Текст книги "Падение в неизбежность"

Екатерина Михайловна быстренько скинула одежду и полезла на массажный стол. Первые десять минут Ольга молча месила ей спину. Катерина кряхтела, но не жаловалась. «В углу этот странный чемодан… Сумка… Зачем она таскается с ними? Точно! На дачу ездила. Теперь возвращается».

– На даче были? Хорошо за городом! А я всё не выберусь. Надо на выходной на озеро съездить или на заливе шашлычки пожарить. Весна такая ранняя!

– Нету меня никакой дачи, – Катерина наконец-то широко улыбнулась, и все зубы у неё оказались на месте.

Без морковной помады она выглядела гораздо милее, если бы ещё не эти странные волосы. – Я в хостеле ночую. Там вещи не оставишь. Воруют безбожно. Вот и таскаюсь весь день с ними, – спокойно сообщила Катерина Михайловна.

– Как? – у Оли на несколько секунд руки повисли в воздухе. – Вам что, жить негде?

– Оказалось, что негде. Прописка у меня есть, а жить негде.

– Разве так бывает?

– По-разному, Оленька, бывает, по-разному. У меня хорошая семья была. Муж подводник. Я всю жизнь бухгалтером проработала в разных местах. Квартира в Московском районе, в сталинке. Я там и прописана по сей день. Муж умер, мне чуть за пятьдесят было. Очень тосковала по нему. Жизнь другая началась, к ней привыкнуть ещё надо было. Дочка к тому времени институт окончила, потом замуж вышла. Мы сначала все вместе жили, потом внук родился, следом внучка – тесно стало. Мужу моей Верочки способный, хорошие деньги зарабатывает. В общем, решили они мне комнату в коммуналке купить на Суворовском проспекте. На меня купчую оформили. Я без претензий. Конечно, привыкла в отдельной квартире жить, но место хорошее, и до Таврического сада рукой подать. Соседи тихие, никуда не лезут, не алкаши. Быстро привыкла и внуков часто ездила навещать. У них няньки, моей помощи особо и не требовалось. А я скучала. Что у меня было? Они да работа. На пенсию вышла, хотела больше с детьми бывать. Вера против. Няньки с педагогическим образованием, а я только балую. Трудно стало. Я ведь как без мужа осталась, больше никого к себе не подпускала. И поклонники были. Это я сейчас не пойми как выгляжу. Раньше другая была: и к косметологу, и на маникюр. Верочка мне помогала, нет-нет да и денег подбросит. На всё хватало, и сбережения кое-какие имелись. Подруг особо не было. У всех жизнь своя, мужья, заботы… У меня внизу, через пару домов, гастроном 24 часа. Я туда часто заходила. Не весть что, но самое необходимое есть. Там один парень работал. Молодой, общительный, в сыновья мне годился. Встретит меня, улыбается, вопросы вежливые задаёт. Он приезжий, дагестанец из Махачкалы.

Ольга вздрогнула от неожиданности.

– Я сначала не поняла, что он ухаживает за мной. В голову такое прийти не могло. Осман его звали.

– Почему звали? С ним что-то случилось?

– Нет, ничего с ним не случилось. Живёт преспокойненько в моей комнате.

– А вы? – Ольга от ужаса забыла про массаж.

– Я же сказала, что в хостеле. Работаю где придётся. Полы на лестницах мою, в парикмахерских убираю. Плюс пенсия. Жить можно. Хостел – двести рублей за ночь. Искала подешевле. Только там совсем плохо, словами не передать.

– Так у вас же дочка есть!

– Верочка от меня отказалась. Не нужна ей такая мать. Сказала, что я сумасшедшая и что к внукам меня подпускать нельзя. Я ей очень благодарна за всё, что для меня делала. И прописки не лишает.

– Да что вы такое говорите?! Господи! Она же дочь ваша родная! Это же крест её! Святая обязанность!

Екатерина Михайловна вздохнула, уткнулась поглубже в дырку для головы на массажном столе и промолчала. В дверь постучали.

– Простите, но я тороплюсь! Сколько ещё ждать? Очередь же! – запричитала женщина в цветастом сарафане.

«Неужели так потеплело?» – почему-то подумала Ольга и посмотрела на часы. Заговорились. Даже о времени забыла!

– Не волнуйтесь, сейчас заканчиваю! Вызову!

