Текст книги "Свет во тьме"

Глава 4. Каркассон

Жирона и Луи были в дороге всю ночь, и на рассвете, как только утренний туман стал спадать, вдали показался замок Каркассон.

Зрелище, представшее перед их глазами, было поистине впечатляющим. Огромная крепость, цитадель, с мощными стенами и башнями, возвышающимися над рекой Од, поражала своей грандиозностью и великолепием. Ни один замок в тех краях не обладал такой мощной двухрядной стеной, растянувшейся на несколько километров. Величественные башни возвышались над стенами и заставляли трепетать любого, обратившего на них свой взор.

– Луи, сыночек, просыпайся, – сказала Жирона, трогая мальчика за плечо. Тот мирно посапывал, отдыхая после всех кошмарных событий, сидя перед ней. – Надеюсь, за этими стенами мы будем с тобой в безопасности.

Мальчик взглянул вдаль и не поверил своим глазам, он еще раз протер свои глазки и воскликнул спросонья:

– Мама, что это? Корабль?

Каркассон с двумя предместьями по бокам и более 40 башнями действительно напоминал исполинский корабль, выплывающий из тумана на равнину.

– Вот это крепость! Наш Безье совсем маленький наряду с Каркассоном! – воскликнул восхищенный мальчик.

– Да, в этой цитадели может уместиться несколько замков.

– Мама, смотри, сколько людей идет в город! – мальчик указал на дорогу, по которой вереницей шла толпа людей, неся, везя на лошадях свой скарб.

– Это, верно, жители окрестных селений идут под защиту виконта Транкавеля! – ответила мать, напрягая свое зрение и всматриваясь в дорогу.

Вскоре они подъехали к воротам замка. Стража у ворот вела перепись всех въезжающих, уточняя, кто они и откуда. Когда очередь дошла до них, Жирона ответила, что из Безье.

– Но Безье в осадном положении! Как вы смогли выбраться оттуда? – изумился начальник стражи.

– Уже нет, – со слезами на глазах ответила молодая женщина, – город взят, все жители вырезаны, сожжены или обезглавлены, невзирая на пол и возраст. Мы чудом выбрались из города под покровом ночи, пока все крестоносцы были заняты разграблением города.

Начальник стражи приказал немедленно доложить коменданту города и виконту Транкавелю о взятии Безье.

Новость тут же облетела весь город. И если раньше далеко не все всерьез воспринимали нависшую над Окситанским краем угрозу, то теперь все сомнения разрешились. Крестовый поход носил не назидательную, но карательную цель.

Молодой виконт Транкавель никак не мог поверить, что убиты все жители города.

– Их не остановило даже то, что большинство жителей города – такие же католики, как и они? Но там же были женщины, старики, дети малые… неужели не пощадили никого? – горестно вопрошал он.

– Да, мой господин! Их не остановил ни пол, ни возраст, ни положение, ни священник в ризах, ни алтарь, ни распятие! – тихо отвечала Жирона.

– Пресвятая Дева! – пролепетал побледневший молодой виконт.

Ему было всего 24 года, но он ощущал себя ответственным за жизни горожан города Безье, равно как и других подвластных ему городов. И трагедию воспринял как личную.

– Но это безумие! А что же епископ Арно Амори – духовный представитель церкви? Как он допустил такое?!

– Он от имени Папы Римского благословил их на резню! Я слышала, как рутьеры говорили об этом. Он сказал: «Убивайте всех! Господь распознает своих!»

– Безумцы! Безумцы… – лепетал Транкавель, обхватив голову руками.

– Господин виконт, – осторожно прервал его горестные мысли начальник городской стражи, – люди с окрестного пога и других предместий и замков все пребывают, где прикажете их разместить?

Виконт посмотрел в окно. Площадь дель Орм напротив донжона и дворца виконта была вся заполнена прибывающими под защиту Транкавеля людьми. Среди них было много катар, а также простых католиков, наслышанных о резне в Безье и искавших спасение за стенами Каркассона.

– Используйте все свободные комнаты в замке. Принимайте всех! Я дам всем желающим кров, хлеб и мою защиту. Проведите ревизию запасов еды и воды в городе. Пошлите стражников на подступы к замку, пусть дадут знать, когда на горизонте появится армия крестоносцев.

