем. Он покемарит сегодня в ординаторской. Тебе же придется потерпеть, завтра отоспишься, если Карташову легче станет.

Через несколько минут Наташа и Игорь остались в палате одни. Девушка выключила верхний свет и оставила лишь ночник над кроватью. Игорь, казалось, спал, но стоило ей пододвинуть стул и сесть рядом с его постелью, он открыл глаза и виновато улыбнулся:

– Наделал я тут переполоха… И тебе влетело!..

– О чем ты говоришь? – Наташа склонилась к его рукам, лежавшим поверх одеяла, и вдруг прижалась к ним щекой и горько, почти по-детски расплакалась. Игорь осторожно высвободил правую руку и принялся ласково гладить ее по голове:

– Успокойся, славная моя! Ничего страшного не случилось, завтра снова буду как огурчик! Не веришь? – Он приподнял пальцем ее подбородок. – Ты что ревешь, глупышка? Разве стоит лейтенант Карташов твоих слез?

– Прости меня, Игорь, если бы я не ушла с Петром…

– Ты считаешь, я здесь на радостях буги-вуги выплясывал? Да я этот час, пока вы миловались, проспал как у Христа за пазухой…

– Мы не миловались, к твоему сведению…

– Ну надо же! – На щеках Игоря выступили красные пятна. – Ты за дурака меня держишь? Или, скажешь, это я тебе блузку через раз застегнул?

– Игорь, тебе нельзя волноваться, – умоляюще попросила его Наташа.

– А я не особенно и волнуюсь! В принципе мне наплевать, с кем ты в кустах целуешься!

– Тебе доставляет удовольствие оскорблять меня? – спросила Наташа шепотом, чувствуя, что вот-вот слезы снова хлынут из глаз и выдадут ее отчаяние с головой. Она набрала полную грудь воздуха и с вызовом произнесла: – Но какое ты имеешь право разговаривать со мной подобным образом? Петр – мой жених, и я сама решаю, целоваться мне с ним или нет!

Наташа встала со стула. Глаза ее гневно сверкали, щеки раскраснелись.

Игорь пришел в себя первым и понял, что опять хватил лишку. Он умоляюще посмотрел на Наташу:

– Прости меня еще раз, пожалуйста! Порой сам себя не пойму, болтаю, не знаю что!..

– Хорошо. – Наташа смущенно улыбнулась и пожала плечами. – Ты тоже меня прости, что все так получилось. Честно сказать, я очень виновата, что позволила тебе воспользоваться качалкой.

– Выходит, мир? Отныне и навеки? – Игорь протянул ей руку, и Наташа пожала его ладонь, сухую и горячую. Температура продолжала держаться. Наташа сняла висевшее на козырьке кровати полотенце и обтерла его блестевшее от пота лицо. И вдруг, поддавшись какому-то импульсу, пронзившему ее с ног до головы так, что перехватило дыхание, а в глазах заплясали разноцветные искры, Наташа склонилась к Игорю и прижалась губами к его губам, таким же горячим, как и его руки. Игорь, казалось, только и ждал этого, потому что мгновенно обнял девушку и перехватил инициативу. Он целовал ее с такой жадностью, словно последний раз в жизни. И Наташа, вмиг отбросив все сомнения и колебания, точно в костер головой, устремилась ему навстречу, отдав в поцелуе всю свою жажду любви и счастья.

Игорь оторвался от нее первым, но не разжал объятий, а принялся исследовать девичью шею приоткрытыми губами. Наташа ощутила на своей коже легкие касания его языка и вздрогнула от внезапно возникшей и никогда ранее не испытанной сладостной боли. Она застонала и еще теснее прижалась к Игорю, и уже никто, никакие силы не смогли бы оторвать ее от него, даже появление Петра, даже Герасимова, даже самого Лацкарта… Лишь на мгновение она отпрянула от Игоря, чтобы перевести дыхание, но он тут же притянул ее к себе с гораздо большей настойчивостью и нетерпением, чем прежде, и, прижавшись к ее уху губами, прошептал:

– Наташка, я понимаю, что это сейчас нереально, но я безумно хочу тебя!