В груди что-то по-новому томительно заныло. Екатерина Михайловна тихо собралась, сначала выкатила свой чемодан, потом схватила сумку и скрылась за дверью, не проронив ни слова. Ольга так растерялась, что забыла ей помочь, и всё никак не могла прийти в себя. В голове поселился человечек и на разные лады повторял: дагестанец, дагестанец, дагестанец…

Рабочий день тянулся так долго, словно время упрямо стояло на месте, и только усилием своего огромного желания Ольге удавалось хоть немного сдвинуть его с места. На улице было действительно тепло, но не для сарафана. «Видно, у той тётки что-то было ещё с собой. Плащ! Его можно сдать в гардероб. Или кофточка, которую она наверняка положила в сумку. О чём это я? Какое мне дело до всего этого? Мусор какой-то в голове. Ещё и Катерина Михайловна со своей историей. Чего только не бывает! Дочь оставила мать ночевать на улице. Не верится! Какое счастье, что Кристинка не такая. А какая она? Со мной-то она не очень хорошо поступила, хотела с Гази рассорить. А если она сказала правду?» Стало неуютно. Ещё и Маринка со своими предостережениями!

Гази, как и обещал, пришёл после одиннадцати вечера.

– Ждёшь меня? – он радостно подскочил к Ольге и схватил её в охапку. – Скучала? Признавайся.

– Гази, ну отпусти. Нет настроения. Устала сильно, – Оля высвободилась и пошла на кухню.

– Что с тобой, милая? На работе что-нибудь?

– С чего ты взял? – у Ольги впервые появилось раздражение. Это было совсем что-то новенькое и вовсе не в её характере. – Гази, скажи мне, почему к вам так, с недоверием, здесь относятся?

Гази нахмурился, присел на стул, задумался и не мог сразу подобрать правильных слов:

– Не знаю. Может, нас просто не понимают или мы немного другие, слишком гордые, может, где-то дерзкие, не терпим унижения. Да мы тоже все разные! Как и везде. Я же за всех не скажу. Мы все не так хороши, как религии, которые исповедуем. Что вдруг затеяла этот разговор? Откуда ветер дует? Тебе что-то наговорили?

Зачем ерунду слушать. Вот он я, весь перед тобой.

Оля внимательно смотрела на струйку пара, которая поднималась из носика электрического чайника. Потом раздался щелчок, и она налила кипяток в чашку и бросила туда пакетик ромашкового чая.

– Будешь чай? Извини, Гази, не знаю, что с настроением. Дурная какая-то сегодня.

Хотела ему про Екатерину рассказать, не стала. Поймёт ещё как-нибудь не так.

– Поешь, ты же с работы. Пойду помоюсь и спать. Поздно уже. Если засну, не буди.

Когда легла в кровать, сон тут же улетучился. Лежит в потёмках, глаз сомкнуть не может. Не выдержала – и босиком на кухню. Гази стоит спиной, её не видит, посуду после себя намывает, думает о чём-то, и телек не работает. Обычно всегда включает, если на кухне торчит. Грустно стало, неловко, что так холодно его встретила. Подошла тихонько, прижалась к нему.

– Прости меня! Дура я, каких свет не видел. Это я, наверно, от любви к тебе такая дурная. Я ведь так люблю тебя, сил нет. От этого всё.

Слёзы сдерживать не стала. Надо наплакаться. Он ей слёзы утирает, мокрыми руками к себе прижимает.

– Ты что себе такое придумала? Глупая! Я же говорю, ты глупая! Что плакать? Ты самое важное, что со мной в жизни случилось!

Она потянула его за руку, сама ревёт, остановиться не может.

– Гази, пошли полежим рядом.

– Дай мне хоть в душ сходить.

– Нет, не ходи. Просто полежи со мной тихо. Успокой меня. Скажи мне что-нибудь!

– Да я тебе уже столько слов сказал, сколько и не знал даже, – Гази целовал её, наглаживал по волосам. – Успокойся! Нету тебя повода плакать. Я же рядом, и никто тебя не посмеет обидеть. Потрогай, какие у меня сильные руки. Ну потрогай!

Оля засмеялась:

– Ну зачем ты напрягаешь мышцы? Какой ты ещё мальчишка!

– Я мужчина! – Гази сделал грозное лицо. Увидел её удивлённые глаза и тоже рассмеялся: – Боишься? Правильно делаешь! Иди ко мне.

– Я и так с тобой.

