Текст книги "Большая книга ужасов 2016"

– Так, слышала где-то, а что значит – не помню, – быстро соврала Валюшка, вспоминая сверкающий топорик, который крушил мертвые тела в Хельхейме. – Но слово очень красивое, правда? Думала, может, это чье-нибудь имя… ну, какого-нибудь фантастического героя.

– Нет, это всего лишь название ледоруба, – повторил Михаил Иванович. – Однако с одним айсбайлем и в самом деле была связана совершенно фантастическая история. И я был ее участником.

– Расскажите, пожалуйста, – попросила Валюшка.

Михаил Иванович смотрел с сомнением:

– Страшная она. Может, не стоит – на ночь-то глядя?

– Конечно не стоит, – согласилась Марина Николаевна, но Валюшка смотрела так умоляюще, что Марина Николаевна сжалилась, разрешила доктору рассказать историю про ледоруб и даже снова села на диван.

Тоже решила послушать.

– Случилось это в конце 90-х, – начал Михаил Иванович. – Я тогда работал на севере Дальнего Востока, на большой стройке. Там имелся медпункт, где я был врачом. К слову сказать, часто приходилось иметь дело с обморожениями – там и опыт свой приобрел.

Работал там один молодой шофер по имени Саша Погодин. Худющий, улыбчивый, синеглазый! Приехал на стройку откуда-то с Алтая, но называл меня земляком, потому что жена его была родом с Нижегородчины – жаль, позабыл я за давностью лет откуда именно. Жена его была беременна, и Саша часто гадал, кто у него родится, сын или дочь. Все деньги он отправлял жене и матери. Саша в юности увлекался альпинизмом, и с тех пор у него сохранился топорик-ледоруб – айсбайль. Саша всегда брал его с собой в рейс, ведь на зимнике[4]4
  Зимник – дорога в заснеженной тайге, утоптанная людьми или укатанная колесами машин. Двигаться по ней можно только в холод, при минусовой температуре.


[Закрыть] всякое может случиться.

В те годы зарплату на банковские карты еще не переводили, нам выдавали наличные. И вот однажды, после очередной получки, Саша отправился в рейс. Деньги он взял с собой, чтобы по пути заехать в райцентр, на почту, и, как всегда, отправить перевод семье. Сумма вышла на сей раз немалая: выдали нам еще и премиальные. Уехал Саша – и не вернулся…

Потом нашли его грузовик, врезавшийся в дерево. На сиденье и рулевом колесе следы крови. А самого Сашу так и не нашли.

– Не нашли! – тоскливым эхом отозвалась Марина Николаевна.

Валюшка сразу поняла, о ком она подумала…

– От машины вели следы Сашиных валенок, – продолжал Михаил Иванович. – Однако ни капли крови вокруг, и следы были какие-то подозрительно твердые, уверенные. Так не мог идти раненый. Милицию, конечно, вызвали, и следователь сделал тот же вывод, к которому мы и сами пришли: Саша не был ранен при аварии – его убили. Видимо, кого-то он подвозил, ну, тот увидел у него деньги и польстился на них. Потом этот человек надел Сашины валенки, взвалил труп на спину и затащил в лес, да там и бросил, засыпав снегом и завалив лапником.

– Постойте-ка, – сказала Валюшка, – но вы только что сказали, что труп не нашли. Откуда же вы знаете, что убийца бросил его в лесу?

– Мы не нашли труп, – кивнул доктор. – Но мы нашли место, где он лежал. Оттуда вели две цепочки следов: одни, по-прежнему в Сашиных валенках, возвращались к зимнику и там терялись. А вторые… следы окровавленных босых ног направлялись в глубину леса, потом… потом тоже терялись.

– Как это? – удивилась Валюшка.

– Да вот так! – развел руками Михаил Иванович. – Посреди заснеженной поляны следы вдруг исчезали. Как будто убитый подпрыгнул – и улетел.

– Ничего не понимаю… – пробормотала Валюшка.

– Было тут еще кое-что странное, – добавил доктор. – Судя по всему, неизвестный убил Сашу Погодина его же ледорубом, им же нарубил лапника, чтобы завалить тело, а потом отбросил айсбайль в снег. Остался отпечаток в снегу, где топорик лежал. Но самого его не было.

– Убийца забрал? – предположила Валюшка.