И она, к своему стыду и ужасу, осознала, что тоже сошла с ума, если желает повторения ночи в домике лодочника, но только не с Петром, а с Игорем. Хочет почувствовать его тело рядом со своим, его губы на своих губах… И еще она поняла, что все это обязательно произойдет, независимо от ее воли и вопреки рассудку. Рано или поздно она ляжет в его постель, не раздумывая, и даже если он никогда не скажет ей о своей любви…

Но тут словно стоп-сигнал сработал у нее в мозгу. Наташа отпрянула от Игоря, прижала пальцы к вискам. Господи, что же она вытворяет? Неужели она так развратна, что вид любого привлекательного мужчины вызывает у нее такой взрыв неуправляемых эмоций? «Ничего подобного, – пытался убедить ее внутренний голос, – весь твой любовный опыт ограничен одним-единственным мужчиной, и подобной реакции не было даже в момент вашей близости». Она и сама это прекрасно понимала. Она слишком хорошо запомнила то ощущение стыда и отвращения к самой себе, решившейся на эксперимент, который дал весьма плачевные результаты…

Игорь исподлобья наблюдал, как меняется выражение лица Наташи. Минуту назад она казалась опьяненной теми же чувствами, что и он. И вот уже растерянно и виновато смотрит на него, точно провинившаяся школьница.

– Наташа, не бросай меня, не уходи! – Он испытал нечто похожее на панику, когда она оторвалась от его груди, убрала руки от его лица. Жесткие мужские пальцы впились в девичьи плечи, дыхание Игоря участилось. – Не бросай, останься со мной! – Серые глаза просили ее, умоляли… И Наташа сдалась. Она опять опустила голову на грудь Игоря, и оба – и сиделка, и ее пациент – забыв о том, что в любую минуту в палату могут войти или толстая Елизавета, или, не дай бог, сам Герасимов, крепко обнявшись, заснули.

Герасимов и в самом деле уже под самое утро заглянул в палату. Постоял над мирно спящей парочкой и, вглядевшись в спокойное лицо Карташова, обнимавшего посапывающую на его груди Наташу, покачался в раздумье с пяток на носки, заложил руки за спину и вышел из палаты.

Карташов, видимо, самым лучшим образом реагировал на нетрадиционные способы лечения, а из более чем сорокалетнего опыта работы полковник медицинской службы Герасимов знал, что при умелом их использовании, в разумных, естественно, дозах, зачастую удается поставить на ноги даже самого безнадежного больного.

Наутро Лацкарт осмотрел Игоря, хмыкнул, пошевелив от удивления черными с проседью, в форме запятой бровями и посмотрел на Герасимова:

– Странные вещи, коллега, творятся в этой палате, вы не находите? Вчера этот джентльмен – чуть ли не кандидат в прозекторскую, а сейчас – хоть свадьбу играй! Что за фокусы вы демонстрируете, Карташов? Я ведь собрался вам ливер прополаскивать, а сегодня, гляжу, впору горло прополоскать в честь улучшения внешнего вида и общего состояния.

– Прощу прощения, Яков Самойлович, – Игорь виновато развел руками, – но я, право, не ставил своей целью беспокоить вас или Семена Семеныча!

– Смотри-ка, Семеныч, извиняется! – Лацкарт перевел взгляд с Игоря на Герасимова, потом обратно и весьма язвительно усмехнулся: – Выходит, мозги в относительном порядке, но я их вам, Карташов, все равно вправлю. Во-первых, три дня с кровати не вставать, во-вторых, все дела – в соответствующие сосуды! Пробежки до туалета я вам категорически запрещаю! Слышите? Категорически! И никаких разговоров! – повысил голос начальник отделения, заметив протестующий жест пациента. – Чувства юной мадемуазель мы, так и быть, пощадим, освободим от подобных обязанностей, но дипломатические переговоры с санитарами сами будете вести. Лично у меня от одного их вида изжога возникает. – Он поднял очки на лоб, склонился к Игорю и пристально посмотрел на него. – И никаких инициатив в дальнейшем! Вы меня поняли, лейтенант?

В палату вошла Нина Ивановна и пригласила Наташу к себе в кабинет. Лацкарт проводил их взглядом, а потом вновь повернулся к Игорю:

– И гляди у меня, девочку не слишком обижай, а то знаю я вас, альбатросов Тихого океана! – И, кивнув головой Герасимову, вышел из палаты.