И в городе закипела работа. Каркассон готовился к осаде. Заполнялись все имеющиеся емкости запасами питьевой воды, чистились колодцы. В город сгоняли стада быков и коров, чтобы иметь достаточный запас мяса, молока и шкур. Укреплялись стены, углублялись рвы перед замком. Каждый житель был привлечен к работам.

Наряду с простыми людьми в город пребывали рыцари, призванные своим господином для защиты города.

Жирону с сыном виконт приказал определить подле своей семьи – они были единственные жители Безье, кому удалось спастись. Супруга виконта, молодая виконтесса де Монпелье, с радостью приняла Жирону с сыном и окружила ее своей заботой. Маленький сын виконта Транкавеля, Раймонд, сразу привязался к Луи и весело играл с ним, показывая ему свои игрушки.

И вот настал день, когда тревожно затрубили рога с башни Пинте, предупреждая о приближении многочисленной армии крестоносцев, которая появилась на равнине с восточной стороны. Полуденное солнце ярко отражалось от тысячи щитов, копий и шлемов, которые блистали суровым металлическим светом, не предвещая ничего хорошего. Их было так много, словно колосьев пшеницы в поле и невольный трепет пронесся у защитников города, занявших оборону на стенах крепости.

Расположившись на безопасном расстоянии у стен замка, армия готовилась к нападению на крепость. Воодушевленные скорой победой в Безье, наемники уже предвкушали дележ добычи богатого города Каркассона. Было принято решение проделать брешь в укрепленной стене, через которую армия смогла бы попасть внутрь города. Солдаты подкатили к стенам крепости самые страшные орудия – требушеты – и обрушили на крепость град камней весом до 100 килограммов и горящие бочки. Виконт Транкавель и его люди ответили осаждавшим ливнем стрел и расплавленной смолой и смогли выбить нападавших, проникнувших за первый ряд стен и оказавшихся в ловушке. Несмотря на десятикратное превосходство нападавших, цитадель продолжала держаться. Героизм защитников крепости восхищал противника.

Несколько дней длилась осада крепости, и, казалось, она была неприступна. Но у Каркассона было одно слабое место – нехватка воды. Армия крестоносцев расположилась как раз у реки Од, отрезав тем самым город от воды. Лето 1209 года выдалось жарким, и городские колодцы быстро пересохли. Уже через двенадцать дней осады здесь закончилась питьевая вода. А еще через десять дней раненые, старики и дети начали медленно умирать от жажды и болезней. Виконт Транкавель, не видя иного выхода, решился на переговоры с предводителем крестоносцев Симоном де Монфором.

– Агнес, – сказал он, обращаясь к своей супруге, – я еду на переговоры, чем они закончатся, предположить сложно. Не уверен, что я смогу пойти на сделку со своей совестью, если они мне предложат неприемлемые условия. В самой непредвиденной ситуации пообещай мне, что покинешь город с Раймондом, нашим сыном. Ты должна спасти его. И уведи с собой столько людей, сколько сможешь. Под замком есть тоннель, им давно никто не пользовался, он выведет вас к одной из пещер. Вот ключ от секретной двери, я показывал тебе ее. Пообещай мне, что выполнишь это!

– Обещаю! – Агнес старалась сдержать слезы, но ей это плохо удавалось.

Виконт Транкавель поднял своего сынишку и поцеловал его в лоб, другой рукой крепко обнял свою горячо любимую супругу:

– Береги его и себя!

– Да сохранит тебя Господь! – в ответ произнесла виконтесса и крепко поцеловала своего супруга.

Небольшой отряд, состоявший из двенадцати приближенных к виконту людей, во главе с самим Транкавелем, под белым флагом выехали в стан врага.

– Посмотрите, Ваше Преосвященство, – сказал командующий армией крестоносцев Симон де Монфор епископу Арно Амори, – кажется, к нам гости.

– В самом деле, – вглядываясь в приближающийся отряд, произнес епископ. – Никак сам Транкавель пожаловал к нам. Этот дерзкий мальчишка, покровитель катар, давно заслуживает наказания. Сам Бог ведет его к нам. Будет большой ошибкой не воспользоваться этой ситуацией и не взять его в плен.

– Но, Ваше Преосвященство, – попробовал возразить де Монфор, – рыцарский кодекс чести не позволяет брать в плен переговорщиков, он идет к нам под белым флагом с небольшой свитой и не представляет никакой угрозы.