– Нет, – ответил Михаил Иванович. – Следы босых ног вели сначала к этому месту, а потом уже уходили в лес. Убитый Саша взял свой айсбайль с собой.

– Почему убитый-то? Может, раненный он просто был? Может, в живых остался? – с надеждой спросила Марина Николаевна, и Валюшка снова поняла, о ком она подумала в это мгновение.

– Нет, – покачал головой доктор. – Он погиб. Но послушайте, что было дальше. На другой день из рейса вернулся один наш водитель – вернулся, как говорится, ни жив ни мертв. И сказал, что видел на дороге босого и окровавленного Сашу Погодина с айсбайлем в руке. Тот проголосовал, и водитель этот, обрадованный, что товарищ нашелся, остановился, открыл дверь и радостно закричал: «Сашка, куда ты запропал? Мы уж думали…» Однако у него дар речи пропал, когда он увидел, что лицо у Саши совершенно белое, а глаза горят пронзительным синим светом. Взглянув на него, Саша покачал головой – и исчез.

Конечно, в это мало кто поверил. Решили, что примерещилось человеку. Однако назавтра история повторилась уже с другим водителем. Тот, однако, перепугался и не остановил машину. Тогда Саша неведомым образом оказался на капоте, прижался мертвым лицом к ветровому стеклу, взглянул на водителя, потом покачал головой – и пропал.

– Он искал! – воскликнула Валюшка. – Он искал того, кто его убил!

– Совершенно верно, – кивнул доктор Потапов. – Мы тоже так подумали…

– И нашел? – с замиранием сердца спросила Валюшка.

– Да этот гад сам себя нашел, – спокойно ответил Михаил Иванович. – На другое утро ко мне в медпункт пришел один шофер – фамилия его была Литвиненко – и сказал, что нечаянно поранил ножом руку, и просит дать ему больничный, чтобы в рейс не идти. Я, как только взглянул на рану, сразу понял, что нечаянно так не порежешься. Но ничего ему не сказал, сделал перевязку, а потом взял свой «уазик» и поехал по трассе. Но мне никто не встретился – конечно, Саша ведь и так знал, кто ездит на этом «уазике», и знал, что я в его смерти не повинен! Наконец я нарочно остановился там, где его видели раньше, вышел, подождал…

– Господи, да неужто вам не было страшно?! – выдохнула Марина Николаевна.

– Мне было очень страшно, – тихо сказал Михаил Иванович. – Но я должен был все узнать. И поэтому я крикнул, глядя в лес: «Саша! Саша Погодин! Тебя убил Литвиненко?» Только дальнее эхо мне отозвалось… Но когда я, не дождавшись ответа, повернулся к машине, то чуть не упал: на меня невероятно синими глазами смотрел Саша! Мертвый, белый, оледенелый… в окоченевшей руке он сжимал свой ледоруб. Саша кивнул, словно подтверждая мою догадку, – и исчез. Был – и вот уже нет его! Я еле очухался от потрясения, поехал к следователю и…

– Вы ему все рассказали? И он поверил? – перебила Валюшка.

– Ну как я мог ему такое рассказать, ты сама посуди? – пожал плечами Михаил Иванович. – Я просто сообщил, что у меня есть основания подозревать этого Литвиненко и поэтому прошу проверить в сберкассе: вносил ли он в тот день деньги на счет и какую сумму. А надо сказать, что Литвиненко семьи не имел и все деньги отвозил в сберкассу. Следователь ответил, что такую проверку он уже сделал, причем не потому, что кого-то конкретно подозревал, а просто на всякий случай. И выяснил, что именно Литвиненко положил на свой счет сумму ровно в два раза больше той, которую ему выдали в нашей бухгалтерии. Это, конечно, не могло не навести на подозрения. Следователь отправился со мной на стройку и попытался припереть Литвиненко к стене. Но тот запирался, отпирался, ни в чем признаваться не желал. Следователь, впрочем, решил его отвезти в район, в милицию, и там допросить по всей форме. И вот посадили мы Литвиненко в мой «уазик» и помчались по зимнику снова…

– И вы встретили его! – перебила, не утерпев, Валюшка. – Встретили!