Семен Семенович облокотился на козырек кровати, задумчиво оглядел Игоря:

– Передайте Наташе, когда вернется, чтобы она получила инвалидную коляску на складе. Пару дней все-таки потерпите, посмотрим, не будет ли ухудшения, и, если получите «отлично» по всем показателям, разрешу Наташе вывезти вас в парк на прогулку. Только без выкрутасов, договорились?

– Договорились, – ответил Игорь и улыбнулся. – Да, нелегкая досталась доля, не будь на то господня воля…

– Не отдали б Москвы, – подмигнул ему Герасимов и уже серьезно добавил: – А с Натальей и вправду будь осторожнее! Не испорти девчонку!

– О чем вы, доктор? – Игорь поднял в недоумении брови.

– Знаю о чем, потому и предупреждаю. У нее, говорят, жених – неплохой парень. Так что прежде разберись, что у тебя всерьез, а что – только игра. Чужую жизнь легче сломать, чем свою, подумай об этом на досуге.

Герасимов вышел из палаты, а Игорь закинул руки за голову и закрыл глаза…

* * *

А Нина Ивановна тем временем заканчивала допрос, который учинила Наташе по поводу не очень веселых событий в первой палате. Причем все подробности выпытывала с такой дотошностью, что Наташа в конце концов не выдержала:

– Нина Ивановна, я провинилась только в том, что позволила Карташову посидеть немного в качалке, но, честное слово, он не слишком сильно напрягался, когда вставал с кресла. Всего и трудов-то было – обнять меня за плечи и ухватиться за подлокотник…

– Ох, девка, дообнимаешься. – Нина Ивановна устало махнула рукой и тут же подозрительно оглядела Наташу с ног до головы. – С чего это у тебя глаза блестят? Или приставать уже надумал?

– Ничего он не надумал! – Наташа фыркнула. – Да и куда ему? – Потом смущенно спросила: – Вы меня послезавтра с дежурства отпустите на два-три часа? Мы хотим с Петром заявление в загс подать.

– Никаких разговоров, – Нина Ивановна с довольной усмешкой посмотрела на нее, – я уж, грешным делом, подумала, что ты решила ему отказать. Поезжай и ни о чем не беспокойся. А мне тоже есть о чем поговорить с твоим альбатросом.

– Это вы Игоря имеете в виду? – спросила Наташа и не выдержала, рассмеялась: – Его так Лацкарт часто называет.

– Альбатрос или не альбатрос, но парень он приятный, тут уж ни прибавишь, ни убавишь! Так что смотри: поглядывать на него поглядывай, но и про Петра не забывай. Он у тебя не хуже, а в чем-то, может, и получше будет. Я ведь вчера в Полтавском была. С Анастасией Семеновной разговаривала… Хороший парень тебе в мужья достанется, только не проворонь его по глупости.

– Что я, не понимаю, – нахмурилась Наташа, отвернулась от Нины Ивановны и уже почти шепотом добавила: – А на Игоря я не смотрю, вы предупреждали ведь, что он не моего поля ягода…

– А тут одному только господу богу известно, что он за ягода, – сказала Нина Ивановна задумчиво и затянулась неизменной «беломориной»…

Наташа вернулась в палату, и день опять закружился бесконечной каруселью плановых дел: процедур, инъекций, капельниц, очередных посетителей, уборки палаты, а кроме этого, неоднократных умываний, бритья, обеда и ужина и великого множества других занятий. От этого к концу дня отваливаются руки, болят ноги, а голова окончательно отказывается что-либо соображать. И остается лишь одно-единственное желание: послать все к чертовой матери, зарыться с головой в одеяло и отключиться хотя бы на ночь от всех забот и проблем.

На следующий день сразу же после обеда Наташа, воспользовавшись инвалидной коляской, с разрешения Герасимова вывезла Игоря на пару часов в парк, где они прогуляли до самого ужина. Даже полдник она принесла ему в парк. Все это время они почти не разговаривали. Кто-то из посетителей принес Игорю новую «Роман-газету», и теперь он с таким упоением читал повесть о военных разведчиках, что Наташе пришлось даже силу и власть применить, чтобы увезти его из парка. Зато вечером он не докучал ей ни разговорами, ни просьбами. Единственное – попросил поставить настольную лампу на прикроватный столик. Наташа взамен отпросилась на часок попить чаю с Ниной Ивановной, которая и на этот раз заменяла кого-то из медсестер.