– Всякий еретик представляет угрозу для нашей Веры, к тому же такой влиятельный. Ему не помешает посидеть несколько дней взаперти и подумать обо всем. К тому же, оставшись без своего покровителя, город быстро сдастся, а этим мы сохраним многие жизни наших людей, что есть богоугодное дело.

Видя, что Симон де Монфор все еще колеблется, епископ добавил:

– А все его владения и титул получит тот, кто возьмет город, то есть вы, господин де Монфор, – таково распоряжение всемилостивейшего Папы Римского.

Командующий армией крестоносцев не смог устоять перед таким заманчивым предложением.

Переговоры не увенчались успехом, и епископ Арно Амори вынес свой вердикт, заранее зная, что он будет отклонен:

– Мы позволяем уехать вам, виконт, взяв с собой 11 человек по вашему усмотрению в полном вооружении. Остальные – сдаются на милость крестоносцев!

– Да лучше я умру! – вскричал виконт. – Чем оставлю пропадать своих людей и рыцарей.

По знаку епископа командующий армией Симон де Монфор со своими людьми обезоружили молодого графа и взяли его в плен. Люди виконта тщетно пытались защитить своего господина, но численный перевес был на стороне врага. Видя всю безнадежность ситуации и коварство своего врага, Транкавель скомандовал своим людям:

– Оружие в ножны! – и, обращаясь к командующему армией, произнес: – Господин де Монфор, я полагаю, вам нужен только я, ни к чему кровопролитие, отпустите моих людей.

И как только люди виконта были освобождены, он напоследок тихо произнес, обращаясь к своему другу, барону Дювалону:

– Этьен, помни, что ты обещал мне! Ты отвечаешь за них головой. Прощай!

Этьен Дювалон вместе со свитой виконта вернулся в Каркассон, куда принес горестную весть – вопреки всем законам чести, во время переговоров виконт Роже Транкавель был схвачен в плен.

– Как такое возможно! – не могла поверить молодая супруга Транкавеля. – Он же был под защитой белого флага! Переговорщиков не берут в плен! А как же законы рыцарского кода чести?

– Похоже, им не ведомы такие законы, – произнес Этьен Дювалон.

– Но вы, барон, почему позволили схватить своего господина! – негодовала Агнес де Монпелье.

– Виконт приказал нам вложить оружия в ножны, а мы дали клятву подчиняться его приказам, – ответил барон. – Поверьте, моя госпожа, я бы лучше умер на месте, защищая виконта, если бы не его приказ и мое слово. Я обещал ему защитить вас с маленьким Раймондом, поэтому я здесь. Нельзя терять ни минуты, город вот-вот будет сдан. Теперь полагаться на честь противника не приходиться. Коварство его не знает границ. Надо уходить. Берите с собой только самое необходимое, возьмите верных вам людей.

– Но как я могу оставить город и всех несчастных жителей? – лепетала молодая женщина.

– Господин виконт ответил также, когда Симон де Монфор предложил ему покинуть город, взяв с собой лишь приближенных ему людей, он ответил, что не может предать ни одного из своих подданных, и за это был схвачен в плен. Он велел мне напомнить вам о вашем обещании.

– Я помню о нем, барон, – тихо ответила Агнес де Монпелье. – Но почему мы не можем взять с собой всех, кто еще способен уйти?

– Это займет много времени. К тому же проход узкий и долгий, начнется паника и давка. Мы рискуем потерять всех. Сначала мы должны спасти вас…

– Хорошо, – наконец согласилась молодая женщина. Она взяла с собой всех верных дому Транкевеля людей с их семьями, а также спасшуюся Жирону с маленьким сыном и несколько Посвященных катар. Под покровом ночи они покинули замок по тайному тоннелю, соединяющему город с подземной пещерой, откуда благополучно выбрались наверх. Город был сдан, и к утру воздух в окрестностях Каркассона был заполнен запахом сожженных человеческих тел. Всех выживших в Каркассоне катар живьем сожгли на кострах, невзирая на пол и возраст.

Молодого виконта Транкавеля заставили смотреть на это зрелище, а после заковали в цепи и бросили в каменный подвал его же родового замка. От жажды и голода он умер там спустя три месяца, но так и не отрекся от своей веры.

Глава 5. Лавор

Лавор – хорошо укрепленный город, с толстыми стенами и глубокими рвами, был расположен в пяти лье от Тулузы, на среднем течении неширокого Агута, который стремится к Тарну, чтобы влить воды свои в Гаронну.