– Да. Призрак встал у нас на пути, и синие глаза его сияли торжеством. «Дави его, а то он меня убьет!» – заорал Литвиненко – и это было, можно сказать, чистосердечное признание в содеянном. Но от меня уже ничего не зависело. Саша приник к окну и улыбнулся такой жуткой улыбкой, что мы все трое закричали от ужаса. Потом задняя дверца распахнулась, призрак зацепил Литвиненко айсбайлем, выволок на дорогу – и они вдвоем исчезли.

Труп Литвиненко потом нашли в лесу – на том самом месте, где он бросил в сугробе тело Саши. Голова у него была проломлена айсбайлем…

Доктор Потапов умолк.

– Какая жуткая и страшная история, – пробормотала Марина Николаевна. – Неужели такое возможно? Вы не обижайтесь, Михаил Иванович, но… но в это как-то не очень верится.

– Я не обижаюсь, – усмехнулся доктор. – Если бы я всего этого сам не видел, тоже, наверное, не поверил бы.

– А я вам верю! – горячо сказала Валюшка. – Верю!

– Ну спасибо, – ласково ответил Михаил Иванович. – Ты не можешь не верить в фантастические истории, потому что твое воскресение и есть настоящая фантастика.

«Нет, потому что я видела нечто еще более фантастическое!» – чуть не ляпнула Валюшка, однако вовремя удержалась и спросила о другом:

– А потом этот призрак появлялся снова?

– Около нашей стройки его больше не видели. Однако среди шоферов-северян долго ходили слухи о босом окровавленном человеке с белым лицом и ледорубом в руках, который однажды разрубил дерево, упавшее на кабину и чуть не придавившее водителя. А потом этот же человек помог другому шоферу найти дорогу в пургу… Так что очень может быть, что на северных дорогах до сих пор иногда слышен стук айсбайля и сверкают синие глаза Саши Погодина.

– Погода! – раздался вдруг крик. – Погода!

Все так и подскочили!

В дверях стоял Лёнечка и твердил, задыхаясь:

– Погода, погода…

– Что ты, Лёнечка, миленький? – кинулась к нему Марина Николаевна. – Ну успокойся! Мы и не заметили, что ты здесь. Не надо было тебе такое слушать! Не волнуйся, Лёнечка!

– Погода! – снова воскликнул тот. – Примечай погоду не по облакам, а по своим бокам! – И залился слезами.

Честно, Валюшка в жизни не видела, чтобы мальчишка, да уже большой, так рыдал! Неужели его настолько расстроил рассказ доктора Потапова? Какое же у него сердце доброе…

– Михаил Иванович, – попросила Марина Николаевна, – вы уж отведите, пожалуйста, Лёнечку к Ефимычу, пусть там, в привычной обстановке, успокоится. Только никаких ужасов ему больше не рассказывайте, ладно?

– Да у меня только фамилия зверская – Потапов, а сам-то я добрейшая душа, – буркнул доктор и подтолкнул Лёнечку в коридор: – Пошли, брат, пошли.

Тот послушно вышел, но вдруг вернулся, снова заглянул в комнату и, все еще всхлипывая, сказал, глядя на Валюшку:

– Если петух кричит неурочной порой, значит, он видит упыря и гонит его прочь.

– Ага, пациент скорее жив! – ухмыльнулся доктор Потапов и увел Лёнечку.

* * *

– Я сегодня здесь ночевать останусь, – решительно сказала Марина Николаевна. – Тебе кошмары сниться будут, одной страшно!

– Да вы замерзнете! – ахнула Валюшка.

– Ничего, в кладовке еще осталось несколько одеял, укроюсь потеплей. И лягу одетая. Ну невозможно же ребенку одному спать после всего того, что мы тут с Михаилом Ивановичем понарассказывали!

– Да я ничего, – попыталась успокоить ее Валюшка. – Честное слово, я нормально! Мне не будут сниться кошмары, честное слово!

– Зато мне будут, – пробормотала Марина Николаевна, опустив голову. – Я сегодня никак не могу одна ночевать. Не к Ефимычу же в курятник мне проситься на постой, верно?

– Ой нет, лучше здесь оставайтесь! – засмеялась Валюшка, и больше они не спорили.

Вместе поужинали тем же вкуснейшим студнем, только Марина Николаевна, в отличие от Валюшки, мороженого не ела, а выпила очень горячего чаю. Потом принесли из кладовки три одеяла для Марины Николаевны и притащили еще одну кровать из соседней палаты (диван был весь продавленный, на нем сидеть еще туда-сюда, а лежать ужасно неудобно!), устроили постель. Потом посмотрели телевизор и легли спать.