Но за разговором они забыли о времени и всполошились, когда увидели, что будильник показывает уже двенадцатый час ночи.

– Нина Ивановна, я сбегаю до палаты. Как бы чего не случилось!

– Беги, беги, – согласилась с ней начальница, – я тоже по палатам пройдусь. Может, кому что надо? Хотя я «рынду» не отключала, так что в случае чего давно бы уже позвонили…

В первой палате было темно. Игорь спал сном младенца. Его дыхание было ровным и спокойным. Наташа улыбнулась про себя. Ее пациент обладал, не в пример ей, железной выдержкой. Оставшиеся недочитанными страницы, всего с десяток, не более, аккуратно заложил длинным листом гладиолуса. Возможно, решил продлить удовольствие на следующий день…

Наташа тоже любила читать. Обычно она зарывалась в книгу с головой, и никакие угрозы и уговоры со стороны бабушки не могли оторвать ее от чтения. Ну а если книга вдобавок попадала ей в руки на сутки или двое, то Анастасия Семеновна знала, что загодя сумеет добиться от внучки выполнения даже самых неприятных обязанностей вроде наведения порядка в курятнике, чтобы только потом ее не тревожили, оставили один на один с потрепанным томиком и не докучали вопросами и призывами пообедать или поужинать. В такие минуты бабушка, чтобы уберечь внучку от гастрита, прокрадывалась тихонько в ее комнату, ставила на стол тарелку с супом, кружку с молоком и так же тихо удалялась. Фанатизму Наташи она не удивлялась. Покойные муж и дочь готовы были все отдать за хорошую книгу, что ж тогда говорить о Наташе, которая их точный слепок…

За ее спиной скрипнула дверь, и Наташа вздрогнула от неожиданности. Нина Ивановна подошла и встала рядом с ней. Вгляделась в бледное в свете ночника мужское лицо и, вздохнув, произнесла:

– Красивый парень, ничего не скажешь! Но запомни: сегодня он здесь, а завтра – ищи ветра в поле… Альбатрос – он и есть альбатрос! И не за красоту его так прозвали, а за то, что из тех молодцев, что летают где хотят и с кем хотят! И ни о чем более не задумываются…

Глава 15

– Надеюсь, ты в состоянии толково объяснить, куда исчезла после обеда?

Наташа вздрогнула от низкого голоса, в котором сквозило неприкрытое раздражение, и застыла на полпути от двери к ширме. Вспыхнул свет – это Игорь включил настольную лампу, и девушка зажмурилась от неожиданности, а возможно, чтобы не встречаться с Игорем взглядом. Он попытался сесть на кровати, но сморщился от боли и шепотом чертыхнулся. Наташа, забыв, что она не в халате, а в джинсах и куртке, поспешила к нему на помощь. Но Игорь отстранил ее руку и достаточно ловко спустил ноги с постели.

– Итак, пока я спал, моя сиделка смылась в неизвестном направлении, и только путем неимоверных ухищрений мне удалось узнать у Нины Ивановны, что она опять пребывает в объятиях своего драгоценного жениха.

– Простите, товарищ старший лейтенант. – Кровь отхлынула от ее щек, а глаза с таким откровенным осуждением посмотрели на Игоря, что он стушевался и не сразу нашел достойный ответ на ее гневную тираду. – Встречи с женихом мое личное дело, а уход за вами – служебное, за которое я получаю зарплату. Надеюсь, замечаний по уходу нет? Тогда советую вам: оставьте свои попытки совать нос в чужие личные дела, отправляйтесь в постель и – спокойной ночи до утра, гepp офицер!

Игорь усмехнулся:

– Порой я сожалею, что у меня нет под рукой ремня…

– Бодливой корове господь рогов не дал, а ремень тем более! – Наташа окинула его презрительным взглядом и направилась к ширме, но следующая его фраза заставила ее остановиться.