Когда в его словах появлялось особое звучание, будто голос начинался из самой глубины тела и плавно переходил на шёпот, она знала: он хочет её и обязательно добьётся своего. В такие минуты между ними действовали совсем другие законы, и устанавливал их Гази единолично. Кровь горячая!

– Сладкая ты… Луноликая…

– Что значит луноликая?

Ольга не могла отвести взгляда от его красивого лица. Она с силой отстранялась руками, чтобы лучше разглядеть его глаза, губы, очерченные скулы, а он, несмотря на её противление, тянулся к ней, сливаясь в одно целое.

– Значит, красивая, как луна… – шептал Гази.

Утром она начисто всё позабыла и не могла найти объяснения вчерашнему поведению. Причём здесь Гази и история Екатерины Михайловны! «Видно, от большого счастья тоже сходят с ума», – решила Ольга, подошла к окну и откинула занавески. Она улыбалась и щурила глаза от яркого света. Опять солнце! Что за дни стоят! Чудо какое-то. Весна не весна. Гази уже не было. Он предупредил, что уедет пораньше, сначала в мечеть, потом на работу. Будить, как всегда, не стал. Завтрак себе он готовил сам и никогда не просил Ольгу, если только по выходным.

– Ты и так устаёшь на работе. Лучше лишние тридцать минут поспи.

– Я так скоро лентяйкой стану. Даже стирать свои вещи не позволяешь. Неужели и дома всё сам делал?

– Не-а. Дома мама или сестра. Чтобы ты – не хочу. Гладить можешь, а в машинку бросить я и сам могу. На сборах спортивных всё приходилось делать. Мне привычно.

День пролетел на работе, Оля и не заметила. А вечером пришёл Гази с зарплатой и букетом белых роз.

– Тебе, милая! Ты подожди, я время зря не теряю. Есть у меня кое-какие задумки. Хочу зарабатывать больше. Мы с другом моим, земляком, он мне как брат, будем дело одно маленькое открывать. Денег под это обещал найти.

– Ой, у вас все братья!

– И что плохого? – Гази в привычной ему манере нахмурил брови и стал кусать губы – верный признак того, что обиделся. – Хотел хорошим поделиться… Взять и с ходу вот так обломать! Раз говорю брат, значит, брат! Что спорить?

Знала – нельзя так с Гази, не терпит он такого, потом долго отходит. Вечно не сдержаться!

– Разве это правильно – дуться из-за пустяков?! Было бы ещё на что! Такой ты гордый, Гази!

– Неужели трудно промолчать? Непонятно, что меня это бесит?!

– Вот! Я уже и бешу тебя! Что дальше будет? Что молчишь?

Оля приготовилась к атаке. Выглядело это неубедительно, и Гази не выдержал и рассмеялся. Когда он смеялся, она любила его ещё больше. У него был удивительно заразительный смех, и она расплывалась в улыбке.

– Скажи, а ты мечтал о такой любви? Ждал её? Искал? Или думал, что её не существует?

Ей непременно хотелось, чтобы он говорил и говорил о своих чувствах. Это было ей жизненно необходимо, будто его слова являлись неким гарантом правды, в которую ей трудно было поверить. Почему надо постоянно убеждать и повторять одно и то же – Гази не понимал и, как всегда, злился на то, что она его не слышит.

– Я ничего не искал! Просто был уверен, что однажды она сама ко мне придёт. Ты что, всё ещё сомневаешься в чём-то? Что с тобой происходит, словно подменили тебя? Может, расскажешь, в чём дело?

– Да я и сама не знаю. Гази, мне иногда всё, что есть между нами, кажется таким нереальным. И что не ты младше меня на кучу лет, а я тебя. Это смешно и грустно. Правда?

– Я не понимаю, о чём ты! Для меня всё реально, и ты действительно младше меня.

– Почему?

– Потому что я мужчина и я так хочу!

– Ой, ой, ой! Опять началось! Давай, начинай кусать губы. Обижалка!

Постоянные пререкания и споры никого особо не задевали. Это была особенность их совместного существования, некое объяснение в привязанности. Они могли быть друг с другом только такими и ни разу – другими.

– Если мы опять заснём в три ночи, я тебя задушу, – Ольга в шутку схватила его шею двумя руками и начала показывать, как будет безжалостно душить, при этом даже поджала губы, чтобы всё выглядело правдоподобней.