Лавор принадлежал женщине, знаменитой во всей Окситании, даме по имени Жеральда. Она была вдовой виконта Безьерского, вассала графа Тулузского. Дама Жеральда узнала о том, что носит под сердцем долгожданного ребенка вскоре после того, как получила известие о смерти любимого супруга, павшего в бою при защите крепости Каркассон. Виконту Безьерскому так и не суждено было узнать эту радостную весть.

Дама Жеральда была молода, красива, образованна. Слава о ее красоте и грации облетела все прилегающие земли. Добрый характер и мягкое обхождение вдобавок к красоте и уму заставляли многих представителей знати и рыцарства терять головы и влюбляться в нее. Но о любовных похождениях вдовы слухов не было. Ее высокая нравственность вызывала уважение, и для многих рыцарей она была лишь Дамой сердца – недосягаемой и неприступной, целомудренной Аспазией. Они готовы были служить ей до последнего вздоха.

Убеждения владелицы Лавора, дамы Жеральды, были ни для кого не секретом – она давно покровительствовала катарам, и ее город был одним из самых опасных центров ереси после Тулузы. В Лаворе была резиденция катарского епископа. Там часто, до крестового похода, устраивались соборы – дебаты между катарскими и католическими богословами. С общиной баронесса была в ладу. И жители города ее очень любили. При ее дворе было убежище церковной и политической оппозиции, убежище всех новых гражданских и религиозных идей, выработанных той эпохой.

Вечер уже опустился на крыши домов. Жители Лавора отмечали праздник окончания сбора урожая. На главной площади раскинулись яркие шатры – проходила ярмарка. Скоморохи и трубадуры веселили народ, устраивались состязания, в том числе поэтические, что было нередко для того времени в Лангедоке. Музыканты, вооруженные виолой, волынкой и флейтой, играли на своих инструментах, создавая праздничную атмосферу. Народ веселился и танцевал. На одном из сооруженных помостов уличные актеры играли комедию под названием «Ересь попов», где в лжеучении обвинялось само духовенство.

– К чему наряжаются клирики, к чему эта роскошь, – неслось со сцены, – к чему эти камни и драгоценности на их перстах, когда Бог Иисус жил так просто и бедно? Зачем церковники так любят брать чужое добро, когда они хорошо знают, что, отнимая крохи у бедняка для своих яств, для своей роскоши, они поступают не по Писанию?

В толпе послышались одобрительные возгласы и рукоплескание. Комедия имела большой успех и показывала полное отчуждение от Церкви баронов и горожан Юга. Все обстоятельства и условия тогдашней жизни шли в разлад с непосредственными интересами католицизма и приводили к ситуации, для них самой неблагоприятной.

Прекрасная дама Жеральда, управительница Лавора, окруженная многочисленной свитой рыцарей-поклонников и знатных дам, также присутствовала на празднестве, когда прибыл гонец от графа Тулузского с посланием. В нем говорилось о том, что следуя заранее составленному плану, вдохновленные скорыми победами в Каркассоне, Безье и Альби, армия крестоносцев под командованием Симона де Монфора и под водительством Святой Церкви намерена нaпaсть на крепость Лавор. Прибытие армии под стены древнего города предполагалось со дня на день, поэтому в послании настоятельно рекомендовалось заняться подготовкой к осадному положению. Кроме того, говорилось в послании, на помощь Лавору отправлены 80 альбигойских рыцарей, весьма искусных в боевых действиях, во главе с Амори, родным братом дамы Жеральды.

Прочитав послание, прекрасная улыбка дамы Жеральды угасла. Перемену в ее настроении заметили сразу все присутствовавшие.

– Госпожа Жеральда, – взволнованно произнес барон де Кресси, самый верный и преданный ее рыцарь, друг детства, – какие новости могли Вас так опечалить в этот светлый праздник?

– Ах, Этьен, вести и впрямь тревожные! Нужно готовить город к осаде, к нам идет армия крестоносцев во главе с Симоном де Монфором.

Возглас негодования разнесся среди всех присутствующих здесь.

Народ на площади еще продолжал веселиться, не ведая о нависшей угрозе, в то время как дама Жеральда распорядилась срочно собрать на городской совет всех консулов города, вассалов и рыцарей.