– То-то и оно, – раздалось за ее спиной, – видно, мало тебя, голубушка, в детстве пороли…

– Слушайте, Карташов. – Наташа вернулась к его кровати и, сжав кулаки, сердито посмотрела на Игоря, не менее свирепо взиравшего на нее. – Я очень устала сегодня, и мне наплевать на ваши дурацкие подковырки! Впрочем, подозреваю, что у вас не все в порядке с головой. Завтра попрошу Лацкарта, чтобы вам вызвали психиатра для консультации. Вдруг уже необратимый процесс пошел!

– Что ж, попробуй пригласить психиатра, возможно, его совет не только мне понадобится, – неожиданно спокойно согласился Игорь. – Но сегодня, несмотря на смертельную усталость, – не утерпел он, чтобы не съязвить, – изволь помыть меня в ванне. Насколько я помню, это входит в твои обязанности.

– Сначала я должна спросить разрешение у вашего лечащего врача, и если он позволит, тогда…

– Разрешение уже получено, – перебил ее Игорь, – и тебе не отвертеться от выполнения своих обязанностей. Кстати, там, в твоем закутке, уже лежат бинт и клеенка, которой ты прикроешь мне шов. Так распорядился Герасимов.

Наташа устало посмотрела на него:

– Похоже, вы все основательно продумали.

– А что еще оставалось делать? «Роман-газету» я прочитал. Свозить меня на прогулку в парк было некому, а просить об этом Нину Ивановну у меня просто смелости не хватило. Она к концу дня и так едва ноги передвигала. – Игорь вгляделся в осунувшееся и побледневшее лицо девушки и уже более мягко спросил: – Кажется, встреча с женихом тебе не пошла на пользу, или я ошибаюсь?

– Забудьте о моем женихе хотя бы до утра! – взмолилась Наташа и сердито добавила: – Через полчаса я приготовлю вам ванну. Но не надейтесь на мытье по всем правилам. Помогу лишь помыть голову и немного ополоснуться.

– И на этом спасибочки! – Игорь попробовал изобразить низкий поклон, но зря старался, все его усилия пропали даром: Наташа уже прошла за ширму.

Она скинула с себя дорожную одежду, переоделась в халат и легкие тапочки на каучуковой подошве. Потом присела на пару минут, чтобы привести в порядок свои мысли и чувства, разбежавшиеся в разные стороны с того момента, когда после обеда Петр заехал за ней и они отправились подавать заявление в загс. И теперь уже ничего не изменишь. Заявление у них приняли, и через две недели она станет его законной женой, но до сих пор не уверена, правильно ли поступает, не напрасны ли ее надежды и почему так странно она чувствует себя в присутствии Игоря? То кажется, что влюблена в него до беспамятства, то так сильно его ненавидит, что готова придушить без всякого сожаления.

Наташа понимала, что Петру не по нраву ее служба, особенно после того, как он увидел Игоря. Но поначалу он ни единым словом, даже намеком не выдал себя. И бабуля вроде тоже успокоилась. За ужином выпила шампанского, смеялась и шутила и, только прощаясь с внучкой, немного всплакнула:

– Все маленькая была, маленькая… Косички, бантики… А потом незаметно, как-то вдруг взяла и выросла. – Анастасия Семеновна обняла Наташу. – Вот уже и замуж собираешься. Выполнила я все, что Оле и Косте обещала, сохранила тебя и вырастила, так что теперь и умирать не страшно…

– Бабуля, красавица ты моя! – Наташа прижала ее седую голову к своей груди. – Прости, если что-то не так, но знай: что бы ни случилось, ты у меня всегда на первом месте!

– Поживем – увидим, – покачала головой бабушка. – На первом месте у женщины должна быть семья, муж, дети… А я никуда не денусь и помогать тебе буду, пока силы не оставят. Не возражаешь?

– Попробуй я возразить, – засмеялась Наташа, – с детства помню, как ты умеешь на путь истинный наставлять!

– Это не ты, косы твои запомнили. Прием далеко не педагогический, но действенный. Не приведи господь, если Петр им когда-нибудь воспользуется.

– А я косы обрежу. – Наташа попыталась пошутить, но бабушка шутку не приняла и печально посмотрела на внучку.