– Ты и воробья не в силах задушить! Тоже мне, силачка! Он нежно, без особых усилий освободился от её рук, схватил в охапку и бесцеремонно полез под футболку.

– А вот спать мы ещё не собираемся. Правда, милая?

* * *

День третий – третий приём.

Впервые Ольга опоздала на работу. Такого с ней раньше никогда не случалось, наоборот, вечно придёт минут на тридцать раньше, обязательная слишком. Екатерина Михайловна дожидалась в коридоре. Неизменные чемодан с сумкой стояли рядом.

– Здравствуйте, Оленька! Мне сегодня совсем хорошо. Золотые руки у вас!

Катерина была явно в настроении, волосы свежевыкрашены рыжей хной, и на губах всё та же морковная помада, как в первый день. Она окончательно привыкла к Ольге и ничуть уже не стеснялась.

– Сегодня и не больно почти, – по-особому охала Екатерина Михайловна то ли от удовольствия, то ли по привычке.

«Что же на самом дело приключилось у неё с этим молодым дагестанцем?» Пока Оля колебалась, удобно ли самой завести разговор, и пыталась подобрать правильные слова, чтобы не показаться слишком навязчивой, Катерина начала первой:

– Ты, наверно, меня осуждаешь, что на старости лет связалась с молодым парнем?

– Я? Да что вы! Всякое бывает… Ну какая же вы старая! – соврала Ольга и покраснела.

Катерина Михайловна ворочалась от неудобства и всё время пыталась вытащить голову из дырки стола и взглянуть Ольге в глаза, которая, как она считала, стала близким человеком, раз уж заговорили о таком.

– Знаешь, мы когда шли по улице, все, уверяю тебя, думали, что он мой сын, хотя сходства ни на грамм, как ты понимаешь. Я от него глаз отвести не могла. Такой нежный, внимательный… Луноликой меня называл.

У Ольги всё внутри перевернулось. В голову что-то ударило, слабость в ногах, впору присесть.

– Луноликая? Почему? – с трудом выдавила из себя Ольга, и в горле погасли все звуки.

– Значит прекрасная, как луна. Красиво, правда? Ведь верила ему: и тому, что любит и что красавица, каких свет не видел. Мне так хотелось ему нравиться! Похудела. В голове одни мысли, как помоложе стать. Хорошо, что на операционный стол не легла, сердце-то у меня никудышное. Осман против был: «Не смей и думать! Только здоровья лишишься. Мне ты любая нравишься, и до последнего вздоха с тобой буду». Много ещё чего говорил. Он мне всё время жаловался, что с друзьями снимает жуткую квартирку где-то на Охте. Мучается. Вот и предложила к себе переехать. У него и вещей особо никаких не было, с маленькой спортивной сумкой пришёл. Мне совсем ничего для себя не надо было, а ему всего хотелось, молодой. Осман так мечтал в спортивный клуб ходить, я ему и абонемент купила в хорошее место, в солидное. Верочка денег на праздник подарила. Что он там зарабатывал?! Копейки! Я вздумала на работу опять пойти, чтобы денег побольше было, Вера запретила. И так, говорит, хорошо помогает, хватит, наработалась. Я от неё всё скрывала. Если когда ко мне заезжала, Осман уходил куда-нибудь. Вещи его в срочном порядке прятала. Да она редко наведывалась, проблем не было. А к ней я совсем почти ездить перестала, закрутилась с Османом. Несколько месяцев так всё хорошо было! Потом заметила, что недовольный ходит и привычку взял среди ночи домой заявляться. Я ведь старалась как могла, чтобы ему со мной хорошо было, и готовила, и деньги давала, и не ворчала. Иногда мог и на ночь где-то остаться. Говорил, с друзьями, и у них так принято, и не должна женщина лишних вопросов задавать. А подлизаться как умел! Скажет нежное слово, я уже на седьмом небе от счастья порхаю. Только чем дальше, тем хуже. Обижать меня начал и зачем-то всё время говорить, что не люблю я его. Как не люблю?! Я без него дышать разучилась. И всё намекал, что слова это одни, а поступков нет. Мне немного обидно было от такой несправедливости, ведь во всю старалась. Однажды приходит – лица на нём нет. Я спрашивать – он в глаза не смотрит. Проигрался в карты! Честь надо спасать! Взмолился: выручай, только на тебя надежда. Друзья все плохие, отвернулись. Он якобы всегда всех выручал, а они неблагодарные оказались. Мне такую сумму негде взять, а он требует, не отстаёт. Повешусь, говорит. Я всё золото, что муж дарил, в ломбард заложила. К Верочке обратилась, что нужны позарез деньги. Даже не объяснила толком зачем, типа потом расскажу. Она дала. Я же никогда раньше не просила. У всех знакомых назанимала. Честно говоря, брала и сама не знала, как рассчитываться буду. По сей день должна. От меня почти все отвернулись, когда узнали, на что мне деньги понадобились. Осман такой счастливый был! Такой весёлый! Не передать! Чуть ли не на руках меня носил. Говорил, что ближе и роднее меня нет человека и он никогда не забудет, что я для него сделала. Немного времени прошло, опять сам не свой. Всё о чём-то думает, неласковый, как обижен на что. И твердит – что не люблю. Я столько слёз пролила. Устала доказывать, что жить без него не могу, на всё готова ради него. Я и не помню, как всё получилось. Переписала я на него комнату, чтобы понял, наконец, что он для меня значит. Когда предложила, поначалу отнекиваться стал. Не надо, якобы не от чистого сердца всё делаю. Вот я и доказала ему.