– Не усну, наверное, – пробормотала Марина Николаевна, зарываясь под свои многослойные одеяла, однако уже через мгновение ее дыхание стало ровным, спокойным, глубоким.

Уснула!

А вот у Валюшки сна не было ни в одном глазу. Она лежала зажмурившись и думала обо всем, что на нее сегодня свалилось.

А свалилось слишком много! Сначала жуткие приключения на льду: эти дети, дохлый пес… потом рассказ Марины Николаевны, подтвердивший Валюшкины страшные догадки, потом история синеглазого призрака… Удивительно, что доктор почти в точности описал айсбайля, который вытащил Валюшку из Хельхейма. Впрочем, айсбайли все были одинаковые, она не отличила бы одного от другого. И впервые до Валюшки дошло, что этот синеглазый призрак ее спас! Он вернул ее душу, или жизненную силу, как это называл Гарм, в тело. И Валюшка смогла ожить…

Но отчего все другие айсбайли были так жестоки? Почему они превращали в ледяное крошево трупы несчастных людей и животных?

И при этом они явно были врагами Хель-Цинги и всего ее пугающего ледяного царства. Ледяного мира мертвых, ледяного ада…

Ах, если бы хоть что-нибудь понять! Жаль, что Валюшке так мало известно. Скорей бы завтра! Завтра Марина Николаевна принесет мифологический словарь, и Валюшка хоть что-то узнает о том мире, в котором побывала.

Вдруг тихий посвист – будто поземка пронеслась по льду – послышался Валюшке.

Прислушалась – шелест доносился со стороны окна. Подняла голову – и обнаружила, что оттуда исходит какое-то странное свечение…

Луна взошла, что ли? Нет, такое впечатление, будто за окном зажегся фонарь. Но ведь там нет и не было никакого фонаря!

Валюшка встала с кровати, осторожно, чтобы не потревожить Марину Николаевну, прокралась к окну – и замерла, не веря глазам.

Ей выбрали для жилья самую лучшую палату – со стеклопакетом, вставленным в окно. Окошко было чистое, прозрачное, оно не замерзало даже в самые зверские холода. Но сейчас Валюшка отчетливо видела, что по стеклу ползут белые искрящиеся побеги морозных растений, поднимаясь выше и выше и постепенно затягивая его целиком. И слышался какой-то странный стук… ну да, вспомнила Валюшка, это старый ясень постукивает в окно.

Нет, сейчас он не просто постукивает, а царапается, словно хочет проникнуть в комнату.

Нет, нет… Такого же не может быть… не может быть, чтобы ветки ясеня все же процарапали стекло, и… это, оказывается, не просто морозные узоры расползлись по нему – это ясеневые ветви оплели окно, искрясь серебристым инеем. И метелки семян тоже покрылись инеем и начали светиться и сверкать все ярче и ярче… как бенгальские огни!

Валюшка попятилась к стене.

Когда-то бенгальские огни восхищали ее, но после того, как она увидела их на ледяных стенах Хельхейма, они внушали только страх.

А при чем тут вообще ясень?!.

Внезапно от двери повеяло холодом.

Валюшка изумленно заморгала. Да ведь ей в последнее время никогда не бывало холодно! Ей ведь чем холодней, тем лучше! Но сейчас озноб пробежал по спине, и она почувствовала, как стынут пальцы, как леденеют щеки.

Дверь начала медленно-медленно приоткрываться.

Валюшка отпрянула и скорчилась между диваном и письменным столом. Это оставался единственный темный угол комнаты, куда не попадало сияние бенгальских огней. И Валюшка увидела, как дверь распахнулась и в нее вошла какая-то женщина.

Валюшка не заорала только потому, что крик застрял у нее в горле будто ледяной ком.

Тело женщины было мертвенно-бледным, но его там и сям покрывали ужасные пятна застарелых синяков. Лицо было избито так, что глаза заплыли и не открывались. Рот казался расплющенным черным пятном. Женщина была очень худая – кожа да кости – и совсем голая, однако через ее плечо оказалась перекинута белая простынка, которая странно колыхалась, когда женщина, распространяя вокруг себя странный, противный сладковатый запах, двигалась по комнате, неуклюже, но совершенно бесшумно переставляя свои словно бы закоченевшие ноги.