– Не хотела я тебе говорить, – Анастасия Семеновна чуть понизила голос и оглянулась на Петра, возившегося у машины, – но он, вероятно, хочет забрать тебя из госпиталя. Давеча приехал сам не свой, очень уж ему твой пациент не по душе пришелся.

– С этим как-нибудь я сама разберусь, – рассердилась Наташа, – и у него пока нет никаких прав, чтобы приказывать и тем более что-то решать за меня.

– Осторожнее, – одернула ее Анастасия Семеновна, – ради бога, не лезь на рожон! Но учти, я полностью на его стороне…

По дороге во Владивосток Петр то и дело косился на свою насупившуюся невесту. За эти несколько часов им так и не удалось побыть наедине, и он изнывал от нетерпения поцеловать или хотя бы обнять Наташу. Но она все норовила увернуться, отвести его руки, вздрагивала от каждого его прикосновения. И сейчас Наташа безучастно вглядывалась в вечерний сумрак, окутавший сопки, покрытые густыми шапками дубрав, простеганных толстыми нитями лиан, винограда и хмеля.

Тьма, захваченная врасплох светом автомобильных фар, на мгновение отступала и тут же вновь бросалась в атаку, заглатывая отвоеванные пространства, наливалась чернильной густотой, гасила проблески зарниц на горизонте, огоньки пролетающих мимо сел. Даже народившаяся луна не смела противостоять завоевательнице темноте и испуганно пряталась за реденькой кольчугой облаков.

Наконец Петр не выдержал. Не спрашивая Наташиного согласия, сбавил скорость, свернул на проселочную дорогу и затормозил на берегу речушки, бойко журчавшей в зарослях ивняка. Погасил свет в салоне, потом привлек к себе Наташу и нашел губами ее рот. Она не смогла не ответить ему, но тут же некстати вспомнился другой поцелуй. Наташа едва сдержала судорожный вздох, вообразив на мгновение рядом с собой Игоря, и тут же порадовалась, что Петр не может прочитать ее мысли, – сравнение было явно не в пользу будущего мужа.

Наташа вздрогнула то ли от стыда за подобные мысли, то ли от вечерней прохлады, проникшей под куртку вслед за руками Петра. Теплые губы тронули ямочку у основания шеи, а рука пыталась расстегнуть «молнию» на джинсах.

– Как ты себя чувствуешь? Не забыла еще, чему я тебя в избушке учил? – торопливо шептал Петр, наваливаясь на нее всем телом.

– Петя, милый, не надо, только не здесь! – взмолилась Наташа, пытаясь столкнуть его с себя. Неловко повернувшись, Петр надавил локтем на клаксон, и «Жигули» коротко взвизгнули.

– Тут неудобно, давай перейдем на заднее сиденье. – Жених, похоже, даже не расслышал ее просьбы.

И Наташа взбунтовалась. Она уперлась руками в грудь Петра и что было сил оттолкнула его от себя. Потом села, поправила волосы и только тогда произнесла с негодованием:

– Ты за кого меня принимаешь? Не хватало еще этим в машине заниматься!

Петр в недоумении пожал плечами:

– За кого я тебя должен принимать? За жену, конечно! А этим, как ты выражаешься, тебе всю жизнь придется заниматься, и учти: машина – весьма подходящее место для этого.

– Ради бога, уволь меня от таких подробностей! Твоей женой я стану лишь через две недели, тогда и поговорим об этом!

– Какая муха тебя укусила, Наташа? Я ведь люблю тебя, и желание мое естественно. – Он вновь попытался обнять ее, но Наташа отвела его руки и, застегнув блузку и куртку, включила в салоне свет.

– Поехали, я спешу.

– К Карташову своему драгоценному спешишь? – спросил Петр почти спокойно, поворачивая рулевое колесо. Но на щеке вздрогнула и забилась шальная жилка. Наташа вспомнила: точно так же она подергивалась, когда Петр давал отпор своим родителям на той памятной вечеринке.

– К твоему сведению, этот драгоценный Карташов на днях чуть не умер. И пока я работаю в госпитале, мне придется отвечать за его жизнь и здоровье.

– Клянусь, что с завтрашнего дня за это будет отвечать кто-нибудь другой, – мрачно произнес Петр. – А то ишь чего удумали! Где это видано, чтобы молодая девка за молодым мужиком доглядывала?