Катерина Михайловна давно уже на спину перевернулась. Ольга о массаже забыла, слушает, затаив дыхание.

– Два месяца он радостный ходил. Женой меня называл! Так и говорил: «Я тебя считаю своей женой, и другой у меня никогда не будет». У Верочки две няньки, посменно работают. Что-то там случилось, одна вроде уволилась срочно по семейным обстоятельствам, а вторая, как назло, заболела. Дочка звонит: «Приезжай прямо сейчас, поживёшь у меня, пока нянька не поправится или другую не найду». Не могла Вере отказать. Самой так не хочется Османа одного оставлять. Целую неделю с внуками провозилась. Осману звоню. «Всё хорошо, – заверяет, – не волнуйся, скучаю». Вернулась домой без звонка. Не специально, ничего в мыслях не было. Меня Верочка не к вечеру, а с утра отпустила. «Езжай домой, – говорит, – устала совсем». Внук тогда вирус подцепил – с температурой высокой да с соплями. Следом и внучка заболела. Не спала там толком. Через неделю нянька на работу вышла, и новая пробуется. Народу в квартире полно. Зять приходит с работы – недоволен. А я и рада-радёшенька, что отпускают. Проснулась и понеслась домой. Счастливая влетаю в комнату, а там Осман с какой-то девкой молодой спит, и оба голые. Я думала, сейчас у меня с сердцем что-нибудь случится. Нет, выдержало. Он мне зло на дверь указывает: «Выйди! На кухне подожди!» А мне с места не двинуться. Стою, как парализованная. Он ещё громче, чуть ли не кричит: «Выйди! Что сказал!» Так грубо… И очень унизительно перед этой девкой молодой стало. Выскочила я из комнаты, в горле спазм, не дышу, а свищу и только бога молю никого из соседей не встретить. Страшно очень! Врагу не пожелаю. Я потом, когда он девицу выпроводил, в слёзы ударилась, упрекать начала. Он даже слышать ничего не захотел, собрался и ушёл куда-то. Поздно вернулся, злющий. Мне сказал, чтобы раскладушку себе купила, а то на полу спать буду. Ну долго всё рассказывать… Выгнал он меня в итоге – вещи собрал и выбросил за порог. Сказал: «Иди куда хочешь. Если что из квартиры забрать изволишь, звони – мне чужого не надо!» Смешно, правда? Я ему телефон обрывала, что только не говорила, как только не убеждала пустить меня назад! Он – нет и всё, и не звони больше никогда… Правда, старой и старухой никогда не назвал. До сих пор не пойму почему. Это же для любой бабы самое болезное. Мне податься некуда было, кроме как к дочери. Поехала к ней с вещами и с мордой зарёванной. Вера чуть с ума не сошла, испугалась, что муж о ней подумает, коли у неё мамаша такая распрекрасная. Орать начала, слова обидные говорить. Повторять не хочу, язык не поворачивается. Кричала, что сначала в нотариальную поедем, доверенность от меня получать, а потом и в полицию – заяву на Османа писать. Я наотрез отказалась. Добровольно я комнату на него переписала. Сама дурой оказалась, сама и страдать буду. «Тогда убирайся, – говорит, – с глаз долой, чтобы я тебя не видела. Надумаешь судить этого мошенника, тогда и приходи». Я не пришла и вот уже полгода слоняюсь с вещами по городу. Попривыкла к такой жизни, – Катерина Михайловна улыбнулась.