Такой же запах, вспомнила Валюшка, ощущался в коридоре возле морга. Ефимыч сказал, что это формалином пахнет. Раствором таким, которым трупы обрабатывают…

«Да она же мертвая! – вдруг с ужасом догадалась Валюшка. – Да она же из морга пришла! Да это же… это же Пятнистая Молчунья!»

Она даже зажмурилась от страха, надеясь, что ужасное видение исчезнет, и, когда пол вдруг перестал подрагивать от тяжелых шагов жуткой гостьи, решила, что так и случилось.

Ничего подобного! Пятнистая Молчунья просто-напросто замерла посреди комнаты и медленно поводила головой туда-сюда, словно могла что-то увидеть, хотя глаза ее были плотно закрыты слипшимися смерзшимися веками.

«Господи, хоть бы Марина Николаевна не проснулась! – мысленно взмолилась Валюшка. – Она же умрет со страха! Но зачем приперлось сюда это чудище?!»

И тут же она получила ответ на свой вопрос.

Пятнистая Молчунья шагнула к пустой Валюшкиной кровати и осторожно ощупала ее своими окоченелыми руками. А потом начала методически перебирать простыни, легкое покрывало, подушку…

«Она… ведь она меня ищет!» – дошло до Валюшки.

Однако до Пятнистой Молчуньи тоже кое-что дошло, а именно – что на кровати никого нет. Она немножко постояла, как бы в растерянности, и вдруг Валюшка услышала, что посвист поземки повторился. Он по-прежнему исходил от окна, и Валюшка заметила, что покрытые изморозью ветки ясеня, проникшие в комнату, вытянулись все в одном направлении, как бы указывая на тот темный угол, где пряталась она.

На нее указывая!

Пятнистая Молчунья медленно развернулась в ту сторону, куда были направлены ветви, однако, пока она это делала, Валюшка успела юркнуть под стол.

У нее чуть не выскочило сердце, когда ужасные босые ноги с растопыренными пальцами промаршировали мимо, и, как только Пятнистая Молчунья прошла, Валюшка выкатилась из-под стола и прошмыгнула под свою кровать, заодно стянув покрывало так, чтобы и ее загораживало, и смотреть не мешало.

Чудище с тупым недоумением обшарило пустой угол и снова повернулось лицом к комнате.

Замороженные ветви ясеня немедленно указали на кровать Валюшки!

Пятнистая Молчунья шагнула было туда, но затопталась на месте. Казалось, еще немного – и она раздраженно пожмет плечами и исторгнет из себя что-то вроде «Я там уже смотрела!».

Однако она этого не сделала, а поводила руками по книжной полке, чуть не свалив стопку дисков.

Валюшка затаила дыхание от страха: если диски упадут, шум разбудит Марину Николаевну! Что с ней станется, с бедной, при виде ожившего трупа?!.

И тут же Валюшке показалось, что у нее перестало биться сердце, потому что Пятнистая Молчунья, видимо, уже не надеясь на помощь ясеневых ветвей (которые, кстати сказать, вытянулись еще сильней, очень стараясь указать ей место, где спряталась Валюшка!), перешла от стола к креслу, обшарила его, а потом… а потом она неминуемо должна была добраться и до кровати Марины Николаевны.

«Что делать? Чтоделатьчтоделатьчтоделать?!!!»

Надо напасть на Молчунью сзади, шарахнуть ее по голове чем-нибудь тяжелым, сообразила Валюшка. Например, стулом. Лучше бы креслом, но кресло не поднять. Ничего, стул тоже тяжелый. Если повезет, можно оглушить чудище. Или даже убить. Хотя убить мертвеца довольно сложно, тем более каким-то стулом. Эх, сейчас бы сюда айсбайля с его сокрушительным ледорубом!

Но приходится рассчитывать только на себя… Все, больше медлить нельзя. Конечно, если Молчунья рухнет на пол, Марина Николаевна проснется от грохота, но лучше пусть она увидит лежачий труп, чем ходячий!

Валюшка выскользнула из-под кровати, схватила стул, занесла над головой – и ее будто кипятком обдало: где-то вдали громко прокричал петух!

И еще раз, и еще…

Пятнистая Молчунья пошатнулась. Тело ее вдруг стало расплываться, и перепуганной Валюшке показалось, что с трупа сползает кожа. Вот обнажился череп, однако под ним проступила не безглазая маска смерти, а женское лицо – с точеными чертами, очень светлыми глазами и снежно-белыми волосами: красивое, хоть и злобное.