– Петр, не сходи с ума! – вскрикнула Наташа. – Я не твоя собственность, и не смей распоряжаться мной! Не лезь в мои дела, пожалуйста! Иначе завтра же наших заявлений в сельсовете не будет!

Петр яростно сплюнул в открытое окно:

– Видно, ловчее меня оказался офицерик? Поделись, чем он успел тебя приворожить!

Он резко повернул руль, и машина, рыкнув от натуги и подмяв росший на обочине кустарник, вкатилась на дорожную насыпь. Впереди замигали многочисленные огни жилых кварталов, промелькнул на дальней сопке журавлиный клюв телевышки, из открытых окон ресторана рвануло разухабистой музыкой.

Сжавшись в комок в углу сиденья, Наташа чуть не плакала от обиды: выходит, не такой уж уступчивый и покладистый ее суженый и своего точно не упустит и никому не уступит. И ее определенно тоже считает своей собственностью. Но посмотрим, мстительно подумала она, мало ли что произошло, но командовать собой она не позволит.

Машина остановилась у ворот госпиталя. Наташа молча подхватила сумку с бабушкиными гостинцами и открыла дверцу. Петр тоже не проронил ни слова, но столько тоски и боли было в его недавно счастливых глазах, что она не выдержала, обхватила его голову руками и крепко поцеловала в губы. Петр облегченно вздохнул и виновато произнес:

– Прости, если обидел ненароком. Сама решай, как поступить. В выходные я постараюсь закончить с баней, а потом заберу тебя хотя бы на день, и обновим ее перед свадьбой, не возражаешь?

– Не возражаю, – не стала спорить Наташа. Впереди еще несколько дней, и заранее лучше не загадывать…

…Наташа вздохнула и посмотрела на часы. Для воспоминаний и размышлений у нее оставалось совсем мало времени. Она быстро подготовила плацдарм для омовения капризного подопечного и вернулась в палату.

– Снимайте пижаму! – приказала она, не глядя на Игоря.

– Ты как предпочитаешь: полностью меня раздеть или частично?

– Полностью, – Наташа бросила ему на колени простыню, – прикройтесь, если боитесь сглаза.

– Мягко сказать, опасаюсь. Поэтому, будь добра, отвернись, пока я с неимоверными усилиями портки буду стягивать.

– Сами напросились! Можно было потерпеть до завтрашнего дня. Санитары вас бы в два счета обмыли.

– Обмывают только трупы, да еще, если не ошибаюсь, премии. К тому же нет в тех мужиках ни нежности, ни ласки, по которым так тоскует моя израненная твоей строгостью душа. – Преувеличенно кряхтя и постанывая, Игорь закончил обматывать чресла простыней и позволил Наташе повернуться.

Стараясь не встречаться взглядом с ехидно поблескивающими серыми глазами, Наташа закрепила бинтом клеенку вокруг его талии, потом отошла на шаг и критически оглядела его.

Игорь заметил откровенную насмешку в ее глазах:

– Мадам не нравится мой гидрокостюм?

– Почему же? Вполне прилично получилось! Но вот его содержимое, – девушка сморщила нос и брезгливо скривилась, – бледное, скукоженное и зловредное до невозможности. Завтра рапорт подам Лацкарту, чтобы мне молоко выдавали за вредные условия труда.

– Ох, Наталья, отольются тебе мои слезки! Дай только на ноги встать! Помяни мое слово, не пройдет и недели, как будешь молить меня о пощаде. – Игорь нарочито строго посмотрел на нее и скомандовал: – А теперь слушай приказ: доставить меня к месту назначения быстро, в целости и сохранности и, главное, без излишних комментариев.

Наташа, с опаской поглядывая на Игоря, подкатила коляску к кровати и помогла ему перебраться в нее. Только единожды он оперся о ее руку, и девушка немедленно потеряла самообладание. Опустив глаза в пол, она приказала себе успокоиться, изо всех сил стараясь не выдать желания прильнуть к его обнаженной груди и, выбросив из головы все доводы разума, мысли о настоящем и будущем, склониться перед ним повинно и, будь что будет, отдаться ему душой и телом, подчиниться власти его объятий и поцелуев…