Она ещё что-то рассказывала, Ольга в себя прийти не может, как не слышит ничего толком.

– Что стоишь как окаменевшая? Не переживай. Нормально всё. С массажем-то у нас сегодня не сложилось. Ну и ладно. Послезавтра приду. Выговорилась, и на душе светлей. Вот такая история, Оленька.

Екатерина Михайловна ушла, а Ольге выть хочется, и луноликая на языке вертится. Думает, сопоставляет, сходство с Гази ищет: «Другой он, не такой и работает много, доказывает, что достоин уважения. Или играет так умело и тоже что-то затеял? Женой называть сразу стал, как тот Осман… Что-то здесь не так! Катерина ведь ничего вблизи себя не видела, доверяла безоглядно, а со стороны всё так горько и комично, и только жалость огромную вызывает. Что, если и я так же смешно смотрюсь?»

После работы решила до метро пешком пройтись. Через Таврический сад идёт, по аллейкам скамеечки, и чуть ли не на каждой парочки сидят, ржут, обнимаются. Молодые, беззаботные… Солнце ещё не село, деревья подсвечивает, пруд с утками, газоны позеленевшие. Присела на пустую скамейку с мыслями собраться, а на душе одно, будто всё ей ясно и не удастся никому её провести. Много у неё разочарований было, переживёт и ещё одно. Недаром она всё время с тревогой ходила, поверить никак не могла, что можно её вот так взять и полюбить безоглядно. Он что, слепой? Всё он понимал и видел. Это она ослепла и думать разучилась. Неспроста ей судьба подбросила Екатерину Михайловну! Предупреждение это! Медленно шла по Кирочной. Одно спасение – отличная погода. Вспомнила, что Гази любит дома сидеть, с трудом заставишь пройтись: «Это он меня стесняется. Стыдно ему со мной! Как я раньше об этом не подумала! От одиночества всё. Столько обломов было, а я всё надеялась, что есть настоящая любовь, есть…» Подошла к метро, стоит, внутрь не хочется. Народу полно с работы возвращается, толкаться сил нет. Пусть и дорого ей на такси разъезжать, но сегодня случай особый. Вот придёт, дождётся Гази и выведет его на чистую воду. Ждать не пришлось, он был дома и возился на кухне, весь перепачканный в муке и бесконечно волнительно счастливый.

– Милая, это ты? Что так задержалась?

– А кто же ещё? – холодно ответила Ольга.

– Я тебе курзе готовлю! – он улыбался, как мальчишка. – Первый раз, кстати. Меня никто не учил, если что. Я за мамой всегда подглядывал. Посмотри! Сам удивляюсь, какие красивые получились. Это как ваши пельмени, только вкуснее.

– У вас всё вкуснее! Я переодеваться, – едва сдерживая себя, процедила Ольга.

– Будешь? Они уже готовы. Или меня дождёшься?

– Что значит дождёшься? Ты куда-то собрался? – Ольга настороженно впилась в него глазами, начала нервно поправлять волосы, пытаясь чем-нибудь занять руки, которые выдавали её волнение.

– Я с другом встречусь, – Гази смотрел на неё и не понимал, что опять не так, расспрашивать не стал. Поди разбери этих женщин…

– Он уже ждёт меня в торговом центре, в кавказском ресторане. Хочет поговорить. Это с нашим делом связано. Я ненадолго, ты не переживай. Мне же завтра на двое суток заступать.

– Как на двое суток? Ты ничего мне не говорил, – Ольга от неожиданности на секунду растерялась. – Что это вдруг? Никогда такого не было. С чего это?

Ей захотелось вцепиться в его морду, исцарапать и хоть как-то испортить эту невыносимо наглую красоту. Она так сильно схватилась за косяк двери, что чуть не сломала ноготь на безымянном пальце, и это немного привело её в чувство.

– Да не расстраивайся ты так! Ну не мог я отказаться! Попросили!

Гази подошёл совсем близко, хотел обнять, Ольга отстранилась.

– Милая, я совсем опаздываю… Ты в себя приди! Остынь! Зачем нервничаешь?