– Я не хотела бы омрачать людям праздник, они так долго ждали его и готовились к нему, и, думаю, будет справедливо, если мы позволим им повеселиться сегодня. А с завтрашнего утра будет объявлено осадное положение, – предложила на собрании управительница Лавора.

Присутствующие здесь сеньоры согласились с ней.

– Самое слабое место при осаде – это нехватка воды и провизии в городе, – доложил начальник гарнизона крепости Луи де Шабор. – С этим у нас проблем возникнуть не должно. Местность вокруг нашего города такова, что окружить его со всех сторон будет затруднительно, даже для такой многочисленной армии. Стены крепости обладают достаточной толщиной, чтобы выдержать обстрелы. Рвы глубоки. Поэтому Лавор имеет все основания выдержать длительную осаду.

– К тому же нам на помощь граф Тулузский посылает 80 опытных в боях рыцарей, их прибытие ожидаем сегодня к ночи, – вставил Этьен де Кресси.

– Да, это весьма кстати, – заметила дама Жеральда, немного успокоившись, вспомнив, что вместе с этими рыцарями прибудет и ее брат.

– Все необходимые распоряжения уже даны, и с утра город начнет готовиться к осаде, – доложил один из консулов. – По нашим подсчетам, провизии в городе хватит на два месяца осады. Это более чем достаточно, не думаю, что армия крестоносцев, ослабленная прежними боями, выдержит такой срок.

– Согласен, – подтвердил другой консул и добавил: – Оборонительные рвы расположены таким образом, что не позволят подкатить близко к крепостным стенам камнеметные машины. А без них у неприятеля нет шансов захватить город.

– Не стоит недооценивать противника, господин Гелани, – предостерегла его дама Жеральда. – Каркассон и Безье тоже считались неприступными городами-крепостями, и что с ними стало?

В зале повисло молчание. Совет продлился еще далеко за полночь. Обсуждались вопросы жизнеобеспечения города и его защиты.

А музыка и веселые голоса горожан, не подозревавших о нависшей уже над ними угрозы, еще долго доносилась с площади.

Не прошло и двух дней, как армия крестоносцев подошла к стенам Лавора. Был выдвинут ультиматум – выдать всех имеющихся в городе катар и сдать город. Ультиматум был отвергнут, как и предполагал Симон де Монфор, главнокомандующий армией крестоносцев. Он расположил свое войско у реки. Со своей всегдашней быстротой он хотел приставить машины, пробить брешь и кинуться на штурм. Но встреча, оказанная лаворовцами, была такова, что Монфор остановил все дальнейшие попытки к штурму. Он писал Папе Римскому письма, в которых утверждал, что у осажденных более войска, чем у него, и сознавался, что и сражаются его солдаты не очень храбро. Выморить жителей голодом нельзя было и думать, пока не удалось оцепить город со всех сторон. Съестные припасы подвозились осажденным из Тулузы, а в лагере осаждающих чувствовался крайний недостаток. Так как война Раймунду VI, графу Тулузскому, примкнувшему для вида к армии крестоносцев, дабы уберечь свои земли от разорения, еще не была официально объявлена, то Монфор просил его не помогать осажденным, и, конечно, напрасно. Раймунд просто приказал своим подданным поступать осторожнее.

На помощь Симону де Монфору были собраны дополнительные отряды крестоносцев из вновь прибывших рыцарей и рутьеров, желающих поучаствовать в грабеже богатого города. Церковь и в этот раз обещала всем примкнувшим к крестовому походу индульгенции и прощение грехов, освобождение от уплаты налогов и прочие привилегии. С прибытием новых подкреплений линия крестоносцев начала раздвигаться. А когда через реку Агут был перекинут мост, то город был оцеплен и подвоз припасов прекратился. Но жители Лавора мужественно продолжали оборонять город.

Тогда Монфор велел всем работать над засыпкой оврага. Работа кипела все время, без перерыва, день и ночь. Засыпав его почти весь, крестоносцы подкатили по твердому грунту камнеметную машину к самой стене. Напрасно со стен кидали камни, колья, зажигательные снаряды – рыцари и воины, сидевшие в башне, не отступали ни на один шаг. Назначен был штурм. Брешь в стене была довольно велика, и неприятель проник через нее.