Да это же фебер! Одна из девушек, которые сидели на веслах на корабле Хель… одна из сестер-лихорадок, которые везли Цингу!

Что все это значит? Что происходит? Валюшка жила тихо и спокойно, она стала забывать свои кошмарные видения и даже уверилась, что это был только сон. Почему вдруг именно сегодня – а какое число сегодня? 20 или 21 декабря, она не могла точно вспомнить… да какая разница?! – почему именно сейчас эти кошмары ожили и вернулись?!

Тем временем вокруг чудовища взвился метельный вихрь и на миг скрыл ее, а потом приник к окну. Лицо фебер исчезло. Теперь это снова была страшная, заплывшая синяками и кровоподтеками рожа Пятнистой Молчуньи. Затем тело ее накренилось к двери, а в следующий миг труп словно бы что-то с силой потянуло и выдернуло из комнаты.

Ясеневые ветки с посвистом втянулись за окно, и оно приобрело свой прежний вид. Однако за ним что-то еще продолжало светиться и мерцать, так что, когда внезапно проснувшаяся Марина Николаевна подняла голову, она отчетливо увидела Валюшку, которая замерла посреди комнаты с занесенным стулом.

– Господи боже! – испуганно воскликнула Марина Николаевна. – Что ты делаешь?!

Валюшка выронила стул.

– Мне приснилось… – пробормотала она. – Мне приснилось, что здесь кто-то ходит… что сюда забрались воры!

– Да что ты! – сонно засмеялась Марина Николаевна. – Что тут можно украсть? К тому же Ефимыч на ночь хорошо закрывает все двери – он же не только сторож морга, но и сторож больницы. – Она сладко зевнула. – А мне приснилось, что петух кричит. Представляешь? Хотя петух Ефимыча раньше полудня никогда не кричит, а сейчас глухая ночь. Значит, и правда это был сон.

Валюшка кивнула. А что она еще могла сделать?

– Тогда, может, попробуем снова уснуть? – предложила Марина Николаевна, сворачиваясь клубком под горой одеял. – А что это светится на улице? Хотя нет, ничего там не светится. Показалось! Тогда снова спокойной ночи?

– Спокойной ночи, – ответила Валюшка, глядя в темное, без следа морозных узоров стекло, за которым, как ни в чем не бывало, мотались под ветром ветви ясеня.

Или в самом деле не было ничего? Опять призрак? Кошмар?

А то, что случилось днем?..

Валюшка боялась закрыть глаза – боялась, что снова увидит избитое, отекшее лицо Пятнистой Молчуньи, из-под которого вдруг проступят жестокие черты фебер. Однако усталые веки отяжелели и сами собой сомкнулись.

«Нельзя спать!» – попыталась внушить себе Валюшка, но ничего из этих внушений не вышло. И наконец она рухнула в спасительный сон – без всяких видений и кошмаров.

* * *

Валюшка проснулась от звука чьих-то осторожных шагов. Вскинулась всполошенно, готовая снова схватить стул, чтобы шарахнуть по какому угодно чудищу, которое вдруг окажется в комнате, однако это была Марина Николаевна, с виноватым видом стоящая посреди комнаты.

– Разбудила тебя, прости, моя хорошая, – сказала она каким-то странно-хриплым голосом. – Доброе утро.

– Доброе, – пробормотала Валюшка, с опаской глядя в окно.

Ясень стоял смирно, свесив ветки, как всегда в безветренную погоду.

– Ой, да ведь уже совсем светло! Сколько же времени? – спохватилась Валюшка.

– Почти десять, – ответила Марина Николаевна таким же странным голосом.

– А почему вы хрипите?

– Да знаешь, я, наверное, простудилась, – виновато вздохнула Марина Николаевна.

– Ну вот! – огорчилась Валюшка. – Не надо было вам здесь ночевать, я же говорила.

– Да, но… не хотелось тебя оставлять, – улыбнулась Марина Николаевна.

– Спасибо, – пробормотала Валюшка, совершенно точно зная, что, если бы не присутствие Марины Николаевны, которую ни за что нельзя было разбудить и которую надо было во что бы то ни стало защищать, она, Валюшка, спятила бы ночью от ужаса в этой комнате, как чуть не спятила днем на реке.