Он попытался улыбнуться, Ольга отвернулась. Гази медленно пошёл в прихожую, и она услышала, как хлопнула входная дверь. Начала быстро соображать: «Ещё и пельменей своих настряпал! Внимание захотел отвлечь! Вот сейчас она и посмотрит, с каким это другом он встречаться надумал!» Ольга с трудом выждала пятнадцать минут и понеслась вслед за Гази. Только у торгового центра в нерешительности остановилась. Мучили сомнения. Ревность оказалась сильнее здравого смысла.

Она знала этот ресторан. Гази не раз бывал там со своим земляком, во всяком случае, он так всегда говорил. Она заглянула вовнутрь. К ней подбежал услужливый официант, Ольга лишь отмахнулась. Гази сидел спиной за четырёхместным столом, и чуть наискосок напротив – молодая девушка с улыбкой на лице, довольно приятной внешности, с модными параметрами инстаграма: яркая брюнетка, прямые длинные волосы, пухлый рот, широкие брови… Девица беззастенчиво улыбалась и что-то говорила. Как реагировал на неё Гази, было непонятно, но явно смущался. Ольга хорошо изучила все его повадки. Первой мыслью было подойти к их столику и со всего размаха ударить его по лицу. Превозмогая себя, выскочила из ресторана и побежала к выходу из торгового центра. Она слышала, как стучат зубы, её трясло от неожиданности и возмущения.

– Подлец! Так мне и надо! Я такая же, как Екатерина Михайловна! Только у меня ума хватило не остаться на улице. Слёзы текли ручьём. Ольга то рыдала в голос, то по-детски всхлипывала и не заметила, как оказалась дома. Ей было не найти себе места, и она хаотично металась по квартире, присаживалась на диван, потом в отчаянии кидалась на кровать в спальне. «Скорее бы пришёл, иначе меня разорвёт на куски».

Он пришёл минут через сорок и обалдел, когда увидел её искажённое от ненависти лицо. Ольга стояла неподвижно в самом центре гостиной, крепко обхватив себя руками, словно ей стало невыносимо холодно. Вдруг она вспомнила, как точно так же стояла её мать, когда отец признался, что любит другую женщину и уходит от них. Ей было тринадцать, и она случайно стала свидетелем их непростого разговора. Она считала, что у неё самый лучший папа на свете, а он взял и бросил её. Почему-то в тот момент она не думала о матери, только о себе, и долго винила именно её, тем более когда мама предложила неприемлемый выбор – папа или она. Ольга смирилась и отказалась с ним встречаться. Позже он пытался наладить хоть какие-то отношения, только всё было не так, искусственно, как в театре. Он стал чужим, а тот, её родной отец, которого она так сильно любила и в ком нуждалась, растворился, пропал, исчез навсегда. Гази глупо улыбался, и Ольге показалось, что он просто издевается над ней и это доставляет ему удовольствие.

– Я всё видела! Ты ничтожество! Решил воспользоваться моей любовью? Луноликая, жена, любимая!.. Сам с девкой втихаря встречаешься. Ещё надо проверить, какие у тебя ночные дежурства были! Вы все одинаковые! Как хорошо, что я раскусила тебя! Не поверила Кристине, идиотка старая! Я посмешище! Квартиру мою захотел? Не вышло! Обломался! – у неё началась истерика, она рыдала и смеялась одновременно. – И что девственник, врал! Решил, клюну на это? Ничего себе, историю придумал. А я-то, дура, поверила!

Гази разглядывал её, словно видел впервые. И не сделав ни одной попытки переубедить, медленно, как во сне, пошёл в прихожую. Там наверху в шкафу лежала его дорожная сумка. Он молча бродил по квартире и собирал свои вещи. Их было совсем немного. Ольга застыла, с удивлением и страхом наблюдая за каждым его движением, пока до неё не дошло, что он просто уходит. Куда? К этой девице! Она бросилась к нему, начала выхватывать сумку, Гази не сопротивлялся и выпустил её из рук.

– Успокойся! Хватит истерик! Мне завтра рано вставать.

Он в чём был, так и завалился на диван, давая понять, что на данный момент любое общение невозможно. Ольга вдруг поняла, что теряет его. Никогда их жизнь не станет прежней! Всё рушилось! Обнимать, плакать было бесполезно.

– Гази, милый, любимый! Ну скажи, что всё не так! Ну успокой меня! Ты же клялся, что мы вместе навсегда! Ну зачем ты так? Гази!