После ожесточенных боев и месяца осады Лавор был взят. Видя некоторую нерешительность в убийстве мирных жителей, монах Доминик, правая рука Симона де Монфора, призывал крестоносцев:

– Вперед! Без пощады! Пусть же месть Божия свершится над этими еретиками! Убивая их, вы спасаете свои души! А если убьют вас, вы попадете сразу на небо! Вперед, воинство Христово! Бейтесь с врагами, будьте безжалостны к ним! Убийство их угодно Богу!

Армия, ворвавшаяся в город, быстро перебила и захватила в плен воинов-защитников. Среди них находились брат владелицы города – Амори, возглавлявший сопротивление, и оставшиеся в живых несколько десятков его бесстрашных рыцарей.

Долго искали владелицу замка – даму Жеральду. Она вместе с другими женщинами и детьми укрылась в подвалах своего замка. Небольшой отряд во главе с Этьеном де Кресси, ее верным рыцарем, до последнего защищал проход к нему.

– Будем стойкими и мужественными, отвечая ударом на удар. И если суждено умереть, то умрем с честью! – напутствовал он своих воинов.

Всего десять человек довольно долго сдерживали натиск в разы превосходящего численностью противника. Видя, что в близком бою им не справиться с этим бесстрашным отрядом, на стену пустили лучников. Сотни стрел пронзили тела молодого рыцаря и его стойких воинов. И все же Этьен де Кресси, умирая, не выронил из рук своего меча. Последнее, что он произнес, было имя его Дамы сердца – Жеральды.

Когда ворвались в подвал, то не пощадили никого! Около ста женщин и детей были убиты там. Саму же даму Жеральду обесчестили под громкое улюлюканье озверевших крестоносцев, проволокли по городу как преступницу, бросили в колодец и завалили камнями. Но еще целых два дня из колодца доносился ее постепенно слабеющий голос, поющий псалом: «…И свет во тьме светил, и тьма не объяла его».

Помост для публичной казни был наскоро сооружен на главной площади города, куда согнали всех оставшихся в живых жителей. Трудно было представить, что еще только месяц назад здесь пели песни, танцевали и веселились лаворовцы. Оставшихся в живых рыцарей, избитых и связанных, вели, как на убой ведут животных, и, вопреки законам рыцарской чести, приговорили к смерти через повешенье, что считалось большим оскорблением для людей высокого происхождения. Но рыцари всходили на эшафот с высоко поднятыми головами. Они были побеждены, но не покорены. Они были теми, кто до конца честно выполнил свой рыцарский долг, и умирать им было не страшно. Народ на площади плакал, видя, как готовятся к смерти его доблестные защитники. Им не позволено было даже помолиться перед смертью и сказать последнее слово. Около восьмидесяти бесстрашных рыцарей стояли на эшафоте, готовые принять смерть. Но когда веревочные петли были наброшены на шеи несчастных и раздалась команда, послышался громкий треск и под тяжестью повисших тел эшафот треснул и развалился пополам. Возглас удивления и облегчения пронесся по толпе. По неписанным законам приговоренных требовалось помиловать, поскольку сам Господь, очевидно, не пожелал их смерти. Многие были еще живы и упали на землю, ловя ртом воздух. Но по знаку Симона де Монфора французы с яростью бросились перерезать глотки полузадушенным людям. Народ в ярости кричал и требовал Божьей милости, но палачи были беспощадны.

В Лаворе встретили свою смерть и сорок два трубадура. Католикам были ненавистны их богохульные песни.

Для катар сложили огромный костер. Всем Совершенным, а их было около 140, было предложено добровольно взойти на него, иначе грозили перебить всех оставшихся в живых жителей города. Их даже не нужно было гнать туда, они сами бросались в огонь, лишь бы уберечь других от смерти. Лишь двоим катарам удалось спастись, их взяли в плен. Это были катарский епископ Бертран Марти и граф де Ла Мот, чье немалое состояние после показательного суда церковь намеревалась присвоить себе. Им уготована была не менее ужасная смерть от пыток в Нарбоннском доме. Всех остальных крестоносцы сожгли с безмерной радостью. Как только послышались нечеловеческие крики несчастных жертв, сгорающих на кострах, церковники, дабы заглушить их, запели псалмы о всепрощении и доброте Господа Бога.

Всего в Лаворе французы уничтожили четыреста добрых катаров и Совершенных. Над городом еще долго стоял запах горелых тел, и слезы лились рекой.