– Сейчас день, не страшно, так что я пойду домой, отлежусь, – продолжала Марина Николаевна. – Буду пить горячий чай с малиновым вареньем да аспирин – и все как рукой снимет.

– Но уж вы на работу сегодня не ходите! – строго сказала Валюшка.

– Конечно, ведь сегодня выходной, – кивнула Марина Николаевна. – Двадцать первое декабря, воскресенье. Так что вполне могу отлежаться. У меня дома очень тепло!

– Жаль, что я не смогу вам помочь, – вздохнула Валюшка. – Чаю согреть… ну и все такое.

– Жаль, – согласилась Марина Николаевна. – Тогда я пошла? А книжку принесу завтра, ну или в крайнем случае послезавтра, если вдруг не успею выздороветь к понедельнику.

Книжку! Мифологический словарь, где рассказано про Хель! Ждать еще день или даже два в полном непонимании того, что происходит?!

Ну нет!

– Марина Николаевна, – решительно сказала Валюшка, спуская ноги с кровати. – Я вас провожу и книжку сразу заберу, можно?

– Конечно, – ласково сказала та. – Только как же ты без завтрака?

– Да вот же самый лучший завтрак! – Валюшка выхватила из коробки серебряно блестящий слиток эскимо и в два счета сгрызла мороженое, одеваясь.

– Ой, – прохрипела Марина Николаевна, – у меня фолликулярная ангина начинается, когда я на тебя смотрю!

Они вышли в коридор. Кругом стояла тишина, но откуда-то доносились странные, слабо хрипящие звуки.

– Что это? – удивилась Марина Николаевна. – У кого-то еще ангина?

Валюшка пожала плечами. Ей показалось, что эти звуки странным образом очень напоминали петушиное кукареканье. Если, конечно, бывают петухи, которые кукарекают, когда у них ангина! В смысле если вообще у петухов ангина бывает!

Когда миновали лестницу, ведущую в подвал, во владения, так сказать, Ефимыча, тот выглянул из дверей своей каморки и возмущенно спросил:

– Спали?

– А что такое? – удивилась его тону Марина Николаевна.

– Как – что?! – Ефимыч был явно потрясен. – Неужели не слышали петуха?

Валюшка вздрогнула.

– Я вроде что-то такое слышала, – нерешительно кивнула Марина Николаевна, – только думала, мне это снится. Чтобы твой, Ефимыч, петух вдруг среди ночи заорал – это же просто невероятно!

– Заорал и до сих пор орет! Слышите – охрип совсем, а все ж таки орет! – сердито заявил сторож. – Так вот, это все Лёнечка натворил!

– Лёнечка?! – изумилась Марина Николаевна. – Неужели это он ночью петухом закричал?

– Да нет, петухом закричал петух, – махнул рукой Ефимыч. – Но почему закричал, знаете?

«Потому что хотел спугнуть Пятнистую Молчунью», – чуть не брякнула Валюшка, но вовремя прикусила язык.

– Может, вдруг вспомнил, что он петух? – хихикнула Марина Николаевна, но Ефимыч глянул на нее пренебрежительно:

– С перепугу он закричал. С перепугу! И закричишь небось, когда такое творилось!

– Да что творилось-то? – рассердилась Марина Николаевна. – Говори быстрей, Ефимыч, а то у меня температура поднялась, мне скорей чаю с малиной надо выпить.

– А то, что Лёнечка наш в курятник залез и всю птицу перепугал до сердечного припадка, а петуха – до неурочного крика, а потом такой разбой учинил в морге, что впору либо креститься, либо Сан Саныча вызывать!

– Лёнечка птиц перепугал?! – воскликнула Марина Николаевна.

– Лёнечка разбой в морге учинил?! – воскликнула Валюшка.

Потом Марина Николаевна осторожно спросила:

– Слушай, Ефимыч, а может, тебе это все показалось? Может, у тебя тоже температура поднялась и тебе тоже надо чаю с малиной попить?

– Нету у меня никакой температуры, – огрызнулся Ефимыч, – и я уже попил… хоть и не чаю. А кто на моем месте не выпил бы, если бы увидел, как Лёнечка из курятника вылезает весь в перьях, дверь морга настежь, а на пороге лежит… Пятнистая Молчунья?!