Она не могла прийти в себя, трясла его за плечи, снова и снова пыталась обнять, но он был неумолим. Теряя надежду, она отступала, оставляя его в покое, потом, как безумная, подбегала к нему вновь. Гази лежал в той же позе, и было непонятно, спит он или делает вид. Под самое утро ей всё-таки удалось заснуть, и, когда прозвенел будильник, ей показалось, что она только-только легла. Гази нигде не было. В прихожей на полу так и осталась валяться его открытая сумка, из которой печально торчали наскоро запиханные вещи. Немного отлегло. Не всё потеряно, есть надежда, и, когда он вернётся, она будет умолять, валяться в ногах, всё что угодно, лишь бы он был с ней. Потом она приходила в себя, и в ней опять закипала ненависть: «Я же видела всё своими глазами! А Кристина! А всё остальное! Господи, ну что мне делать? Как пережить? Может, не ходить на работу и взять больничный?» В таком состоянии ей любой врач посоветует отлежаться пару дней дома. Нет, здесь она точно спятит, и время будет тянуться бесконечно долго. Она быстро собралась, выходя, посмотрела на себя в зеркало и ужаснулась. Оттуда на неё смотрела взрослая уставшая женщина с красными опухшими глазами и отвратительными носогубными складками. Луноликая! Ей стало противно. Неужели можно так измениться за одну-единственную ночь?

– К вечеру пройдёт! – приговаривала Ольга, с силой разглаживая лицо руками.

На работе стало немного легче. Как назло или к счастью, все пациенты оказались с лишним весом, и нужно было приложить немало усилий, чтобы от её массажа была хоть какая-то польза. Халтурить она не любила и всегда выкладывалась на полную. В конце рабочего дня не выдержала и набрала Гази. К телефону он не подошёл, Ольга особо и не ожидала. Долго слонялась по городу, аж до Дворцовой площади дошла. Позвонила Кристине:

– Привет. Кристин, это правда про Гази?

– Я всё уже тебе сказала! Добавить нечего!

Дочка бросила трубку.

«Откуда такая жестокость?! Ведь не маленькая, замужем. Не понимает, что я не только мать, но и женщина. И мне хочется счастья, а не тоски и одиночества. Почему она считает, что для меня всё давно закончилось?» Домой идти не хотелось, хотелось выпить. Гази не выносил пьющих женщин. Она раньше могла и вина выпить, и сигаретку выкурить. С Гази это стало запретным делом. Однажды увидел с сигаретой, из рук вырвал и сказал: ещё раз увидит – не простит. «Такой с виду правильный! Куда уж нам!» Она зашла в маленькое кафе, попросила меню. «Может, пятьдесят водки накатить?» Неожиданно встала и пошла к выходу. Наступило горькое равнодушие: «Если бы любил, позвонил. На что я надеюсь? И девку никогда не прощу! А ведь так всё хорошо начиналось!» Дома тихо и пусто, его сумка так и валяется в прихожей. «Может, разобрать? Нет уж! Сам собирал, пусть сам и разбирает! Ну что ещё надо узнать о нём, чтобы с лёгкостью отпустить?!» Всё было явным, но совсем не очевидным для неё. Ольга то пыталась найти Гази оправдание, то вновь выискивала всё новые и новые факты подтверждения его расчёта и лицемерия. В потоке мыслей она вконец запуталась, ей было не найти правды. Если бы только она смогла посмотреть на всё со стороны, как женщина, которая неспособна больше любить! Её чувство к нему не только не угасало, наоборот, стало таким огромным, что делало Ольгу ничтожной. Надо набраться терпения! Какое глупое слово – надо! Понимать – одно… а сделать? Когда каждая минута отдаляет их… Она унизила его и наговорила много лишнего. Слов не забрать назад! Но почему он не остановил её, не ударил? Это признание вины или что-то другое? «Чёрт, я совсем не понимаю его! Другие они! Права Маринка». Долго рылась в коробке с лекарствами, искала снотворное. Ей необходимо выспаться и набраться сил, которых оставалось всё меньше и меньше. «Интересно, как он? Переживает и мучается, как она, или ему всё до фонаря?» Хотелось поддержки, сочувствия, кого-нибудь рядом. Маринке звонить не станет, она сразу выкупит, что у неё полная задница. Рассказывать, что произошло, – не вариант. Так что снотворное – её единственное спасение, и не исключено, что в ближайшее время отказаться от него будет совсем непросто.