– Это кто такая?! – в ужасе прошептала Марина Николаевна, и Ефимыч несколько смутился:

– Да это я одну из постоялиц моих так прозвал… ну, из этих, которые в морге залежались. Она спала и спала себе вечным сном на своей каталке под своей простынкой, вся насквозь проформалиненная. А тут вдруг, понимаешь, валяется на пороге! Ну вот объясните, как она могла там без посторонней помощи оказаться? – воскликнул Ефимыч. – Ведь трупы не ходят!

Валюшка могла бы, конечно, сказать ему, что на сей счет никогда нельзя быть ни в чем уверенным.

Могла бы… но не стала этого делать.

Промолчала.

– А где теперь Лёнечка? – растерянно спросила Марина Николаевна. – Может, поговорить с ним? Может, он что скажет?

– Да он уже сказал, – хмыкнул Ефимыч. – Знаете, что? «Гул в трубе – душа покойника пришла!» А потом спать лег.

– Господи, спаси и сохрани! – быстро перекрестилась Марина Николаевна. – Ну, пусть спит. И я все же не верю, что это Лёнечка такой ужас мог сотворить. Ладно, кур напугать, но чтобы сбросить с каталки эту… как ее…

– Пятнистую Молчунью, – подсказал Ефимыч.

– Вот-вот. Такой вандализм в морге учинить – нет, Лёнечка не мог, правда, Валюшка?

Та промычала что-то невразумительное.

– Может быть, – предложила Марина Николаевна, – доктору Потапову позвонить? Может, он в этой неразберихе разберется?

– Да я ему звонил, – с досадой сказал Ефимыч. – На сотовый. Но доктор сказал, что он и Сан Саныч вместе куда-то поехали. Только к вечеру вернутся.

– Ну к вечеру так к вечеру, – с трудом проговорила Марина Николаевна. – А мы пока что пойдем, Ефимыч. Меня знобит все сильней. Валюшка меня проводит и скоро вернется.

Ефимыч что-то недовольно пробурчал и скрылся в своей каморке.

Валюшка чувствовала: Марине Николаевне хочется обсудить то, что они услышали от сторожа, и молчит она только потому, что говорить ей трудно. Но Валюшка радовалась этому, потому что в голове у нее царила полная неразбериха и никак не удавалось навести порядок в сумятице мыслей.

Погода стояла довольно противная: и сырая, и ветреная, и морозная. Как-то все в одну кучу собралось.

Дошли до дому, где жила Марина Николаевна.

– Зайдешь? – спросила она Валюшку.

– Нет, что вы, – усмехнулась та. – Я сварюсь.

– Ну тогда подожди меня здесь, я быстро, – сказала Марина Николаевна, входя в подъезд, и буквально через минуту вернулась, держа в руках небольшую книгу в потертой кожаной обложке с потускневшей надписью «Мифологический словарь». – Наслаждайся, – протянула она Валюшке книгу. – А я пошла к своему чаю.

– Выздоравливайте скорей, – сказала Валюшка, потом сделала осторожный чмок где-то около щеки Марины Николаевны и побежала к больнице, на ходу листая книжку.

Впрочем, скоро она приостановилась. Во-первых, читать на ходу мелкий шрифт было очень трудно. Во-вторых, хотелось не только читать, но и думать. А в больнице Ефимыч вряд ли даст ей такую возможность. Ему непременно захочется поговорить о том, что случилось ночью. Да еще и Лёнечка притащится… Конечно, с ним надо встретиться, обязательно надо, с этим Лёнечкой, к нему море вопросов накопилось, но сначала хотелось хоть в чем-то разобраться самой. Поэтому Валюшка свернула с дороги, ведущей в больницу, и вошла во двор еще одного такого же многоквартирного дома, как тот, в котором жила Марина Николаевна.

Здесь была устроена детская площадка. Посредине стояла деревянная горка с нарисованными по бокам какими-то мультяшными зверушками, побелевшими от изморози. Горку с наступлением морозов залили водой, и теперь она превратилась в ледянку.

Валюшка с удовольствием покаталась бы, но у нее имелись куда более важные дела.

Рядом с горкой из заваленной снегом песочницы торчал довольно уродливый снеговик. Вместо глаз ему воткнули черные угольки, вместо рук – растопыренные веточки, вместо шляпы нахлобучили вылинявшее пластиковое ведерко. Вместо носа торчала не морковка, а сучок.